Год пятый. Глава Провал резидента

     День собственного рождения был любимым праздником  Елизаветы Егоровны. Ей нравилось, что в этот день, один из немногих в году, она могла, не скрываясь, на законных основаниях, вдоволь потешить свое тщеславие. С самого утра Елизавета находилась в прекрасном расположении духа, прихорашивалась, улыбаясь каким-то своим внутренним мыслям. Когда в очередной раз раздавался звонок, она не спеша подходила к телефону, царственным жестом брала трубку, и с благосклонной улыбкой на устах выслушивала произносимые пожелания.

     День рождения Елизаветы Егоровны, по всем статьям, был особенным праздником. С самого детства все домашние слышали от Елизаветы, что родилась  та в один из величайших православных праздников, Крещение Господне, девятнадцатого января. История эта каждый год повторялась Елизаветой с благоговейным придыханием, по которому всякому становилось ясно, что люди, рожденные в такие праздники, как бы априори являются людьми замечательными и наделены некоей толикой святости.

      При всем том, Елизавету мало волновало то, что дата  рождения, указанная в паспорте (28 января 1950г.), не соответствовала «настоящей», как утверждала Елизавета,  дате ее рождения. Несоответствие это в несколько дней, объяснялось последующей историей, «логично», на взгляд Елизаветы, дополняющей предыдущую. Согласно легенде,  зима в тот далекий год выдалась невероятно снежная, лютая, стояли студеные крещенские морозы, поэтому дойти до ЗАГСА и засвидетельствовать появление на свет маленького розового существа, нареченного впоследствии Елизаветой Егоровной, удалось спустя только две недели после происхождения этого знаменательного события.

     Поскольку история была не так проста для восприятия окружающими (мало у кого из людей путаница начинается с самого дня рождения), то все звонившие поздравить Елизавету, без конца путались в датах. И в результате этой путаницы Елизавета собирала двойной урожай поздравлений.

………………………………………………………………………………………………
     Однажды в квартире, где жила семья Алены, раздался телефонный звонок. Звонила дальняя родственница Александра Вениаминовича, Наталья. Поболтав с ним о том - о сем, она между делом сообщила, что накануне общалась с Елизаветой и что у той недавно скончался отец, дед Миша – единственный из родительской семьи Елизаветы кто принимал Алену. Произошло это, по словам Елизаветы Егоровны, «на Пасху».

     Александр Вениаминович после разговора передал Алене эту печальную весть. Алена очень расстроилась. Хотя деду было уже 80 с лишним лет, он уже давно сильно болел, а в последние несколько лет страдал старческим склерозом, не узнавая никого из окружающих, все равно смерть человека, который был близок, даже если ты виделся с ним не часто, всегда вызывает грустные ощущения.

     Но к грусти Алены примешивались боль и непонимание. Раздельное существование не мешало Елизавете Егоровне очень активно коммуницировать с Аленой и ее семьей. Еще в январе она подала иск в суд против Алены и Алексея, в котором со свойственной ею бесстыжестью, обвиняла их в том, что они «обворовали» ее, втайне от Елизаветы Егоровны потратив деньги, которые она отдавала Алене на лечение, на покупку квартиры. В это же время она вела активную информационную войну с ними путем смс-сообщений, которые посылала на телефон Алены. За все время, что Елизавета писала свои послания, их пришло более полутысячи. Но, ни  разу, ни словом она не обмолвилась о смерти деда Михаила.

     - Неужели нельзя было сказать, что дедушка умер и хотя бы где похоронен, - сказала Алена. - Ведь она чуть не каждый день пишет нам всякие гадости, а про это хоть бы словом обмолвилась! 

     Пытаясь выяснить, где же все-таки похоронили деда Мишу, Алена связалась с Елизаветой Егоровной. «Не скажу»  был ответ. В таком поведении Елизаветы, в общем-то, не было ничего нового. На неугодные ей вопросы она никогда не отвечала прямо, параллельно продумывая куда «закрутить» собеседника.

     - Тогда дай мне копию своего свидетельства о рождении, - стараясь сохранять спокойствие, попросила Алена. – Я сама запрошу в ЗАГСе свидетельство о смерти.


     - Так тебе и дали! – не своим голосом прошипела Елизавета.

     Алена поняла, что та совсем не в курсе, что, будучи родственницей покойного и подтвердив документами свое родство, Алена может самостоятельно запросить копию свидетельства.
   
     - Ну, и не надо, - сказала она. - Я сама все получу. И твое свидетельство о рождении тоже.
 
     - Не смей! – взвизгнула Елизавета.

     И тут Алена не выдержала:

     - Что вы за нелюди такие! С единственным из вас, кто меня любил, вы даже после его смерти пытаетесь разлучить. Какие же вы все-таки дряни!

………………………………………………………………………………………………
     Не веря своим глазам, Алена крутила в руках справку о рождении Елизаветы Егоровны, минуту назад, выданную ей в ЗАГСЕ. «26 апреля» - конкретно и неоспоримо была выведена на бумаге дата дня рождения Елизаветы Егоровны.

     Это был ответ из Касторкинского ЗАГСА, который пришел Алене в ответ на ее запрос, для засвидетельствования ее родства с дедушкой Мишей, вместе с его свидетельством о смерти.

     - Не может этого быть! - сказала Алена.

     - Да, что-то непонятно, - откликнулся Алексей, - посмотри еще раз!
 
     - Ну да, - протянула Алена, внимательно изучая полученный документ, - вот синяя печать Касторкинского ЗАГСА, вот номер актовой записи, вот имя и фамилия Елизаветы и ее родителей. Все сходится, кроме даты актовой записи - 28 мая. И даты дня рождения – 26 апреля!
 
     Однако, это был не единственный сюрприз, преподнесенный Алене и Алексею в тот день затейницей Елизаветой Егоровной.

     Надпись, отпечатанная на копии свидетельства о смерти дедушки Миши, совершенно однозначно свидетельствовала о том, что он оставил этот бренный мир вовсе не «на Пасху», которая выпадала в том году на 4 апреля, а 28 января.

     В полном недоумении от очередных неожиданных и малообъяснимых сюрпризов, на которые так щедра была Елизавета Егоровна, даже спустя несколько лет после своего «исхода»,  Алена и Алексей отправились домой.

     Дома Александр Вениаминович был если не сказать шокирован, то, по меньшей мере, обескуражен этой новостью. Крутя так и этак в руках свидетельство рождении своей бывшей жены, не веря глазам своим, он непрерывно повторял:

     - Что за человек? Почти сорок лет прожили вместе!

     -Да, пап. Бывает же такое, – горько улыбнулась Алена. - Уровень зашифрованности превосходит все мыслимые пределы. Прямо как китайский шпион в тылу врага!
    
     Такой факт, не укладывающийся в голове, и казалось бы немыслимый, несмотря на известность талантов Елизаветы Егоровны, требовал самой тщательной перепроверки, для исключения любой, даже малейшей вероятности, ошибки.

     Вдруг в справку вкралась опечатка нерадивого работника Касторкинского ЗАГСа? Или журнал регистрации актовых записей в ЗАГСе был кем-то подменен или недобросовестно восстановлен?

     Обсудив это, домашние, решили послать повторный запрос в Касторкинский ЗАГС и продублировать его телефонным звонком в сам ЗАГС. Как и следовало ожидать, журнал был подлинный, и опечаток и описок не содержал ни он, ни справка, которую составляли работники ЗАГСА. Полученная из ЗАГСа повторная бумага была неумолима. «26 апреля» гласила она, припечатывая Елизавету Егоровну, как бабочку к альбому филателиста, и разрушая стеклянный замок выстроенных ею легенд.

     Как обычно, в мифах, сочиняемых Елизаветой Егоровной, часть истории оказывалась правдой. Однако никогда нельзя было догадаться – какая же теперь эта будет часть. В этот раз правдой оказался факт запоздалой регистрации рождения Елизаветы Егоровны по сравнению с самим днем рождения. Однако, сказка про рождественские морозы, оказалась всего лишь бесплодной фантазией, жертвой которой стала сама Елизавета.

     Надо сказать, что в действительности оригинала свидетельства о рождении Елизаветы, никто из членов ее семьи – Александра Вениаминовича и Алены - никогда не видел. Паспорт – да. Он являлся предметом, находящимся в «шаговой доступности», вместе со всеми другими документами, хранившимися на полке старого платяного шкафа и отмечавшими вехи жизненного пути Елизаветы – аттестат об окончании ею школы, техникума, свидетельство о браке и т.д.

     Где Елизавета хранила свою «святыню», оставалось загадкой. Лишь однажды, свидетельство профигурировало на горизонте событий семьи, когда дед Миша присылал его по почте из своей деревни Елизавете для каких-то нужд. Но затем след его снова был потерян. Видимо, свидетельство опять вернулось в место своего тайного хранения.

     Для Алены это был шок.

     Все остальные «шпионские страсти» семьи Елизаветы - с навязчивой манией закрывания штор, ползущими через трубу чеченами, постоянной слежкой за всем и вся, - просто меркли на фоне этой истории.

     Родная мать Алены всю жизнь зачем-то скрывала дату своего рождения и рассказывала странные истории на эту тему.

Алена не знала, как к этому относиться.

Если во лжи Елизаветы Егоровны о дате смерти деда Миши не было ничего удивительного, это логично укладывалось в ее обыденное поведение и являлось логическим продолжением проводимой ею всю жизнь линии, то в секрете с датой собственного рождения Елизавета Егоровна раскрывалась с новой стороны. Секрет был странен, непонятен и не поддавался объяснению.

     То ли баба Фрося с пеленок готовила свое любимое чадо для каких-то великих дел, и потому «шифровала» его еще с рождения. То ли Елизавета Егоровна всю жизнь жила с ощущением, что она находиться в самой гуще врагов и, поэтому, надо иметь надежную «легенду» для действий в тылу неприятеля.

Ложная дата рождения заносила Елизавету Егоровну в разряд «мнимых величин», до сих пор известных лишь в высшей математике, и по сею пору ни разу не встречавшихся в обычной жизни.

Был ли известен данный факт близким Елизаветы – ее сестре Гале Головлевой, братьям - предположить было трудно.

С одной стороны, они могли быть допущены к тайне, ведь все они росли, словно стручки гороха,  на одной грядке, неутомимо удобряемой бабой Фросей. С другой же, образ жизни Елизаветы как следствие порождал, помимо этой, еще большое количество тайн, тайночек и секретиков, в большое количество которых они посвящены доподлинно не были. И потому эта тайна могла быть «тайной трех» - Елизаветы, бабы Фроси и деда Миши. Причем дед наверняка, как обычно, играл всего лишь роль безмолвного статиста в организуемых бабой Фросей затеях.

Так или иначе, ни Александр Вениаминович, ни Алексей на стали ломать над этим голову. Это была «собственная игра» Елизаветы, поэтому заниматься ею и тратить время на обдумывание причин очередных Елизаветы «финтов» не имело смысла.