Полковник
В голову лезли разноцветные призраки воспоминаний. Они выныривали из черного омута ночи, прыгали перед глазами и сбивали своими движениями хрупкие основы и без того неспокойного сна. Полковник ворочался с боку на бок, накрывался с головою, но видения не отпускали его.
Сомалийский мальчик, целящийся в полковника из АК-47; беременная негритянка, распластанная под гусеницами сгоревшего «Абрамса»; подбитый «Хаммер» майора Кубрика с обглоданными огнем скелетами колес; и сам Кубрик, вывалившийся из двери, искромсанный пулями, с адским оскалом сжатых зубов, белых-белых, как снег в Колорадо-спрингс.
Полковник открыл глаза и сказал сам себе:
- Да, старина, ты становишься шизофреником… Не лучше ли вмазать?
Опытный разведчик, он по-кошачьи, что называется «на бархатных лапах», пробрался на кухню и открыл бар. Прямо из горлышка жадно выпил почти полбутылки виски, запрокинув голову назад, шумно глотая, двигая дряблым, выбритым кадыком.
Холодный крепкий алкоголь обжигал горло и провалившись в желудок, нещадно растворял последние капли здоровья.
- Уффф! – удовлетворительно выдохнул полковник. – Полегчало.
Утром любимая дочь полковника, красавица и умница Мэгги, которая уже давно не бегает в школу в коротких гольфиках, а стала солидной и уважаемой дамой, позвала полковника к завтраку и строго спросила:
- Папа, ты опять пил ночью, а как же твой больной желудок?
Полковник с любовью посмотрел на дочь и улыбнулся:
- Ты же знаешь, милая, мне не удается уснуть без порции хорошей тормозной жидкости.
Мэгги с укоризной покачала головой:
- Эх, папа, папа, ешь. Бери сэндвич.
- Мне не нужна еда – я сыт радостью, которую даете мне вы. А кстати, где Билли и Джорджи? Почему они не завтракают?
Мэгги ответила, убирая кухонную утварь в шкаф:
- Джэфф повез их в школу, они встали раньше.
Полковник выпил горячего, как трассирующая пуля, кофе и отправился на террасу прочесть что-нибудь из утренней почты.
Он уселся в большое полосатое кресло и раскурил толстую кубинскую сигару. Вяло перелистывая газету, он в основном смотрел на улицу, где в безудержно-живом потоке смешивались люди и машины, велосипеды и собаки, деревья и автобусы. Улица шевелилась, гудела, блестела на солнце вымытыми боками «Бьюиков», «Фордов» и «Шевроле», сияла улыбками красавиц с рекламных плакатов и как будто кричала полковнику, что надо жить, жить и только жить, что умирать еще рано. Что очень необходимо повеселиться на выпускном вечере у внуков и обязательно еще съездить во Флориду к однополчанину.
Так он просидел до обеда.
Приехал волосатый муж Мэгги – здоровенный мужлан с лошадиной улыбкой – и пригласил полковника к столу.
Расставляя тарелки на столе, Мэгги грустно сказала:
- Папа, сейчас такая чехарда с ценами, умница-Обама, конечно, делает все возможное, но жить становится все тяжелее.
Понимая, к чему клонит крошка Мэгги, полковник вяло ковырял рис в тарелке и лишь смотрел куда-то мимо всех, мимо громко жующего Джэффа, мимо этого штатского мира. Он горестно прокомментировал слова дочери:
- Этот черный мальчик в Белом доме еще наделает много глупостей, я это предвидел, когда он подписал бумаги о выводе ребят из Ирака.
Джэфф вытер губы салфеткой и вступился за жену:
- Обама молодец, его решения демократичны, просто сейчас кризис. Весь мир стонет.
Полковник проигнорировал слова зятя, потому что невозможно вдолбить этому олуху, что в обращении к старшему по званию нужно говорить «сэр». А Мэгги мягко опустив ладонь на плечо отца, нежно сказала:
- Мы нашли хороший пансионат под Питсбургом для тебя, там очень уютно и недорого. Мы с Джэффом можем заплатить за год вперед. Поверь, так будет лучше для тебя, мы станем навещать тебя каждый уик-энд. Ты же знаешь, папа, как сильно мы тебя любим…
Полковник не дал ей договорить, он бросил вилку и решительно произнес:
- Платить за меня не нужно – у меня хорошая пенсия! Если бы не эти худые крысы из Пентагона, я мог бы получить место инструктора по минному делу, и вам бы не приходилось подметать за мной песок! Пусть и не Вест-Пойнт, но любая более или менее приличная забегаловка Министерства Обороны могла бы меня принять. Спасибо, милая, я сыт.
Он поднялся к себе в комнату и, не разуваясь, лег на кровать.
- Ну вот, старина, а ты говоришь шизофрения… Надену мундир! Обязательно парадный мундир! Пусть все видят, что я еще не совсем дряхлая черепаха!
В следующую субботу полковника привезли в райский уголок, укутанный изумрудной листвой пышных лип и дубов. Место было хорошее – двухэтажный пансионат утопал в шикарной растительности, где-то недалеко шумела Огайо, в кронах деревьев щебетали птички и по ровным асфальтовым дорожкам симпатичные девочки-медсестры катали в креслах-каталках двухсотлетних старух.
Полковник оценил стратегическое значение своего нового дома и весело ухмыльнулся:
- Спасибо, дети, мне предстоит сдохнуть в Эдеме, а я бы предпочел окопы где-нибудь на границе Кувейта с Ираком. Эй, сынок, – он хлопнул Джэффа по плечу – сбегай, узнай, есть ли тут виски и сигары?
Джэфф естественно не тронулся с места, а Мэгги хотела что-то возразить, но в этот момент к ним вышел доктор.
Он был молод и красив, строен и широк в плечах, словом, самый лучший рекрут. Сверкая бэйджем на груди, доктор улыбнулся стотысячедолларовой керамической улыбкой и протянул руку полковнику:
- Доброе утро, сэр! Меня зовут доктор Подгорный, я старший ординатор отделения для мужчин и буду наблюдать за вами. Я очень рад!
Полковник нехотя, без особой радости пожал руку и спросил:
- Вы что, русский, доктор?
Врач кинематографично расхохотался:
- Хорошая шутка, сэр! Нет, я американец, мои родители были русскими и переехали из России в Пенсильванию. А вы, я гляжу, в отличной форме! – и указал на медаль «30 лет безупречной службы».
- Еще бы… – буркнул полковник и грустно поплелся за родственниками, которых бравый доктор Подгорный увлекал все дальше и дальше по коридорам и, по всей видимости, это очень нравилось Мэгги. По пути полковник лишь успел прошипеть на ухо дочери:
- Как ты могла сдать меня русскому? Знаешь, как они долбили наших летчиков под Сайгоном?
Мэгги не ответила, она щебетала что-то этому противному Подгорному о процедурах, питании, мягких койках, а тот лишь поддакивал и все время призывал ее не беспокоиться. Джэфф лениво тащил чемодан полковника и не вникал в беседу. Внуки не поехали с ними, они остались со своими компьютерами.
Полковнику показали его небольшую светлую комнату на втором этаже с приятной мебелью, большим окном и балконом, с симпатичными шторками, которые препятствовали солнечным лучам и создавали внутри комнаты приятную, санаторную атмосферу. Словом в этой комнате было все, что необходимо шестидесятидевятилетнему ветерану для уютной смерти.
Полковник окинул скептическим взглядом обстановку, расстегнул верхние пуговицы мундира и спросил доктора:
- Послушайте, док, мне необходимы еще виски и сигары, распорядитесь, чтобы их доставили в номер.
Доктор Подгорный снова мило улыбнулся и, успокоив жестами Мэгги, ответил:
- Я бы разрешил вам, и с удовольствием выпил бы с вами, сэр, но наше заведение не отель, здесь есть правила. Мне очень жаль, но алкоголь и никотин вам противопоказаны и я буду следить за соблюдением вашего режима, сэр! – он ткнул пальцем в свою папочку и показал ее Мэгги, словно в этой папочке таились все секреты здоровья.
Но полковник упорствовал:
- Режим! Черт возьми! Режим! Черчилль двадцать лет руководил Англией бухой в драбодан, постоянно накачиваясь бренди, и это ему не мешало! Я буду писать мемуары, мне понадобятся виски и сигары! На худой конец хотя бы пиво и «Лаки Страйк».
Подгорный обнажил свои прекрасные зубы и не сдавался:
- Вы совершенно правы, сэр! Но я настаиваю на соблюдении правил! Давайте поговорим об этом позже?
Мэгги поддержала врага слегка укоризненно и игриво:
- Папа, не говори глупостей, мистер Подгорный абсолютно прав, тебе нельзя пить.
Полковник понял, что в этой атаке его подразделение потерпело разгром. Молча вытаскивая свои вещи из чемодана, он не смотрел на дочь, просто швырял на кровать сорочки и кальсоны, распаковывал обувь и планировал детали своей ответной операции.
Потом забегали медсестры, приносили-уносили какие-то бумаги, улыбчивый Подгорный незаметно испарился, Мэгги и Джэфф о чем-то говорили, решали формальности, но все это не беспокоило полковника. Он улегся на кровать со свежими простынями и смотрел в окно.
Наконец Мэгги чмокнула его в щечку, Джэфф протянул свою мохнатую лапу для рукопожатия и полковник остался один.
Он стоял у окна и наблюдал, как исчезает бордовый «Чероки» дочери, скрываясь за кустами, увозя ее, наверное, навсегда.
На глазах сурового полковника засеребрились слезы…
Первый призрак пришел к полковнику через неделю.
Это был здоровенный серб без правой руки, оторванной взрывом, с выбитым глазом и выжженными волосами на голове. Была ночь, полковник как всегда ворочался и не мог уснуть, а призрак появился неожиданно, словно стратегический бомбардировщик «Стэлс».
Он уселся в кресло напротив кровати полковника, достал уцелевшей рукой мятую пачку сигарет и закурил.
Полковник сел на кровати и протянул руку призраку:
- Дай и мне закурить, раз уж пришел…
Вдохнув горький дым, полковник закашлялся и, проклиная табак, спросил призрака:
- Ты пришел меня убивать?
- Не-ет – протяжно ответил призрак.
Его голос был глухим и скрипучим, как старая телега, он говорил по-английски со страшным акцентом.
- А зачем ты пришел? – спросил полковник.
Он не боялся призраков, не боялся смерти – слишком тяжелой и страшной была жизнь, чтобы испугаться сейчас, лежа в мягкой постели, посреди тихого рая пансионата, в котором чувствуешь себя фиалкой, посаженной в клумбу.
Призрак раздавил окурок о стену и сказал:
- Я пришел посмотреть на тебя.
Полковник выплюнул свой окурок и со злобой произнес:
- Ты думаешь, что я старая и ядовитая блевотина? Думаешь, я подыхаю от своей язвы и прошу господа бога отпустить мне грехи? – он расхохотался как Фауст и откинулся на подушку. Сжав зубы, прорычал:
- Я вас не боюсь! Не боюсь!
Призрак ухмыльнулся:
- Боишься, еще как боишься.
Когда-то призрак был довольно красивым и сильным мужчиной, война искалечила его внешность, но даже облик смерти, отпечатанный на его опаленном лице, не казался ужасным. Корявая кость правой руки, торчавшая из плеча с розовыми лохмотьями мяса, обгорелая военная одежда и почти лысая обожженная голова могли испугать любого, кроме полковника.
Полковник сидел насупившись на кровати и смотрел на своего ночного гостя. Он знал, что когда-нибудь они начнут приходить к нему, эти призраки, мертвецы из прошлого, жертвы многих военных операций, в которых участвовал полковник. Он давно их ждал, и вот это произошло. И произошло как-то совсем обычно, без мистики и каких-то непонятных ритуалов. Просто пришел убитый серб и дал ему закурить.
Полковник встал с кровати и налил себе воды, выпил.
Призрак внимательно наблюдал.
- Что ты смотришь, образина? – рявкнул полковник.
Призрак снова достал сигарету и ответил:
- Ты убил всю мою семью… Ты и твои албанские друзья, которых ты научил ставить мины против мирных жителей.
Полковник пытался вспомнить 1999 год и ту войну. Не получалось.
- Да черта ли тут вспомнишь? – вскричал он – ты же военный человек и знаешь, что такое приказ и присяга?
Призрак тихо ответил:
- Я знаю, что такое приказ, я защищал свой дом. А у тебя не было дома в моей деревне, тебе нечего было защищать, но ты убил всех, и даже не задумался…
Полковник снова сел на кровать, пытаясь рассуждать логически, проговорил:
- Ты не смеешь меня осуждать, потому что все это в прошлом, все это было в далеком прошлом, и я выполнял приказ! Я солдат, черт побери!
Серб покачал головой:
- Ты слаб… и скоро умрешь… Я приведу к тебе своих дочерей, чтобы ты посмотрел им в глаза. Марте было шесть лет, а Цветане четыре с половиной, но ты их убил… Я приду, я не прощаюсь…
Призрак исчез в дымке ночи.
Полковник начал ругаться, проклятия извергались из его глотки как лава из кратера вулкана. На крики прибежала дежурная сестра, она сделала ему укол и полковник уснул до утра.
Весь день у полковника было прескверное настроение, он огрызался на любые просьбы врачей, пинал стулья в комнате и отказывался съедать диетический обед, прописанный ему заботливым доктором Подгорным.
Ложась спать, полковник выпросил у дежурной сестры слоновью порцию снотворного и уснул крепко-крепко, как во времена учебы в военной академии, когда на сон отводили ровно восемь часов, внутренние органы работали как двигатель ракеты, желудок переваривал пластмассу, ноги были крепкими, а нервы стальными.
Вскоре призрак явился вновь и привел с собой двух маленьких девочек.
Старшая была в жалком грязном и оборванном платьице, со следами множественных осколочных ранений на теле и голове, вторая, помладше, была вообще без одежды, ее хрупкое тельце все обуглилось и пузырилось страшными язвами ожогов.
Они стояли у кровати полковника и смотрели на него дикими неживыми глазами.
- Что ты устроил здесь демонстрацию? – прорычал полковник на серба.
Старшая девочка что-то залепетала по-сербски, отец перевел:
- Она говорит, что им страшно так жить. Они не могут играть, спать, есть, их окружает только черный и страшный мир смерти, в котором они обречены жить вечно, по твоей вине.
Полковник заскрипел зубами от злости и выкрикнул:
- Убери их! Я не верю, что она это сказала!
Серб ответил:
- Она сказала тебе то, что ты услышал…
Полковник взбесился:
- Убери их! Иначе я раздавлю твою тупую башку!
Серб указал девочкам отойти и печально произнес:
- Цветана спала дома и задохнулась от дыма, потом сгорела, она умерла легко… А Марта пыталась спрятаться от снарядов, но ей не повезло… Посмотри на них, офицер… Твоя сила не властна над нами, ты уже ничего нам не сделаешь…
Полковник повалился на кровать и накрыл голову подушкой, из-под нее слышались лишь глухие звуки ругательств и злобы:
- Пошли вон! Вас не-ет!!! Я знаю, что вас нет!!!
Когда он вылез из-под подушки, призраки исчезли, но перед глазами все равно стоял мираж мертвого детского лица и черные губы шевелились, что-то говоря ему.
С полковником что-то случилось.
Целую неделю к нему приходили призраки, мучая его, он жаловался врачам и доктор Подгорный обещал поселить в комнату полицейского и священника, если полковник боится призраков, за что был откровенно послан к чертовой матери.
Естественно, дети к нему не приезжали, и Мэгги каждый раз по телефону придумывала какую-нибудь правдоподобную причину.
Очередная тягучая ночь.
На небе горели яркие звезды, ночь завершалась, но до рассвета было еще пара часов.
Полковник больше не уснет, это понятно даже противотанковому ежу.
Он сидел перед окном и смотрел на небо. Жизнь без табака и алкоголя тяжко давалась ему, к тому же непрошеные ночные гости не прибавляли хорошего настроения.
Голова бурлила от всевозможных мыслей, но в четкую логическую формулу кристаллизовалась лишь единственная – до приезда в этот райский уголок призраки ему просто снились, но не позволяли себе приходить и издеваться над ним.
Решение пришло молниеносно, у него, боевого командира, не может быть иначе.
Полковник наспех собрал свои вещи, вышел на балкон, оценил расстояние до земли. Связав две простыни в достаточно прочный канат, он укрепил его на решетке балкона и скинул вниз чемодан. Затем начал спускаться сам. Спина и руки, конечно, были не так крепки, как в молодости, но все же удалось спуститься без травм.
Полковник легко перешагнул через небольшой декоративный заборчик ограждения и направился через рощу. Правильное направление подсказывала интуиция, и через некоторое время он вышел на дорогу, по которой его привезли в санаторий.
Ехать домой было бессмысленно – решил полковник, – приходилось вспоминать знакомых, живущих рядом, которых, откровенно говоря, было не очень большое количество. Само собой, что никто не выкинет его на улицу, но совершенно надежных людей в этой части страны не было.
Можно было поселиться в мотеле и жить там хоть до Третьей мировой войны – денег хватило бы надолго, – но провести остаток жизни под чужим именем полковнику не хотелось. К тому же он не мог представить себе жизни, в которой не может ласково потрепать за уши внуков перед школой.
И все же полковник решил ехать домой, он все объяснит Мэгги и она естественно его поймет, на худой конец можно было снять угол рядом с ними.
- Как ты думаешь, старина, – сказал полковник самому себе – сколько миль до шоссе?
Он шел, тяжко перекладывая чемодан из руки в руку, этот марш-бросок давался с трудом, но движение позволяло избавиться от осознания постыдного, недостойного бегства.
Примерно спустя час над горизонтом стало подниматься солнце, и впереди показалась серая струна трассы. Идти становилось все тяжелей, но жужжащие впереди автомобили внушали надежду.
Вдруг сзади послышался рев мотора и из-за поворота показался фургон медицинской помощи.
Это мчались за ним, он обнаружен и сил для маневра больше не оставалось.
Машина резко затормозила рядом с полковником и оттуда вышли два рослых санитара-негра, один из них улыбался, второй сладко зевал.
- Ну, что, старик, – радостно сказал зевающий, – решил половить рыбку в Огайо? Или хотел дотопать до самой Филадельфии?
Полковник сел на чемодан и приложил ладонь к сердцу – оно тревожно стучало и требовало покоя.
- Поедемте, сэр, – сказал второй санитар, – там все переполошились из-за вас. Утром приедет доктор Подгорный, разбирайтесь с ним сами, нечего гонять нас в пять утра.
- Пусть он идет к такой-то матери ваш доктор! – огрызнулся полковник и затолкал свой чемодан в машину. – Скажите только, кто меня сдал, и я вырву ему глаза! Или вы окружили мою комнату датчиками?
Вежливый санитар грустно наблюдал за желчными излияниями полковника и горько ответил:
- Не вы один не спите по ночам, сэр… А вырвать глаза вы можете кому угодно, но только завтра – у нас как раз кончится смена.
Полковник усаживался на сиденье и свирепо бормотал:
- Я бы выгрыз вашему Подгорному кадык и сплясал бы на его могиле так, как не спляшет ни один местный фанат, выиграй «Пингвины» Кубок Стэнли.
Радостный санитар, садясь за руль, весело подмигнул полковнику и сказал своему напарнику:
- А я гляжу, наш генерал еще крут! Ты, брат, не поворачивайся к нему спиной! – он нажал на газ и машина, резко вывернув, плавно побежала по дороге в пансионат.
Подгорный позорно наябедничал Мэгги и полковнику пришлось дать родной дочери честное слово офицера, что подобных эксцессов больше не повторится. Он порадовался ее голосу в телефонной трубке. А мысленно полковник пообещал Подгорному устроить в его богадельне праздник зачисления в морские пехотинцы, как в 301 полку.
Вновь потянулись унылые пунктиры дней…
Полковник ничего не делал и все время, свободное от процедур и утомительного общения с назойливыми докторами, проводил на кровати.
Ночами он крепко храпел, накачанный транквилизаторами и снотворным, а днем сгорал от тоски по Билли и Джорджи.
Вдруг в одну из ночей, несмотря на оглушительную дозу снотворного, полковник проснулся. Он сел на кровать, пытаясь прислушаться к собственным ощущениям – какая-то неведомая тревога колотила его внутренности. Голова шумела и пульсировала, кровь шуршала в ушах, словно высохшие кленовые листья, а сердце давило щемящей болью на ребра. Желудок пожирала тупая колика и хотелось вывернуться наружу от этого страшного, невыносимого ощущения.
Полковник покрылся испариной и начал ощущать недостаток кислорода. Он потянулся к столику, на котором находились письменные принадлежности для запланированных, но не начатых мемуаров, и бутылка минералки, но, перенеся вес тела, неожиданно свалился с кровати.
Встать с первого раза не получилось – накатила душащая боль и в глазах помутнело от прилива крови, к горлу подступила тошнота. Полковник перевалился на спину и пытался отдышаться.
В кресле сидел серб и ухмылялся, наблюдая за мучениями полковника.
Полковник захрипел и в надежде на спасение протянул руку:
- Не смейся… ты же человек… помоги мне…
Серб ответил, не меняя позы:
- Я не могу помочь, я мертвец…
Обессилев, полковник рухнул на спину и стал издавать звуки, напоминающие работу кузнечных мехов, – его легкие буквально разрывались от нехватки воздуха и организм старался выхватить из атмосферы спасительные литры.
Так продолжалось минут семь.
У полковника явно поднялась температура – он ощущал сильный жар, его колотило и корежило, но не было сил даже захрипеть, чтобы позвать дежурную сестру.
Серб мрачно наблюдал за агонией своего врага.
Вдруг неожиданно полковник почувствовал облегчение – в голове прояснилось, руки перестали дрожать, и ледяной пол теперь не казался таким жестким. У полковника даже хватило сил перевернуться на бок и приподняться на одном локте.
Он посмотрел на серба, сидящего в неизменной позе, и ухватился рукой за подголовник кровати.
Невероятным усилием полковник встал на колени и перебросил свое изможденное тело на кровать. Устроившись на спине, он тускло посмотрел на свою жертву.
- Ты радуешься? – глухо проговорил полковник.
Серб направил взгляд единственного глаза из мрака обгоревшего лица на полковника и медленно покачал головой, не произнеся ни слова.
- Ты благородный… я знаю… – скрипел умирающим голосом полковник. – Вы все европейцы благородные…
Сербский солдат смотрел на него с сожалением и презрительной флегмой. Полковника снова скрутило и болезненные судороги не отпускали его до самого утра.
Когда в комнату вошла дежурная сестра и обнаружила скорченного, похолодевшего полковника, серб растаял в утренней дымке.
На похоронах были только ближайшие родственники.
Билли и Джорджи бегали вокруг больших кладбищенских лип и играли в Спайдер-Мена, – они уже осознали, что произошло с дедушкой, но не могли заставить себя долго плакать и грустить. Смерть была для них далекой и непонятной…
Над кладбищем распласталось синее небо, такое же, как во Вьетнаме, – глубокое, непостижимое, призрачное, – и откуда-то сверху монотонно и гулко звучала бодрая военная песня…
Napalm Sticks to Kids*
We shoot the sick, the young, the lame,
We do our best to maim,
Because the kills all count the same,
Napalm sticks to kids.
Chorus: Napalm sticks to kids,
Napalm sticks to kids.
Flying low across the trees,
Pilots doing what they please,
Dropping frags on refugees,
Napalm sticks to kids.
Goods in the open, making hay,
But I can hear the gunships say,
"There'll be no Chieu Hoi today,"
Napalm sticks to kids.
See those farmers over there,
Watch me get them with a pair,
Blood and guts just everywhere,
Napalm sticks to kids.
I've only seen it happen twice,
But both times it was mighty nice,
Shooting peasants planting rice,
Napalm sticks to kids.
Napalm, son, is lots of fun,
Dropped in a bomb or shot from a gun,
It gets the gooks when on the run,
Napalm sticks to kids.
Drop some napalm on a farm,
It won't do them any harm,
Just burn off their legs and arms,
Napalm sticks to kids.
CIA with guns for hire,
Montagnards around a fire,
Napalm makes the fire go higher,
Napalm sticks to kids.
I've been told it's not so neat,
To catch gooks burning in the street,
But burning flesh, it smells to sweet,
Napalm sticks to kids.
Children sucking on a mother's tit,
Wounded gooks down in a pit,
Dow Chemical doesn't give a shit,
Napalm sticks to kids.
Bombardiers don't care a bit,
Just as long as the pieces fit,
When you stuff the bodies in a pit,
Napalm sticks to kids.
Eighteen kids in a No Fire Zone,
Rooks under arms and going home,
Last in line goes home alone,
Napalm sticks to kids.
Chuck in a sampan, sitting in the stern,
They don't think their boats will burn,
Those damn gooks will never learn,
Napalm sticks to kids.
Cobras flying in the sun,
Killing gooks is lots of fun,
Get one pregnant and it's two for one,
Napalm sticks to kids.
Shoot civilians where they sit,
Take some pictures as you split,
All your life you'll remember it,
Napalm sticks to kids.
NVA are all hard core,
Flechettes never are a bore,
Throw those PSYOPS out the door,
Napalm sticks to kids.
Gather kids as you fly over town,
By throwing candy on the ground,
Then grease 'em when they gather 'round,
Napalm sticks to kids.
Январь-Май 2009 г.
Комментарии и пояснения.
* Напалм прилипает к детям.
Мы убиваем больных, молодых, хромых
Мы прикладываем все усилия, чтобы калечить,
Все убийства считаются одинаково.
Напалм прилипает к детям
Припев:
Напалм прилипает к детям
Напалм прилипает к детям
(повторяется после каждого куплета)
Пролетая низко над деревьями
Пилоты делают, что им нравится,
Сбрасывают осколочные бомбы на беженцев
Напалм прилипает к детям
Снаряды уже в воздухе на пути
Но я слышу – канонерки поют
"сегодня не будет Чю Хой(1) "
Напалм прилипает к детям
Видишь там несколько фермеров
Смотри как я достану их парой выстрелов
Кровь и кишки просто повсюду
Напалм прилипает к детям
Я видел это только дважды
Но оба раза это было очень здорово
Убивать крестьян сажающих рис
Напалм прилипает к детям
Напалм, сынок, это классно
В бомбе или снаряде
Он достает "гуков"(2) на бегу
Напалм прилипает к детям
Сбрось немного напалма на ферму
Это им сильно не повредит
Просто сожжет им руки и ноги
Напалм прилипает к детям
ЦРУ с наемными стрелками,
Монтанарды(3) сидят вокруг костра
Напалм сделает костер поярче
Напалм прилипает к детям
Мне говорили, что это не очень опрятно
Поджигать гуков прямо на улице,
Но горящая плоть пахнет так сладко.
Напалм прилипает к детям
Младенцы, сосущие грудь матерям,
Раненые гуки в канаве
"Доу Кемикал"(4) это все похер.
Напалм прилипает к детям.
Бомбардирам все равно,
Главное, чтобы куски влезали,
Когда ты сбрасываешь тела в канаву
Напалм прилипает к детям.
Восемнадцать детей в зоне перемирия
С оружием и уходят домой
Последний пойдет без пары.
Напалм прилипает к детям
Вьетнамец на лодке сидит на корме
Он думает, что его лодка не сгорит,
Эти вьетнамцы никогда не научатся.
Напалм прилипает к детям.
Кобры летают под солнце,
Убивать гуков это так здорово
Убей беременную это "два за один"
Напалм прилипает к детям.
Северные Вьетнамцы все такие крутые,
Что шрапнелью (5) по ним – это никогда не скучно,
Выкинь врача-психиатора за дверь.
Напалм прилипает к детям.
Собери детей со всего города
Разбрасывая конфеты по земле
После смажь их как следует
Напалм прилипает к детям
(1) Чю-Хой - так называлась пропагандистская компания Южного Вьетнама поощряющая перебежчиков из Северного Вьетнама
(2) Гуки - вьетнамцы
(3) Это племя из центрального Вьетнама
(4) Фирма выпускавшая тогда напалм. Она существует и сейчас.
(5) В оригинале "Flechettes" - мелкая шрапнель иногда смазанная веществом предотвращающим кровь от сворачивания.
Написана эта песня или скорее cadence, то есть речевка, была группой солдат и летчиков, приписанных к 1-ой Воздушной Кавалерии во Вьетнаме. Впервые ее текст опубликовал сержант Майк Эллиот по возвращении из Вьетнама.
Использована информация с сайта http://talks.guns.ru/
Свидетельство о публикации №211102300376