Последний поворот, философская сказка

Жил-был на свете художник. Без громкого имени, знаменитой фамилии, но с огромным желанием иметь и то, и другое. Звали его просто Гера или, как его ещё называли, Герасим, а фамилия у него была... Впрочем, никто уже и не помнил его настоящей фамилии, он всегда свои картины подписывал Гера Душевный. Гера не умел рисовать ни портреты, ни пейзажи, ни натюрморты. Он рисовал человеческие души и, надо отметить,  делал это очень добросовестно. Души  у  него всегда получались полновесными и содержательными, под стать своим хозяевам. Открыв в себе такое оригинальное качество,  Герасим сразу же дал объявление в газету: «Рисую души». И вскоре появился огромный спрос на его ремесло. Рисовать ему приходилось везде: дома, на природе, даже у постели умирающего и, когда наступали моменты расчёта, клиенты, как правило, задавали один и тот же вопрос:
— А это точно моя душа?
— Ну а чья? Не моя же! — убедительно заверял Герасим своих заказчиков, искусно обрамляя ещё не высохшие холсты изящными рамками.
Душа самого Герасима безмолвно и равнодушно наблюдала за его жизнью, не принимая в ней никакого душевного участия. Случались дни, когда она просто засыпала под мерные мазки кистей своего хозяина. Однако после того, как Герасим окончательно запутался во множестве человеческих душ, она поняла, что настала пора проснуться:
— А-а-ах!.. — Герасим всем телом ощутил, как сладко потягивается она внутри после стольких лет бездействия. — Ну, здравствуй, Герасим, — тепло и приветливо заговорила Душа, показавшись ему во всём своём великолепии.
— Здравствуй, Душа... моя... — пролепетал Герасим ни жив ни мёртв, впервые увидев свою Душу.
— Ну и как я тебе? Хороша ли? — Душа стояла перед Герасимом совершенно обнажённая, поражая его своей белизной и утончённостью.
— Да неужели ты и есть... моя Душа?.. — опытный глаз художника пытался найти объяснение увиденному.
— Твоя, Герасим. Да, видно, не очень-то я тебе и нужна, раз ты ни разу обо мне не вспомнил, ни разу не нарисовал.
— Да как я тебя такую нарисовал бы? — Знаток душ внимательно приглядывался к своей Душе. — Я и не встречал такой нигде.
Художник понял, что больше не сможет жить во лжи и лицемерии с самим собой. Он понял, что нужно менять всю свою жизнь, пересматривать всё, чему эта жизнь научила его за все прожитые годы.  Герасим глубоко-глубоко призадумался.
— Ты подумай, а я здесь неподалёку буду. Понадоблюсь — позови! — И Душа Герасима полетела по своим душевным надобностям.
Художник прожил без Души день, прожил второй, а на третий  не выдержал. Очень она ему нужна стала, его красивая, нежная Душа.
— Эй!.. Где ты? — Герасим робко позвал свою Душу.
— Вот она, я, смотри! — Душа прилетела по первому же его зову.
— Ну, так...это... я согласен. Только что мне делать-то теперь?
— Прежде всего ты должен полюбить меня. Полюбить открыто, безумно. Ты покажешь меня людям. Нарисуй меня такой, какая я есть, не стыдясь и не скрывая своих чувств. Люди, увидев твою душу, захотят заглянуть в свои. Ты сделаешь их счастливыми, когда по-настоящему полюбишь меня.
— Да... но я и рисовать-то толком не умею.
— Я научу тебя рисовать души...
Вечером таксист молча помогал Герасиму укладывать в багажник только что купленные холсты, краски и кисти. Тщательно всё упаковав, они сели в машину. Первым молчание нарушил пассажир:
— Как вы думаете, душу можно нарисовать?
— А зачем её рисовать? — Таксист зевнул и подозрительно стал рассматривать своего пассажира через зеркало.
— Ну, так. Интересно же, какая она — Душа?..
— Душа? — Таксист завёл мотор и включил счётчик. — Душа... Она, как эта дорога.  Едешь по ней  и не знаешь, что же там, за поворотом. А там нет ничего. Там — новый поворот. А за ним ещё и ещё... И только на последнем твоём повороте она сядет к тебе в машину и скажет: «Ну, здравствуй! Это я — твоя Душа!»
А ты захлопаешь глазами, как дурак,  и заорёшь  ей  прямо  в  лицо:  «А  ну,  вали  отсюда, шалава!»
Она, конечно же, выйдет,  а  ты поедешь на свой последний поворот без неё...
На обочине требовательно голосовала обнаженная девушка. Лихо взвизгнув тормозами, колёса доброжелательно остановились у самых её стройных ножек. Пассажир радостно теребил таксиста за плечо:
— Смотрите, смотрите! Это она и есть — моя Душа!
— Ну, ты, браток, силё-о-он! Такую, точно, не нарисуешь! — Таксист, галантно усадив Душу Герасима, резко надавил на газ, и машина яростно скрылась за своим последним поворотом...