Театр

 

Я  театры  о-е-ёй  как  не  люблю. А  за  что, скажите, их  любить, ежели  они  ни  ексиль  моксиль, ни  трах  тибидох? И  главное, что  обидно, я  же  во  всем  кругом  оказался  не  прав. А  за  что? И  денег  не  дали! Ну, ни  копеечки  не  дали, не  сойти  мне  с  этого  места,  если  вру, а обещали, а  уговаривали. Гады! Вот  и  верь  после  этого  людям. А еще культуру в массы несут.  Да  это же  веру в людей  всякую  потерять  можно, ежели  так,  как  они. Ну  и  я  тоже  хорош! Дурак, ой  дурак,  такого  дурака  днем  с  огнем  не  сыщешь. Да  если  бы  я  тогда  знал, что  такое  может  произойти, и  произойти  именно  со  мной,  да  в  жизнь  бы  не  поверил. А  начало  было  очень  даже  неплохое, я аж  губу  раскатал с непривычки. Ну, посудите сами кто прав кто виноват. Сейчас  все  по  порядку  расскажу, что  бы  вам  понятней было.

Так  вот, стою  я у здания  такого красивого  колонны, окна  такие  большие, красивые, статуи, одним словом, красота да и только! Стою, значит, жую  пирожок  с  картошкой, жаренный, я, знаете ли, страсть  как  люблю  жаренные, вот  печенные  не  очень, а  вот  жаренные, да  еще  и  с  лучком,  то  другое  дело, те  в  охоточку, ел  бы  и  ел.

Так  вот  о  чем это  я, да  стою, жую,  никого  не  трогаю, любуюсь  так  сказать  природой, понимаешь  ли, ландшафтом,  тут тебе  сквер,  птички  поют, солнышко  греет, одним словом,  красота - живи  да  радуйся. И так  хорошо  на  душе  стало, что  даже  захотелось  чуток  матернуться  от  чувств этих, понимаешь ли. Ну,  жую, верчу  жалом  во  все  стороны, глазею,  значит, благо  бесплатно. Тут  и  дамочки  по  скверу  ходят, променаж, так  сказать,  делают, а  сами, заразы,  по  сторонам  так и  зыркают, кавалеров, значит, ищут.

Так  вот  стою, радуюсь, любуюсь  я  всей  этой  бесплатной  красотой. Доедаю  свой  последний  пирожок, вдруг  сзади  двери  отворяются, выбегает  дамочка  такая  пухленькая, губки  бантиком, талия  с  мисочку  ну  и  ко  мне. Ну,  я, конечно, от  такой  приятной  неожиданности  маленько  ошалел, стою  на  нее  глазею, как  малахольный, а  она  мне чуть  не  плача:

- Голубчик, помогите, если  вы  не  поможете,  считайте, что  я  одной  ногой в  могиле, но  вы  же  кавалер и должны помочь, хоть  и  чавкаете, как  лошадь  и  не  предлагаете  даме.

- Я - говорю - дамочка, чавкаю  потому как вкусно очень, а не предлагаю, так это последний, и надкусил  я его  уже, а  надкусанный  это как-то  неприлично  молодой  барышне  предлагать, интеллигентные  люди так  не  поступают. А  что  касается  помощи,  то  не  голоси  серенной, не на  пожаре,  объясни с толком  с  расстановкой,  чем  смогу  помогу, ежели, конечно, ничего  такого, что  бы  опосля  не  того. - Ну,  она  как  обрадуется.

- Для  вас – говорит – это  сущие  пустяки – и  чуть  ли  не  в  ладошки  от  радости хлопает – надо  выйти  в  театре  на  сцену  и  сказать  буквально  два  слова, что  скажете,  не  сможете  два  слова  сказать?! - Я  так  охренел  маленько. – Театр! Выйти  на  сцену, сказать  что-то. Сказать  то  можно, а как  скажешь  не  то,  что  надо, так  и  побить  могут.

- Тут - говорю – дело  такое  дамочка, я  для  вашего  театра  рожей  не  вышел.
- Да  рожи  вашей – со  страхом, что я откажусь,  говорит она – рожи  вашей все одно никто  не  увидит, шлем  на  вас  наденут, как  на  рыцаря.
- Ну, шлем, это ладно, шут с ним со шлемом то, а вот  насчет  слов,  я  понятное  дело  два  слова  сказать  могу, даже  три – говорю -  ежели, конечно,  надо, но  так  как  скажу  не  то  что надо, конфуз  может  выйти!  Она  видать,  действительно  без  меня  хоть  в  петлю,  и  еще  пуще  уговаривать, аж  чуть  ли  не  плачет.

- Ты – говорит – не  трусь, слова  тебе  скажут  какие  говорить, выйдешь,  когда  скажут, и  скажешь - вот  и  все  голубчик, там  ума  палаты  не  надо что  бы  выйти  и  сказать, дело  то  пустяшное. -

Чувствовал, что  не  надо было  соглашаться, ой чувствовал,  но погубили меня губки  бантиком, – не  удержался я, ну  думаю, глядишь  опосля  можно по  скверу  и  променаж, так сказать, сделать  с  ней, и тому подобное, опять  таки  красота!  И  согласился  с  дури. Что делать, сказано – сделано.

Вошли  в  двери, а  это  оказывается  театр  только с  другой  стороны  и двери  эти  только  для  народных  там, знаменитых  артистов, а  те, что  попроще  артисты, те  в  другую  дверь  входят. Ну,  вот  вошли  мы  в  двери,  для  знаменитых, а  там  я  вам  скажу – красотища, глаза  разбегаются, как  два  зайца. Это  сколько  же  денег – думаю – суда  вбухано, что  бы  красоту такую  отгрохать. А  у  дверей  вахтер  за  столом  сидит  в  синем  мундире,  выделанном  золотом, прям  генерал, честь  нам  отдал,  как  полагается.

А внутри, Матерь Божья, тут  тебе  и  ковры, и  картины  на  стенах, и  люстры  такие, как  целая  комната. Это  же – думаю – сколько  пирожков  на  эти  деньги  купить  можно и  не сосчитаешь, дорогая  видать эта вещь – культура, если  в  нее  столько  вложено. Очумел, я  одним  словом, но  тут  меня  растолкали, быстренько, надели  на  меня доспехи, а  на  голову  ведро  вместо  шлема, с  дырочками для  глаз, думают я орясина, ведро от шлема не отличу, хотя со стороны, как  настоящий шлем получился, дали  в  руки  меч  и  та  пухленькая  говорит:

- Вот, выйдите  на  сцену, подойдете к главному герою, он будет в красном плаще, протяните  меч  и  скажете, «Волобуев, вот  ваш меч!», и  все,  уходите. - И  спрашивает сердечно  так, как полоумного. – Понятно  ли  вам, не  опростоволоситесь?- Я  ей  говорю:

- Чай  не  лаптем  щи  хлебаем, все  будет  в  ажуре,  не  извольте  сомневаться. - Ну  хожу  там  за  кулисами  и  твержу  свои  слова, как  Отче  наш «Волобуев – вот  ваш  меч! Волобуев – вот  ваш  меч!» И  тут  ко  мне подходит  старичок  один, глазки  хитрые, мордашка  глумливая, но  видать  из народных  артистов, пожилой  больно  и  говорит  так  поганенько:

- Ты, мил  человек, выйди  на  сцену  и  скажи  ему - Волобуев,  вот  твой  хер, и  дай  ему  меч.- Сказал, засмеялся  так  гаденько, и  пошел  прочь,  шельма. А  я  так  маленько  засуетился  и  думаю. – «Батюшки, не  ляпнуть  бы  хер, а так все сойдет», и  про  себя  еще  пуще  твержу слова, как  молитву. Тут  мне  говорят, что  мой  выход. Ну  что  делать  надо,  так  надо.

Выхожу  я  на  сцену, аж  ахнул – свет  прямо  в  глаза  через  щелочки  в  ведре, слепит,  спасу  нет,  ничего  не  вижу! Ну  я  быстренько  проморгался, резкость  в  глазах  навел, а  момент  такой  трагический,  аж слезу вышибает, тишина, как на кладбище. Посмотрел я в зал, народу – тьма, как травинок весной на лугу. Притихли, слушают. Что  делать, чешу  прямиком  к  главному  герою, он стоит  такой  понурый, грустно  ему  значит, и молюсь только об одном,  не  сказать  бы хер, и как  загорлопаню:
- Волобуев, вот  твой  буй! – Опомнился, засуетился  маленько, и тут же поправляюсь. – Виноват – говорю, и еще громче: – Волобуев вот  твой  хер! - Ну, зрители  ясное  дело  ржут  чего-то, как  в  цирке. А  Волобуев который, говорит  мне  тихонечко   что-то. Ну,  я  не  расслышал,  эти  то  ржут, разве  что  услышишь. Я и  говорю:

- Просите, – говорю – Христа  ради, не  слышно  ни  хрена, что  вы  сказали?
А  он  так  сурово  мне  отвечает:
- Может  меч? - Мол,  подсказывает  мне, будто  я  орясина  какая-то. А  я  не  будь  ослом,  снял  с  головы  ведро,  жарко  как-то  стало  и  говорю  герою:

- Не  боись  Волобуша, со  мной  не  пропадешь. - Приобнял  его  так  за  плечи, оперся  на  меч  и  говорю:
- У  меня  Волобуша  все  есть  и  меч, и  хер  вот  только  буя  нет, это  тот  старик  шельма  попутал  меня, окояный. - Зрители  еще  пуще  смеются, кричат: «Браво, молодец!» А  я  как  услышал  молодец, так  меня  и  вовсе  развезло, я  и  говорю  им  в  зал, зрителям  которые:

- Стою – говорю - понимаешь  ли,  кушаю  пирожок  с  картошкой, а  тут  ко  мне  дамочка  такая  подбегает   губки  бантиком, глазки  в  кучечьку  ну  все при  ней,  и  голосить, мол, ах  умираю, ах  помогите! Ну  не  гоже  даме отказывать, я  завсегда, пожалуйста,  ежели, конечно, дама  просит, мы  завсегда  готовые  помочь. - Зрители  в  стельку, гляжу, за  животы  держатся, ну  полная  веселуха,  и  я  расслабился,  ну  думаю, я  вам  сейчас  покажу  где  рот, а  где  уши!

Не  успел… Эти  гады  весь  пыл  загасили, взяли  и  опустили  занавес,   ну  прям  дурдом  «Солнышко». А этот Волобуев  ихний,  такая  контра  оказался, знаете  что  он  сделал? С  улыбочкой  такой  взял  у  меня  из  рук  ведро  и  этим  же  ведром  меня по  кумполу  раз, два, три  ну,  думаю,  не  с  руки  мне  в  счете  упражняться до  пяти  дотерплю, а  там, пожалуй, и  копыта  отброшу, ну  и  пустился  наутек, как  швед  под  Полтавой! На  ходу  все  ихнее  поснимал  с  себя, благо  все  с  верху  было  надето, и  тикать, с  трудом  выход  нашел, генерал  хотел  было  меня  остановить  - куда  там, снес  я  его, как  слон блоху.

Спасибо мне, что  быстро  бегаю, а  то  неизвестно  чем  бы  все  это  закончилось. Вот  так  ни  за  что, ни  про  что меня  чуть не  уконтрапупели, гады! Вот  и  помогай  после  этого  людям, а  еще, ядрена  вошь, себя называют  культурными  людьми, где  это  видано  ни  за  что, ни  про  что цинковым  ведром  по  черепу.

Так  что  в  театры  я  теперь  не  ходок, играли – знаем.