Мемуары Командуемого пункта - 9

                Ш Т У Ч К И       

Тем, кто работает с женщинами, надо ставить памятники из золота. Работа эта нервная, сложная и требует особенного подхода и даже тонкости, которые присущи только самым маститым дипломатам высочайшего ранга. Какие только витиеватые мысли не посещают прелестные головки дам! Даже там, где казалось бы нет ничего такого, что могло навести на какую-нибудь каверзную мысль, женщины ухитряются сплести такое кружево, что ум за разум заходит. Мужчинам, конечно, такое обидно: как так, слабый пол и все такое. Волос длинный – ум короткий. Ну, что можно возразить еще, если больше нечего? Эх, «женский ум, женский ум лучше всяких, всяких дум!».
Мы не исключение. Одна Даниловна чего стоит. Это находка самого Лясковского, поэтому он стойко терпит все ее капризы и связанные с ней недоразумения. Взял он ее с такой характеристикой, что по  ней можно было подумать, что это просто сказочное сокровище, за которое нужно уцепиться руками и ногами. Бумага пела ей хвалебные дифирамбы и рдела яркими красными гербовыми печатями, утверждавшими написанное незыблемым авторитетом.
Даниловна была дама с лицом голливудской дивы,  перед которой Анжелина Джоли просто уборщица, претенциозная и любопытная, обладающая недюжинной способностью появляться в самый неподходящий момент. Если где-то чуть слышался звон стакана, Даниловна вырастала, как из-под земли, и слащаво улыбалась, надеясь на халяву-плис. Но лучшие ее годы уже были позади, и желающих ее облагодетельствовать  не было. На предложение поучаствовать в складчине, она вежливо отказывалась и тотчас ретировалась восвояси, конфузливо оглядываясь на окружающих в надежде, что кто-нибудь да проявит к ней милосердие. Но увы…
Если же Даниловне что-то взбредало в голову или уж очень сильно хотелось, то она зудела хуже любой отставной козы, пока не добивалась своего от в конец измученного объекта ее вожделенных желаний. Львенок не раз с бесовским огоньком в глазах  подзуживал Лясковского по поводу его кадровой протеже, на что начальник терпеливо и обреченно отмалчивался. Ну, что здесь можно было сказать?   
В тот раз она изнывала по поводу путевки в  санаторий. Замордовав окончательно меня, как профорга, и буквально изнасиловав Профком, она таки вышибла себе путевку в Судак и тут же торжественно объявила нам. Мы с радостью сообщили ей, что это профильный санаторий летного состава Министерства обороны и там ей скучно не будет. Если бы мы знали, что мы наделали!
Даниловна лазила к нам беспрестанно и каждый раз задавала столь неприличные вопросы, что мы не знали, смеяться нам или стыдливо прикрывать глаза.
- Вот, - говорила она, - значит, там летчики…
- Да, Тамара Даниловна, - подтверждал Лясковский, - ребята все здоровые, молодые, веселые. Там отдохнете на славу.
- Да-а-а, - тянула Даниловна, и в глазах у нее появлялся нездоровый блеск, - а как же летчики… все-таки страшно…
- Чего страшно-то, - недоумевал Лясковский, - ребята все наши…
- Ну, как же, - Даниловна робела, - а вдруг у них СПИД?.. Еще заразишься…
Лясковский сначала терял дар речи, глядел на наши отхлопнутые от изумления рты, а потом начинал трястись от хохота. Следом раздавалось дикое ржание всех остальных. Даниловна непонимающе оглядывала нашу компанию и смущенно продолжала.
- Что же тут смешного? Они везде летают, могут и заразиться…
- Тамара Даниловна, - бессильно лепетал изнемогающий Лясковский, - вы зачем туда едете лечиться или еще что-нибудь?..
- Ну, как же, - Даниловна краснела, - а  вдруг…
- Там санаторий, Тамара Даниловна, - трясся Лясковский, - там заразитесь – там и вылечат! Езжайте ради бога только! СПИД… Эх, Даниловна! Это же летчики, у них СПИДа не бывает, их проверяют…
- Это вы их так защищаете, - не унималась Даниловна, - потому что Вы сам летчик, поэтому…
Лясковский падал и замолкал, не в силах больше произнести ни одного слова. Нокаут был на лицо. Даниловна торжествовала и, оглядываясь, на распростертое начальственное тело,  молча, удалялась восвояси, улыбаясь загадочной и тихой улыбкой леонардовской Моны Лизы.
Наконец, вытирая слезы умиления, обессиленный Лясковский поднимался из-за стола и, вытаскивая на ходу сигарету, тихо шелестел одними губами:
- Нет, я пойду все-таки покурю. После Даниловны… - И он заново начинал трястись. 
Выяснения подробностей из жизни летчиков продолжались вплоть до ее отъезда. И обескровленный изможденный Лясковский, наконец,  обретал желанный покой, держа в руках ее пропуск. Месяц релаксации был у него в кармане.
Между тем он напрасно лелеял надежды на спокойную и тихую жизнь. Оставшиеся доны Розы брали инициативу в свои руки. В самом деле, нельзя же расслаблять начальство!
Екатерина Владимировна, возвратясь со своей киевской дачи, куда ездила каждый год к сестре, привозила дары батькивщины, которыми непременно угощала и нас всех. Там была всякая всячина в виде фруктов и ягод, меда и пирогов, но главное – там было домашнее вино, легкое для употребления, но ударяющее в голову, незаметно превращавшая ее в бестолковку. Мы были люди все свои и не стеснялись. Екатерина Владимировна, была хохлуша радушная и хлебосольная. А кроме того, ну, как не воспользоваться случаем, чтобы лишний раз подчеркнуть свою значимость перед начальством хотя бы и таким способом!? Ах, этот женский ум!..
- Не пригласить ли нам генерала? – Задорно предложила она. – Вина хватит, пусть  выпьет, вино мое…- У Лясковского отвисла челюсть, и он побледнел. – А что такого? – Она решительно двинулась к прямому телефону и подняла трубку.
Лясковский онемел, запрещать было уже поздно. Екатерина Владимировна уже вовсю зазывала генерала к нам на «чаепитие», явно намекая на что-то большее. Мы с ухмылочками ожидали результата.
- Сказал, что придет, - радостно объявила она и полезла за новым бокалом. Пили мы по-русски, стаканами и бокалами, ибо рюмка для русского человека, что для слона дробина, тем более, если он с авиационным уклоном. Ну, там спирт или коньяк, еще куда ни шло, а тут домашнее вино, деми-сек какой-то, квас то есть…
Генерал не шел. То ли ждал еще приглашения, то ли решил отсидеться от нас. Но не тут-то было! Екатерина Владимировна, потеряв ангельское терпение, так резво ринулась в его кабинет, что Лясковский опять зевнул, не успев сказать ни слова. Он нервно дернулся и затих, как  удавленник при последней агонии.
- Сейчас идет, - сообщила Екатерина Владимировна нам, - и по-хозяйски разлила вино по бокалам. Как известно, при начальстве торжество принимает несколько официальный характер. Но это до первой рюмки. Вошедший генерал тут же был окружен нашим вниманием и подобострастием и милостиво принял из рук Екатерины Владимировны первый трехсотграммовый бокал. Лясковский пошатнулся и тихо выполз на стрём к двери: шутка ли сказать – пьянка с подчиненными и под чутким руководством! А если ненароком забредет более высокое начальство? Береженого Бог бережет! И Лясковский, как Цербер, встал на шухере.
- Ты там постой, - услышал он начальственное наставление и прилип к двери.
Опрокинув с нами первый бокальчик, генерал крякнул от удовольствия и засмеялся. В глазах его заиграли бесята, и он по-отечески похлопал Екатерину Владимировну по плечу.
- Хорошее вино, - одобрил он и подставил свой бокал на вторую дегустацию.
Она расторопно наполнила его до краев, не забыв и про нас. Со второго генерала расслабило, и он окончательно снизошел до нас. Шуточки и анекдоты сыпались со всех сторон. Праздник удался на славу!
- Однако, - неожиданно вспомнил генерал, - мне же еще сегодня на доклад нужно. Эх, жизнь наша начальственная, нет тебе свободы! – И он  с обидой махнул рукой. – Наливай на посошок!
Лясковский долго обалдело глядел ему вслед. Генерал с пылающим лицом и взором старался держаться прямо и не шататься.
- Молодец! – Сказал он ему. – Атмосфера в коллективе благожелательная! Поощрю!
Наш небольшой коллективчик праздновал победу. Трезвое лицо Лясковского  казалось нам необыкновенно суровым и даже сердитым.
- Споили генерала, - проворчал он. – Ему же на доклад скоро. Проспится ли?..
Мы захихикали. Лясковский осуждающе покачал головой. В этот день к генералу никто не мог попасть на прием. И мы вожделенно караулили его визит наверх. И напрасно! Вместо генерала на доклад отправился начальник смены. Лицо его выражало испуг и недоумение. Генерал спал богатырским сном. В тот день никто из нас его так и не увидел. Зато на следующий он улыбался нам так же добродушно, как накануне. Значит, старались не напрасно.  Женщины…Ну, что генерал, не мужик что ли?..
А то вот еще, с Белой случай был. Это уж опять Лясковский. Белая эта была женщина игривая и внешностью, точно цыганка. И звал ее Лясковский частенько в шутку Черной. Валентина Ивановна была жизнерадостная, словоохотливая и в прошлом тоже очень и очень недурна. Отпуск она проводила в знойной Абхазии и приехала оттуда черная, как негритянка. Только зубы блестят на лице жемчугом. Лясковский, как всегда: «Что да как?». Она ему ужимками, намеками, все, мол, было и точка. И попала ему шлея под хвост.
- Сейчас, - говорит, - узнаем, как она отдохнула.
Снимает трубку, набирает ее номер и с кавказским акцентом орет, словно издалека:
- Валя, Валя, ты как там?
А та трубку взяла и не поймет, в чем дело, кто ей звонит.
- Ты кто? – Спрашивает.
А Лясковский уже в роль вошел.
- Ты что, Валя, не узнаешь миня? У тибя есть кто? Приеду – зарежу!
И по рычагу пальцем – раз! Междугородка, связь плохая, обрывается… Потом снова набирает, рот прикрыл, приглушил и опять за свое:
- Ты что миня уже забыла, кто там у тибя?  - И вновь на рычаг – междугородка…
А мы за животики уже держимся, не можем. До того ржем, что впору памперсы искать. А Лясковский с азартом:
- Как ты миня могла забыть? И так быстро, неверная ты женщина! – И по рычагу.
А время к обеду уже. Белая режим строго соблюдала, на обед по часам ходила. Екатерина Владимировна и говорит:
- Пойду, - мол, - Белую проведаю, на обед позову. Как она там, бедняжка, себя чувствует. Догадалась кто это, или нет. А Вы, начальник, продолжайте.
Минут через пятнадцать приходит и слова молвить не может, заходится прямо.
- Белая, - говорит, - на обед идти отказывается, звонка ждет. Говорит, ей с Кавказа звонит кто-то, а кто, не может вспомнить. И связь плохая, ни к черту не годится! Сидит, как приклеенная.   
Тут уж Лясковский упал от хохота. Гогот стоит – остановиться невозможно. Ну, просто комната смеха. Наржались.
- Ну, - Лясковский говорит, - нужно каяться мне. Сидит же человек без обеда. Набирает ее номер и с ходу опять:
- Валя, - с кавказским акцентом, - зайди-ка к нам.
Тут, конечно, она поняла, кто шкодит. Пришла, сама смеется, и Лясковский хохочет. Всеобщее веселье.
- Вот, - Лясковский говорит, - так вашу сестру и колят мужья. А я тренирую, чтоб не завалились сразу. – Эх, вы, штучки!
Мы потом долго ее подначивали еще. Но все беззлобно, добродушно. По-товарищески. Не то, что сейчас иногда…