Зеркало ч. 5

Жизнь моя, как всегда, шла по обычному расписанию. Работа работалась, соседи за стеной матерились, по-прежнему устраивая по утрам свои чудаковатые игры, о смысле которых я так и не осмелился у них спросить, внутренний человек бушевал, а внешний смирялся. Смирялся с тем, что ночь слишком коротка и сны, наполнявшие ее, были нелепы, глупы и бессмысленны, что рабочий день однообразен, сер и чересчур длинен, что люди, окружавшие меня были скучны и у меня не возникало желания заглядывать в них и искать что-то необычное, ибо я заранее был уверен в бесполезности этих попыток. Было ли это хорошо или плохо? Я не знаю. Мне было не с чем сравнивать. Все мое существование от начала подчинялось влиянию ординарного, повседневного и не представлявшего ничего интересного для посторонних, да и для меня самого. Не исключено, что другим я казался абсолютно никаким – скучным и простым, как арифметическая задача для начальных классов. А как же еще.
Меня ни капли не коробила такая мысль. Я научился игнорировать чужие мнения, не стоившие в моих глазах и пятака. Обычно они ничем не отличались от моих и не несли в себе никакой новизны. Создавалось впечатление, что бог, творя людей, позаботился о разнообразии форм, но не стал тратить силы на содержание и сделал его однообразным. Видимо, он был эстет и поклонник изгибов, линий и очертаний, так или иначе служащих пищей для глаз. Всеми этими высокими, низкими, худыми, толстыми, красивыми и безобразными телами управлял один мозг. С точки зрения удобства управления миром это был очень практичный и правильный подход, многое упрощавший. Не могу сказать, что я был обижен таким отношением высших сил к человеку. Им там наверху видней. Каждому определено свое место. Небесам управлять, нам – подчиняться. И ничего с этим не поделаешь. Так что жалеть не о чем. Невозможно сожалеть о невозможном.
Одним распрекрасным вечером я смотрел телевизор, проголодался и полез в холодильник за бутербродом с колбасой и сыром. Холодильник стоял в прихожей и урчал, как довольный кот. Я открыл дверцу, потянулся за бутербродом и тут услышал за дверью всхлип ребенка. Я замер, прислушиваясь. Это показалось мне подозрительным, ведь я  прекрасно знал, что маленьких детей у соседей не было. Потом всхлип повторился еще и еще. Затем он перешел в плачь и по тональности его можно было понять, что это плачет девочка. Кто-то плакал совсем рядом, во дворе. Я не мог ошибаться. 
Я машинально откусил бутерброд, закрыл холодильник и подошел к входной двери, слегка приоткрыв ее, чтобы было лучше слышно. Точно, это был плач. Я стоял за дверью, не решаясь выйти на улицу. Может это ребенок людей, живущих неподалеку по улице, случайно забредший сюда? Но как? Двор был огорожен высоким забором, калитка запиралась каждый раз как кто-то приходил домой или уходил по делам. Может забыли закрыть? Или к соседям приехали гости со своими детьми? Но никаких незнакомых голосов я не слышал и не наблюдал оживления, связанного обычно с приездом гостей.
Я попробовал посмотреть кто же это плачет и приоткрыл дверь сильнее, чтобы высунуться наружу. На пороге стояла старая алюминиевая лыжная палка, оставленная, скорее всего, прежними квартирантами. Она постоянно попадалась мне под ноги, но я все никак не мог ее убрать в сарай, прижавшийся в углу двора. Когда я попытался приоткрыть дверь, эта палка с противным звоном упала на керамическую плитку порога. Плач немедленно прекратился и вслед за ним я услышал знакомый шелест крыльев. Я выскочил наружу, огляделся по сторонам и никого не увидел.
Похоже, это нервы или эффект одиночества, когда мозг, чувствуя нехватку общения и внимания сам создает фантомы, скрашивающие отсутствие посторонних сигналов. Недаром люди, долгое время находящиеся в изолированном помещении в кромешных тишине и темноте, не выдерживают и начинают галлюцинировать. Мозг просто восполняет недостающую ему информацию из внешнего мира самостоятельно, строя иллюзию за иллюзией.
Но я не чувствовал давления одиночества, оно не было для меня тягостным. Что касается нервов, то я не мог похвастаться их железобетонностью. Впрочем, особой нервозностью и раздражительностью я тоже не обладал, и был нервен в той степени, в какой было нервно большинство окружавших меня людей.
Несмотря на это, мысль о нервном расстройстве уверенно вошла в мой ум, и я стал подумывать об успокаивающих средствах, прикидывая месторасположение ближайшей аптеки. Однако быстро спохватился, так как у меня возникла занимательная идея. Почему бы не поспать ночь и не посмотреть, кто это там хлопает крыльями и плачет. А чтобы получше рассмотреть в темноте, я достал из-под койки карманный фонарь. С одной стороны эта идея показалась мне идиотской – не спать ночь из-за какой-то ерунды, но с другой меня подстегивало любопытство и я не мог ничего с этим поделать.
Чтобы невзначай не спугнуть предмет моей любознательности я сел на стул за дверью, оставив небольшую щель, куда могли свободно проскальзывать звуки, идущие со двора. Сидеть было скучно и неудобно, раз за разом я начинал клевать носом, а в один момент поймал себя на том, что проснулся, разбуженный собственным храпом. Иногда я вставал со стула и прохаживался по своему жилищу взад и вперед, пытаясь перебороть сон.
И все-таки мои усилия не прошли даром. Уже заполночь я услышал шелест крыльев. Сердце мое заколотилось, будто я на охоте или сижу в засаде. Я пересилил себя, чтобы, повинуясь первому чувству, сгоряча сразу не выбежать на улицу и не спугнуть то самое нечто, что не давало мне спать. Я замер и осторожно прильнул к двери, ловя ухом шелест существа, казавшийся очень близким.
Включив загодя фонарь, я взялся за ручку двери и тихо, но быстро ее приоткрыл и направил луч света в то место, откуда шел шум крыльев. То, что я увидел, заставило меня вздрогнуть от страха.
Луч фонаря на мгновение выхватил из темноты человеческое лицо.