Итак, свершилось! То ради чего отданы пять лет жизни, ради чего пережиты бессонные ночи, перечищены горы картошки, преодолено сотни километров различных марш-бросков и кроссов, проведено множество часов бесцельного стояния на плацу, перетерплена муштра... Да разве можно сразу сказать, что было сделано ради этого дня?
И вот гордый собой, сверкающий и сияющий, я стою на плацу. Одна ложка дёгтя во всей этой бочке мёда: голова побаливает. Ибо вчера, как и положено новоиспечённому лейтенанту, был великий загул. А как же без него? Традиция - есть традиция. Ну да ладно, после официальной части и похмелюсь и напьюсь снова. Потом месяц отпуска, а потом... снова первый раз в первый класс. Ведь первое что говорят молодому лейтенанту, прибывшему в часть:" Забудьте всё, чему вас учили в училище. Здесь всё по другому."
Как там у Андрея Макаревича: "А помнишь как всё начиналось?" Всё помнить, конечно, тяжело. Но какие-то общие моменты можно. Мой отец служил. Начинал служить в те далёкие времена, когда зарплата офицера была в два, а иногда и больше раз выше, чем у инженера. Кроме того, благодаря государственной политике СССР, военные имели возможность служить за границей, что для простого советского человека в то время было на уровне научной фантастики.
Короче, когда моя мать выходила замуж за моего отца, ей завидовали подруги. Кто белой, а кто и чёрной завистью. Тем более, что сразу после выпуска отец уехал служить в ГДР. Как я иногда говорил про себя:"Моё детство прошло на плацу." Преувеличение, конечно, но воинские части сыграли в моей жизни большую роль. На зависть своим многим друзьям я уже в 10 лет стрелял из автомата, в 12 сел за руль БТРа. Всё это было не совсем законно и под чутким контролем взрослых, но было. Кроме того, годы горбачёвской перестройки моя семья провела в Монголии. Военторги даже в то время обеспечивались хорошо, и что такое талоны, очереди и дефицит я узнавал только, когда семья приезжала в отпуск на Родину.
Были, конечно, и минусы у такой жизни. Шесть школ, сменённых за десять лет учёбы. Мебель, которая от постоянных переездов грозила развалиться на глазах. А самое главное, отсутствие какой-то постоянности в жизни.
К 1991 году отец заканчивал свою службу в Монголии и, получив звание подполковника, стал перед выбором: где продолжать, а точнее заканчивать службу после Забайкальского Военного округа. ЗабВо. Не помню, как было во времена службы отца, но во время моего периода службы я много раз слышал ещё одну расшифровку данной аббревиатуры: забыли вернуть обратно.
В результате выбора, отвергнув предложение о прохождении дальнейшей службы в одной из союзных республик, отец, а следом и вся наша семья отправилась жить в один из городов Центральной части России. Так что развал СССР наша семья встретила в России, что уберегло её от множества проблем, которые испытали военные, проходившие в то время службу в республиках, внезапно ставших независимыми государствами. Отец стал преподавателем в военном училище, и что-то мне подсказывало, что после школы мне предстоит поступать именно в это училище.
Дело в том, что доучившись до одиннадцатого класса, я так и не смог понять, чего же я в дальнейшем хочу. И факт того, что в настоящий момент я не на службе, а пишу эти строки, подтверждает, что карьера офицера меня тоже не прельщала. Правда, понял я это только потом.
Родителей моих я понял, только когда ещё повзрослел. На момент моего поступления в военное училище шёл 1995 год. Наша армия воевала в Чечне, и, скорее всего, меня берегли от шанса попасть в район боевых действий. Не хочу никого вводить в заблуждение и рассказывать, как я рвался защищать Родину, но в то время мне действительно было абсолютно безразлично, куда поступать. Если бы отец или мать имели бы какой-нибудь вес в медицинском институте, то быть мне медиком. Как в старом анекдоте:
- Товарищ абитуриент! А почему вы решили поступать в наше учебное заведение?
- Папа! Не задавай глупых вопросов!
Курс первый: Без вины виноватые.
Именно так называли первый курс в нашем училище. И подозреваю, что не только в нашем. Но, формально говоря, всё начинается с абитуры. Абитура – термин, обозначающий состояние человека, который желает поступить в военное училище. Или делает вид, что желает. Бывает и такое! Например, солдат срочной службы, посчитавший сколько месяцев ему ещё тянуть лямку, пишет рапорт своему начальству о своём непреодолимом желании стать офицером и, получив добро, летит поступать. Ему при этом неважно поступит он или нет. Главное, что несколько месяцев (что немаловажно ЛЕТНИХ месяцев) он проведёт в относительном покое. Из всех армейских прелестей на абитуре для него останутся: отбой, подъём, зарядка, приём пищи по расписанию и ещё различные менее важные мероприятия. Зато между ними СамПо. СамПо – ещё один термин. Означает «самостоятельная подготовка». Это время, во время которого человек должен в зависимости от ситуации готовиться к экзаменам, предстоящим занятиям и так далее. На самом деле, за редким исключением, это время для сна и решения своих проблем. Именно этим занимались абитуриенты на самоподготовке. Кроме того, ходили в наряды, убирали территорию и занимались ещё какими-то делами, постепенно подготавливаясь стойко переносить все тяготы и лишения военной службы. При этом никакой гарантии на поступление у них не было.
Запомнился один яркий случай. Нас построили на обед, пересчитали и повели в столовую. Командовали нами курсанты пятого курса, стажировались. И вот этот курсант привёл нас в столовую, а сам зашёл внутрь. Минут через десять вышел, развернул роту и отвёл нас обратно в казарму. Мы были в полном недоумении. На наши вопросы был дан потрясающий ответ:
- Вас ещё не поставили на довольствие, но обед является элементом распорядка дня. Поэтому вы можете не есть, но сходить в столовую обязаны.
Много позже подобный случай случился в бытность мою уже командиром взвода. К 23 февраля рота, в которой я был ответственным в тот день, набрала денег со скромного денежного довольствия военнослужащих срочной службы. Командир роты добавил из фонда роты. Я, взяв с собой несколько солдат, съездили в город с большим термосом. В термос в одном из кафе нам наложили заранее сваренные пельмени. Закупили ещё какой-то еды, и, я так полагаю, что не только еды, но и питья, которое военнослужащим срочной службы, мягко говоря, не рекомендуется, и поехали обратно. Стол собрали часа за полтора до ужина, весело чокались пластиковыми стаканами с газировкой, и к ужину желудки солдат уже были набиты. Я поднялся в кабинет к командиру батальона:
- Товарищ подполковник! Разрешите роте не идти на ужин! Только из – за стола.
- Да ты что, взводный! Как так не идти? Это же элемент распорядка дня!
Картина маслом на раздаче в столовой. Солдаты проходят мимо бачков с кашей, берут стаканы с чаем. Затем, даже не садясь за столы, выпивают чай и идут на выход.
Но это лирическое отступление.
Я и другие абитуриенты из нашего города ночевали дома, и проводили в училище с утра до вечера. Так случилось, что перед поступлением я ходил на подготовительные курсы, организованные этим же училищем, и по этой причине поступить мне и тем, кто ходил на курсы со мной, было значительно легче. Хотя курсы гарантом не являлись. Я иногда вспоминаю почти заплаканное лицо золотого медалиста школы, получившего двойку на вступительном экзамене по физике. Парадокс! Я стал задумываться о нём уже после увольнения: человек, который, возможно, стремился одеть офицерские погоны, приложивший к этому максимум усилий, завалил экзамен, а другой (да я, например), которому всё равно куда поступать, поступил без видимых усилий.
Рассказывать, что я поступил без связей отца, не буду. Ложь никого не красит. Но поступил и вместе с соратниками по подготовительному курсу 28 июня нас одели в форму. А в военном билете стоит дата 1 июля. Но ничего за эти три дня не случилось. Не было пьянки или загула, о которых потом вспоминают в зрелые года: А помнится, когда меня в армию провожали, у-у-у! Просто после сдачи всех экзаменов (математика, физика, русский язык и физическая подготовка), после прохождения медицинской комиссии и профессионального отбора состоялась мандатная комиссия.
Итак, зал в музее училища. Вдоль стены несколько сдвинутых вместе столов, за которыми сидят начальник училища, несколько его замов, командир батальона и командиры рот, набирающие курсантов на первый курс. Были ещё какие-то чины, но в памяти остались только вышеперечисленные. Перед мандатной комиссией нас отпустили по домам для подготовки: стрижки, глажки костюмов и так далее. Поэтому это был последний день гражданской юности, когда я выглядел, как начищенный самовар. И всё это из-за нескольких минут.
Я захожу в зал, стараясь изобразить строевой шаг, основам которого нас пытались обучить перед комиссией и, руки по швам, застываю перед начальством.
- Товарищ генерал – майор! Абитуриент Шураев для прохождения мандатной комиссии прибыл!
- Командир роты! – генерал поднимает глаза на седовласого майора, моего будущего командира роты. – Достоин этот абитуриент учиться в училище?
Командир роты в данный момент представляет собой иллюстрацию к Строевому уставу Вооружённых Сил, которая называется «строевая стойка».
- Так точно, товарищ генерал – майор! Достоин!
- Ну что Шураев! Учиться хорошо будешь?
- Так точно!
- В самоволки бегать не будешь?
С губ чуть не срывается предательское «Так точно!». Но я вовремя соображаю, что такой ответ здесь неуместен.
- Никак нет, товарищ генерал – майор!
- Иди, сынок, служи!
- Есть!
А за стенами музея нас уже ждали. Один из командиров взводов капитан Георгиев построил новоиспечённых курсантов и отвёл их в казарму. Там нам выдали форму такого состояния, про которое говорят, что в ней уже пять человек умерли, и рассадили в комнате информирования и приказали ждать.
Комната информирования – это помещение, которое в советское время называлось Ленинской комнатой. Несколько парт со стульями, портреты президента и министра обороны. Так же изображения известных полководцев, начиная от Ярослава Мудрого и до Жукова. Несколько плакатов с историей создания училища. Со временем и мы внесём свою лепту, а пока нам остаётся сидеть и ждать командира роты.
И вот майор Ютков зашёл в комнату.
- Встать! Смирно! – Георгиев крикнул так, что задрожали стёкла.
- Вольно! Садись!
Раздался шум двигающихся стульев.
- Отставить! Команда подаётся для командира! – Ротный обвёл нас строгим взглядом. Мы снова встали.
- Вольно! Садись! – Ротный.
- Вольно! Садись! – Георгиев.
Ротный снова обвёл нас взглядом, который напомнил мне взгляд инструктора, обучавшего героиню Деми Мур в фильме «Солдат Джейн».
- Товарищи курсанты! Вы уже сегодня надете форму, и это возлагает на вас определённые обязанности. Подробнее я ещё объясню вам правила поведения, а для начала вы должны запомнить, что военнослужащим запрещается держать руки в карманах формы, курить на ходу и, самое главное, вы теперь обязаны выполнять воинское приветствие…
- Отдавать честь? – Раздался крик с заднего ряда.
Майор Ютков изменился в лице.
- Встать! Кто это сказал?
- Я! Абитуриент Лузков.
- Не абитуриент, а курсант. Придётся вам разъяснить ещё некоторые аспекты военной службы. Во первых, перебивать старшего по званию нельзя. Если у вас возникли вопросы, то они задаются после того, как старший по званию договорит. Перед этим вы должны спросить разрешения обратиться. Во вторых, честь отдают только девушки и то только один раз, а в армии выполняют воинское приветствие. Ясно?
- Да!
- Не да, а так точно! Ясно?
- Так точно!
- Всем ясно?
- Так точно! Так точно! – послышалось со всех сторон.
- Так! Похоже, обучение и воспитание надо начать прямо сейчас! Калинин!
- Я! – В комнате информирования материализовался сержант Калинин, обучавшийся на пятом курсе и стажировавшийся на нашем обучении.
- Надо, товарищ сержант, провести тренировку однообразного ответа начальства. Начинайте.
- Есть, товарищ майор!
И как только ротный вышел, началось шоу, которое в армии называется занятием. Калинин встал посреди комнаты и крикнул:
- Здравствуйте, товарищи курсанты!
- Здравия желаем, товарищ сержант!
- Плохо! Ещё раз! Здравствуйте, товарищи курсанты!
- Здравия желаем, товарищ сержант!
Ещё в течение часа мы отрабатывали различные варианты хорового ответа на вопросы начальства. Затем в Ленинскую комнату снова зашёл командир роты.
- Ну что, Калинин? Обучил?
- Так точно, товарищ майор! Более или менее научились.
- Ладно, успеем проверить! А теперь, Калинин, собирайте остальных курсантов – стажёров и начинайте приводить форму в порядок.
Нас построили на центральном пролёте казармы, которая между собой называлась «взлёткой». Каждый поставил себе табуретку, и началось очередное шоу. Первый этап шоу: пришить погоны. Причём пришить ровно и прочно. Быстрее всех с этим справились курсанты, поступившие из Суворовских училищ. Остальные, исколов пальцы, справились в течение полутора часов. Калинин обошёл всех и отпорол несколько погон. Кто-то пришил неровно, у кого-то под погоном появились складки. Мои были отпороты из-за того, что палец сержанта без особого труда подлез под погон. Дубль два. На этот раз отпороты только две пары. Ещё полчаса и сержант остался доволен.
Второй этап: подшивание формы. К воротнику должен быть пришит подворотничок. Это сложенная вдвое полоска белой материи, которая подворачивается по торцам в соответствии с длиной воротника и пришивается к нему. Первая проблема, с которой столкнулись большинство курсантов это, как сложить вдоль неширокую полоску материи. Более опытные подсказали: надо сложить по краям и провести остриём иголки, чтобы сделать складку. Ну худо – бедно получилось. Далее, матерясь, каждый раз, когда иголка впивается в палец, пришиваем подворотничок, делая при этом стежки не более 2 сантиметров. И опять началось отрывание, устранение недостатков. Я уже не считал сколько раз запутывал нитку и начинал всё сначала. Ещё около часа и подворотнички были пришиты.
Третий этап: наматывание портянок. Вот тут мы повеселились от души. Точнее веселились стажёры – пятикурсники, а мы испытали новую порцию мучений. В моём мозгу никак не укладывалось, как можно плотно к ноге подогнать прямоугольный кусок ткани. Кроме выпускников Суворовских училищ и ребят, которые отслужили срочную службу, с наматыванием справился ещё один поступивший. Калинин, рассказывающий в это время страшные истории о том, что во время Великой Отечественной войны солдат, которые не умели наматывать портянки и натирали ноги, отдавали под трибунал за членовредительство, удивлённо обернулся к передовику наматывания:
- Это ты где так научился?
- Курсант Макаров! У меня две маленькие племянницы, товарищ сержант! Пелёнки я хорошо мотать научился.
После обеда нас построили на плацу, и началась строевая подготовка. Начали с элементарного: строевая стойка. О, кто служил, тот помнит эти магические слова: «Делай раз!». И мы вытягиваемся, выставив грудь вперёд и подобрав живот. Руки по швам. «Делай два!». Можно ослабить правую или левую ногу.
А подвох в том, что между «Делай раз!» и «Делай два!» может пройти сколько угодно времени. Причём занятия по принятию строевой стойки не отражают этого подвоха в полной мере. Вот когда на следующий день мы начали изучать строевой шаг, вот тогда мы начали многое понимать.
А дело в том, что при строевом шаге на «Делай раз!» ногу надо поднять на 15-20 см от земли, вытянув ступню параллельно земле. А на «Делай два!» опустить. А между «Делай раз!» и «Делай два!».., читай выше. А можно ещё скомандовать: «Полтора!»
Но до следующего дня ещё надо дожить. А день в армии (ну или по крайней мере в военном училище) заканчивается ужином, свободным временем, вечерней прогулкой, вечерней поверкой (это не опечатка, именно «поверкой» без буквы «р») и отбоем. Итак, ужин. Каша, которую выдавали в столовой, была двух видов «резиновая» и «магнитная». Причём это не зависело от крупы, из которой она была приготовлена. «Резиновая» при переворачивании бачка растягивалась и отделялась от его стенок целиком. «Магнитная» при тех же манипуляциях никак не собиралась отлипать от дна бачка. Впрочем, в четверг был молочный день, и мы получали молочную рисовую кашу. А теперь читаем внимательно. Согласно распоряжению по сервировке столов, на ужин на столы клались вилки и ножи. И молочная каша не является поводом менять сервировку.
Ну а после ужина свободное время. За это свободное время надо успеть подшить свежий подворотничок, начистить обувь, чтобы завтра осталось только смахнуть пыль. Позже, когда начались занятия, надо было ещё собрать планшет с тетрадями и прочей канцелярщиной. А пока, учитывая наш опыт, всё свободное время ушло на подворотнички. И времени осталось ещё выкурить сигарету.
Вечерняя прогулка – это не бесцельное хождение. Нас построили в колонну по десять, что заняло довольно много времени, так как мы не привыкли ещё определять на глаз разницу в росте, и вывели на плац. Вообще, на вечерней прогулке подразделение поёт песни, но из-за отсутствия ротной песни и, невыявленных ещё, запевал мы просто ходили строем. Во время этого вырабатывается строевой шаг и выправка, ибо вечерняя прогулка.., читай выше.
Вечерняя поверка. Все числящиеся в роте курсанты и абитуриенты построились на «взлётке». Набралось нас около двухсот человек. Вообще «Книга вечерних поверок», в которую заносятся все курсанты, составляется по взводам. Но так как по взводам мы ещё разбиты не были, то наши фамилии фигурировали по алфавиту. Во время вечерней поверки положено стоять «смирно». Итак, началось:
- Абанин.
- Я!
- Абрамов.
- А…, Викторов… Кто там шепчется? Команда «смирно» была, смирнее не бывает! Начнём заново! Абанин, Абрамов, А…, Дронов… Ну кому там неймётся? Абрамов…
Наконец все угомонились. Но на нашу беду один из абитуриентов носил фамилию Ходячий. И как только она была озвучена, раздался взрыв хохота. Заново. Вспомните алфавит и вы поймёте сколько раз мы выслушали все фамилии до буквы «Х».
Ну ладно, привыкли и к Ходячему. А теперь десять минут на вечерний туалет. В умывальной комнате было 15 кранов и ещё 2 ванночки для мытья ног. И двести человек должны были успеть за десять минут почистить зубы и помыть ноги. И надо успеть, ибо уже звучит очередная команда:
- Рота! Для отбоя становись! – Построились.
- Рота! Отбой!
А теперь быстренько в кроватку. А Калинин ходит и зачитывает цитаты из Устава внутренней службы (как будто есть ещё и внешняя):
- По команде «отбой» выключается свет и устанавливается полная тишина. Остаётся включённым только дежурное освещение.
Со светом всё понятно, а вот тишина, видимо, Устава не читала. В одном из кубриков раздаётся предательский шепоток:
- Блин! Я сегодня на экзамене по математике ошибку сделал. Забыл, что косинус…
- Рота! Подъём! Построиться на центральном проходе.
Построились. Снова выслушали лекцию об отбое. Снова легли. Минут через десять снова встали. И так до часу ночи. Потом желание разговаривать ушло. И пришёл сон. И было плевать уже на чей-то храп и неконтролируемое бормотание во сне.
Попав после выпуска в войска, я узнал, что отбой можно усовершенствовать. Например, игрой «три скрипа». После отбоя командир считает скрипы кроватей, пока сообщество, именуемое личным составом, угнездиться в кроватях, которые в большинстве воинских частей сделаны из металлических сеток и скрипят. Насчитав три скрипа, командир поднимает людей и снова даёт команду «отбой». Ну, делается это, правда, или с молодыми солдатами или за какую-то провинность. Причём, командира при этом сложно обвинить в издевательстве, ведь он всего лишь добивается точного выполнения требований Устава. А «полная тишина» - понятие относительное.
- Рота! Подъём! – по этой команде кое-где послышался энергичный скрип. Кое-где, это в тех местах, где спали суворовцы и отслужившие срочную службу. Они знали что такое подъём. Мы же лениво свешивали ноги и потягивались.
- До кого ещё не дошло, что такое подъём? – По казарме громыхал голос Юткова. – Калинин! Вы уже позволяете себе приходить на подъём позже меня?
- Виноват, товарищ майор! Я…
- Виноватых бьют! А вам провести вечером занятия по подъёму!
- Есть, товарищ майор!
Для нас этот диалог означал, что свободное время на сегодняшний вечер упразднили за ненадобностью. Впрочем, меня это не касалось. Так как после обеда я заступил в наряд дневальным по роте. Описывать зарядку подробно не имеет смысла. Достаточно фразы, что курсант должен стрелять, как ковбой и бегать, как его лошадь. Стрельбы на зарядке нет, а вот бега…
Затем согласно распорядка дня, утренний туалет и заправка кроватей. Те же десять минут, что и вечером. Заправка кроватей – это отдельная песня. Все кровати должны стоять ровно, полоски на одеялах в одну линию. И вся эта красота наводится по ниточке. Так же однообразно должны висеть полотенца на спинках кроватей.
Затем – утренний осмотр. Мы выстроились в две шеренги на «взлётке», по команде первая шеренга шагнула вперёд и развернулась лицом в сторону прохода.
- Две верхние пуговицы расстегнуть! Подворотнички к осмотру!
- Обе шеренги кругом! Правую ногу на носок ставь! – это проверяется состояние каблуков.
- Головные уборы снять! Нитки с иголками к осмотру! – В головном уборе каждого курсанта должны быть две иголки, с намотанными на них нитками. На одной нитки должны быть белого цвета, на другой – чёрного или зелёного. Далее завтрак, который мало чем отличался от ужина и развод.
До обеда абитуриенты разошлись по местам СамПо, а мы, курсанты, отправились на плац обучаться строевому шагу. Да-да, «Делай раз», «Делай два» и так далее. А после обеда заступающий наряд вышел из строя и отправился готовиться к заступлению.
Согласно Уставу и распорядку дня подготовка суточного наряда включает в себя подготовку формы одежды, изучение обязанностей, сон и инструктаж. Но на первом курсе, а тем более в первом наряде, сон исключается, как явление чуждое, ибо знание Устава намного важнее. Изучая совокупность слов и фраз, которые назывались «Обязанности дневального по роте», я очень пожалел, что метод изучения во сне, который отобразил герой Евгения Леонова в фильме «Большая перемена», существует только в кино. Иначе, с изучением Устава, да и вообще с образованием, проблем было бы намного меньше.
Но так или иначе, хорошая память помогла мне выучить хотя бы несколько фраз. Многие так и учили. Расчёт прост: дневальных много, кроме дневальных есть ещё караул, наряды по КПП, по парку, патрули и ещё множество нарядов и дежурств. Опросить всех дежурный по училищу и его помощники не успеют физически. И потому, когда тебя спрашивают твои обязанности на разводе нарядов, главное уверенно начать первые фразы. Обычно после этого проверяющий перекидывается на другого. Но и здесь есть своя удочка, на которую можно попасться. Проверяющий спрашивает начало обязанностей у одного человека, а потом резко поворачивается к другому и командует: «Продолжай!» И далее часто начинается импровизация. Впрочем, через несколько месяцев эти обязанности откладываются в голове. Я и сейчас могу их рассказать, хотя последний раз ходил дневальным больше 10 лет назад.
Так же во время развода проверяются внешний вид (пострижен, побрит) и форма одежды. Что я никак не мог понять: зачем на военной форме, которую называют «афганка», делать стрелки на брюках. Это же форма полевая, для службы и работ. Стрелки самоликвидируются после первого приземления на стул. Но это не важно. На разводе они должны быть. Особенно не везло в этом отношении курсантам, вынужденным надевать в наряд парадную форму. Это брюки, рубашка с галстуком и китель. Такую форму надевали часовые первого поста у Боевого Знамени и посыльный по управлению. При этом часовые, согласно Уставу, спали в ней же, чтобы, в случае необходимости, всегда быть готовыми к отражению нападения, тушению пожара и другим внештатным ситуациям во время несения караульной службы. Так вот этим часовым приходилось иногда гладить форму два раза в сутки: перед разводом и с утра перед заступлением на пост. В управлении как – никак.
Первый мой развод нарядов ничем особенным не запомнился. Постояли на плацу, где к первокурсникам было особое внимание. Затем уход с плаца под барабанную дробь. Уходили наряды в сторону клуба, около которого стоял бюст Ленина. Дежурный по училищу так и предупреждал: «Всем идти до памятника мужу Крупской».
А что надо сделать, чтобы хорошо отнести наряд? А надо его правильно принять. Правильный приём заключается в доведении до истерики сдающего тебе этот наряд. Под эту истерику он наводит порядок. Причём, если кто-то думает, что наведение порядка заключается в мытье полов, тот глубоко заблуждается. Мытьё полов – это заключительный этап наведения порядка. А стены, которые должны быть без пятен. А искусственные цветы, которые должны быть протёрты. А краники в умывальники, которые должны быть натёрты до блеска. И неважно, что эти краники сделаны из меди, которая быстро тускнеет под влиянием влаги. На момент сдачи наряда они должны быть начищены. А зеркала! Это же вообще песня души. Под влиянием роты они вечно заляпаны зубной пастой, кремами, мыльной пеной и ещё непонятно чем. Ну и чтобы не травмировать нежную душу читателя, не буду подробно рассказывать, как должны выглядеть писсуары и очки (ударение на первый слог) в туалете. Только скажу, что для блеска использовался тёртый красный кирпич. Разные «Тёти Аси», «Доси» и прочее отдыхают. Но это, конечно, первый и второй наряды. Потом инстинкт самосохранения подсказывает, что рано или поздно этот человек придёт менять тебя. И к приёму наряда уже относишься более лояльно. Но всё это постигается потом. А пока приём наряда превращён в нахождении придирок. Хотя уже точно известно, что после отбоя новый дневальный начнёт всю уборку заново. А теперь оцените чувство юмора у составителей Устава. Порядок должен ПОДДЕРЖИВАТЬСЯ, а не НАВОДИТЬСЯ. То есть он уже должен быть наведён к моменту заступления в наряд.
В этот вечер я стал свидетелем потрясающего диалога. При построении на вечернюю поверку один из абитуриентов вышел из туалетной комнаты, когда рота уже замерла по команде «Смирно».
- Товарищ абитуриент, почему вы опаздываете в строй? – Грозно спросил сержант Калинин.
- Я был в туалете, - пролепетал в ответ опоздавший.
- Я не спрашиваю, где вы были. Я спрашиваю, почему вы опоздали в строй?
Говорят, женская логика не поддаётся пониманию. А попробуйте ответить на подобный вопрос и вы поймёте, что логика прекрасной половины человечества более приемлемая, чем военная.
Итак, сержант Калинин лично контролировал первые наряды. Мне, как самому везучему, досталась уборка в умывательной и туалетной комнате. И вот я отправился к сержанту доложить об окончании уборки.
- Товарищ сержант! Порядок на закреплённой за мной территории наведён!
Сержант отправился осматривать территорию. Он даже не проверял всё досконально, а окинув взглядом умывальник, ударил ногой по ведру, в котором была грязная вода.
Ещё какое-то время, убрав уже невидимые мне недостатки (то есть, попросту изобразив кипучую деятельность), я снова доложил о том, что порядок наведён. - Плохо! И снова ведро с водой, получив удар, со звоном покатилось в сторону.
И только на третий раз до меня было доведено, что уборка считается завершённой, когда грязная вода вылита, ведро прополощено, а вымытая половая тряпка развешена для просушки. Я уже понемногу начинал понимать и не задал вопрос, который сам собой шёл на ум: а нельзя было сразу это объяснить? Ответ я уже интуитивно знал: так лучше доходит.
- Ладно! Подмети в том углу и иди спать, - сладко зевнул сержант.
- А где веник взять? – спросил я. Веника в хозяйственном уголке не было. Хотя был при приёме наряда. Может быть, если бы не так хотелось спать, я догадался бы, что орудие труда у другого дневального.
- Рожай! – Ответ последовал незамедлительно. Армия – это единственное место, где мужчины рожают. Причём не детей.
Поспать в эту ночь удалось часа полтора. Моя смена стояния на тумбочке выпала перед подъёмом. «Стояние на тумбочке» - это время, когда дневальный не поддерживает порядок, а «несёт службу в специально отведённом месте у входа в казарменное помещение вблизи комнаты для хранения оружия». А тумбочкой в просторечии называется это самое место. В одних казармах это непосредственно тумбочка, в других, как у нас, закрытый ящик с крышкой, который прибит к стене на уровне груди дневального. В ящике обычно хранится различная документация роты.
Утро. В шесть часов я, как потерпевший, заорал:
- Рота! Подъём!
Стажёр – пятикурсник был разбужен ещё без десяти шесть. По распорядку дня в это время потом будут подниматься заместители командиров взводов и командиры отделений. Стажёр уже ходил по казарме и, где добрым словом, а где матом, поднимал людей. На зарядку многие выбегали прихрамывая. Это результат неумелого наматывания портянок или лени. Лень заключалась в одевании этих «армейских носков» способом «парашюта». При этом способе портянка кладётся в развёрнутом виде на отверстие в сапоге. Далее нога опускается в сапог, и портянка обволакивает ступню. Хороший способ, когда одеться надо быстро, по тревоге, например, но тоже требует опыта. Поэтому мозоли на ногах – неизменный спутник многих курсантов первых месяцев службы.
После того как рота разошлась на занятия и работы, начался утренний этап поддержания порядка. Опять краники, зеркала, стены и пол. Но мытьё полов уже отличалось от ночного.
Сначала я по указанию стажёра набрал в ведро воды и настрогал туда мыла. Да, да! Именно настрогал. Взял нож и срезал тонкую стружку в воду. Затем веником навёл в мыльной воде пену. Знающие, как мылится хозяйственное мыло в воде, меня поймут. Далее взял жёсткую щётку и, окунув её в мыло, начал натирать полы. Натирание проходило поэтапно, чтобы мыльный раствор не успел засохнуть. Натерев часть «взлётки», надо успеть насухо вытереть её. Я не мог точно сказать, стал ли пол чище, но запах мыла явно витал в воздухе. И дело не только в чистоте. Был осуществлён главный принцип армии. Он гласит: «Солдат, который полчаса ничего не делает – потенциальный преступник». У такого человека сразу появляются ненужные в армии мысли: о свободе за забором части, о спиртном и о женщинах. Возможно, у кого-то есть ещё какие-то замыслы, но эти три обязательны.
То же самое, но уже без мыльных полов пришлось сделать вечером перед сдачей наряда. Оставалось радоваться, что проверяющему не пришло в голову провести белым платком где-нибудь за плинтусом. Я слышал, что были и такие случаи. Так или иначе, но наряд я сдал без особых проблем.
Описывать подробно дальнейшие три – четыре дня нет смысла. Они были похожи, как братья – близнецы. Остановиться стоит лишь на одном мероприятии. После того, как несдавшие экзамены абитуриенты уехали, а сдавшие одели форму, все четыре роты первого курса вывели на плац для переформирования. Одним из факторов, определяющим, в какую роту пойдёт тот или иной человек, был иностранный язык, изучаемый им в школе. Так французский планировали преподавать только в одной роте. Туда и направили всех французов. Курсанты из блатных, чьи папы имели хоть какой-то вес в военной иерархии, постарались, чтобы их сыновья попали к конкретному командиру роты. В моих строках сейчас нет осуждения – я сам не невинный ангел. Но не могу сказать точно, предпринял ли мой отец какие-то попытки для того, чтобы я остался в той роте, в которой был абитуриентом. Кроме того, себе командиры рот оставили «умельцев» - писарей, художников, плотников. А также курсантов, которые имели спортивный разряд. Все эти люди пригодятся в будущем.
Вскоре нам выдали вещевые мешки, в которых лежали плащ-палатка, котелок, кружка, ложка. Отдельно выдали каски, дизайн которых не менялся со времён ВОВ. Потом нас собрали в клубе, где начальник училища призвал нас хранить и приумножать традиции училища.
А на следующий день начался КМБ. КМБ – это курс молодого бойца. Сами молодые бойцы расшифровывают КМБ – кровь, мозоли, боль. Несколько театрально, но доля правды есть. После завтрака первый курс рассадили по машинам и поехали. Это сейчас легко пишется «рассадили по машинам». А в тогда этот процесс занял около сорока минут. Ведь в машину надо правильно сесть.
Сначала подаётся команда: «К машинам!» По этой команде мы должны выстроиться в колонну по два у заднего борта машины. «По местам!» А вот теперь можно начать посадку. Первый отдаёт вещевой мешок товарищу позади себя, залазит в машину и принимает свои вещи. И так далее. И всё это надо отрепетировать. При малейшем выкрике: «Чего пихаешься, я ещё не залез!», тренировка прекращается и начинается заново. Но всё-таки расселись, выслушали инструктаж и поехали. Учебный центр находился в шестидесяти километрах от города. А чтобы попасть в него, необходимо было пересечь реку на пароме. Машины доехали до парома, нас высадили и уехали обратно в училище. И далее около пяти километров пешком до лагеря.
Учебный центр представлял собой палаточный городок на берегу небольшого озера. Чуть в стороне стояли три ангара, в которых располагались столовая, клуб и учебные классы. Несколько кирпичных домиков: лазарет, караульное помещение и ещё какие-то необходимые строения. Особняком стояли деревянные домики для офицеров, которые называли «Шанхаем». Почему? До сих пор не имею понятия.
Остаток дня был посвящён размещению по палаткам. В каждой палатке по десять человек на деревянных настилах. На настилы брошены матрацы и бельё. Развернуться в палатке негде, места хватает, чтобы поставить обувь.
Ужин в полевом лагере – отдельная песня. Сервировки на столах никакой. В столовую мы ходили со своими котелками. На ужин выдали кашу, чай, сахар, хлеб и по шайбе масла. В первый день я, и не только я, съев кашу, потянулись за маслом. Его на хлеб пришлось намазывать ложкой, которой уже ели кашу. Как ни облизывай, а привкус каши на масле остаётся. А теперь надо помешать сахар. Мешать той же ложкой, которая уже в масле.
Так что поесть в лагере – это целая наука. Но скоро мы приспособились. Сначала чистой ложкой мешали сахар в чае, затем ложкой намазывали масло. Ну а промасленную ложку можно и в кашу опустить. Далее посуду надо помыть. Для этого на улице поставлена большая цистерна с водой. Под ней разводиться огонь, и вода нагревается, проходя через хитрое сплетение труб. Вся эта система завершается двумя прямыми параллельными друг другу трубами, к каждой из которых приварены краники. Вот в этих краниках и мыли. А в качестве чистящего средства использовали песок. А песка было много.
Вопрос: чем занять людей, если по плану учебных занятий нет? Ведь кем становиться солдат при получасовом безделии, уже сказано выше. Ответов на этот вопрос несколько: 1) строевая подготовка; 2) физическая подготовка; 3) уборка территории.
Лагерь располагался в сосновом лесу. Плац в это время был занят ( по-моему другой ротой), физическая подготовка наших командиров не прельстила. Наверное, из-за того, что бегать надо было с нами. И оставалась уборка территории.
Если вы считаете, что Сизифов труд бесполезен, вы глубоко заблуждаетесь. По крайней мере, толкая в гору камень, можно накачать мускулы. А вот уборка соснового леса от шишек и иголок – увлекательнейшее, я вам скажу, занятие. Только курсант прошёлся по своему участку, как подул ветер. Сосны отозвались ветру колыханием и… Правильно – уборка не получилась. Ещё раз! А никому не надо, чтобы было чисто. Надо, чтобы личный состав без дела не сидел.
Первым знаменательным событием в лагерной жизни было вручение оружия. После завтрака роты вернули в палатки и приказали начистить обувь. Затем построили на плацу. К этому времени приехала машина, в кузове которой находились ящики с автоматами и охрана. После этого поставили несколько столов. За эти столы встали офицеры и, вызывая по одному, вручали оружие каждому. После вручения оружие было сдано в оружейную комнату. А до этого мы как дети щёлкали затворной рамой, откидывали и примыкали приклады, перебрасывали автоматы с одного плеча на другое. И ещё не догадывались, что пройдёт немного времени, и оружие надоест по самое «не хочу». Ещё один парадокс! До совершенолетия мы по закону не имеем право покупать спиртное, но оружие нам доверять можно. Ведь большинству из первокурсников на тот момент было по 17 лет.
На следующий день после вручения оружия начались занятия по тактике, уставам и другим военным предметам. К бегам на зарядке мы уже начали привыкать. К своему удивлению очень скоро я заметил, что успеваю заправить кровать и умыться за положенное время. КМБ мне запомнился двумя чувствами: голода и сна. Не хочу сказать, что нас плохо кормили. Не ресторан, конечно, но сносно. Просто резкий переход на питание по режиму сделал своё дело. Ко мне в один из выходных дней приезжали родители. С разрешения командира роты я с родителями ушёл из лагеря, и мы разложили скатерть на берегу озера. Разговаривая и поглащая пищу, я обнаружил, что сижу с плюшкой в одной руке и куском хлеба в другой. Мне было всё равно, что закидывать в желудок. Хотя повторюсь, голодом нас никто не морил. Комнадиры нас даже опрашивали после завтрака: «Кому не хватило чая, масла и белого хлеба?» Как в детском саду!
Возможно, и не стоило бы, но хочется рассказать, что даже физиологические надобности можно справлять по команде. Туалет был расположен метрах в двухстах от палаточного городка. Он представлял из себя бетонное строение на двадцать или двадцать пять посадочных мест с ямой внизу. Итак, к этому времени мы уже изучили какую-то строевую песню, с которой проводили вечернюю прогулку. По окончанию вечерней прогулки рота подходила к туалету и звучала команда: «Разойдись! Построение через пять минут!» И за пять минут мы должны были успеть добежать, оправиться и встать обратно в строй. Впрочем, со временем мы научились успевать выкурить сигарету. Прав был Михаил Зощенко: «Человек не собака! Ко всему привыкнет!».
В один из дней первой парой на занятия стоял РХБЗ. Радиационная, химическая и биологическая защита. Взвод получил оружие, взял противогазы, вещевые мешки и отправился на…лекцию по РХБЗ. А зачем..? На глупые вопросы отвечаю: лекция по РХБЗ. РХБЗ преподаётся на кафедре тактики, а на тактику надо приходить с оружием и в полной аммуниции. Не поняли? Я тоже не сразу понял. В армии вообще некоторые вещи лучше не понимать, а принимать как аксиому. Следующей парой было изучение Уставов. Эта книжица называлась иногда Кораном или Библией. Да простят меня верующие люди, но никакой насмешки в этом не было. А ещё, когда хотели сослаться на Устав, говорили: «Читай первоисточник!» Третьей парой была строевая подготовка. На ней нам разрешили снять вещмешки и сложить в одно место оружие. Я уже не помню, что мы изучали в тот день на строевой подготовке, но помню, что командир взвода старший лейтенант Замаров был дюже недоволен. И он совершил манёвр, которым я иногда пользовался, когда сам обучал солдат.
Замаров достал из своей сумки бутылку холодной газировки и сел с ней в теньке. Не сказать, чтобы в тот день была сильная жара, но солнышко припекало. И мы, маршируя по плацу, видели только воду. И уже плевать на газировку, хоть воду из под крана, которую пить было запрещено. И от этого желания пить наши движения становились всё чётче и чётче. До тех пор пока Замаров решил, что мы справились. А решил он это к концу занятий. Сдали оружие и пошли готовиться к обеду.
После обеда в этот день была баня. Баня находилась в другом лагере за пять километров от палаточного городка. В баню мы бежали. То есть сначала шли, но долго идти молча тяжело. И начался процесс, который называется «разговорчики в строю». После трёх замечаний старшины (старшиной уже официально был назначен старший сержант Рыжин, поступивший в училище из полка ВДВ), которые прозвучали, как глас вопиющий в пустыне, раздалась команда: «Вспышка слева!»
По этой команде военнослужащий должен имитировать свои действия в случае ядерного взрыва. То есть упасть на землю головой в сторону противоположенную взрыву, закрыть голову руками и поднять воротник. Кто-то решил, что это защитит от последствий ядерного взрыва. Ну не знаю насчёт взрыва, а дисциплину в строю укреплять помогает. Падать мы должны были на любую поверхность. Грязь, лужа и асфальт ядерный взрыв не остановят. И, нападавшись досыта, мы побежали до бани.
На мытьё в бане военнослужащему даётся 40 минут. Из них 25 минут на помывку и 15 минут – одевание и раздевание. Там же в бане нам выдавали сменое нательное бельё, а в городке чистое постельное.
Сама баня представляла собой небольшое кирпичное строение. Душ в ней был сделан из пустых консервных банок с отверстиями в днище. Сами банки были натянуты на трубы, вмонтированные в стену на уровне двух метров.
Из бани идти те же пять километров по песку и пыли. Результат ясен: можно было и не мыться.
А на следующий день были занятия по тактической подготовке. Тема: маскировка. Занятия напоминали детскую игру в прятки. Преподаватель в должности подполковника поворачивался к нам спиной на несколько минут, а мы за это время прятались по ближайшим кустам. Затем подполковник разворачивался и, оглядывая взглядом окружающий пейзаж, провозглашал, указывая пальцем: «Вижу! Вижу!» Это означало, что какой-то курсант плохо замаскировался. Похоже, преподаватель в детстве очень много читал произведение Гоголя «Вий».
Иженерная подготовка. Ну тут всё более банально. Тема: оборудование окопа для стрельбы лёжа. Окоп оборудуется под огнём противника, то есть лёжа. Место, где проводились эти занятия называлось «тактическим полем», у курсантов «поле дураков». На нём были вырыты окопы, стояли макеты боевой техники. Там же нам устроили огневую полосу.
Огневая полоса. Моя очередь. По команде я срываюсь с места, пробегаю через дверной проём, края которого обмазаны каким-то горючим веществом и стреляю холостым в сторону предполагаемого противника. Затем проползаю под колючей проволокой, по бревну прохожу над глубокой лужей, в которую кидают взрывпакет, и опять стреляю. Ползу по дну окопа, а сверху на меня скидывают чучело человека. Я должен изогнувшись под ним дотянуться до штык-ножа, который висит на поясе, и пронзить это чучело. Далее выбегаю на финиш. Возможно, были ещё какие-то препятствия, но мне запомнились только эти.
Ещё одним знаменательным для многих событием были стрельбы. Почему я говорю, что событие было знаменательным не для всех? Да потому что среди курсантов было много детей из офицерских семей, и стреляли они не в первый раз. Дело в том, что согласно Уставу военнослужащий не может быть допущен к принятию присяги, если не выполнил упражнение по стрельбе. Впрочем, огневая подготовка на стрельбище включает в себя не только стрельбу. Нас развели по отделениям, и каждое отделение занималось на своей учебной точке. Разборка – сборка оружия, метание макета гранаты, упражнение по прицеливанию и ещё множество элементов по отработке стрельбы. Там же на стрельбище я узнал ещё одну аксиому. Во время возвращения в лагерь я обнаружил, что на моём плече отсутствует противогаз. И не надо задавать глупых вопросов о необходимости противогаза на стрельбище! Уже объяснял.
- Товарищ капитан! Разрешите обратиться, курсант Шураев?
- Ну!
- Товарищ капитан! Я на стрельбище противогаз забыл. Разрешите сбегать за ним?
Капитан Георгиев посмотрел на меня, как на душевнобольного и произнёс фразу, которая была бы достойна анналов истории. Одна беда – фраза была нецензурной.
- Курсант! В армии нет слов «потерял», «забыл», «украли». Есть слово «прое…л»! Бегом марш за противогазом! Оружие отдать командиру отделения!
Я уже собирался метнуться, но раздалась следующая команда:
- Отставить! Первое отделение! На полигон, бегом марш!
И первое отделение, в составе которого я числился, рысью понеслось на полигон искать мой противогаз. А когда вернулись, оказалось, что рота даже с места не сдвинулась, ожидая нас. Моя забывчивость съела несколько минут потенциально свободного времени, которое могла быть в нашем распоряжении после занятий. Этот армейский принцип позаимствован у Дюма, правда, немного в иной форме: «Один за всех! И все из-за одного!» Издевательство? Нет, нет и нет! Воспитание ответственности за коллектив. А командир отделения обязан был проверит наличие оружия и амуниции у подчинённого личного состава.
На следующий день после стрельб состоялась обкатка танком. Курсант садится в окоп, и на него надвигается многотонная машина, за рычагами которой сидит прапорщик. Необходимо выстрелить несколько раз из автомата, изображая уничтожение десанта на броне, затем метнуть макет гранаты и залечь на дно окопа. Проезд танка над окопом ощущается интуитивно, так лицо смотрит вниз. Затем заставляем себя подняться в окопе, снова метнуть макет гранаты в танк и огонь из автомата, изображая ликвидацию экипажа, который покидает танк. К слову сказать, макет гранаты напоминает столовый прибор, которым хозяйки толкут продукты. Только макет больше и тяжелее. Поэтому травмы у механика-водителя танка – обычное явление.
Всё вспомнить тяжело. Но память иногда подкидывает забытые моменты жизни, которые, казалось, никогда не всплывут. Разве можно забыть пятидесятикратное прохождение мимо фонарного столба, с правой рукой, приставленной к козырьку. Это случилось после того, как я не выполнил воинское приветствие офицеру. И козырянием занимался в выходной день, когда остальные спали.
Да! Как не удивительно, но в выходные и праздничные дни нам разрешалось провести два часа в постелях. Но отдых тоже дело организованное. Поэтому лежать в своих ложах должны все. Спать никто не заставляет, но находиться все должны в постелях. Изредка в городок приезжала автолавка. Это был праздник души и живота.
В таких заботах промчался месяц. И наступил день отъезда из учебного центра. Всё также буднично собрали вещи, надели вещевые мешки, взяли оружие и пешком до парома. А на том берегу нас уже ждали машины. Обучение в лагере дало о себе знать, и, в отличии от отъезда из училища месяц назад, посадка в машины прошла быстро и организовано. А на следующий день после приезда нам выдали новую форму, та, в которой мы были в учебном центре, превратилась в рабочую и повисла на плечиках в каптёрке.
Мы были первые, которым выдали зелёную камуфлированную форму. Все остальные ходили в «афганках» песочного цвета. Поэтому за первым курсом закрепилось название «арбузы». И часть дня мы потратили на оборудование формы. Погоны, нашивки, знаки различия. Но дело шло достаточно быстро.
А на следующий день была запланирована тренировка по подъёму по тревоге.
Итак, театр абсурда начался. Мы разделись, легли в кровати и…
- Рота! Подъём! Тревога, тревога, тревога!
Вскакиваем, быстро одеваемся, снимаем постельное бельё с кроватей. Простыни засовываем в наволочку. В наволочку так же летят полотенце и умывательные принадлежности (рыльно-мыльные).
Затем бегом в оружейную комнату за автоматом. По дороге сталкиваемся лбами с другим взводом, который бежит в направлении каптёрки получать вещевые мешки. Через некоторое время командир роты с секундомером в руке выносит вердикт:
- Не успели!
Снова отбой, тревога, ушибленные лбы и так далее. Получаться стало ближе к обеду. После обеда изучение Уставов и физическая подготовка.
А на следующий день началась подготовка к присяге. Я до сих пор не люблю смотреть военные парады. Я знаю, что скрывается за кулисами этой красоты.
Подъём в шесть утра. Зарядка, завтрак и строевая подготовка. Роты расставили повзводно по квадратам на плацу, и началось со строевой стойки. Через несколько дней перешли на строевой шаг. Примерно через неделю маршировали уже в составе роты. Затем репетировали ритуал присяги полностью. Это выход на плац, построение в ротные коробки, принятие присяги, прохождение торжественным маршем поротно, побатальонно. Исполнение песен поротно, побатальонно и в апофеозе в составе училища.
Уважаемый читатель! Если ты посмотрев когда-то несколько порнофильмов, считаешь, что знаешь, что такое извращение, то ты глубоко ошибаешься. Исполнение эстрадных песен военными коллективами не снилось ни одной порнозвезде. Я не забуду «Малиновку» в составе роты.
В редкое свободное время изучали текст присяги, готовили парадную форму и занимались другими мелочами, о существовании которых раньше и понятия не имели.
Но всё в мире приходит к логическому завершению. В пятницу отгремела последняя репетиция перед присягой. В субботу в наряд по роте заступили курсанты, уже отслужившие срочную службу. Они присягу уже принимали. Отбой в субботу и подъём в воскресенье были на час позже. Итак, утро воскресного дня.
- Рота! – Не дожидаясь слова «подъём» по казарме заскрипели кровати.
- Рота! – Закричал дежурный по роте. – До подъёма остался один час. Спите быстрее!
- Бл…ь! – Одновременно выдохнули сто двадцать ртов. И снова сон. На первом курсе - этот процесс особенно драгоценен.
Через час состоялся настоящий подъём. Слава Богу, в воскресный день не надо было торопиться на зарядку, поэтому народ неспешно умылся, побрился и пошёл на завтрак. После завтрака переоделся в парадную форму, получил оружие и вышел на построение.
Знаете ли вы, что такое «армейский зазор»? Попытаюсь объяснить. Итак, ритуал назначен на девять часов. Значит, на плацу личный состав должен быть за десять минут до начала. Командирам рот так и объявляют. Командирам рот ещё надо вывести людей на плац. И построение они объявляют на восемь сорок. О чём доводят сержантам. И сержанты начинают строить людей в половину девятого. И поверьте, получасовой временной отрезок – не самый худший вариант.
Мы были на третьем курсе, когда наше училище соизволил посетить какой-то московский генерал. Командование училища по телефону выяснило, что генеральская машина находиться в пятидесяти километрах от нашего города. И личный состав училища выгнали на плац. Там мы стояли полтора часа. И вот «Волга» с генералом въезжает в ворота училища. Начальник училища подходит к машине, что-то докладывает вышедшему оттуда генералу и они скрываются в штабе. Ещё около сорока минут ожидания и наконец-то москвич выходит на плац, прикладывает руку к виску:
- Здравствуйте, товарищи курсанты!
- Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант!
Стоял ФЕВРАЛЬ месяц.
Но это лирика. Сам процедура присяги терпима. Но уж очень наши люди любят говорить громкие речи. И после принятия присяги перед нами выступили: начальник училища, один из его замов, один из командиров рот, представитель администрации города, какой-то приглашённый начальник из Москвы, первокурсник, мама первокурсника и кто-то там ещё. Нас назвали цветом и элитой молодёжи и заметили, что из стоящих в строю примерно четверть продолжили традицию отцов. Традиция, так традиция! Или блат?
И в качестве апофеоза вдоль строя прошёлся священник, окропляя нас святой водой. Я не юрист и, возможно, не прав, но мне кажется, что таким образом нарушается один из пунктов Конституции, который гарантирует свободу выбора религии или отказа от неё. Может мои или чьи-то религиозные принципы пострадали из-за принуждения участвовать в религиозном обряде. И если уж говорить о равенстве, то стоило было пригласить и представителей других концессий. Впрочем, над этими вопросами я начал задумываться уже потом, а в тот сентябрьский день в голове стояла только одна мысль: когда же всё это закончиться?
Закончилось! И после короткого инструктажа, проведённого командиром роты, нас отпустили в первое увольнение. В большинстве всех отпустили до утра.
Придя домой, я первым делом набросился на еду. И, уже набив живот, встал на весы. Они показывали на восемь килограмм меньше, чем при взвешивании на медицинской комиссии при поступлении. А не стоит забывать, что полтора месяца назад на весах я стоял в одних трусах и на пустой желудок. Милые дамы! Плюньте вы на ваши диеты и всеми правдами и неправдами пройдите курс молодого бойца. Ваша фигура будет вам благодарна.
Что делать в первое увольнение? Душа желала всего и сразу! Отсидев протокольный час с родителями, я отправился в город. И просто бродил, не имея какой-то конкретной цели. Ближе к вечеру я сидел в сквере на центральной площади города и хлебал вино из картонной коробки. Мимо проходили военные и милицейские патрули, но меня не замечали. Или делали вид, что не замечали. При плохом раскладе моё увольнение могло завершиться досрочно. А при очень плохом и обучение в училище. Но так или иначе, увольнение прошло без происшествий и домой я пришёл около двух часов ночи, так и не поняв зачем мне нужно было это увольнение.
Что-то похожее я смотрел позже в фильме о заключённых, вышедших на свободу. Они долго мечтали о ней, грезили. Но очутившись на воле, поняли, что никому там не нужны и что привыкли к своей тюрьме. Сравнение, конечно, утрированное, но похожее ощущение было. Школьные друзья поступили в свои ВУЗы и держались своей компанией, обрести новых в лесу не получилось. Да и слишком мало знали мы друг друга, чтобы стать друзьями. Всё это будет в будущем.
В семь часов утра я уже докладывал командиру роты о своём прибытии:
- Товарищ майор! Курсант Шураев из увольнения явился! Во время увольнения замечаний не имел!
- Господи! Ещё один! Шураев, запомни! Являются только призраки с того света! А курсант из увольнения прибывает! Ясно?
- Так точно! Разрешите идти?
- Свободен!
Вскоре по прибытию всех курсантов мы сдали парадную форму в каптёрку. Туда же отправилась и камуфлированная повседневная форма.А мы одели полевую и снова отправились в полевой лагерь на второй этап курса молодого бойца.
Рассказывать подробно о втором этапе подробно не стоит. Те же занятия, та же муштра, наряды. Длился он две недели, а в заключении состоялся сорокакилометровый марш. Это было что-то убийственное.
Утром нас подняли по тревоге, выдали оружие и сообщили легенду учений, которая гласила, что противник прорвался в таком-то направлении, и наша рота должна его уничтожить.
И началось перебирание ногами по пескам. Через десять или двенадцать километров раздалась долгожданная команда: «К бою!». Почему долгожданная? По этой команде боец должен снять оружие и залечь с ним на землю, отражая нападение. Правильно, ключевым словом является «залечь». Самое сложное заставить себя встать после этого.
Ещё через пять-семь километров раздалась команда: «Газы!». Мы надели резиновые изделия (противогазы, если у кого-то вопросы возникли) и побежали. В противогазе на уровне рта есть клапан, который открывается при выдохе и закрывается при вдохе, чтобы отравленный воздух не попал в лёгкие. Когда этот клапан закрыт, воздух поступает не из атмосферы, а из коробки с фильтрующим элементом.
Некоторые умные люди вынимают этот клапан и дышат относительно нормально. Но согласно утверждению на каждую хитрую задницу есть свой детородный орган с резьбой. (Надеюсь, цензура пропустит). Дело в том, что эти умные курсанты забывают, что офицеры тоже в своё время были курсантами и знают все эти хитрости. Поэтому далее следует вводная, что противник начал обстрел. А это означает, что дальнейшее передвижение осуществляется ползком по песку. Словом, прелюдией к обеду у многих в этот день был песок. Вкусно, наверное!
А сам обед был на привале. Обед состоял из банки с кашей и сухарей. Правда, привезли горячий чай. После обеда снова в путь. Опять «Газы», «К бою» и прочие радости военной жизни.
Ближе к вечеру мы вышли на поляну, которая была объявлена место ночёвки. Спать нам предстояло в шалашах, и делать их пришлось самим. Несколько одинаковых кольев поставили по кругу в специальные ямочки и наклонили в центр круга. Затем верхние концы кольев связали по кругу проволокой и, не вынимая из ямок, повернули колья по часовой стрелке. Таким образом, верхние концы легли друг на друга, и образовался каркас шалаша. До этого в середине предполагаемого строения была вырыта яма под костёр. От этой ямы прорыли канаву, которая оканчивалась за пределами шалаша. Канава была накрыта сверху какой-то фанерой и присыпана землёй. Получился маленький подземный ход, который вёл от будущего костра на воздух. Этот подземный ход должен был обеспечит костёр воздухом.
Меня и курсанта Бобина, вооружив топорами, командир взвода отправил на сбор лапника для шалаша. Предполагалось, что мы будем собирать сосновые ветки с земли и обрубать низкорастущие. Но лень – страшная сила. Зачем ходить по лесу? Мы быстро срубили одно из небольших деревьев и начали обрубать ветки со ствола. И в это время к нам подошёл ротный.
- Вы чего творите? Это же лесничество! Училище и так еле добилось разрешения провести учения в этом месте. Ту же в принципе даже разведение костров запрещено! Ладно! Быстро обрубайте лапник, а ствол в кусты, чтобы его никто не нашёл!
Пока мы возились с лапником, скелет шалаша успел обрасти стенами из плащ-палаток. А лапник утеплил стены. Ну, или по крайней мере, должен был утеплить.
Сентябрьская ночь в лесу – вещь малоприятная. Было холодно, сон не хотел захватывать нас в свои объятия. Каждую мышцу тела ломило от непривычных нагрузок, которые мы получили, преодолев сорок километров с оружием и полной выкладкой. Костёр помогал мало, и за ночь мы здорово продрогли. Мешал автомат, который нельзя было выпускать из рук. Ну или снимать с плеча.
Наступившее утро не принесло облегчения. Под команду командира роты мы с трудом заставили себя изобразить что-то, напоминающее утреннюю зарядку. Но худо-бедно, а мышцы размялись. И после вчерашнего перехода уже было нетрудно пробежать километр, изображая из себя презерватив. Именно такое сравнение пришло мне на ум, когда я надел на себя общевойсковой защитный костюм (ОЗК). Это одеяние состоит из резинового комбинезона и плаща с капюшоном. Оно должно защищать человека от действия оружия массового поражения.
Так и прошёл курс молодого бойца. А по возвращению в училище началась учёба. Было как-то дико и непривычно после полей и костров сесть за парту и выслушивать лекции по высшей математике и физике. Постоянно клонило в сон, и ручка в руке часто чертила диаграмму сна. Диаграммой сна называется линия, которая появляется в тетради после того, как пишущий медленно засыпает и не контролирует свой почерк.
Вместе с общеобразовательными предметами нас продолжали обучать и военным. Но были в учёбе и приятные моменты. Например, занятия по культурологи. Кроме лекций, культурология включала в себя изучение истории края. И один раз мы ходили в художественный музей, а другой – в местный Кремль. Простите нас преподаватели, но плевать нам было на всех художников и архитекторов вместе взятых. Это был как поход в другой мир. В мир, где не надо ходить строем, где можно закурить, не боясь получить замечание. Мир, где ходят девушки. И поверьте, после двух-трёх месяцев за забором девушки кажутся красивыми и без спиртного. Так что пословица не всегда права.
Другой гранью культурологи являлись занятия по хореографии. Зачем будущему офицеру 21 века нужны вальс, минуэт и полька? Не знаю. Да и в тот момент знать не желал. Главное, что на эти танцы в качестве партнёрш приглашали девушек. Помните «Дискотеку Аварию»? Ведь танцы – это только лишь предлог. Нет! Никакого непотребства на занятиях не было, но попыток знакомств было не сосчитать. Но первый курс обычно не пользовался успехом у слабого пола. Слишком тяжело иметь отношения с человеком, которого отпускают в увольнения раз в месяц. И это в лучшем случае.
А увольнения можно было лишиться по любому поводу. Первый и второй год обучения на нас распространялись законы, установленные для солдат срочной службы. Следовательно, увольнения были по очереди, не более 30 процентов от личного состава. Но даже подошедшая очередь не гарантировала выхода за пределы училища.
Этому мероприятию могла помешать учёба. Можно было всю неделю иметь одни пятёрки, а перед уикендом получить двойку и всё… И совершенно неважно, что предмет ты не смог выучить из-за того, что стоял в наряде или был на хозяйственных работах во время СамПо. И прежние заслуги в учёбе в счёт не шли. Но и наоборот, имея одни двойки, можно было в субботу получить удовлетворительную оценку по предмету в субботу, и двоечником ты уже не считался. Надо сказать, что на старших курсах многие преподаватели входили в наше положение и, полученную в субботу двойку, выставляли в журнал только в начале следующей недели. Ну и, естественно, все курсовые работы должны были быть сданы в срок.
Вторая причина, из-за которой курсант мог уподобиться фанере над Парижем, была воинская дисциплина. Достаточно было получить любое замечание и, при желании, командир любого уровня припоминал это при увольнении. Особо утончённым являлось это напоминание уже непосредственно в строю увольняемых.
А начиналось всё со списка увольняемых, который создавался командирами отделений. Туда заносились фамилии курсантов, которые не имели неудовлетворительных оценок и по очереди имели право на увольнение. Затем этот список проходил через старшину, командиров взводов и заканчивался командиром роты. Любой из этих начальников имел право вычеркнуть фамилию, вспомнив, например, что три дня назад курсант курил в неустановленном месте или опоздал в строй.
Но это ещё цветочки! В этом случае курсант хотя бы узнавал заранее, что в увольнение он не пойдёт. А представьте ситуацию, когда список утверждён и увольняемые, переодевшись в парадную форму, выстроились у канцелярии командира роты. Далее начинается проверка внешнего вида. При желании, достаточно найти малейшую помятость на брюках, неаккуратную окантовку затылка или пятнышко на кителе, и увольнительная записка рвалась в клочья. На моих глазах произошёл характерный случай.
Расстояние от нашивки на левом рукаве кителя, которая обозначает принадлежность к Вооружённым Силам, до нашивки, определяющей курс (от одного до пяти), должно быть расстояние в 10 мм. Погрешность в приказе «О ношении формы одежды» не предусмотрена. Логически рассуждая, ясно, что пришить ровно 10 мм затруднительно даже с использованием штангенциркуля. Командир роты приставил линейку к рукаву и заявил, что расстояние между нашивками у данного курсанта 9мм. А на следующие выходные этот парень ушёл в увольнение без проблем. Причём я точно знаю, что никаких изменений в форме он не делал. Просто по какой-то причине командир роты не хотел отпускать его.
После проверки внешнего вида следовал мини-экзамен по знанию Устава. Конкретно, тех его положений, которые касаются правил поведения военнослужащих. Не курить в неустановленных местах и на ходу, не держать руки в карманах одежды, не поддаваться на провокации со стороны неадекватных людей и многое другое. Не ответил – остался в казарме.
И вот, когда все препоны пройдены, и курсанты предвкушают несколько часов свободы, командир закатывает глаза, якобы что-то вспоминая, и…
- Курсант Антонов! А вы позавчера нечётко выполнили воинское приветствие командиру батальона. Он мне потом высказал. Вы лишаетесь увольнения!
Это очень утончённо, уж поверьте на слово. А когда ещё очередь Антонова подойдёт, а к этому времени надо и без двоек остаться, и с физической подготовкой не подкачать, да и, вообще, замечаний не иметь. Я не буду утверждать, что такие случаи происходили всегда, но всё-таки имели место достаточно часто.
Кстати, физическая подготовка имела большое значение. Кроме учебных занятий, почти каждое воскресенье личный состав сдавал какой-либо норматив. Чаще всего это были подтягивание на перекладине и бег на 3 км. Не сдавшие норматив тоже не могли рассчитывать на выход за пределы училищ. Ибо «если на вас хулиганы нападут, вы не отобьётесь и даже убежать не сможете».
Но преодолев все препятствия в роте, поредевший строй увольняемых шёл к дежурному по училищу. Здесь в зависимости от личности дежурного и от его настроения проверка могла повториться или дополниться новыми элементами.
- Правую штанину поднять! – Это у дежурного появилось желание проверить наши носки. Носки должны быть чёрного цвета. А дело в том, что зимняя обувь под парадную форму для курсантов не предусмотрена. А если и предусмотрена, то в силу тогдашней бедности нашей армии, отсутствует. Во все сезоны мы носили чёрные тонкие ботинки, а поддевание шерстяных носков являлось нарушением формы одежды. НФО для краткости. Ещё куда не шло, если шерстяные носки были чёрными, а если нет…
Ещё один элемент зимней формы – это кашне. Для тех, кто не знает, объясняю, что кашне отличается от шарфа своим предназначением. Кашне существует для предохранения шеи от натирания воротом шинели, а не для защиты горла от холода. И при надетом кашне, должен быть виден галстук. Конечно, все люди, даже отцы-командиры. И при сильных морозах они не замечали этого нарушения. Ведь за заболевшего курсанта они тоже могли получить нагоняй от вышестоящего командования. Логика проста, как валенок. Курсант может заболеть простудным заболеванием только по двум причинам: либо он одет не по сезону, либо он не закаляется. В обоих случаях виноват командир, так как не проследил, чтобы курсант тепло оделся и умывался в холодной воде с голым торсом. Кстати, умывание тоже определено первоисточником.
Кстати, шинель (правильно говорить пальто демисезонное) должна иметь расстояние от земли до нижнего края сорок сантиметров. Или тридцать пять? Память стирает со временем некоторые цифры, но какое-то определённое расстояние должно было быть. Это я помню точно. И совершено неважно, что такое пальто выдали. Подрезай и опаливай края, чтобы нитки не висели. И подрезай точно и ровно. О погрешностях уже было сказано выше.
И последнее. Заместители командиров взводов и командиры отделений могли лишиться увольнения не только за свои грехи, но и, как Иисус, пострадать за учёбу и дисциплину своих подчинённых.
Прибытие из увольнения должно было состояться точно в срок, определяемый увольнительной запиской. Причём время прибытия контролировалось по часам командира, ответственного в этот день. На часах курсанта могло быть без пяти десять, но на командирских «Командирских» часах две минуты одиннадцатого. Всё! Для данного курсанта увольнения могли прекратиться минимум на три недели.
В декабре месяце младший сержант Пятаев возвращался из увольнения, которое он проводил у знакомой девушки. Поцеловавшись на прощание, Пятаев сел в лифт, нажал на кнопку первого этажа и начал спуск. На уровне третьего этажа в кабине погас свет, и лифт остановился. Попытка вызвать лифтёра удалась только с пятого раза. Ещё около часа заняла операция по спасению. Лифтёр оказался нормальным человеком, вошёл в положение младшего сержанта и разрешил позвонить со служебного телефона домоуправления дежурному по училищу. Кроме того, работник ЖКХ достал пустой бланк с печатью и набросал справку, объясняющую причину опоздания. Итог: месяц без увольнений. Дело в том, что единственной объективной причиной для опоздания является свидетельство о смерти. Ядерные взрывы, ДТП, ураган «Катрина» и прочие техногенные и природные катаклизмы – причины субъективные, которые не мешают военнослужащему вовремя прибыть к месту службы.
К чести командиров, стоит сказать, что они всё же заботились о нас. И делали всё возможное, чтобы мы не одичали совсем. Одним из элементов распорядка дня являлся просмотр программы «Время». Во время этого просмотра мы подшивали подворотнички. Но на старших курсах просмотр самоупразднялся, и командиры смотрели на это сквозь пальцы. Не все, но об этом попозже.
Ещё одним проявлением заботы служили, проводимые дискотеки. В дни больших праздников (присяга, выпуск, день училища) дискотека проводилась на плацу. В обычные субботы местом плясок был клуб училища. В фойе монтировалась аппаратура, вдоль стен ставились лавочки и танцы начинались. Женский пол имел возможность приобрести билеты на КПП училища за символическую плату.
Дискотека имела две цели. Официальную – воспитательный отдел мог отчитаться о проведённой работе. И неофициальную – спасение от спермотоксикоза. И не надо морщить носы, нравственные вы мои! Ну о чём может думать парень в 17-20 лет, запертый на несколько недель в пределах училища? Ответ сказать? Не надо? Я так и думал. Я не хочу обливать грязью всех девушек, которые приходили на дискотеку. Многих из них я знал лично ещё до поступления, некоторые были моими одноклассницами. Но среди приходивших попадались и те, которые после определённого количества алкоголя, шли с кем угодно и куда угодно.
Для командиров рот и взводов эти дискотеки создавали новые проблемы. Дело в том, что отправление курсантов на танцы почти в точности повторяло проверку увольнямых. И ещё один ньюанс. Многие курсанты использовали дискотеку, как прикрытие. И случалось, что, отпущенный на дискотеку военнослужащий, употреблял алкоголь за забором училища. Поэтому, бывало, во время очередного танца включался свет, и ди-джей объявлял:
- Десятая рота! Построение в казарме!
По закону подлости случалось это во время медленного танца, когда рука уже поглаживала партнёршу под юбкой. Мы, как сайгаки, мчались в роту, где нас пересчитывали, обнюхивали, и, если всё было в порядке, отпускали обратно. Если же кто-то не успевал на построение или имел неадекватный вид, то срабатывал переиначенный мушкетёрский принцип. Для справки, в середине девяностых позволить себе мобильный телефон могли далеко не все.
Каждые сутки одна из рот училища заступала в наряд по училищу, обеспечивая службу КПП, парка, столовой. А самое главное, несение караульной службы. Взводу, в котором я служил выпала честь первыми с первого курса заступить в караул. Подготовка к этому событию проводилась тщательнейшим образом.
Для начала следовало изучить огромное количество статей Устава гарнизонной и караульной службы. Кроме этого, для каждого поста существовала своя инструкция, которая описывала расположение объектов охраны, пожарных щитов, средств связи и оповещения и указывала номера печатей для каждых ворот каждого помещения, которое нуждалось в охране.
Итак, взвод рассадили в комнате информирования, дали каждому армейскую библию и приказали учить. Примерно, через час, старший лейтенант Замаров, который должен был заступить с нами начальником караула, начал опрос.
- Курсант Устоев!
- Я!
- Расскажите что такое караульная служба?
- Несение караульной службы является выполнением боевой задачи и…и…и должно…нет… и… Я учил, товарищ старший лейтенант!
- Надо не учит, а выучить! Два круга вокруг казармы бегом марш! А я из окна посмотрю, как вы будете бежать.
Устоев выскочил из комнаты. Какое-то время Замаров смотрел в окно, а затем, снова повернулся к нам.
- Ну! Кто сможет рассказать, что такое караульная служба?
Вскоре вернулся Устоев, но к этому времени вокруг казармы бегали ещё двое. Когда опрос дошёл до меня, Замаров уже интересовался порядком применения оружия часовым. Надо отметить, что статьи по применению оружия требуется знать дословно. Ибо в случае такого применения, которое привело к ранению или гибели человека, военный прокурор садиться с Уставом в руках напротив бойца, применившего это оружие, и ласково спрашивает:
- Ну, сынок! Расскажи, как ты действовал?
И если рассказ часового, хоть на йоту отличается от написанного, то ему гарантированы крупные неприятности.
Короче говоря, набегался я в тот день от души. И заметил интересную особенность организма. Оказывается, бег развивает память. Не доходит через голову, дойдёт через ноги.
Но наконец-то статьи были выучены, и мы перешли к штудированию инструкций. Через полтора часа раздался душераздирающий возглас:
- Ё.., твою мать! Ну как это можно выучить? Тут же столько номеров печатей!
Замаров приподнял голову от документов, которые просматривал. И так как, события происходили в пятницу, было подозрение, что один из этих документов являлся списоком увольняемых. А наши знания Устава могли здорово подкорректировать этот список.
- Курсант Ларин! Дежурными по училищу заступают преподаватели учебных кафедр. Они сами не знают все эти печати. Подсказываю маленький секрет. Главное на разводе на вопросы отвечать уверенно. Не обязательно правильно, но уверенно! Это ясно?
- Так точно!
- И ещё! Военнослужащий должен быть вежливым. Поэтому, сегодня после этих занятий вы возьмёте чистую тетрадь и испишете её всю матерными словами. Вы должны запомнить эти слова, чтобы больше никогда не употреблять. И не повторяться! После этого я отпущу вас в увольнение.
Ларин опустив голову сел. Замаров удивлённо приподнял брови:
- Вам кто-то сесть разрешал, Ларин? Вы совсем расслабились! Значит, доложите мне ещё и правила поведения военнослужащего и правила обращения к старшему по званию. Садитесь!
К тому времени, как Ларин выполнил все указания, до конца увольнения оставалось не более двадцати минут. И прошу заметить. Никто его увольнения не лишал. Не применял форму наказания, которая определена Уставом, и носит название «лишение очередного увольнения». Но он так и не побывал на свободе.
Впрочем, в тот день в увольнение пошёл только Каюмов. Это парень поступил в училище из войск. А служил он в роте охраны и караульную службу знал лучше алфавита.
Первый караул запомнился пристальным вниманием со стороны проверяющих и полным отсутствием сна. Мы учили, учили и учили. Этот ленинский принцип в училище соблюдался неукоснительно. А учёбу закрепляли практикой, выполняя различные вводные. Нападение на пост, нападение на караульное помещение, нападение на смену часовых, пожар на посту. По всем этим командам мы хватали оружие и разбегались по местам, определяемых боевым расчётом. Боевой расчёт – это документ, который указывает действия каждого человека при возникновении внештатных ситуаций. А главный сюрпиз нас ждал при сдаче караула.
В караульном помещении множество комнат: комната отдыхающей смены, комната бодрствующей смены, столовая, сушилка, санузел, комната для чистки оружия, комната сменяемого караула, комната начальника караула, столовая и комната для курения. Вот на этой комнате мы и попались.
Стены в курилке были обрамлены белой плиткой. За долгое время от никотина они стали жёлтыми. Новый караул потребовал вернуть стенам первозданный вид. И началось… Мы тёрли всем, чем можно. В ход пошли стиральный порошок и мыло. Вы можете не поверить, но стены стали белыми. Уходя мы заметили, как один из новых караульных заносил банку белой краски. Похоже, кто-то из курсантов старших курсов предупредил о возможных проблемах. Когда мы возвращались в казарму, многих пошатывало. Из наших душ сильными толчками выходили последние капли романтизма военной службы. Мы ощущали это почти физически.
Впрочем, устала вся рота. Вечерняя поверка в тот день прошла без обычной муштры. В строю мы стояли молча даже не из-за угрозы расстягивания поверки. Разговаривать не было физических сил. Я заснул, едва голова коснулась подушки. Даже не заснул, а провалился в чёрную дыру. Подъём я встретил разбитым, ощущая боль в плечах, на которые будто продолжал давить бронежилет, надеваемый мной при заступлении на пост. Радовало то, что вместо зарядки я был направлен на уборку территории.
Уборка территории – ещё одна грань военной службы, где нет предела совершенства. А нашей роте повезло особенно. За ней был закреплён плац. Те кто служил знает, что плац – это лицо части. Стало быть, нам предстояло быть косметологами. И мы ими стали. Уборка плаца имеет свои ньюансы в зависимости от времени года. Летом его достаточно подмести и собрать мусор с газонов. Но период с мая по сентябрь включает в себя все праздники, которые проводятся на плацу. И к этим праздникам следовало побелить бордюры и стволы деревьев, нанести новую разметку на асфальт, посадить цветы. Кто-то из начальников решил, что розы на газоне просто необходимы. Конечно, по всем правилам садоводства никто цветы не сажал. Просто за день до праздника мы вставляли в землю розы, которые на самом празднике гости давили. Не могу сказать, почему для этой цели не использовались искусственные цветы. Почему-то считалось, что одуванчики в армии растение крайне вредное. И мы с ним боролись. Одуванчики надлежало не просто вырывать, а вырывать с корнем. Для этого полую металлическую трубку затачивали наискосок с одного конца. И этим заточенным концом вырывали одуванчики с корнем.
Осень озадачивала ковром из листьев, который тоже надо было убрать, и лужами после дождя. Лужи разметали вениками.
Зато зима и весна открывали неограниченную возможность для экспериментов. Ну зима славилась снегом. Я разучился, как в детстве, радоваться снегопаду. Мы выходили с железными скребками за час до подъёма и начинали сгребать снег к бордюрам. А по указанию начальника клуба из ретрансляторов звучала песня: «Такого снегопада, такого снегопада давно не помнят здешние места…» Затем снег лопатами перекидывался на газоны. Если снегопада не было, то начиналось облагораживание территории. Снег на газонах становился ровным и кубическим. Асфальт очищался ото льда и спрессованного снега. При этом пользоваться солью запрещалось. Она, оказывается, портит обувь.
И вот весна. Как только начинало припекать солнце, мы утром выходили на плац и начинали раскидывать снег с газонов, чтобы он быстрее растаял. Но вечером холодало, и подтаявший снег грозил превратиться в лёд. И мы снова выходили с лопатами и забрасывали то, что не успело растаять обратно. Весной атмосферная грязь оседала на снег, и он переставал быть белым. Лопатами мы рыхлили его, придавая естественный цвет.
Я уже рассказывал, что в самом начале обучения при формировании рот командиры отбирали себе талантливых ребят. И вот смотр художественной самодеятельности. Солистов отобрали, танцоров тоже, а вот с хором вышли проблемы. Помогали в смотре нам девушки из музыкального училища. Им эта помощь потом зачитывалась за практику. Практикантки требовали, чтобы состав хора был постоянный. Они знать не хотели про наряды, дежурства, уборки территории и прочие армейские радости. В итоге на самом смотре примерно треть состава хора была новой. Благо песни были всем известные – военно-патриотические. Перед самим концертом девушки успели прослушать новоявленных певцов и посоветовали некоторым из них просто открывать рот. Но в художественной самодеятельности, как в фигурном катании, была обязательная и произвольная программы. Обязательная состояла в исполнении патриотических песен, а во время произвольной мы отрывались, как могли. Танцы, современные песни, мини-сцены, вообщем, алло, мы ищем таланты.
Один из ребят привёл своего друга по школе. Друг хорошо играл на гитаре и пел, но имел один небольшой недостаток. Он не был курсантом нашего училища, даже военным не был. Своей причёской он напоминал Джона Леннона в период брака с Йоко Оно. Если кому-то это ни о чём не говорит, то вспомните фильм «Мэри Поппинс, до свидания». Там был такой музыкант, постоянно протестующий против чего-то. Примерно, так выглядел этот друг. Помните, чему нас учил Замаров перед караулом: если врёте, то врите уверенно. Комиссия, оценивающая наши художественные способности, не знала всех курсантов училища в лицо, а тем более первый курс. Парню нашли форму по размеру, а причёску… «Искусство, Кончита, требует жертв!» - Сказала героиня Александры Яковлевой своей служанке в фильме «Человек с бульвара Капуцинов», отрезая гриву у коня и локоны у себя, чтобы соткать экран для кинопросмотра. То же самое подумали и мы, и Джон Леннон превратился в Брюса Уиллиса (или Гошу Куценко), кому что ближе. Ну не нашли мы ножницы, а только машинку для стрижки волос без насадки. Прокатило.
А вскоре после художественной самодеятельности начался период спортивных соревнований. От каждой роты выставлялись команды по лёгкой атлетике, различным единоборствам, гиревому спорту и прочее. Характерный случай произошёл на соревнованиях по боксу. Как известно, боксёры разделяются по весовым категориям. В нашей роте служил курсант Петров, здоровый увалень, который из всех видов спорта признавал только марафонский сон. Но вес парня колебался около отметки в центнер, и командир роты выставил его в соответствующей весовой категории. Во время боя его противник успел нанести только один удар, после чего секундант Петрова выкинул полотенце. В данном случае победа была не важна, а главное участие. В протоколах было зафиксировано, что рота выставила столько-то спортсменов в таких-то весовых категориях.
Время неумолимо приближалось к Новому Году. А так же к своеобразному ремейку фильма «Вспомнить всё». Для начала из злостных нарушителей воинской дисциплины был составлен наряд по роте. Затем остальным менее злостным было сказано, что в увольнение с 31 декабря на 1 января они не пойдут. Но утром 31 декабря был объявлен приказ начальника училища о том, что необходимо отпустить максимальное количество курсантов вне зависимости от учёбы и нарушений. Мы ликовали, но оказалось, что рано. В богатых арсеналах командирской практики имелось средство и на этот случай.
31 декабря училище жило по особому графику. После обеда уборка территории, затем ранний ужин и новогодняя дискотека. Для разных курсов дискотеки устраивались в клубе, столовой и спортзале. Каждую дискотеку по традиции обходил начальник училища и поздравлял с Новым Годом. После этого можно было бежать в казарму и готовиться к увольнению. Вот тут и ожидал «залётчиков» главный сюрприз. Дело в том, что командир роты жил буквально в пяти минутах ходьбы от училища и вполне успевал отметить Новый Год в семейном кругу. Я узнал уже утром 1 января, что после того, как были отпущено большинство курсантов, началась работа с неблагонадёжными. Им вспомнили оценки и грехи, после чего отпустили в увольнение. Часы в это время показывали 23 часа 40 минут. А, к слову сказать, училище находилось не в центре города, и ходил к нему только один автобусный маршрут. Маршрутных такси в то время не было и в помине. Но командир роты приказ начальства выполнил: личный состав был отпущен по максимуму.
Новый Год вскрыл ещё нарыв, о котором все знали, но старались не вспоминать. Блатные! Я уже писал, что сам поступил в училище, благодаря связям отца, но на то, что творилось перед праздником, смотреть было дико.
Начиная с 25 декабря, начальнику училища начались звонки из московских штабов всех уровней. Дело в том, что на длительные праздники по решению командования института часть курсантов могла быть отпущена в краткосрочный отпуск. Для этого надо было учиться лучше, чем удовлетворительно и не иметь замечаний по дисциплине. Но московских родственников с большими звёздами это не интересовало. В итоге получалось иногда, что двоечники уезжали в поощрительный отпуск, а курсант, который хорошо учился весь период, оставался в казарме, так как лимит отпускников был исчерпан. Одному курсанту отпускной билет был порван из-за того, что он, находясь в строю отпускников, не держал голову высоко и прямо, как того требовал Устав.
Я не виню в этом командование училища. Они носили погоны, а над ними стояли погоны больше. Затрудняюсь сказать, кто виноват. Да наверняка в гражданских организациях тоже твориться нечто подобное. Значит, это не армейская болезнь, а общественная.
У тром 1 января я зашёл в канцелярию командира роты и доложил о прибытии из увольнения. В канцелярии витал лёгкий запах алкоголя, оставленный предыдущими курсантами, но Георгиев предпочёл этого не замечать. Всё они понимали, наши офицеры, но наказывать почти всю роту глупо. Если наказать, то придётся объяснять причину, по которой весь личный состав не ушёл в увольнение в первых числах января. А после объяснения причины весёлая жизнь началась бы не только у нас, но и у офицеров. Это как же они нас воспитывали, что мы начали употреблять спиртные напитки. А вы разве не знаете? В армию молодой человек приходит хорошим, крылышками в дверном проёме застревает. А вот воспитание происходит в армии, значит, во всех нарушениях курсанта косвенно виноваты его командиры. Такая логика.
А потом была сессия. Главным её девизом было: поработайте на зачётную книжку два года, а потом она начнёт работать на вас. И действительно, на старших курсах преподаватель, недовольный ответом курсанта, листал зачётную книжку, и, бывало, что хорошая учёба раньше склоняла чашу весов в пользу экзаменуемого. Первую сессию я сдал без особых проблем. Разве что физическая подготовка подкачала. Этот предмет никогда не был моим коньком. Слабая тройка, в лучшем случае. Но, как мы утешали себя: «нам не нужен лишний балл, лишь бы отпуск не пропал». Да, несдавшие сессию в отпуск не уезжали. Это называлось ПЗО и ПЛО. Пипец зимнему (летнему) отпуску. Не пипец, а… Ну не будем ругаться матом. В последний день учёбы мы сдавали экзамен по высшей математике. Я всегда старался зайти в аудиторию одним из первых. Ну, раньше сядешь, раньше выйдешь. И потом, в случае неудовлетворительного результата был шанс зайти с последней партией сдающих и попытаться пересдать.
Но «вышку» я сдал на твёрдую четвёрку и отправился в казарму. Впереди намечалась уборка в казарме и на территории. Зашёл в туалетную комнату, достал сигарету, сладко затянулся и…
- Я не понял, Шураев! С каких это пор здесь место для курения! – Голос Георгиева предвещал ПЗО. – Ну-ка схватил скребок и на плац!
В принципе, я туда и так собирался пойти, но пришлось промолчать и задуматься, как повлияет мой проступок на отпуск. Но ничего особенно страшного не случилось. Доложил перед убытием правила поведения, которые прописывали и запрет на курение в неотведённых для этого местах и полетел, как лебедь.
Отпуск ничем особенным не запомнился. Ну, напился в первый день, ну пришёл домой под утро. Да и остальные дни не были чем-то выдающимся. Гулял, пару раз сходил на дискотеки. Запомнились разве что первые два утра дома. Во сколько бы я не ложился спать, вставал в шесть часов тридцать минут. Привычка!
Зимний отпуск длился четырнадцать суток. По возвращении всё продолжилось: занятия, наряды и работы. В феврале один за другим курсанты нашей и не только нашей роты начали обращаться в санчасть. Вскоре училище столкнулось с новой напастью. Началась эпидемия дизентерии. Служебное расследование установило, что инфекцию занесла одна из женщин, которая работала в столовой. Я избежал участи многих, но на здоровых навалились все заботы. Как в песне «за себя и за того парня». Даже вылечившихся после дизентерии нельзя было ставить в наряды по столовой и караул. Начальник училища на общем разводе, который проводился по понедельникам, высказался кратко:
- Понос продолжается! Срём дальше, чем видим!
Что к этому добавить? Да ничего, кроме того, что на разводе присутствовали военнослужащие-женщины. И голос начальника училища, усиливаемый микрофонами, разносился далеко за пределами альма матер и терялся где-то среди жилых домов.
Наряд по столовой – это тема, требующая отдельного описания. После наряда по столовой есть не хочется дня два. Но там хотя бы можно наесться. Основным блюдом в зимний период являлся вареный картофель с капустой. Называлось это блюдо бигос (бигус), но к настоящему кушанью с таким названием никакого отношения не имело. Картофель чистился с помощью машины, но бывало она ломалась и… Весь наряд по столовой садился с ножами, и начинался мазохизм. Сначала картошка кое-как чистилась, но после трёх часов работы мы просто обрубали ножами клубни, от чего они становились кубическими. А картошки привозилось 40-50 мешков. Единственное утешение состояло в том, что её можно было пожарить с тушёнкой. Я не являюсь гурманом, но многие мои сослуживцы не могли есть суп, который готовили в столовой. Поэтому гастрит, а иногда и язву, можно считать профессиональными болезнями.
Время незаметно подошло к апрелю. В мае намечалось празднование Дня Победы. Но не надо забывать, что для военного праздник, как для лошади свадьба: голова в цветах, а задница в мыле. И мы начали мылиться. Процесс протекал также, как и подготовка к присяге. Марширование перед занятиями, после занятий, перед ужином и после, а также в выходные.
На одно из воскресений заместитель начальника училища назначил смотр строевой песни. Смотр проходил по олимпийской системе – на выбывание. Но в отличие от Олимпиады мы мечтали выбыть. Ведь выбывание означало возвращение в казарму и убытие в увольнение. Ну, или, по крайней мере, свободное время. Роты проходили круг за кругом, и редкие счастливчики отправлялись в расположение. На шестом кругу, когда наша рота до хрипоты пела, а может уже и орала «Катюшу», полковник выдал потрясающее изречение:
- Всё хорошо! Но чего-то не хватает!
И снова штрафной круг. И оказалось, что строевая отлично развивает вокальные данные. Какая там «Фабрика звёзд», какая там «Минута славы»! Всё это ерунда! Строевая подготовка – вот что спасёт нашу эстраду.
После Дня Победы училище начало готовиться к выпуску лейтенантов. И всё вернулось опять на круги своя. Но прошедший год всё же дал о себе знать. Ноги по ночам уже не сводило судорогой, не так болели плечи от бронежилета, а о пятки можно было тушить сигареты. Выпуск прошёл со всей той торжественность, на которую способны люди, оказавшиеся на той стороне баррикады. Было непривычно видеть ещё вчера равных тебе людей, которые возвысились благодаря двум маленьким звёздочкам.
Первый курс после выпуска сдал сессию и снова уехал в полевой лагерь. Но уже не было никакого волнения или опасения перед неизвестным. Быстро протекли недели на свежем воздухе, и вот настало время возвращаться. Опять пешком до парома, где нас уже ждали машины, которые привезли новых поступивших в училище. Мы оставляли им свои палатки, в каждой из которых лежала петля из верёвки и надпись на листе бумаги: «Вешайтесь, духи!»
Перед КПП училища, сидя в кузове, мы оторвали от шинелей нашивки первокурсников и с криком выкинули на улицу. Курсант старшего курса, дежуривший на КПП, улыбаясь, пошёл за веником. Он понял нас. Он сам был таким.
Вперёд по тонкому льду.
После отпуска мы возвращались без особой радости, но некоторое ликование в душе было. Второй курс считался самым наглым и оборзевшим. Уже не первые! Это грело душу. Мы готовы были учиться, но в тут вмешалась продовольственная программа училища. Нас отправили на картошку.
Поля, на которых выращивали эти клубни находились в 15 километрах от училища. Каждое утро после завтрака нас строили на плацу и размещали в машинах. Машины отвозили нас на поля, где лежали клубни, вырытые из земли. И нашей задачей являлось сбор картофеля, а затем его сортировка: на питание, на семенную и на кормовую. Ответственный за это мероприятие подполковник каждое утро строил нас на поле, брал три разноразмерных картофелины и объяснял:
- Это на еду! Показываю образчик! Это семенная….
В слове «образчик» ударение он делал на букву «а». Около двух часов дня машина из училища доставляла обед в термосах. Мы ели из котелков и пили чай из железных кружек, но поверь, читатель, что никакой романтики в этом не было. Приходилось делать выбор: или обжигать губы о металлическую посуду или есть холодное. Но в данном случае время работало против нас. Ветер покрывал суп тонким слоем пыли, которую приходилось вычёрпывать ложкой. И так продолжалось месяц. Мне повезло в том, что дом, в котором я жил, находился за забором училища. В редкие свободные часы, я прибегал домой и вставал под душ. Но несколько раз пришлось посетить училищную баню. Вернее, баню рота посещала каждую неделю, но я старался в ней не мыться. Между курсантами она называлась «баня имени Карбышева». Такое название она получила из-за предбанника, в котором находиться зимой было очень тяжело. Входная дверь не обеспечивала нужной герметичности и, выбегая из помещения для помывки, курсанты мгновенно покрывались «гусиной кожей». В самой помещении для помывки из стены торчали попарно краны с холодной и горячей водой. Никаких смесителей предусмотрено не было.
В начале октября, собрав урожай, рота приступила к занятиям. К уже изучаемым предметам добавились новые, которые считались довольно сложными. Например, теоретическая механика (термех). Этот предмет представлял собой смесь высшей математики и физики. Существовало даже выражение «сдал термех – можно жениться». То есть, брак не страшнее теоретической механики. О том, как я сдавал экзамен по этому страшному зверю, расскажу позже.
Также добавилась техническая гидромеханика. Этот предмет изучал поведение жидкостей в трубах и шлангах. Предмет изобиловал множеством формул и терминов, которые я так и не смог постичь за время обучения. Вела его женщина за 35 лет, которую трудно было чем-либо смутить. На одной из лекций, которая проходила первой парой и являлась продолжением сна, преподаватель заметила, что многие курсанты сидят с закрытыми глазами. К тому времени мы уже приобрели богатый опыт сна на занятиях, но преподаватели были более опытные в определении спящих.
И вот дама обвела взглядом аудиторию и выдала фразу:
- Головки приподняли все!
У кого что болит! Среди курсантов по аудитории прошёлся лёгкий, но достаточно слышимый смешок. Кто-то, не постеснявшись присутствия женщины, выкрикнул с места:
- Они у нас и так всегда приподняты!
Преподаватель улыбнулась. Она явно не являлась барышней тургеневского типа, поэтому сразу дополнила:
- И головы тоже поднимите!
В другой день на лекции по военной истории полковник с серебристыми от седины висками вполголоса начал фразу:
- Внимание! Команда для тех кто спит, - и тут же утроил децибелы. – Встать!!!
Около десятка человек, которым Морфей не позволил услышать первые слова, взлетели со своих мест. Послышался звук падающих стульев. Полковник улыбнулся и укоризнено покачал головой:
- В следующий раз поставлю спящим по два балла, и не исправите их до сессии! Пока прощаю.
Да! Большинство преподавателей могло простить незнание предмета, но наплевательское отношение к занятиям каралось жестоко.
Очередной наряд нашей роты преподнёс мне и десяти другим курсантам нашего взвода заступление в караул на гауптвахту. Нести службу там было проще, чем во внутреннем карауле училища.
Первая причина такого облегчения состояла в том, что необходимые статьи Устава уже были выучены за время первого курса. Второй причиной являлось количество постов и расстояние между ними.
Дело в том, что весь личный состав караула делится на три смены: бодрствующая, отдыхающая и очередная. Очередная – это смена, находящаяся на постах в данный момент времени, бодрствующая – это смена, которая пришла с постов. На неё возлагались обязанности по поддержанию порядка в караульном помещении, а после наведения этого порядка она могла читать, играть в шашки или шахматы, просто разговаривать или смотреть телевизор. Всё что угодно, только не спать. Отдыхающая – это те счастливцы, которые могли поспать перед заступлением на посты. Бодрствующая смена могла пойти спать только после того, как отдыхающая уйдёт на посты, а очередная с постов придёт.
Вроде бы на бумаге всё гладко: два часа курсант на посту, два часа бодрствует, вернувшись в караульное помещение и два часа на сон. А потом по кругу, и так четыре раза за ночь. Но во внутреннем карауле было шесть постов, которые находились на значительном расстоянии друг от друга. Кроме того, заступающий на пост обязан был осмотреть все объекты поста, проверить замки и печати на всех дверях и воротах, убедиться в исправности освещения и средств связи и только после этого старый часовой менялся. К тому времени, как с постов приходила смена, спать до заступления оставалось в лучшем случае один час. То есть, мы имели возможность отдохнуть три-четыре часа за время караула, но эти часы были разбиты на четыре части. И ещё один ньюанс. Согласно приказам, караульная служба в училище проверялась каждые два часа различными проверяющими всех рангов. Некоторые, даже не заходя в караульное помещение, вызывали к забору, ограждающему дворик караулки, начальника караула и делали отметки о проверке в постовой ведомости. Другие могли почтить караул своим присутствием, но при этом опрашивали только личный состав бодрствующей смены. Кто-то, взяв с собой помощника начальника караула (обычно это был сержант-заместитель командира взвода), отправлялся на посты. Но была и самая ненавистная категория проверяющих. Это те, кто объявлял вводные. По их командам караул действовал по боевому расчёту, то есть бежал отражать нападение на посты или тушить виртуальные пожары. При этом отдыхающая смена тоже поднималась с кушеток, которые стояли в комнате для отдыха, а время сна неумолимо сокращалось.
Но вернёмся к гарнизонному караулу на гауптвахте. Там было всего два поста. Наружний, где часовой нёс службу на вышке возле забора этого армейского КПЗ, и внутрений, который располагался непосредственно в помещении гауптвахты. Там часовой должен был бродить мимо дверей камер и, заглядывая в глазки камер, пересчитывать арестованных. Посты находились в пятидесяти метрах друг от друга, и принимать там, по большому счёту было нечего. Ну только во время приёма внутреннего поста следовало пересчитать арестантов в каждой камере. Поэтому положенные два часа сна доставались отдыхающей смене почти полностью.
Мне достался внутренний пост, и ночью я по своей доброте душевной передавал сигареты из одной камеры в другую. Кроме доброты, был ещё и меркантильный расчёт. Никто из курсантов не застрахован от ареста, и возможен вариант, когда охранять тебя будет вчерашний сиделец.
Сменились мы с гауптвахты в субботу. А в понедельник состоялся строевой смотр училища, связанный с переходом на зимнюю форму одежды. Следует сообщить вам, дорогие читатели, что для формы одежды в армии существуют только два сезона: летний и зимний. И меняются эти сезоны тоже по приказу. Обычно в серединах октября и апреля.
На смотре проверялась готовность формы, знание статей Строевого Устава и наличие некоторых предметов личной гигены. В частности, расчёски и носового платка. И никого не волновало, что головы некоторых курсантов напоминали бильярдный шар. Расчёска должна была быть. А платок должен быть чистым. Потом им можно было утереть пот или высморкаться в него, но на смотре он должен быть чистым. Мы решали эту проблему просто. Чистый платок и расчёска заворачивались в полиэтилен, и края пакета запаивались утюгом. Этот пакет курсанты носили с собой и могли представить для проверки в случае необходимости.
А вскоре начался большой гороховый пост. Я не знаю по какой причине, но на продовольственном складе училища остался только горох. Два месяца мы ели только гороховый суп и кашу из этого же продукта. Мы были благодарны только за то, что из гороха не научились варить компот. Меня во время приёмов пищи преследовало непонятное состояние, когда есть хочется, а есть горох уже не можешь. В увольнении дома я ел даже то, что никогда не любил. Ведь в армии только одно блюдо, которое называется «ешь, что дают, а то и этого не будет». Потом снабжение нормализовалось, но нам так никто и не объяснил пользу гороховой диеты.
А во время следующего наряда нашей роты я попал в гарнизонный патруль. Патруль – это команда из двух курсантов во главе с офицером или прапорщиком, которая перемещается по городу и выявляет нарушителей воинской дисциплины. Ну или должна выявлять. Но первый патруль был скомкан сразу, и случилось это не по нашей вине.
После короткого развода и инструктажа во дворе комендатуры мы вышли на улицу. Комендатура находилась на небольшой тихой улочке, которая примыкала к центральному проспекту города. Внезапно со стороны этого проспекта на полном ходу выскочила «Волга». При повороте машину занесло. Водитель смог справиться с заносом, но было уже поздно. Детище Нижегородского автозавода въехало в задний бампер ВАЗа, стоящего возле комендатуры. Жигули в свою очередь боднули Москвич перед собой.
Из «Волги» долгое время никто не выходил. Затем водительская дверь открылась, и оттуда показалось лицо ошалевшего водителя. Одновременно в воздухе повис ядреный запах перегара. Было непонятно, как мужик в таком состоянии смог сесть в машину. Водителя отвели в камеру комендатуры до приезда ГАИ. И тут выяснилось самое интересное.
Разбитые «Жигули» принадлежали начальнику патруля, в состав которого я входил. Майору уже было не до службы. Он остался дожидаться сотрудников ГАИ, а меня и другого курсанта распределили по разным патрулям. Так в составе патруля я попал на вокзал.
Новым моим начальником был старый мудрый прапорщик. Все его мысли были направлены на скорейшее выполнение плана по отлову нарушителей, затем он наметил себе спокойное чтение прессы и отгадывание кроссвордов. И тут ему повезло.
В зале ожидания сидела большая группа солдат из одной из частей гарнизона. Парни были уже поддатые, и, судя по обрывкам разговоров, это были дембеля, которые собирались домой. Но до тех пор, пока они не прибыли в родные города и не встали на учёт в местном военкомате, все члены этой весёлой компании считались военнослужащими со всеми вытекающими последствиями. Прапорщик подошёл к дембелям, поздоровался и через десять минут уже записывал личные данные солдат в тетрадку, проставляя вид нарушения, которое они допустили. Кому-то было предъявлено нарушение формы одежды, другим невыполнение воинского приветствия. В конце дежурства начальник патруля сдаст этот список военному коменданту, тот в свою очередь направит соответствующую бумагу командиру воинской части, в которой проходили службу дембеля, а командир отпишет комендатуре, что данные военнослужащие уволены в запас в тот день, когда совершили нарушение. И следовательно никаким наказаниям и репрессиям не подлежат. Итак, комендатура выполнила план, но никто не пострадал. Конечно, этот случай редкость, и начальникам патрулей часто приходилось кого-то брать на карандаш. Но в последующие мои заступления в патрули я уже не слышал о плановой системе отлова.
Как бы то ни было, но нарушители были отловлены в самом начале дежурства и прапорщик уже стал подумывать о возможности навестить дом. В тот момент, когда он уже окончательно решился покинуть под каким-нибудь предлогом место службы, к нам подошли два милиционера, которые дежурили на вокзале. Оказалось, что они задержали кого-то, и им требовались понятые. Курсанты патруля превосходно подходили на эту роль. Мы отправились в кутузку.
В линейном отделении милиции стояли двое мужчин, которые покачивались и слабо соображали, где и по какой причине они находятся. Я не раз читал и смотрел по телевизору передачи о беспределе в органах внутренних дел, но в тот раз милиционеры у нас на глазах вынули содержимое карманов у задержанных и аккуратно занесли всё в протокол. Изъятые деньги были тщательно пересчитаны и также отмечены в протоколе, причём не только общая сумма, а конкретное количество купюр различного достоинства. Я не знаю, возможно, после нашего ухода милиционеры и позволяли себе нарушения, но при нас всё произошло так, как я рассказал.
Через час мы снова были вызваны в линейный отдел и присутствовали при обыске молодого парня, который почему-то вызвал подозрение у милицейского наряда. Из кармана задержанного сержант милиции извлёк упаковку одноразовых шприцов и торжествующе потёр руки:
-Ну братан! Попал ты! За наркоту по полной пойдёшь!
Парень действительно выглядел бледным и потерянным, но, несмотря на это, он быстро развеял все мечты блюстителя порядка.
- А вы загляните в бумажник, в потайное отделение. Посмотрите, посмотрите!
Сержант извлёк из бумажника какую-то справку, прочитал её и обречёно махнул рукой напарнику:
- Отпускай! Он диабетик. В данном случае шприцы не повод к задержанию.
Парню вернули документы, деньги и вещи, и он весело улыбаясь, покинул отдел.
В тот день начальнику патруля так и не удалось попасть домой до окончания дежурства. Следующий день мы просто бродили по городу, но начальник патруля так никого и не задержал. Просто ему это уже было не надо. А нам тем более.
Шли дни. Служить и учиться было уже намного легче. Муштра постепенно ослабевала, да и мы привыкали ко всем трудностям. Они становились уже непременным атрибутом жизни и не вызывали раздражения. Надо, так надо! Мы уже понимали, что жёсткость обращения с нами на первом курсе была оправдана. Иначе потом было бы уже тяжелее.
Но как бы то ни было, мы добрались и до зимней сессии. Какой-то трудной она не была. Несколько зачётов и два или три экзамена. Но все они были промежуточными и на оценки в дипломе имели слабое влияние. Хотелось бы остановиться только на одном примечательном факте.
Согласно приказам и наставлениям курсанты, которые учатся на отлично, имели право сдать сессию досрочно и отправиться в отпуск раньше остальных. И курсант Берник решил этим воспльзоваться. Берник действительно учился на голову выше большинства сослуживцев. В то время, когда мы сидели в классах самоподготовки и зубрили формулы и термины, Берник бегал по преподавателям и уговаривал их принять у него экзамен вне расписания. Не буду врать, я не знаю, каким образом он это делал, какие доводы находил и что обещал, но сессию он сдал на неделю раньше взвода. И тут началось самое интересное.
Курсанты имели право сдать сессию досрочно, а командование имело право отпустить их в отпуск раньше установленного срока, но это были права, а не обязанности. Разницу понимаете? Командир роты выразил Бернику благодарность и озадачил его огромным объёмом работы по благоустройству казармы и территории, закреплённой за ротой. Выполнив все поставленные задачи, Берник уехал в отпуск на сутки раньше роты, после чего зарёкся становиться стахановцем в учёбе. Учиться в дальнейшем он продолжил на отлично, но сессию сдавал вместе со всеми. Овчинка выделки не стоит!
И снова двухнедельный отпуск, и снова возвращение в казарму. После отпуска мы подписали контракт, который повысил наше денежное довольствие и дал в руки командования дополнительные козыри в воспитании личного состава. Ведь согласно условиям контракта мы имели право на получении квартальной премии и единовременного денежного вознаграждения (в просторечии тринадцатой зарплатой). Но чем отличается право от обязанности, я уже объяснял. За плохую учёбу или слабую воинскую дисциплину мы могли лишиться этих надбавок. И повод появился в первую ночь после возвращения.
Пять курсантов после отбоя расположились в бытовой комнате с бутылкой водки и нехитрой закуской. И всё бы прошло гладко, но пустая бутылка полетела в окно и приземлилась в снег под ноги помощника дежурного по училищу. Военная выучка сработала у всех. Майор мигом взлетел на второй этаж, где располагалась рота, но к этому времени собутыльники уже лежали в кроватях.
По приказу офицера рота была построена полностью. Дальше началось обнюхивание. Свежий запах одинаковой зубной пасты в половине второго ночи вызвал вполне обоснованные подозрения и фамилии выпивавших были записаны. А на утро началось разбирательство. Для нарушителей в тот раз всё кончилось более или менее благополучно. Правда, их премии остались в бюджете министерства обороны.
В конце февраля наступили дикие холода. Ртутные столбики упали ниже тридцатиградусной отметки. И тут следует кое-что объяснить вам, читатели. Дело в том, что шинели мы одевали только на работы, в увольнение и в наряды. Для следования на занятия в учебные корпуса или на приём пищи в столовую из всей зимней формы одежды на нас оставались только шапка-ушанка и перчатки.
Но в эту зиму мороз не оставил нам шансов. Сначала начальник училища отменил зарядку. Теперь по утрам мы выходили полностью одетые и в течении получаса просто ходили строем по училищу. Затем все передвижения по территории начали осуществляться только в шинелях. Это порождало дополнительные трудности. Дело в том, что ни в столовой, ни в большинстве учебных классов и аудиторий не были предусмотрены плечики или вешалки. Шинели приходилось складывать на спинку стульев или конвертом друг на друга в стопку на полу. Также резко ограничили увольнения в целях снижения заболеваемости. Увольнения первыми всегда страдали при любых неприятностях и трудностях. Ведь все проблемы в училище, да и вообще, любую воинскую часть поступают с гражданки, а на территории Министерства Обороны всегда тишь и гладь. Было в эту зиму и много заболевших. В столовой ежедневно выдавались лук или чеснок. Не могу сказать точно помогло ли мне эти овощи, но ту зиму я обошёлся без болезней.
Ранней весной наш взвод снова заступил во внутренний караул. Среди ночи я увидел две фигуры, которые зашли через ворота на территорию поста. На плече одного из вошедших висел автомат. Уже издалека было понятно, что это пришёл помощник начальника караула вместе с проверяющим офицером. Но дело происходило ночью, поэтому я действовал по Уставу:
- Стой! Кто идёт?
- Помощник начальника караула!
- Помощник начальника караула ко мне! Остальные на месте!
Сержант подошёл поближе к постовой вышке, после чего я разрешил пройти и проверяющему. Офицер что-то шепнул на ухо сержанту, и тот гаркнул:
- Часовой! Пожар на посту!
Это была вводная! Я снял трубку прямого телефона с караульным помещением и сообщил о вымышленном пожаре. Затем как можно быстрее слетел по лестнице с вышки. Быстрым спуском это было назвать сложно. На мне кроме зимнего коплекта одежды (утеплённые бушлат и комбинезон) были одеты бронежилет, постовой тулуп до пят и валенки. Поэтому спуск с вышки глазами стороннего наблюдателя представлял из себя комичное зрелище. На земле я закинул автомат за спину и приготовился бежать.
- Стоп! – Раздался голос сержанта. – На вопросы проверяющего отвечать!
Дело в том, что часовой подчинён только трём лицам: начальнику караула, помощнику начальника караула и своему разводящему. Незнакомый офицер, да и знакомый тоже, не имеет никакой власти над человеком, который охраняет свой пост. Поэтому отвечать на его вопросы я обязан только по команде вышеперечисленных трёх начальников.
- Часовой! Куда вы побежали? – По лицу офицера можно было подумать, что от этого вопроса решается судьба человечества.
- К средствам пожаротушения, товарищ подполковник! – Я про себя отметил, что ещё год назад сказал бы «за огнетушителем».
Проверяющий хотел ещё что-то спросить, но в ворота уже забегал личный состав караула во главе с начальником. Проверяющий удовлетворённо вглянул на часы.
- Молодцы! Быстро!
Вернувшись с поста я увидел Игорька Раева, который в караул не заступал.
- А ты здесь откуда?
- Блин! Я скоро табличку на шею повешу с историей моего появления! Задолбался объяснять! Кузяев палец на руке сломал. Когда пожар объявили, он за огнетушителем полез. Его толкнул кто-то и палец между огнетушителем и стенкой попал. Вот меня на замену и прислали.
В этот день Раеву не повезло по полной программе. Он рассчитывал на поощрение за самоотверженную службу. Ведь подняли посреди ночи, поставили в караул. Но получилось иначе. За час до прихода нового караула Раев нёс службу на посту перед караульным помещением. Отдельной смены часовых для охраны караулки не полагалось, и часовые, которые входили в состав бодрствующей смены несли службу там поочерёдно. Во время очереди Раева мимо караулки проходил командир батальона. Он замедлил шаг.
- Привет, курсант! Как служба? – Радость в голосе комбата была настолько неподдельной, что его можно было заподозрить в крупном денежном выигрыше. Или медсестра дала в санчасти. Разведённый комбат частенько захаживал в лечебное учереждение, не являясь больным. Это был в училище секрет Полишинеля, но люди они взрослые и свободные. И через два года после описываемых событий оба окольцевались.
- Нормально, товарищ полковник! – Раев ответил так же весело и беззаботно. Комбат усмехнулся и пошёл дальше. И только через пару минут Раев понял, что его просто развели на ровном месте. Для курсанта второго курса это была непростительная ошибка. Ведь знал, что часовому запрещается многое, в том числе и разговаривать. Три недели без увольнений. А из истории со сломанным пальцем начальство тоже сделало выводы. Отныне при действиях по вводной «пожар» запрещалось брать на посты огнетушители. Класс! Правда, никто не подумал об одном варианте: а если настоящий пожар.
Я слышал, что где-то в другом военном училище произошёл трагический случай. На стрельбище один курсант взял пистолет и попросил товарища сфотографировать его с оружием. При этом ствол был направлен на объектив. Щелчок фотоаппарата совпал с выстрелом. Решение начальства поражало своей обдуманностью. С тех пор на стрельбы запрещалось брать …фотоаппараты. А почему у курсанта в руках оказалось заряженное оружие, а почему он не проверил его? А почему он направил оружие на человека, что строжайше запрещено, независимо от того заряжено оно или нет? Про эти выводы нам не было известно. Хотя будущий офицер должен по определению быть с пистолетом на «ты».
С караулом была связана ещё одна невесёлая история. Курсант нашей роты Топоров, спускаясь с вышки, поскользнулся на последних ступеньках. Нога застряла между ступеньками, и курсант получил сложный перелом, после которого долго лечился. Решением командира роты ему был объявлен выговор. И опять Юткова сложно в чём либо обвинять! Среди множества граней службы, за которые ему приходилось отвечать, было и «предупреждение травматизма». Если есть в роте травма, то командир обязан доложить какие меры были предприняты для предотвращения ущерба здоровью курсантов в дальнейшем. Перед каждым караулом, да и вообще перед каждым нарядом, мы выслушивали инструктаж по мерам безопасности, о чём расписывались в специальном журнале. А раз нога сломана, значит, курсант виноват в том, что не соблюдал эти меры в процессе службы. Безупречная логика!
На втором курсе я заметил усиление борьбы за нравственность. Дело в том, что начав получать деньги по контракту, рота сбросилась и приобрела новые телевизор и видеомагнитофон. О чём думает восемнадцатилетний парень, запертый на долгое время в четырёх стенах, я уже вам рассказывал. И в выходные дни по казарме разносились сладострастные крики и стоны порноактёров. В случае обнаружения офицеры изымали эти кассеты, равно как и обнаруженную в тумбочках печатную продукцию соответствующего содержания. И вот в воскресенье, когда старший лейтенант Замаров отлучился на обед, очередная кассета была вставлена в видак, и курсанты расселись в предвкушении просмотра. Один из курсантов был назначен ответственным за переключение, и как только команда дневального возвестила о том, что Замаров вернулся, этот ответственный тут же щёлкнул пультом, переключив на какую-то политическую передачу. Замаров с подозрением посмотрел на эту идиллию и вынул кассету из аппарата.
- Ага! Опять? Сколько можно говорить, что просмотр порнографии запрещён?
Сержант Борисов поднялся с места.
- Товарищ старший лейтенант! А мы порнуху не смотрим!
- Да ну! А это что? В гостях у сказки?
- Это «Калигула»! Фильм считается эротическим, а не порно. Вот на подкассетнике надпись даже есть.
Надпись на подкассетнике действительно была, и просмотр был продолжен.
Второй курс был знаменателен тем, что с ним заканчивался период изучения большинства общеобразовательных предметов. С началом третьего курса основной акцент в обучении делался на специальные военные и профессиональные предметы. Итак, отмаршировав парады, пройдя через конкурсы самодеятельности и спортивные мероприятия, рота подошла к очередной сессии. Основная часть курсантов училища уходила в летний отпуск в августе. Но чтобы кто-то нёс службу в училище и в последний месяц лета, несколько рот отгуливали отпуск в июле. На втором курсе такая участь ожидала нас. А до отпуска нам предстояло сдать сессию.
В эту сессию все экзамены я сдавал на четыре и пять. И таким образом, сам выкопал себе яму. Дело в том, что командиры рот отчитываются за количество отличников и хорошистов в своём подразделении. Последним экзаменом была пресловутая теоретическая механика. Преподаватель сразу предупредил, что для получения тройки курсант должен уметь решать задачи по балкам, которые находятся в различных положениях. Сейчас я, конечно, не решу этих задач, но в тот момент они считались самыми простыми из всего курса термеха. Я кое-как ответил на вопросы и, решив задачу на балки, получил свой трояк. Радостный я выбежал из учебного корпуса и наткнулся на командира роты.
- Шураев! Что получил? – Ютков просверливал меня насквозь взглядом.
- Три балла, товарищ майор!
- Что?!! Стой здесь, жди!
Ротный скрылся в учебном корпусе, а я стал обдумывать своё положение. В принципе, двойку я не получил, и задержать меня в отпуске из-за учёбы никто не мог. Но при желании докопаться можно и до столба. Кроме того, я знал, что часто преподаватели не ставят оценки сразу в экзаменационную ведомость, а пишут сначала на черновике. Ведомость заполняется в конце экзаменов. По идее командиры рот не могут повлиять на выставляемую оценку. Но по той же идее ротные не обязаны предоставлять рабочую силу для ремонта аудиторий кафедры. Симбиоз! А значит, что…
- Шураев! – Голос Юткова вывел меня из размышлений. – Завтра придёшь со вторым взводом и будешь пересдавать! Чтобы была четвёрка, понял!
- Есть, товарищ майор! – Это я ответил вслух. А про себя: «Ну и запросы у тебя!»
И по дороге в казарму, проходя мимо расположения пятого курса, я услышал доносившуюся из окна песню «Дискотеки Авария»: «И если майор тебя в конец достал, скажи ему: товарищ майор, но вы в курсе?»
Да, ребята из Иваново, хороший совет! Может и правда так сделать? А?
Вы не поверите! Но получилось так, как советовали музыканты. Если я не выучил предмет на оценку выше тройки за год, то глупо думать, что мне удалось познать все формулы за один вечер. Следующая попытка сдать термех полностью повторила предыдущую. Три балла! Я не мог, а точнее, не хотел напрягаться, чтобы повысить статистику роты. Начался долгий процесс переговоров с преподавателем. Совещались командир роты и начальник кафедры высшей математики, на которой преподавали теоретическую механику. Я на этих переговорах исполнял роль стороннего наблюдателя. В итоге было принято Соломоново решение.
- Так курсант! Принесёшь после отпуска банку лака для пола. Иди, четыре!
Чем сложнее предметы, которые преподают на кафедре, тем более дорогой ремонт в её классах и аудиториях. Каждая кафедра отвечает за состояние своих помещений, а начальник кафедры распределяет эту ответственность между преподавателями. На каждого по классу. Или больше. Но денег, выделяемых на ремонт Министерством Обороны, всегда не хватает, и потому за дело принимаются курсанты, которым не хватает знаний для сдачи предмета. Если парень обладал талантом писаря или художника, то ему приходилось оформлять плакаты в аудиториях. Остальные помогали кафедре материалами и работой. На кафедре высшей математики из-за слоя лака на полу было ощущение, что стоишь на стекле. Ну ладно! Краска, так краска!
Так закончился второй курс. В отпуск многие курсанты поехали на море, благо проезд к месту отпуска и обратно был бесплатный. А впереди ждали новые испытания.
Третий курс: весёлые ребята.
И снова возвращение. Возникал вопрос, а чем мы собственно будем заниматься? Учебные занятия начнуться только в сентябре. А в расписании занятий стояла странная аббревиатура: УМБ. А расшифровывалась эта абракадабра: улучшение материальной базы. То есть работа на объектах училища и подготовка их к новому учебному году. На следующий день нас вывели на плац, и начались торги.
К роте подходили офицеры различных кафедр, начальники складов и прочие ответственные за объекты училища. В первый день я в составе команды из десяти человек попал на склад РАВ (ракетно-артиллерийское вооружения). Ну ракет и артиллерии я не увидел, а пришлось тягать ящики с оружием. Я с удивлением узнал, что на складе осталось стрелковое оружие времён ВОВ. Правда, оно было завёрнуто в масляную бумагу и не разу не использовалось. Был в таких работах и положительный момент. График начальников складов предусматривал обед с 13,00, а обед в курсантской столовой был в 14,20. У нас было больше часа свободного времени. А иногда бывало, что работа на объекте занимала пару часов, а остальное время было в нашем распоряжении.
Для сержантов старших курсов командование училища организовало сержантские занятия. В одну из суббот заместитель начальника училища проводил эти занятия в караульном городке. Караульный городок – это площадка, на которой смоделированы различные объекты караула для практической отработки действий часовых в различных ситуациях. За караульный городок отвечал комендант училища, и он должен был в девять часов утра открыть ворота. Но в пять минут десятого ворота открыты не были, и коменданта найти не удалось. Полковник хмуро оглядел строй сержантов.
- Срыва занятий не допущу! Сбить замок!
Занятия проводились с оружием, и под ударами прикладов замок не выдержал. Занятия были проведены
Примерно через две недели после прибытия из отпуска несколько курсантов отправились на приём в санчасть, где получили направления в кожно-венерологическое отделение гарнизонного госпиталя. Начались сказываться последствия отпуска. Начальник училища с трибуны на плацу вновь произнёс короткую, но колоритную речь:
- Суют свои достоинства туда, где тепло и сыро!
И благодаря микрофону эту фразу снова услышали во дворах соседних домов. Для всех остальных нашествие венерических заболеваний закончилось тем, что перед увольнением командиры проверяли наличие презервативов.
При обилии свободного времени и отсутствия учебных занятий началось массовое явление самовольных отлучек. Мы называли их – самоходы. Борьба с самоходами напоминала горбачёвскую антиалкогольную компанию. На все меры начальства находились свои контрмеры. Верхние края заборов обмазывались солидолом, а мы накидывали перед преодолением забора кусок ткани. В какой-то период командование училища договорилось с местной администрацией, и по вечерам вокруг училища стали дежурить милицейские наряды. Инструкция у стражей порядка была проста: задерживать военнослужащих, которые лазают через забор и отправлять их к дежурному по училищу.
Дома, в которых жили офицеры училища, часто располагались прямо за забором. А так как, согласно законам геометрии, кратчайшим расстоянием между двух точек является прямая, то многие офицеры не обходили через КПП. Бывало, что с некоторыми мы встречались в районе забора при его преодолении. Но они, в большинстве случаев, делали вид, что не замечали нас. Ведь курсанты не подчинены непосредственно преподавателям кафедр, и последним в принципе всё равно, что делает курсант вне занятий.
Короче, в первый вечер было отловлено восемь офицеров. Через три дня курсант пятого курса полез через забор и был схвачен милиционерами. На этот раз блюстители порядка решили подзаработать и озвучили сумму, которая их бы устроила в обмен на забывчивость про приказ.
- Мужики! Ну вы что? Откуда у меня с собой такие деньги? В казарму бежать надо! – Честные глаза будущего офицера не оставляли ни тени сомнения, что специально для такого случая у него есть заначка.
Милиционеры посовещались и решили, что отпустить за деньгами можно, но предварительно забрали военный билет.
В каптёрке каждой роты хранились шерстяные маски на лицо, которые предохраняли от обморожения часовых на постах в случае сильного ветра зимой. Для глаз и рта в них были отверстия. Курсант вернулся с десятью товарищами в таких масках. После недолгих переговоров, на которых стражам порядка было обещано дать женский половой орган в грубой форме, военный билет вернулся к законному владельцу. Через неделю органы внутренних дел сняли свои наряды вокруг забора училища.
Ещё одним событием в жизни роты стал переезд из казармы в общежитие. Прошло два года, и мы, на правах военнослужащих контрактной службы имели право проживать в общежитии. Общежитие – это здание с длинным коридором, к которому примыкают комнаты. В комнатах для курсантов нас распределили по шесть человек. Парадная и рабочая формы находились теперь не в каптёрке, а в комнатном шкафу. Короче, появилось ощущение какого-то уюта, который нельзя было создать в казарме. Правда, первоначально командование пыталось стереть грань между казармой и общежитием. Поначалу нам запрещалось в в период от подъёма до отбоя закрывать двери в комнаты, и начальство с особым усилием принялось за проверку порядка в комнатах.
Прикроватная тумбочка в армии, как правило, предназначена для двух человек. В ней разрешается хранить умывательные принадлежности, канцелярские предметы, письма, фотографии и тому подобную продукцию. Но к третьему курсу у многих появились вещи, которые Уставом не предусмотрены. А если и предусмотрены, то храниться должны были в каптёрке и выдаваться по выходным дням. В частности, такие правила касались аудио и видео аппаратуры. Но FM-приёмники были у многих курсантов. Вечером после отбоя можно было услышать приглушённую музыку разных радиостанций. В остальное время аппараты надо было куда-то прятать. В первое время приёмники и плееры во время занятий лежали в тумбочках, Но тут командир роты и командиры взводов принялись за порядок.
Выглядело это следующим образом. После ухода личного состава на занятия один из офицеров брал с собой дневального свободной смены в качестве свидетеля и проходил по комнатам. Первыми подлежали проверке тумбочки. В случае нахождения в них каких-либо вещей, Уставом не предусмотренных, содержимое тумбочки летело на пол. Та же участь ожидала тумбочку, если она была закрыта. Затем внимание проверяющего обращалось на кровати. Малейшая вмятина на натянутом одеяле или нахождение под матрасом посторонних предметов, и постель летела на пол. После проверялось содержимое шкафа. Там, кроме парадной и рабочей формы, шинелей и спортивных костюмов для занятий по физической подготовке, ничего не должно было быть. К моменту возвращения с занятий мы находили на полу в комнате салат из постельных принадлежностей, аппаратуры и других вещей. Но со временем интерес начальства к порядку ослаб и носил периодический характер.
После начала учебного года курс полностью снова был отправлен на борьбу с урожаем. На этот раз нас отправили в Московскую область, где местом проживания определили бывший пионерский лагерь. Во времена описываемых событий на всех уровнях управления государства велись споры об альтернативной службе. У чиновников возникали вопросы: где и каким образом осуществлять конституционное право граждан на замену воинской службы. Мы же видели прямой ответ, глядя на бескрайние поля с картофелем, морковью и капустой. Тот же ответ можно было найти во время побелки заборов и бордюров, уборки снега и много другого. Ведь военнослужащий должен служить или учиться в зависимости от должности. Но любой командир может сказать, что часто ровные сугробы на газонах отмечаются проверяющими больше, чем результаты стрельбы солдат.
Жизнь во время сельскохозяйственных работ была довольно однообразной. Подъём, завтрак и убытие на поля. На поля привозили обед, а вечером мы возвращались в жилые корпуса. В воскресенье мы работали до обеда. Но как-то раз в выходной день командир роты заявил нам, что норматив выработки на сегодня совпадает с нормативом полного рабочего дня. Это был шок для нас! У нас отбирали и без того редкие часы отдыха!
Рота, не сговариваясь, объявила молчаливый бойкот. Мы работали, конечно, ведь приказ есть приказ. Но работали мы настолько медленно, что к вечеру прошли едва ли две трети грядок с морковью. Командир роты всё это время молчаливо улыбался, но нас не подгонял. А мы, к своему стыду, так и не поняли эту улыбку, которая обернулась нам злой гримасой.
Майор Ютков вызвал к себе водителей машин, которые обеспечивали нас. И с наступлением темноты поле озарилось светом фар. Под эту иллюминацию мы добрали морковь. Сейчас, когда я пишу эти строки, во мне нет злобы или ненависти к командирам. Не могли они поступить иначе. И дело тут вовсе не в моркови. Но чтобы понять всё, что произошло, надо было доучиться до выпуска и утяжелить плечи офицерскими звёздочками.
Не обошлось и без комичных случаев. В один из дней курсант Коротин, убедившись, что командование находится на другом конце поля, взял мешок с картофелем и вышел на автомобильную трассу, которая проходила мимо. Взмах руки, и рядом остановился старенький УАЗ. Водитель, мужчина лет шестидесяти, быстро согласился с ценой и сделал предложение, от которого трудно было отказаться.
- Слушай, военный! У меня спина больная, поехали со мной! Я тут живу в паре километров отсюда. Закинешь мне мешок в погреб, а я тебя обратно привезу и пузырь презентую! А?
Курсант подумал, что для педофила его возраст интереса уже не представляет, и согласился. Русский джип сорвался с места и через пару минут притормозил на поле возле командира роты. Согласно закона подлости Коротин остановил председателя этого колхоза.
Примерно через неделю младший сержант Грачёв подходил вечером к жилому корпусу, в котором расположились курсанты. Руки младшего сержанта оттягивал пакет. Про закон подлости я уже упоминал. Именно в эту минуту на крыльцо вышел капитан Замаров. Четвёртую звезду на погоны он получил в начале третьего курса. И в этот вечер, стоя на крыльце, офицер разминал в пальцах сигарету, готовясь разбавить глоток вечернего воздуха никотином.
- Грачёв!
- Я!
- Головка от… патефона! Ко мне! Что в пакете? Ого! – Этот возглас относился к трём бутылкам водки, которые были извлечены из полиэтиленовой тары. – Это кому?
У курсанта, да и у солдата срочной службы на этот вопрос может быть только один ответ.
- Себе, товарищ капитан!
- Себе? Полтора литра? Точно?!!
- Так точно!
Замаров сам был курсантом и всё понимал, но наказать Грачёва всё-таки следовало. Замаров на секунду задумался, а потом скомандовал:
- Грачёв! Хватай пакет и за мной!
Капитан провёл Грачёва в свою комнату и достал из ящика стола буханку хлеба и банку тушёнки. Затем на столе появился граненый стакан.
- Грачёв! Ты у нас мальчик взрослый, поэтому пить я тебе разрешаю. Но только в моём присутствии. Приступай!
- Как? Всё сразу!?
- А что такого? Ты нёс себе? Себе. Я даю тебе возможность выпить, ни от кого не скрываясь, да ещё закуской обеспечиваю. Мечта!
До Грачёва стало доходить, что он влип.
- Товарищ капитан! Разрешите воды набрать, а то без запивки…
- Набери!
Грачёв вышел и вернулся через пять минут с двухлитровой бутылкой «гидроколбасы». Далее началось супершоу. После двух стаканов Грачёв обратился к офицеру:
- Разрешите выйти?
- Ну выйди!
Грачёв пулей понёсся в туалет. Подбежав к унитазу, засунул два пальца в рот и… И снова вернулся в комнату к Замарову. И снова в туалет через десять минут. Примерно через два часа Замаров выглянул из комнаты.
- Дневальный! Возьми ещё кого-нибудь и отведи Грачёва в кровать!
Курсант становиться на колени только в трёх случаях: целуя руки матери, срывая цветы для девушки и поднимая напившегося товарища. Третий случай самый распространённый. Более того, утром Замаров разрешил герою не идти на поле.
Из колхоза мы приехали в пятницу вечером. А на следующий день, приведя себя в порядок, ушли в увольнение. Местные ушли на ночь. Впрочем, слово «местные» очень относительное. Достаточно было иметь бабушку, тётю или другого дальнего родственника, и курсанта отпускали на ночь. Эту ночь мало кто провёл в своих кроватях. На следующий день случилось чудо! Нас снова отпустили в увольнение, правда, уже до вечера. Но для начала нужно было составить наряд по роте. Заступать никому не хотелось, но внезапно Сергей Гуляев вызвался сам. Ну а затем старшине пришлось назначить ещё добровольцев. Гуляева окружили сослуживцы.
- Серёг! Ты чего? Зачем вызвался?
- Блин! Парни, мне лучше сейчас в городе не показываться!
- Почему?
История получилась следующая. В увольнении Гуляев пошёл на дискотеку. Через час танцев подзалитые глаза курсанта выбрали цель. Ей оказалась стройная блондинка с выпирающими вперёд достоинствами. Знакомство, пару бокалов вина, затем что-нибудь покрепче. В медленном танце Серёга уже изучал ладонями тело девушки, которая была совсем не против. Далее, согласно законам этикета, Гуляев проводил девушку до дома, а она пригласила на палку, то есть, извините, чашку чая. Родителей дома не оказалось, и молодые люди, плюнув на чай, оказались в постели. Пробуждение принесло курсанту неприятное открытие. Ночью девушка смыла косметику, и Сергей отметил, что у неё очень детское лицо. А дальше на прикроватном столике Гуляев увидел фотографию, на которой запечетлён школьный класс. На обороте была надпись «9 В школа №29». Фото было датировано сентябрём текущего года, а во втором ряду школьников мило улыбалась его случайная любовница. Надо сказать, что девушка действительно была развита не по годам.
Гуляев не стал дожидаться пробуждения партнёрши, а, схватив вещи, умчался в училище. И вот он стоял и стонал:
- Блин! А если она заявит? Это же пипец! Не, я лучше в училище пару недель отсижусь.
Но для Сергея всё прошло без последствий. А через два дня рота заступила в наряд, а наш взвод в караул. С третьего курса мы брали в караул несколько неучтённых патронов, что, конечно, строжайше запрещалось, но иногда было необходимо. Так получилось и в этот раз. Под утро при возвращении с поста я начал разряжать оружие в отведённом месте. Это место оборудовалось специальной подставкой под автоматы и кирпичной стенкой, которая называлась пулеулавливателем. Забыв спросонья, отстегнуть магазин с патронами, я передёрнул затворную раму и нажал на спусковой крючок. Мне повезло в одном: предохранитель автомата стоял в положении одиночной стрельбы, и в пулеулавливателе осталась только одно отверстие. Начальник караула Георгиев что-то там вспомнил про маму и выдал мне патрон. Мне осталось только подобрать стреляную гильзу и заштукатурить пулеулавливатель. Смены караула стали протекать быстро. Менял нас пятый курс, которые всё знали и понимали больше нас. И к половине девятого вечера мы уже были в общежитии.
Вечером я зашёл в умывательную комнату. Там стояла группа курсантов другого взвода, и один из них, Якунин, с упоением рассказывал:
- Стою я на центральном КПП. Время уже пять вечера, скоро смена придёт, и вдруг картина маслом. К КПП подходят женщина лет сорока пяти и девушка. Девушка – дочка её, оказывается. Ей девятнадцать. Женщина спрашивает, как к начальнику училища пройти?
И женщина исповедывалась перед Якуниным. Её дочка, выпив с подружками пива, пришла на дискотеку в училище. Там познакомились с группой курсантов. В кустах за клубом выпили водки. В общем, вечер для девушки закончился сексом с национальным героем, в смысле, с неизвестным солдатом. Причём, незащищённым. Через пару месяцев девушка поняла, что у неё появилась возможность стать матерью-одиночкой. И вот они вместе с мамой на КПП. Якунину пришлось объяснять, что начальник училища принимает по записи.
Трудно сказать однозначно, как я относился к таким историям. Девушек, конечно, жалко, но где была их голова? В соседней роте произошёл более яркий случай. Перед близостью девушка уже знала имя и роту. И для поиска папы будущему ребёнку выстроили всех для опознания. Девушка в сопровождении матери и командира роты обошла строй, потом ещё раз и задумалась.
- Ну что вы, барышня? – подбодрил её ротный. – Узнали?
- Ну они в форме все какие-то одинаковые! – Смущённо ответила девушка. – Я не знаю!
- Ясно! – Ротный оглядел строй. – Рота! Кто имел связь с этой девушкой? Шаг вперёд!
В едином порыве шагнули сто двадцать человек. В армии быстро приучают к чувству ответственности за коллектив.
А в следующий наряд уже я попал на центральное КПП и дежурил в комнате для свиданий. Комната для свиданий – это помещение, в котором стояли десять столов с лавками. Возле двери находился телефон внутренней связи, по которому пришедшие вызывали курсантов. Из гостей выстраивалась целая очередь. В этой очереди друг за другом стояли две симпатичные девушки блондинка и брюнетка. Первой взяла трубку блондинка:
- Алло! Это восьмая рота? Курсанта Турцева позовите к телефону! Алло! Привет, милый! Ну да, на КПП…Я жду.
Блондинка отошла от телефона, а брюнетка двинулась вслед за ней.
- Девушка, вы Колю Турцева ждёте? Да?
- Да, а что?
- Да я тоже к нему пришла!
- А вы ему кто, простите?
- Ну, невеста! Можно так сказать.
Блондинка с подозрением оглядела брюнетку:
- Интересно! А я тогда кто?
- А давайте дождёмся и спросим. Меня Ирина зовут!
- Надя, - кивнула в ответ блондинка.
Через пять минут незадачливый Казанова вышел на КПП. Его встречала Надя, а Ирина отошла в темноту. После приветственного поцелуя Надя сказала:
- Коль! Я сегодня с подругой, пошли познакомлю!
Я долго впоминал, как Коля летел через проходную на спасительную территорию училища. Да, курсант должен иметь одну девушку, но в каждом районе города. Но и свидания надо по графику устраивать. Кстати, существует ещё одна легенда.
Некий курсант в стародавние времена приехал поступать откуда-то с Камчатки. На третьем курсе познакомился с девушкой, потом с её родителями. На оставшиеся года обучения парень был без проблем обеспечен жильём на время отпусков и благосклонным отношением будущих зятя с тёщей. Свадьбу решили отложить до выпуска. И в день выпуска после всех торжественных церемоний жених вышел на КПП, где его уже ждали почти родственники. В руках у молодого лейтенанта был чемодан. Ну, как положено, объятия, поздравления, поцелуи и…
- Блин! – Хлопнул себя по лбу защитник Отечества. – Документы в училище забыл. Я сейчас!
И с этими словами, оставив чемодан на попечение невесте и её родителям, помчался обратно. В русском часе шестьдесят минут. Встречающие ждали больше двух часов, после чего позвонили в роту. Там им ответили, что все выпускники уже давно разошлись, и обратно никто не возвращался. После недолгих раздумий чемодан был вскрыт, и там обнаружились старые тетради и книги. Впрочем, эта история для нас была просто легендой, но утверждать, что её не было, никто не решился бы.
Начало третьего курса запомнилось большим количеством желающих уволиться из училища. Расчёт прост: два года прошло, и в армию человека уже не заберут. А в училище можно взять справку, гласящую, что курсант отучился два года, и поступить на третий курс гражданского института по профилю обучения. Увольняли по собоственному желанию неохотно. Ведь начальник училища отвечал за статистику. А Москве было наплевать: раз курсанты бегут, значит, что-то в училище не в порядке. Впрочем, неуволившиеся из училища вполне могли снять погоны в войсках, уже будучи офицерами. Получалась парадоксальная ситуация: каждый год военные ВУЗы набирали всё большее количество курсантов, а в войсках катастрофически не хватало офицеров.
Учёба становилась интересней. Уходили в прошлое общеобразовательные предметы, а к ним на смену появлялись военные и специальные предметы. Первые два года из нас делали просто людей с высшим образованием, а теперь начинали давать специальность. Но вместе с новыми предметами пришли новые термины и определения. Я был свидетелем, как два курсанта на разных занятиях по одному и тому же предмету получили двойки за неправильный подбор слова. В первый раз на занятиях, описывая устройство военной техники, курсант Шуринов выдал:
- На диске крепятся фрикционные прокладки.
Преподаватель в звании полковника чуть не поперхнулся.
- Что там крепится? «Тампакс» или «Олвейс»? Накладки, курсант, НАКЛАДКИ! Два балла, садись!
На следующее занятие курсант Малышев, водя указкой по плакату, сказал:
- В эти дырки проходит техническое масло…
Полковник снова округлил глаза:
- Дырки бывают только у женщин. Это – технологические отверстия.
А поздней осенью начальство затеяло ночные стрельбы с использованием прицелов ночного видения. Чего не хватало в армии в девяностые. Правильно, горючего. И рота поднялась в четыре утра и пошла через город на электричку. Оккупировав два вагона рота доехала до станции и отправилась пешком. Через пятнадцать километров мы очутились на стрельбище. До темноты занимались хозяйственными работами, облагораживая территорию, а после каждый отстрелял по магазину. Ничего примечательного я в ночной стрельбе не нашёл. В прицеле были какие-то размытые контуры жёлто-зелённого ядовитого цвета. Дальше личному составу предложили выбор. Либо спокойно ужинаем на полигоне, а затем не торопясь идём на станцию. Но в таком случае в училище приезжаем уже под утро. Либо прямо сейчас срываемся с места и летим белым лебедем на станцию, затем ужинаем в вагонах и получаем шанс на лишние три часа сна. Но гарантии того, что успеем на ближайший электропоезд нет. Мы выбрали второе.
Далее был ночной марш-бросок до станции. Водителям редких машин, которые проезжали мимо, мы казались призраками из фильмов ужасов. Время от времени курсанты передавали друг другу ящики с оружием. Мы успели.
Ужин в вагоне состоял из банки консервов с кашей на каждого курсанта и нескольких сухарей. Через сорок минут мы прибыли в родной город. Выход из электрички был смерти подобен. За время поездки ноги, отшагавшие полтора десятка километров, отдохнули и теперь подкашивались при каждом шаге. Строй курсантов шёл по ночному городу, недобро оглядывая гуляющие парочки. В какой-то момент нервы не выдержали
- Ё-моё! Народ! Ну ладно мы – чудаки на букву «м». Но вам-то чего не спится? А?
В ответ со стороны молодёжи раздался громкий смех. С тем и разошлись. К слову сказать, многие курсанты не любили ходить с девушками в кино. Потому что при выключении света в зале срабатывал приобретённый рефлекс, как у собаки Павлова. И обиженная девушка слышала лёгкое посапывание.
В роте нас ждала радостная новость. Нам разрешили сон до десяти утра. Командир роты остался спать в своей канцелярии. Но мобилизационный отдел не хотел знать о ночных стрельбах. В шесть утра была объявлена тревога. Обычно вместе с объявлением тревоги в роту заходил проверяющий офицер. Так было и на этот раз. Дневальный зашёл в канцелярию к майору Юткову.
- Товарищ майор! Тревога!
- Зае…сь! И как я их теперь поднимать буду?
Но мы поднялись. И даже вовремя вышли по тревоге. Подумаешь, ночку не поспали! Мелочи жизни.
А потом опять караул. И новые приключения. Пост, который охранял склад ГСМ, находился за территорией училища. Всего пятьсот метров, но часового возили туда уже на машине. Склад находился в стороне от дороги на поле, и к нему вела просёлочная дорожка. И в эту ночь на эту дорожку заехала легковая машина. В машине погас весь свет, и ночь окуталась тишиной. Через десять минут часовой доложил начальнику караула о подозрительной машине, и бодрствующая смена сорвалась на пост.
Прибыв на место, мы окружили автомобиль и стали медленно приближаться к нему. О том, что происходило в машине, можно было судить по ритмичному покачиванию транспортного средства и сдавленным женским стонам в легковушке. Господи, надеюсь, что парень не остался импотентом. Потому что картина, которую мы увидели, была достойна пера художника. На обнажённой девушке лежал обнажённый парень. И представьте их реакцию на резкое ослепление фонарями и на десятерых автоматчиков.
На третьем курсе одну из рот, которую набирали вместе с нами, расформировали. То есть исчезло только название роты, как штатной единицы, а людей распределили в три оставшиеся. В комнатах пришлось поставить дополнительные кровати. Так постепенно мы дожили до сессии.
После зимнего отпуска начались новые занятия. Прибавился новый предмет: вождение. Но практики пока не было, и мы зубрили ПДД. Затем началась отработка на тренажёрах. И только когда сошёл снег, нас допустили к управлению. Сначала был выезд на автодром. Тут не повезло курсантам, которые сели за руль машин с бензиновым двигателем. В случае, если курсант не мог сразу тронуться с места, и машина глохла, то опять срабатывал армейский принцип «не доходит через голову – дойдёт через ноги.» Прапорщик – инструктор по вождению давал обучающемуся «кривой стартер», и тот шёл заводить машину. Больше трёх раз никто не глох.
Через три занятия на автодроме мы начали выезжать за город. Первый выезд был ужасен. В глазах смерть – на спидометре 20 километров в час. На бортах машин были нанесены большие буквы «У» - учебные. Мы их окрестили – убийцы. В этот год Россия планировала продать зенитные комплексы Кипру. Или не Кипру? Не важно, главное, что в стране потенциального покупателя было левостороннее движение, как в Англии. В нашем училище проходили обучение будущие водители машин, на которых базировался комплекс. И вот их первое вождение. Бравый капрал иностранной армии, помня правила движения в родной стране, лихо закрутил рулевое колесо влево и выехал на встречную полосу. Легковые машины шарахались от бешеного грузовика. В машине находились трое: сам капрал, прапощик-инструктор и переводчик, с помощью которого шло обучение иностранцев. Говорят, инструктор раньше переводчика заорал на английском: «Take right! (Бери вправо!)». ДТП удалось избежать.
Ближе к маю мы начали выезжать в город. Вождение проходило по одному и тому же маршруту, который был установлен ГИБДД для сдачи экзамена. В редких случаях инструктора решали свои дела, и тогда мы ездили в другие районы города. Маршрут же, одобренный ГИБДД, пролегал мимо искусственного озера, которое находилось в черте города.
А май в том году выдался жаркий. Девушки попадали под определение «скорее одетые, чем раздетые.» И как-то раз грузовик с двумя курсантами и инструктором проезжал мимо заманчивой водной глади.
- Товарищ прапорщик! Давайте искупаемся?
Инструктор думал недолго. Правда, выставил одно условие.
- Ребята! Надо куда-нибудь подальше от толпы, чтобы не светиться с военной машиной. Вон к тем кустам.
Место, куда показал прапорщик, было действительно пустынным. До ближайших отдыхающих было около трёхсот метров. Но туда не было подъезда.
Эх! Что только русские не придумают, лишь бы дороги не делать. Полноприводная военная машина, вздымая песок, проложила дорогу поближе к воде. Курсанты вышли, размяли затёкшие ноги и встали перед следующей проблемой: плавок не у кого не было, а время не позволяло просушить после купания трусы. Решение было принято моментально: сделать филиал нудистского пляжа,а купающиеся неподалёку девушки… Им лет по 25 – чего они в своей жизни не видели.
Ближе к июлю наш взвод сдавал экзамен в ГАИ. Рассадили по компьютерам, а после мы повели поочерёдно ЗиЛ-131 по уже изученному маршруту. Рядом сидел старший лейтенант милиции, который в своё время тоже окончил наше училище. Позади нашего ЗиЛа следовал ещё один, водитель которого прикрывал нас во время трогания с места. Сдали все. Но при этом по приказу начальника училища мы не имели права управлять машиной даже в отпуске. Лихачей хватало везде и минимум один раз в год училище прощалось с тем или иным военнослужащим, погибшим в ДТП. Так что приказ был оправдан, хотя мало кем соблюдался.
Предстоящая сессия уже не пугала очень сильно. Начал срабатывать принцип зачётки, о котором я поведал в первой части. Мы даже находили время поглумиться на абитуриентами. Во время моего наряда по роте дежурный около двух часов ночи позвонил в подразделение абитуриентов и загрохотал:
- Говорит дежурный по училищу! Срочно две тридцатидвухкилограммовые гири доставить ко мне для контрольного взвешивания!
И затем умирал со смеху, наблюдая из окна, как два человека, желающих поступить в училище, тащат гири в сторону дежурки. Были у этой шутки и варианты: например, приказать доставить в медпункт все зубные щётки для дезинфекции. Вообще, армия богата на шутки над спящими людьми. Спящему на грудь клали смоченную в одеколоне вату, а сверху накрывали железным тазом. Чувствуя жар на теле, человек пытался потушить его руками и бил по тазу. Это называлось «ночной барабанщик». В другой раз, к верхнему ярусу двухэтажной кровати привязали за ручку литровую кружку с водой. В эту кружку одним концом вложили полотенце, а второй конец свешивался над спящим. За ночь полотенце пропитывалось водой, и на лицо спяшего начинало капать. Во сне человек дёргал за полотенце и получал душ на голову. Ещё одно издевательство заключалось в переливании над ухом спящего воды из одной кружки в другую. Звук маленького водопада во сне мог привести к непроизвольному мочеиспусканию.
Но к концу третьего курса подобные шутки уже надоедали. А может мы просто начинали взрослеть? Ведь мы сами не замечали, как менялись. Многие преподаватели рассказывали, что не узнают нас, когда мы одеты в гражданку. Мы взрослели, отчаянно цепляясь за свою юность.
Богатые женихи.
Название это появилось из-за большого числа браков, которые заключаются курсантами четвёртого курса. Правда, не совсем понятно, почему богатые? Ну ладно, оставим на совести выдумавших это название.
А свадеб действительно было много. Курсанты начинали заботиться о будущей службе в офицерских погонах, и эту заботу входили думы о крепком семейном тыле. В этом смысле лучшими жёнами были дочери офицеров. Эти не понаслышке знают, что такое жизнь в общежитиях и на съёмных квартирах. Они приучены к суровому быту отдалённых военных городков, а, самое главное, знают, что такое ждать.
Свадьбы гремели одна за другой. Командиры получали в руки очередной козырь управления личным составом. Но и курсанты находили свои плюсы. Дело в том, что женатый курсант имел право уходить в увольнение каждую ночь. Кровати женатиков из комнат убирались, и места становилось больше. Кроме того, молодые мужья иногда зарабатывали на своём семейном положении. Женатый ложился в казарме в постель вместо холостого, а тот уходил на ночь в самоход. В случае проверки ночью дежурным по училищу общее количество отдыхающих сходилось. Ну а женатик мог пополнить семейный бюджет или принять какую-либо услугу, например, за него могли сделать какой-нибудь сложный чертёж.
Но вначале четвёртого курса опять началось шоу под названием «прокорми себя сам». Опять на битву за урожай. На этот раз условия нашего содержания в колхозе изменилось. Для жилья выделили полусгнивший барак с удобствами на улице, а выходные отменили. Впрочем, был и плюс: мы жили на окраине посёлка городского типа. Какая-никакая, а цивилизация.
Но перед этим в роте произошли кадровые перестановки. Майор Ютков ушёл на должность преподавателя. Капитан Замаров получил под своё командование другую роту, а Георгиев вообще перевёлся из училища в другую часть за майорской звездой. Командование ротой принял майор Денисов, а взводным назначили капитана Киряева. Место второго взводного осталось вакантным. Денисов здорово намучился с нами, пока не узнал роту в лицо. В колхозе нам разрешили в свободное от уборки время надевать спортивные костюмы. Вечером, Женька Авдеев, приняв на грудь вышел покурить на крыльцо барака. Проходящий мимо Денисов явственно ощутил аромат местного самогона.
- Товарищ курсант! Вы пьяны?
Авдеев сфокусировал свой взгляд на ротном.
- А я не курсант! Я тут живу недалеко.
Майор недоверчиво взглянул на молодого человека.
- Ну тогда идите отсюда! Здесь воинское подразделение расположилось, посторонним не место!
Авдеев зашёл за барак и закурил. Затягиваясь, курсант, время от времени, выглядывал из-за угла и, дождавшись ухода ротного, проскользнул в дверь. Вечерняя поверка проводилась на улице перед жилым корпусом, причём рота строилась повзводно. На пятачок перед крыльцом светил только один блёклый фонарь, и выпившие курсанты без проблем становились в задние ряды и упирались лбами в спины впередистоящих. Кормили нас в местной столовой, и после училища, казалось, что мы питались в кафе средней руки. Хотя, конечно, есть разница в приготовлении пищи на сто человек и на несколько тысяч.
Вскоре вся рота знала дом, где за некоторое количество урожая сельхозпродуктов можно было получить спиртное местного разлива. Дошло до того, что самогон мы носили на ужин в столовую, то есть пили сразу с закуской. А вскоре пришло время первого похода в баню.
Городская баня находилась в центре посёлка, примерно, в паре километров от нашего барака. Старшина рассудил, что глупо водить строем людей в спортивных костюмах. Поэтому он распускал нас перед бараком и устанавливал время, в которое каждый должен был подойти к бане. Вот тут и сработало в нашу пользу то, что наша рота была не первым воинским подразделением, которое билось с урожаем.
По дороге в баню я и ещё двое моих товарищей зашли в магазинчик. Без чего в бане никак? Правильно, без пива. Но продавщица, глядя куда-то позади нас, выдала нам сигареты и шоколадки:
- Вот мальчики! Ваш заказ! Возьмите!
За нами стоял майор Денисов и внимательно наблюдал за нашим выбором. Пришлось через пять минут посетить торговую точку ещё раз и взять уже то, что мы купили.
Хоть нам и объявили об отсутствии выходных, но всё же в субботу и воскресенье нам старались уменьшить норму выработки. И тогда вечером появлялось свободное время. Ребята стали бегать на местную дискотеку. Я не знаю, что случилось с мужским населением посёлка, но на танцах преобладал женский пол. Несколько раз Денисов ловил сбежавших, а потом поступил по-другому. Если командир не может остановить безобразие – он должен его возглавить.
В очередную субботу к местному клубу подъехал КамАЗ. Грузовик задним ходом подъехал к крыльцу, из кузова выпрыгнули двое. Они открыли задний борт, и в следующую минуту в вестибюле клуба выстроились несколько десятков курсантов в спортивных костюмах. Денисов подошёл к местной билетёрше и отдал деньги, которые были собраны заранее с роты. Впрочем, плата была символической.
Личный состав отдыхал. Ротный стоял в стороне и наблюдал за порядком. Через два часа после нашего прибытия на дискотеку завалилась весьма колоритная компания: жених с невестой и два парня в костюмах. Парни тащили ящик с водкой. Жених подошёл к ди-джею, и тот объявил:
- Внимание! Сегодня в нашем посёлке празднуют свадьбу! Это ящик молодожёны презентовали в качестве подарка всем присутствующим.
Следующие двадцать минут над кругом, в котором отплясывали курсанты, взвивались бутылки дном вверх. Майор уже просто махнул рукой.
А через два дня Денисов уехал в училище, а потом слёг в госпиталь с воспалением лёгких. Перед этим он успел получить зарплату за всю роту, привезти её в колхоз и отдать старшине со словами:
- На! Только на руки не выдавай, а то и так пьют! А когда деньги появятся, то…
Старшина почесал затылок. Сейфа в бараке предусмотрено не было, и в тот же день зарплата была выдана на руки. Киряеву очень не хотелось гонять пьяных по расположению, и в тот же день весь личный состав со словами: «Не маленькие уже!» был распущен до утра.
Курсанты завалились в единственный в посёлке бар. К полуночи в заведении кончилась водка. К трём часам ночи кончилось вообще всё спиртное. В глотки вылилось пиво, вино, ликёры, настойки и, взявшиеся неизвестно откуда, три бутылки виски. А утром… все пошли на поле убирать капусту. Выучка!
В середине октября, решив, что бороться с урожаем уже нет смысла, командование дало приказ вернуться в училище. На следующий день личный состав был отпущен в увольнение, но только до вечера. На вечерней поверке, оказалось, что отсутствует курсант Крамолин. Киряев ходил обозлённым. Ну, подождал час для приличия, а потом доложил дежурному по училищу. Взвод был построен после отбоя.
Киряев прошёл вдоль строя:
- Кто был в увольнении вместе с Крамолиным?
Немая сцена, как в «Ревизоре». Каждый понимал: если и рассказывать, то исповедоваться во всём. В том числе, где проводил увольнение и что делал. А давать компромат в руки начальства никто не хотел. Но ещё через два часа трое курсантов рассказали, что были с Крамолиным в баре. Пили они, конечно, только кофе и соки, а Крамолин, по их словам, уехал за два часа до конца увольнения переодеваться на съёмную квартиру.
Заблудший сын приполз около трёх часов ночи в гражданской одежде. Было такое ощущение, что он собрал все лужи, которые были в городе. А утром началось разбирательство. Оказывается, пьяный квартет выполз из бара и остановил частника. В машину посадили невменяемого Крамолина. Тот вырубился под тепло печки и музыку, а очнулся без денег и куртки в другом районе города. Денисов хмуро спросил:
- Марка и номер машины, в которую вы запихнули Крамолина?
Курсанты упёрли взгляд в пол и молчали.
- Ясно! Значит, с Крамолиным всё понятно: после обеда на гауптвахту, а вам, господа, три недели без увольнений.
- За что, товарищ майор!
- Как за что! Не за пьянку в увольнении, а за то что товарища бросили!
Да, подход к нашему воспитанию менялся. Муштра сменилась вдалбливанием в головы понятий о товариществе, взаимовыручке и многом другом. Причём делалось это не только с высоких трибун, а в различных бытовых мелочах.
В этот год боевые самолёты НАТО утюжили бомбами многострадальную Югославию. И вот в один из дней курсант четвёртого курса из параллельной роты был остановлен начальником училища:
- Скажи, сынок! Как ты относишься к последним событиям в Косово?
Курсант застыл на секунду, но потом задал самый глупый вопрос из всех возможных:
- Товарищ генерал майор! А где это Косово находится?
Задавать начальству вопросы – занятие, вообще, бесперспективное, а в данном случае тем более. Я уже рассказывал, что согласно распорядка дня курсанты обязаны были просматривать вечером программу «Время». Но к четвёртому курсу этот элемент самоупразднился. Мы получили право свободного выхода в город по вечерам (на усмотрение командиров, ибо это было наше право, но не их обязанность), женатые уходили на ночь. Вообще, проблемы мирового порядка нас волновали меньше всего. И тут так влипнуть.
Целый месяц по вечерам в 21.00 мы рассаживались у телевизора и смотрели новости, а наутро командиры спрашивали у нас, что же случилось в мире.
Но в конце концов забылось и это. Нашему взводу снова выпала обязанность заступить в караул при гауптвахте. И случилось это в день помывки в бане, которую должны были посещать и лица, содержащиеся на гауптвахте. Мне в этот раз выпало быть выводным. Выводной – это военнослужащий, который сопровождает арестованных на работы и занятия и в баню в том числе.
Арестованные на несколько суток за небольшие провинности опасности не представляли. А вот те, в отношении которых велось уголовное преследование, были тёмными лошадками – мало ли что им на ум взбредёт. Но и их положено мыть. Сержант и двое выводных (один из них я) повели арестантов. Баня находилась за забором училища, и метрах в ста от помывочного здания сидели бабульки и вели торговлю: семечки, сигареты, шоколадки – ассортимент обычной торговой палатки. Единственное, что без спиртного.
В бане я пошёл осуществлять наблюдение в помывочный зал, второй выводной остался в предбаннике, а сержант принимал чистых арестантов на улице. После того как помылся последний, моя миссия в помывочном зале закончилась, и я вышел на улицу. А там картина маслом. Сержанта не было видно, а один из арестантов стоял с автоматом в руках. Моё оружие находилось у меня на плече, и я понимал, что не успею снять его и привести в заряженное состояние. Промелькнула и другая мысль: вооружённому арестованному сидеть осталось двое суток, на гауптвахте он за то, что надерзил своему командиру. При таком раскладе бежать с гауптвахты, да ещё с хищением оружия, нет смысла. Додумать я не успел: подошедший сержант забрал своё оружие, распечатал пачку сигарет и затянулся. Я начал заводиться:
- Лёх! У тебя крыша поехала? Ты чего творишь? Зачем оружие отдал? Да и кому?!
- Да ладно! Что я за сигаретами сходить не могу? И зачем бабулек оружием пугать? Не мог же я с автоматом далеко отойти!
- Долб…ёб!!! – Выдохнул я одними губами.
На следующий день мой сосед по комнате Лазарев уехал в командировку на соревнования по армейскому многоборью. Вернувшись, он, заливаясь от хохота, рассказал о приключении в дороге. На обратном пути водитель армейского УАЗа-буханки не рассчитал тормозной путь и разбил задний фонарь ВАЗу 99-ой модели. Из Жигулей вышли два парня с явным намерением разобраться с непутёвым «ездюком». Лазарев, ещё не переодевшись в военную форму, вышел по нужде, поправляя автомат, который был за ним закреплён. Стрельба тоже входит в армейское многоборье. Ребята из Лады молча сели и уехали. А какая реакция должна была быть в девяностые годы на здорового парня в спортивном костюме с автоматом на плече?
А во время зимней сессии Лазарев сдал один из экзаменов, благодаря хорошей спортивной подготовке. Дело в том, что многие спортсмены сдавали сессию «по звонку». Преподавателю звонили из управления училища и намекали, что данный курсант очень ценен. Поэтому отдельные пробелы в знаниях ему можно простить. Седой преподаватель в звании полковника тройку ставил без проблем. Но Лазарев захотел «хорошо». Полковник удивлённо посмотрел на спортсмена.
- Четыре!? Ну и запросы у тебя, сынок! Ну ладно, действуй!
После этих слов зачётная книжка Лазарева полетела с четвёртого этажа в окно.
- Ну чего застыл? – Преподаватель смотрел на Лазарева. – Неси!
Курсант выскочил из кабинета и вскоре вернулся с документом.
- И правда, спортсмен! – Удовлетворённо хмыкнул полковник, глядя на секундную стрелку часов. – Иди, четыре!
А весной Ромке Кобреву прислали с Кубани посылку. Там были копчённое мясо, фрукты, сало и рыба. Разложив всё это на столе в комнате, мы поняли: чего-то не хватает! И за этим самым чем-то пошли я и Олег Кулаков. Возвращались мы уже около 23,00 и в темноте наткнулись на командира батальона. Вечерами ещё было холодно, поэтому мы были одеты в бушлаты. А любой военный знает, что в бушлате можно незаметно пронести, как минимум две бутылки. Попади мы в такую ситуацию на первом курсе, то, наверняка, начали бы прятаться или постарались пройти другим путём, чем несомненно бы привлекли ненужное внимание. Но в тот раз мы бодро прошагали мимо полковника, приложив руку к головному убору. И у начальника даже мысли не возникло о нашем незаконном нахождении на улице после отбоя. Подумал, наверное, что мы находимся в наряде.
На девятое мая после всех формальностей нас распустили в увольнение. Я и ещё два товарища пошли на речную пристань, откуда каждый час отходил речной трамвайчик. Кроме нас, на трамвайчике оказались ещё около десяти человек с роты. В середине экскурсии мы вспомнили фильм «Титаник» и, подогретые алкоголем, начали раздавать пассажирам спасательные круги. Команде трамвая из трёх человек успокоить нас никак не удавалось. Поэтому никто не удивился, когда, подходя к берегу, рассмотрели на пристани несколько милицейских машин. А дальше был кросс по кустам.
Начальник училища здоровался со всеми ротами, которые проходили мимо него. Всем он говорил: «Здравствуйте, товарищи!», а пятый курс он называл «орлами». На следующий день после церемонии выпуска наша рота проходя мимо генерала услышала: «Здорово, орлы!» Формально, мы ещё не были пятым курсом, но уже стали самыми старшими в училище.
Ноги на стол, господа офицеры!
Да, именно так! По большому счёту учёба уже закончилась. Пятый курс в колхозы уже не ездил. И осенью началась ремонтная практика. Батальон развернул палатки, в которых размещался полевой завод по ремонту вооружения. По ночам мы охраняли его, сидя вокруг костра, и вскоре майор Денисов заметил:
- Парни! Вы хоть пустые бутылки подальше от палаток выкидывайте!
Правда, без ЧП не обошлось. Два пятикурсника («пятака»), узнав, что именно в эту ночь первый курс училища впервые заступает в караул, решили подшутить. Взяли лазерную указку и в темноте навели луч на часового. Заинструктированный по горло «минус», решил, что на него навели прицел, снял автомат и начал выпускать очередь за очередью. Благо не попал! Но досталось потом всем, а начальнику училища пришлось договариваться с милицией не поднимать шум. Патрульные наряды РОВД всю ночь колесили по району в поисках стрелка.
Тут надо сделать оговорку. На левом рукаве кителя и шинели мы носили нашивки с обозначением курса обучения. Нашивка представляла собой прямую жёлтую полосу, - количество полос соответствовало году обучения. Итак первый курс – одна полоса (минус), второй курс – две полосы (равно). И дальше по аналогии: третий курс – всё равно ( ну мы так назвали), четвёртый – квадрат ( длина нашивки становилась равной её ширине), пятый курс – пешеходная дорожка.
Относиться к нам стали сосвсем по другому. Так в воскресенье после увольнения проводилась вечерняя поверка.
- Новицын!
- Товарищ капитан! Он приболел, лежит в кровати.
- Знаю я ваши болезни! – Недоверчиво протянул Киряев и зашёл в комнату к Новицыну. На кровати, источая алкогольное амбре, спал курсант в гражданской одежде. Киряев успокоился: человек был на месте и живой – а это самое главное. А днём мы отрабатывали ремонтную практику. Конечно, реальную технику не восстанавливали, но нас водили по рабочим местам, показывали назначение приборов и инструментов, а самое главное правила заполнения документации на ремонт техники. Ведь «инженер не должен всё знать – он должен знать откуда прочитать».
Так постепенно дожили до зимы. А там и до последнего караула, который называли «золотым». По традиции из караульного помещения в казарму личный состав возвращался со специально сшитым флагом и песней. Перед караулом курсанты скидывались и закупали ящик водки, который относился в училищный оркестр. И перед караульным помещением нас ждали музыканты, которые уже подогрелись принесённым им ящиком. Так что в казарму мы возвращались с музыкой. Последний курсант в строю нёс метлу и заметал следы, символизируя то, что в караул мы уже не вернёмся.
Зимний отпуск на пятом курсе приходился на Новый Год, а после него мы уезжали в войска на стажировку. Группа, в которую я входил, отправилась в Москву. Часть, в которой мы стажировались, располагалась недалеко от МКАД. Проблемы начались с первого дня. По всем канонам мы, будущие офицеры должны были жить отдельно от солдат, но разместить такую толпу командование части не могло. После долгих споров стажёров поселили в отдельном кубрике казармы. На следующий день нас вывели на плац и распределили по подразделениям. Командир роты, в которую мы попали был сразу озадачен вопросом: а что же ему с нами делать? Похоже, работа по стажировке в части не проводилась. Да у командования хватало своих проблем, кроме курсантов. Ротный почесал затылок.
- Идите в автопарк!
И мы пошли в автопарк. Правда, что там делать нам так никто и не объяснил. Солдаты были заняты обслуживанием техники, поэтому мы забрались в кабину одной из машин и проспали до обеда. После обеда всё повторилось. Перед отправкой на стажировку каждый курсант выбрал тему дипломного проекта, и мой руководитель проекта озадачил меня понаблюдать, как военная техника хранится в войсках. Ведь техника, находящаяся на хранении должна обслуживаться. И вот я умный и весёлый докопался до командира роты с вопросом показать мне машину на хранении. Ротный посмотрел на меня сожалеющим взглядом и ткнул пальцем в ЗиЛ – 131, который был занесён снегом по подножку.
- Товарищ капитан! А как она обслуживается?
Ротный тяжело вздохнул и подозвал ближайшего солдата.
- Борисов! Смети снег с машины! – Потом повернулся ко мне. – Доволен, курсант?
Да, такое в дипломе отражать нельзя! В училище нас учат, как надо, а в войсках, как дело обстоит в реальности. Причём не стоит забывать, что часть была московской. А как происходит дело в отдалённых гарнизонах? Страшно даже подумать!
Мы, курсанты, имели свободный выход за территорию части. Чем незамедлительно воспользовались. За полтора месяца стажировки я побывал во многих ночных заведениях столицы. Впечатление двоякое. С одной стороны вроде и весело, но с другой… Скромной курсантской зарплаты хватало разве что на билет в клуб. Ну может ещё на пару бокалов пива. Так что приходилось только глазеть на красивую жизнь. На выходные я садился на электричку и ездил домой. Так и пролетела стажировка.
После стажировки мы сдавали государственные экзамены – «госы». Перед экзаменом нас завели в кабинет, где должно было происходить действие, и показали, как будут располагаться билеты на столе. Каждый должен был выучить свой и знать, где он лежит. Удивлены? Открою маленький секрет: преподаватели не меньше нас были заинтересованы в том, чтобы экзамены прошли успешно. Ведь в случае нашего провала им бы стали задавать ненужные вопросы: а как, простите, вы учили людей? А зачем государство тратило деньги на обучение, питание, форму и зарплату? А почему необученный курсант доучился до госов? Его ведь должны были отчислить ещё раньше, по итогам сессий. Поэтому госы сдали все.
Ну а после началась подготовка к защите диплома. Нас рассадили по классам и мы писали, а точнее переписывали дипломы. Нам разрешалось брать из учебной библиотеки дипломные работы прошлых лет по похожей тематике для «ознакомления со старыми наработками». Проще говоря, для списывания. Чего там только не было! Дипломная работа (точнее, правильно она называется пояснительной запиской) составляет от семидесяти страниц и больше. В одной из старых записок на пятидесятой странице была запись: «Двигатель сделан из пластилина, крепится на канцелярском клее. И вообще, мне по хрену, что здесь писать – всё равно эту х…ю никто не читает.» В другой работе были обнаружены десять листов с отрывком из романа «Война и мир». Они были добавлены для объёма. Дело в том, что дипломная комиссия принимает по несколько человек в день и просто физически не в состоянии прочитать всю пояснительную записку к диплому. Обычно члены комиссии ограничиваются вводной частью. Ведь им ещё надо выслушать всю ту белиберду, которую несёт курсант, и вникнуть в развешенные им чертежи. Так что авторы вышеприведённых опусов к моменту защиты нами дипломов уже служили Родине в офицерских званиях.
К защите диплома из Москвы приезжала целая делегация генералов для проверки. По училищу упорно ходила история, как один из выпускников защитил диплом быстро и безболезненно. Итак, курсант зашёл в аудиторию развесил плакаты с чертежами, объявил тему диплома и… Тут появился московский генерал. Ну всё, как положено «Встать!», «Смирно!». После чего будущий офицер повернулся к начальнику и…
- Товарищ генерал-лейтенант! Курсант Иванов ответ закончил!
Пауза! Ход был очень рискованный, но удался. Члены комиссии не стали поднимать скандал в присутствии москвича и говорить, что курсант успел только тему диплома назвать. Четыре балла без реального ответа! Учитесь, господа!
Впрочем, защита нам только предстояла, а пока курсанты переписывали на чистовую и чертили различные приборы и механизмы. Те кто уже оформил дипломную работу играли в карты. Один из проверяющих офицеров, заметив, что играют в «дурака», карты отобрал и заявил, что только преферанс считается настоящей офицерской игрой.
Но были и те, кто писал работу сам. Действительно умные и грамотные отвергали списывание и что-то выдумывали и изобретали. Я думаю, что в армию они пошли по идейным соображениям, ибо с их мозгами на гражданке можно многого добиться. Но и в армии они часто попадали не в гарнизоны, а в различные военные НИИ или на преподавательскую работу.
Я свой диплом честно слизал из трёх старых. Переписывал, конечно, другими словами, чтобы не было так явно. И настал мой день. Я стоял перед дверью аудитории и слышал, как председатель дипломной комиссии чехвостил «защитника диплома».
- Ну вы что, товарищ курсант! Вы же мне рассказали дипломную работу Громова, который выпустился год назад, так?
- Так точно, товарищ полковник!
- Эх, беда с вами! Я же этим дипломом руководил! Вы бы хоть постарее работу взяли для образца! Три балла вам хватит?
- Так точно!
- Ну идите!
Я зашёл, развесил чертежи и, представившись, огласил тему диплома и рассказал вводную часть. Я сейчас не помню какие вопросы мне задавали, и что я отвечал на них. Главное, что защитил. Ведь в военном училище защита диплома выглядит так – пять минут позора, и ты лейтенант.
А после защиты традиция требовала выполнить следующие действия. Вынуть пружину из фуражки, а головной убор ногами допинать до расположения. Возле одного из учебных корпусов был фонтан, и по традиции курсант, сдавший диплом, должен был искупаться в нём в форме. Но в этот год воду слили, и мы поливали друг друга из ведра.
Для командования наступили самые тяжёлые дни. Ведь те несколько дней от защиты диплома и до выпуска курсант уже выходит из повиновения. Ему уже ничего не сделают! И озадачить его уже нечем, ведь даже наряды по роте несли младшие курсы у нас в общежитии. И главной задачей начальства становилось доведение нас до выпуска живыми и здоровыми.
Так, после защиты дипломной работы сержант Саянов, возвращаясь из города в сильном подпитии, наткнулся на дежурного по училищу. Подполковник попытался забрать у сержанта военный билет и даже полез к нему в карман, о чём тут же пожалел, потеряв сознание. Позже дежурный утверждал, что Саянов ударил его, а сержант говорил, что просто махнул рукой. Я не исключаю последнее, так как Саянов был мастером спорта по вольной борьбе и мах рукой мог поросту не рассчитать.
Как бы то ни было, а на следующий день Саянова по приказу начальника училища поставили перед строем всего личного состава, и генерал рассказывал о обнаглевших выпускниках. Потом начальник училища повернулся к виновнику инцидента.
- Товарищ сержант! До дня выпуска на гауптвахту шагом марш!
Выпуск был назначен на двенадцатое июня. А десятого числа к начальнику гауптвахты подошло в полном составе отделение Саянова.
- Товарищ майор! Отпустите сержанта! Ну пусть человек хоть к выпуску подготовиться.
- Ребят, да я ради Бога, но пусть его хотя бы офицер заберёт для порядка.
Парни ретировались и через десять минут пришли в новой форме с лейтенантскими звёздами.
- Вам хватит офицеров, товарищ майор?
А в день перед выпуском был великий загул. Сначала из окон общежития полетела, купленная вскладчину аппаратура: телевизоры, магнитофоны, приёмники. Особым шиком считалось подключить аппарат через удлинитель, чтобы он работал в полёте. Затем следовало было зайти в казарму, где жили до переезда в общежитие, полежать там на своей старой кровати и напоить спящего там сейчас. В эти минуты казармы младших курсов пустели во избежании лишних инцидентов.
Потом толпа молодых лейтенантов выкатилась за КПП. Мы перегородили дорогу и остановили автобус. Водитель работал на маршруте не первый год, поэтому он просто открыл двери и попросил пассажиров выйти. А мы толпой раскачивали пустой автобус. Затем построились прямо на дороге и прошли с песней на радость прохожим. А завтра… А завтра начиналась новая жизнь, к которой нас готовили, но про которую мы в сущности ничего не знали.
Пять лет под буквой К
© Copyright: Вадим Шабаев, 2011
Свидетельство о публикации №211102300149
Свидетельство о публикации №211102300149
Рецензии
Перечитала снова....Здорово! Ты-большая умница, Вадик, не устану тебе об этом говорить....
Оксана Гайворонская 25.08.2012 10:44 • Заявить о нарушении
Оксана Гайворонская 25.08.2012 10:44 • Заявить о нарушении