Сила памяти

    В сельских дворах в качестве «звонков», а больше для души, обычно держат небольших симпатичных собак. У нас тоже жил чёрный, как смоль, и немного косолапый Шарик. Главной его чертой было добродушие и полное отсутствие собачьего гонора в отношениях с окружающим животным миром. Например, он прекрасно ладил с прихрамывающей, такой же черной, как и он сам, залётной курицей Найдой. Попытки родителей найти её хозяев.  ни к чему не привели, и она осталась жить во дворе, а на ночлег почему-то устраивалась в соломенном лукошке Шарика Он,  видимо, не смог сразу поставить глупую птицу на место, так как был еще слабым и неопытным, а, может, просто не знал, что дружить с подобными особами считается дурным тоном, а потому без борьбы примирился с такой неудобной соседкой. Находясь рядом, они сливались в одно целое и, в первое время, когда ничего не подозревавшая мать  подходила к лукошку покормить щенка, оттуда, бывало, с громким кудахтаньем вырывалась черная птица – мать немела от страха и потом долго  не могла успокоиться. Нас же это очень смешило, да и сама эта странная дружба собаки с курицей приводила в восторг. Мы показывали соседским мальчишкам наших необыкновенных питомцев, кто-то из них даже предпринял попытку распространить этот опыт, правда, неудачно.
     В это же время у нас жил огромный и страшно ленивый рыжий кот. Чем он занимался по ночам – мы не знали, но целый день, подобрав уютное по сезону место, он мог проваляться без дела. Ни одной пойманной им мыши мы не видели. Шарик же, будучи юным  и необычайно общительным существом, часто бесцеремонно прерывал его сытые сновидения. Но однажды, когда надоедливость щенка перешла все границы,  Рыжик так располосовал его милую доверчивую морду, что нашей матери пришлось применить свои познания медицинской сестры. Всю ночь Шарик скулил от боли и обиды и больше к Рыжику не подходил.
 ...Сторожем двора он стал неистовым, не признавал авторитета и более крупных собак, часто вступал с ними в неравный спор, но с нашими друзьями считался, мог "послужить" им и подавал по просьбе лапу. Мальчишки любили Шарика и редко приходили к нам без лакомств для него.
  ...Шарик умер, прослужив нам более десяти лет. В последнее время он стал отказываться от еды, почти не лаял, а увидев нас, вяло шевелил хвостом и виновато отводил глаза... Хоронили мы своего любимца в той самой яме в саду, в которой он, обычно, зарывшись, спасался от летней жары. А через несколько месяцев соседи подарили нам ещё слепого пузатого «внука» нашего Шарика, которого мы, в его память, назвали так же. Правда, характером он резко отличался от относительно уравновешенного Шарика-первого. При нем как-то была попытка завести во дворе какую-тони живность: кур, уток, индюков. Но из-за его чрезмерно игривого и задиристого характера затея эта с треском провалилась. Никакой собачьей гордости во взаимоотношениях с птицами у него, так же, как у его деда, не было, только проявлялось это совсем по-другому. Шарик-младший постоянно ходил в птичьем пуху, всегда старался быть в гуще событий жизни пернатых, которые никак не хотели признать его своим и при каждом походе щенка в птичник с криком рассыпались по сторонам.
         Ясно, что после этого всем хватало в саду работы. Пришлось...- вы подумали избавиться от щенка? - нет, родители, тоже успевшие привыкнуть к нему, продали, а  частично раздали  птицу соседям, а Шарик-скандалист таким образом получил право жить с нами дальше.
     Повзрослев, он стал принимать участие в водных соревнованиях, организуемых детворой во время летних каникул. Проходили они на мелкой, но быстрой речке и состояли из двух этапов. Сначала класс плавания на баллонах показывали мальчишки, но, чтобы окончательно  определить чемпиона, мы бежали домой за своими кошками и собаками. Затем дрожащих от страха животных сажали в тазик или корытце и пускали вплавь. Собаки жалобно скулили, кошки надрывно мяукали, но, несмотря на протесты «участников», соревнования продолжались. Самым трудным препятствием на нашем отрезке реки был водопадик после ветхого саманного моста. Обычно здесь "судно" опрокидывалось, а перепуганное четвероногое, едва добравшись до суши, бросалось наутек, оставляя за собой мокрый след. Со временем на такого рода соревнованиях мы с Шариком стали стабильно входить в лидирующую группу. Воды, как  выяснилось, Шарик совсем не боялся и потому отлично удерживался на плаву.
        В одну из необычайно снежных  для Средней Азии зим, мы, начитавшись северных рассказов Джека Лондона, попробовали использовать Шарика в упряжке. Однако ходить с грузом он не пожелал, и попытки приучить его к полезной деятельности пришлось прекратить.
      Шарик очень не любил, когда  мы уходили куда-то из дома. Всегда старался проводить нас как можно дальше, пока мы не прогоняли его обратно. А как он радовался, встречая нас из школы далеко от дома, вызывая у наших друзей откровенную зависть, а у нас – законное  чувство гордости.
  ...После нашего отъезда в Фергану, куда отца перевели по работе, Шарик прожил недолго, хотя был ещё молодым. Новый хозяин рассказывал, что он постоянно ждал нашего прихода и долгое время бегал встречать нас к дороге. Взять же Шарика  с собой мы не могли, так как хозяйка квартиры, которую мы снимали в городе, не любила животных.. Поэтому на семейном совете было решено до переезда в отдельную квартиру оставить его в старом доме.
       Когда я приезжал навестить Шарика, он, издалека учуяв меня, ошалело, с радостным лаем несся навстречу, бился телом о мои ноги, забегал вперёд, всем своим видом показывая соседским собакам, что у него снова есть хозяин. Каждый раз он, видимо, надеялся, что я вернулся навсегда. И какой потом притихший и потерянный понимая, что снова обманулся, он провожал меня до конца улицы и грустно смотрел вслед.
     Но однажды Шарик меня не встретил: новому хозяину порядком надоели его причуды и он заделал все дыры в заборе. Но как только я вошёл, Шарик с визгом стал носиться по двору, а потом, весь дрожащий, молча уткнулся мордой мне, сидящему на корточках, в грудь.       Только тогда я по-настоящему почувствовал всю силу его любви и преданности. Не знаю, сколько мы так просидели, мне пора было уходить. Когда я начал собираться, Шарик вдруг, глядя куда-то в сторону, завыл. Такого тоскливого, раздирающего душу воя я никогда раньше не слышал. Видимо, он предчувствовал свою близкую кончину и таким образом прощался со мной.
       Я шел по проулку и плакал навзрыд. Плакал от жалости и от своего бессилия что-то изменить. А через несколько дней Шарика не стало.
     Узнав об этом, наша семья весь вечер  вспоминала Шарика и свою жизнь на селе. Была в этих воспоминаниях ностальгия по старому укладу, родному селу, где у родителей прошла молодость, у нас – детство, а живой связью с прошлым оставался Шарик. Дом был уже не наш, сад тоже стал чужим, а вот собака во дворе до конца признавала только нас, прежних хозяев. Шарик так и  не смог забыть нас, очень скучал и умер он, я думаю, от тоски.
    С тех пор прошло уже много лет, но я никак не могу освободиться от чувства вины перед нашим верным другом с такими грустными, почти человеческими глазами.

1980 –2002 гг.                г. Донецк – г. Фергана