Маща маленькая

1стр.



1
Вот она какая – совсем взрослая уже, его сестрёнка! Ещё год, два – и невеста! Он себе плохо представлял, как кто-то другой может войти в её жизнь, будет иметь на неё права, и она будет любить того, другого, больше, чем его, своего старшего брата, который стал для неё в последние годы всем: и отцом, и матерью, и подружкой. Так уж случилось.
Когда она родилась, в их доме стало две Маши: Маша большая – мама Серёжи и этой крохотной девочки, и Маша маленькая. И обе Маши были очень слабы. Ухаживать за ними приходила Наталья Фёдоровна, бабушка. Бабушка деловито двигалась по квартире, строго сдвинув брови. Улыбка навсегда покинула её лицо. Сережа слышал, как бабушка выговаривала отцу: «Эта девочка унесла последние силы Маши». Сережа смотрел на свою сестричку, на её крохотные пальчики, кривящийся ротик, который, казалось Сереже, хотел возразить, и не верил бабушке. Как эта беспомощная девочка могла унести последние силы Маши большой?! Бабушка никогда не называла сестрёнку по имени: девочку пора кормить, или девочку нужно купать.
Маше маленькой едва исполнился год, когда не стало Маши большой. В тот памятный день Сережа, вернувшись из школы, сразу почувствовал напряжённую тишину в доме. Последние две недели тишина стала привычной: мама в больнице, Машу взяла бабушка к себе. Но это была какая-то другая, тягостная тишина. У него тоскливо заныло сердце. Бросив портфель, он распахнул дверь в спальню. В спальне, сжав голову руками, глядя в одну точку, сидел отец.
- Папа! Папа! – закричал Серёжа, предчувствуя что-то страшное. – Что?! Что?! Папа! – кричал Серёжа. Отец обнял сына и страшные, долго сдерживаемые рыдания отца потрясли Серёжу. Серёжа заплакал, понимая, что случилось непоправимое.
Так Серёжа стал взрослым. Наталья Федоровна перебралась к ним жить. Отец допоздна пропадал на работе. Иногда заглядывал в комнату сына, ерошил его вихрастую голову, спрашивал:   «Ну, как, брат? Всё нормально? Учёба?»  Теперь отец часто обращался к нему так.  Они с отцом становились как бы товарищами по несчастью. А Машу маленькую отец почти  не видел.
«Может быть, ему тяжело было видеть её? Может быть, он тоже, как и бабушка, считает, что виновата во всём  его сестрёнка? –  думал Сережа. «Бедная, бедная! Никто тебя не любит. Хочешь, я тебя буду любить? Хочешь?» – спрашивал Сережа. И Машенька улыбалась ему.
У Серёжи появились новые обязанности, из-за чего ему приходилось от многого отказываться – от всего того, что так свойственно мальчишкам его возраста.
Сережа взрослел, Маша подрастала, а бабушка всё чаще вздыхала и говорила: «Вот уйду я, на кого же она останется?!». Это бабушка говорила про Машу маленькую. «Ах, Маша, Маша! Что же ты наделала?! Ни себя не пожалела, ни нас». Это бабушка говорила про Машу большую. Вообще, бабушка часто разговаривала с дочерью, которая так рано покинула этот свет, осиротив двоих детей, свою безутешную мать, обездолив мужа. «Я и  живу-то на свете, так как детям нужна, а то бы сразу за тобой последовала», – говорила Наталья Федоровна. Маша большая будто продолжала существовать в этом доме. На стенах, на столе в кабинете отца – всюду  её портреты. В вазах –
её любимые цветы, в шкафу – её платья. Прошло уже 5 лет, как не стало Маши большой, а в доме царил всё тот же торжественный покой. Когда Маша маленькая нарушала строгую тишину дома весёлым смехом, бабушка взглядывала на неё, и этого было достаточно, чтобы Маша замолкала. Конечно же, у Маши было всё необходимое. За этим бабушка неукоснительно следила. Но!… Сережа вспоминал то время, когда они жили втроём – мама, папа и он, Серёжа…. Это, казалось, где-то далеко было, в другой жизни. Вспоминал их частые вылазки на природу, их походы по магазинам. С какой любовью родители подбирали ему одежду, игрушки! А как весело было сидеть на папиных плечах! С его сестрёнкой было всё иначе. Да, все они теперь жили другой жизнью. Впрочем, иногда отец, как бы спохватившись, приносил кучу всякой всячины для Маши. Здесь были разные игрушки, фрукты, коробки конфет в таком количестве, что можно было, набросившись на эти сладости непременно стать «золотушным ребёнком», как говорила бабушка. А в платья, купленные папой,

2 стр.

приходилось одевать иногда и соседских детей. Но Маша испуганно смотрела своими огромными глазами на все эти дары и пряталась за Серёжу. И отец, видимо не находя в своей душе ничего, кроме досады уходил к себе в кабинет.
Однажды, открыв дверь своим ключом, Сергей услышал приглушённые голоса. «Отец дома!» – обрадовался Сергей. В последнее время это случалось не так часто. Он хотел войти в кабинет отца, откуда доносился разговор, но жёстко прозвучавший голос бабушки заставил его остановиться и прислушаться.
- Марусю я тебе не отдам. Извини, Егор Петрович, но какой ты отец! Да и зачем она вам? Только помеха. А разбивать брата и сестру никак нельзя. Сергей для Маруси и мать, и отец.
- Да поймите! Ведь Серёже нужно устраивать свою жизнь, нужно готовиться к поступлению в институт, а не быть нянькой при Марусе.
- Я тебя понимаю, Егор. Ты считаешь, что так будет правильно. Но с Марусей так нельзя. Она и без того растёт дикаркой. Вот помру, тогда как хотите. Я думаю, и Сергей так бы сказал.
… Я тебя не виню. Ты мужчина молодой. Нельзя в скорби да печали всю жизнь жить. Это должно было когда-нибудь случиться. И ещё вот что: ты поговори с Сергеем. Нехорошо, чтобы он узнал это от других людей.
- Спасибо вам, Наталья Федоровна за всё, что вы делаете. И за понимание спасибо.
- Благодарить меня не за что. А я тебя вот о чём хочу попросить: сюда, в этот дом, её не приводи. Мне тяжело будет.
Сережа, устыдившись своего невольного подслушивания, нарочито громко стукнул дверью.
- Серёжа! Здравствуй, сын, – распахнул дверь отец.
Отец говорил привычные слова, живо интересовался его учёбой, друзьями, расспрашивал об учителях. Но теперь Сергей слышал в вопросах отца неловкость и даже фальшь. Это было несправедливо, но что делать?! Так бывает. И бабушка, и Сергей, и даже отец – все чувствовали эту неловкость. И все как будто были  виноваты в чём-то. И потому, когда отец отказался от обеда, сославшись на срочные дела, никто настаивать не стал.
Обедали молча. Убирая, бабушка громко стучала посудой, что выражало её крайнее раздражение.
- Слышал? Слышал, слышал…
- Я ничего не понял. Он что – собирается  жить отдельно от нас?
- Ну что ты, Сергей, – смягчилась бабушка, –  ты так не думай. Самое главное, что есть у Егора, отца твоего – это ты, Маруся и память о вашей маме. А женщины – что ж! Это нормально. Ты не осуждай его.
- Я не осуждаю. Откуда ты взяла?!
- Вот и не злись!
Но как бы они не убеждали друг друга в том, что всё так должно быть, чувство брошенности не покидало их.
Отец позвонил на следующий день. Он заметно волновался.
– Как ты завтра после уроков – никуда не спешишь? Я хочу тебя познакомить с одним человеком. Приходи в кафе… то, что рядом со школой часа в два. Сможешь?
Горячая волна подступила к горлу, когда Сергей услышал голос отца. Сергею так захотелось сказать отцу что-нибудь доброе, но он не находил слов.
  -   Я приду, папа, я обязательно приду.
Когда Сергей пришёл в кафе, отца ещё не было. Он сел у окна так, чтобы хорошо просматривалась дверь. Жёлтый лист заглянул в окно, да так и остался висеть на мокром от дождя стекле. Сергей почувствовал на себе взгляд. Вошедшая молодая и, как успел заметить Сергей, очень красивая женщина оглядывала зал, выбирая себе место. Красавица сняла плащ-дождевик, тряхнула

3 стр.

копной рассыпавшихся каштановых волос и, лёгкой походкой пройдя по залу, села за столик напротив.
  Оба они: и Сергей, и эта женщина украдкой разглядывали друг друга. Вот она позвонила кому-то, подняла глаза и, встретившись взглядом с Сергеем, уже откровенно улыбнулась ему. И в эту минуту Сергей почувствовал на своём плече руку отца. Женщина подошла, протянула руку Сергею: «Елена, – назвалась она, – а я вас почти таким и представляла. Знаете, Сережа, вы очень, очень похожи на отца. Да, да… вы просто как два брата. Это удивительно, Егор, что у тебя такой взрослый сын».  Голос у неё был глубокий, грудной. Его хотелось слушать. Елена живо расспрашивала Сергея о планах на будущее и казалась очень заинтересованной. Странно, но Сергею было легко и спокойно. Ни скованности, ни, тем более, неприязни он не чувствовал.

- Ну что? Какова? – начала допрос бабушка, когда Сережа вернулся, –  Вижу, вижу. Красота писаная.
- Ты, бабушка, что – на картах гадала?
- Гадала, гадала. Да только будет ли Егор с ней  счастливым?! И хорошо, что я Марусю не отдала. Зачем ей чужой ребёнок? Да и Егор-то не сумел стать для Марии близким человеком.
- Мама всё равно лучше была.
В тот вечер Сергей долго не мог заснуть. Думал об отце и Елене. Вспоминал её яркую красоту, её голос, поворот головы. Её манеру встряхивать волосами, отчего они начинали переливаться, будто покрытые перламутром. А как она смотрела на Сергея! Конечно, она в нём узнавала черты отца. Но не только!.. В её взгляде было ещё что-то. Она будто спрашивала: «Ну, как я – хороша?»  И сама же отвечала: «Ещё бы! Вот то-то же!» И ещё о многом думал Сергей. О том, как могла бы сложиться их жизнь, если бы мама была жива, и о себе, конечно, и о Марусе.
Теперь в их доме жила женщина, которая помогала по хозяйству. Бабушка уже не сопротивлялась этому. В последнее время она часто болела, а тут и вовсе засобиралась «в дорогу». «Пора мне. Даст Бог, и с Машенькой встречусь». Она очень изменилась. Их неверующая бабушка стала посещать церковь по большим религиозным праздникам. Иногда молилась, но, не зная молитв, обращалась к Богу на обычном светском языке. А просила она неизменно об одном: не оставить сирот, не наказывать их за грехи родительские.  Сергей, уже видевший смерть, воспринимавший смерть, как катастрофу для самого человека, горе для близких ему людей, теперь видел, как можно к собственному уходу относиться совершенно по другому и не переставал удивляться этому: бабушка собирала вещи, в которые её должны будут обрядить, отдавала распоряжения.
Умерла бабушка тихо. Накануне сходила на могилу к дочери, попрощалась с внуками, а утром в своей кровати нашли её тело бездыханным.
Егор всё чаще, приходя к детям, оставался ночевать. Иногда приходила красивая Елена, но никогда Елена не оставалась до утра в доме, в котором жили дети Егора, который был и его домом. Видимо, ни у кого из них – ни у Елены, ни у Егора не было такого желания. Их отношения были вне этого дома. А, может быть, у них что-то не складывалось? Иногда Сергей видел отца озабоченным и даже хмурым. Теперь они часто сидели втроём и рассматривали старый альбом. Там были Маша (большая)  и Егор – молодые, красивые, счастливые! Их сын, Сережа – от ползункового возраста до школьника. Сережиных фотографий было много, а вот Маши маленькой… Только те, которые были сделаны в школе. Подрастая, Маруся становилась очень похожа на свою мать. Такие же огромные глаза, цвет которых трудно было уловить. Иногда они были голубыми, иногда серыми или цвета стали, а иногда зелёными. Впервые увидев Марусю, Елена всплеснула руками: «Ах, какая красивая девочка!». «Было в кого», – тут же отреагировал Сергей, зная, что Елену это может задеть. Вообще, у них уже сложился такой тип общения: Сергей часто слегка «покусывал» Елену, и она в долгу не оставалась.



4 стр.

2
А жизнь ставила свои задачи, и нужно было их решать. У Сергея уже позади институт, а Маруся закончила школу. Крутится перед зеркалом, примеряет платье для выпускного бала. В выборе платья, причёски помогла Елена. Тут она оказалась неоценимым помощником. Как жаль, что отец сейчас не видит Марусю. Важная командировка не позволила отцу быть на школьном балу, куда пригласили и родителей. А Сергей пойдёт вместе с товарищем. Тот увидел Марусю, влюбился и нашёл-таки способ пройти на вечер: купил  корзину цветов, принёс в дирекцию школы и обеспечил себе приглашение.
- Ты, Димка, не рассчитывай, что тебе что-нибудь обломится – Маруся ещё совсем девчонка. Да  я тебе и не позволю. Ей учиться нужно.
- Ой, ли?! Семнадцать лет твоей Марусе, а ты за неё решаешь?
- Я же знаю тебя. Вскружишь голову, уедешь… в общем, знай – Машку я тебе в обиду не дам.
- Я её обижать не собираюсь. Я сам её никому в обиду не дам. Знаешь, Серега, увидел её – и всё! Понял – моя!  Сколько угодно ждать буду. И ты мне не помеха!
- Ты, со своим кавказским темпераментом, уже сейчас рассуждаешь, как собственник.
- Кто из нас больше собственник?! Если серьёзно, ты, Сергей, не бойся! Я же вижу, какая это девушка! Таких сейчас  не бывает. Просто Таня Ларина!
- В этом ты прав. Ты, Димка, прости. Я же знаю – ты «стреляный воробей», тебе не впервой женские сердца покорять.
- Не покорять, покоряться готов.
На балу Сергей и Дима, оба высокие, статные, пользуются успехом не только у выпускниц, но и у молодых преподавательниц. Дима, как всегда, галантный кавалер, первоклассный танцор. И как кажется Сергею,  ведёт тонкую игру. Старается не надоедать Маше, но как только кто-нибудь больше двух раз танцует с Машей, Димка тут как тут!
- Сударыня! Вы забыли?! Следующий танец вы мне обещали.
- Разве?! – смеётся Маша.
- Вы записали на веере, посмотрите!  Верно, он потерян?! Это очень опрометчиво. На балу ничего нельзя терять.
- Ах, да! Совсем запамятовала, – принимает игру Маша.
 Её всё это очень забавляет. Она оживлена. Как идёт ей эта живость! Сергей никогда не видел такой свою сестру. Пусть, пусть она веселится! Ведь в детстве у Маруси было так мало весёлого. Будь счастлива, сестрёнка!

Закончился бал, первый бал в Марусиной жизни! Они возвращаются втроём. Марусе легко, уютно, надёжно. Ведь рядом её брат, а этот Дима, с которым она едва знакома,  друг Сережи –
 значит, всё будет хорошо. К тому же, он такой симпатичный! Как хорошо было с ним танцевать! Как уверенно, надёжно чувствовала себя Маша.
Дима весел, остроумен. И ни слова, что рано утром он уезжает. Далеко, очень далеко. «Чего ж он, подлец, молчит, – думает Сережа, – ведь Машка… она, пожалуй, увлеклась им. А первое увлечение у таких девочек, как его сестра, принимается, как любовь. Одна, единственная, до гроба. …А как хороша была сегодня Маруся и как похожа на их мать!». Они всегда были похожи, как похожи две капли воды, но всё же… они были разные, как разнятся две капли воды, одна из которых с мелодичным звоном падает в поддон и от неё разбегаются волнообразные круги, а другая попадает в подставленную ладонь и тихо, и мягко растекается по ладони. Но сегодня всё было по-другому: от былой тихони нет и следа! Она весела, игрива! Откуда это у неё?! Будто только тем и занималась, что танцевала на балах и принимала ухаживания кавалеров! Наверное, всё-таки мамины гены. Да и Димка! Сердцеед знатный. Сколько на его счету таких вот девочек?! Нашёл бы кого поопытнее. Вон сколько на него глаз было обращено!
Они идут по набережной. Уже  светает. Неожиданно все трое как-то сразу замолчали. «Ангел пролетел», – говорит Маруся. «Да, ангел пролетел», – вторит ей Дима. Ещё минута тишины, и вот

5стр.
уже Дима сначала вполголоса, а затем всё громче и громче поёт «Застольную» из «Травиаты». У него приятный баритональный тенор. «Пусть льётся жизнь шальная…» –  как-то уж слишком лихо выкрикивает Димка. Он подхватывает Машу, и они кружатся в вальсе. «Ну, держись, сестричка! Не теряй головы!» Да и Дмитрия, пожалуй, захватило.
- Эй, друзья, вы что-то слишком много вальсируете. Голова не закружится?
- Уже! Закружилась – говорит Дима. Говорит очень серьёзно.
- А то вот так закружишься да и проспишь завтра…
- Не порть праздник, Серега. У меня такого не случится. Ты же знаешь, я верный служака.
Серёжа знает…. Знает и то, куда в скором времени может отбыть его закадычный друг, верный товарищ, смелый отчаянный человек военный журналист Дмитрий Степанов. Но об этом не говорят. Тем более, после бала. Тем более таким девочкам, с которыми связала судьба на вечерок, сделала жизнь такой подарок – и спасибо ей за это. Он это помнить будет. Вот так рассуждал его друг Дмитрий. Никого у него нет: ни жены, ни подруги, ни матери – схоронил мать. Совсем лёгкий человек. Есть только эта большая страна, часть которой он несёт  на своих погонах. Он верный служака. Только чего она хочет –  эта большая, любимая (не для громких слов!) родина – чёрт поймёт! А понять нужно! Потому и летит в самое пекло.

3
У кровати Маши стоит корзина с огромным букетом кремовых роз и ещё одна пунцовая роза лежит рядом. Вся комната пропитана их запахом. Маша блаженно потянула воздух и проснулась. Не совсем, наполовину.
- Кто звал меня сейчас?
- Посмотри, какой подарок тебе твой Дон Жуан сделал.
- Господи! Как красиво! …ты зачем его так называешь? Маша набросила халатик, прошла по всей квартире, заглядывая во все углы.
- Иди умывайся и к столу. Я что-то после «вчерашнего» проголодался. …Улетел твой кавалер. У-ле-тел!
- Вы что – меня разыгрываете? Я же всё слышала! Вот только что –  ясно слышала его голос. Он хотел меня разбудить, а потом сказал…
Она запнулась, не смея произнести то, что он ей сказал.
- Машка, не испытывай моё терпение! – кричит Сережа из кухни, – яичница с ветчиной уже «шкварчит», как говаривала наша бабушка. А ты ещё не умывалась! …Да его самолёт уже 10 минут в воздухе.
- Это правда?! Как же так?! Что всё это? Скажи мне, Сережа…
Растерянная Маша стоит посреди комнаты. Руки её повисли вдоль тела, глаза расширились и потемнели. У Сергея сжалось сердце. На Машу жалко смотреть. Что делать, что делать?! Братской любви уже мало этой повзрослевшей вдруг девушке. 
- Маша, ты должна понять, –  Сергей старается говорить строго, – у него работа, у него долг и всякие такие обязательства.
 По стеклянным глазам Маши, он видит: она не слышит его, она ничего не хочет понимать. Её обманули. Поиграли и бросили. Она для всех чужая. Сначала у неё не стало мамы, она мешает папе. Это из-за неё он не живёт с ними, потому что её не любит его Елена Прекрасная. Хоть и сюсюкает с ней, как с маленькой, а сама терпеть её не может! Всё из-за того, что она на маму похожа. А мама – такая молодая, красивая! Вот её все любили, а она своим рождением её погубила. Мама простудилась очень, лечиться надо было всерьёз, а она решила «родить здорового ребёнка». Эту вину за мамину смерть ей нести теперь всю жизнь. Так ей и надо! Не имеет право она быть счастливой. Она всегда это чувствовала! С самого детства! Вот и Серёжа, в конце концов, будет ею тяготиться!
Серёжа гладит её по голове, обнимает за плечи: «Ну, Маша, Машенька! Ну, пойми! Ну не надо так!». Сережа достаёт открытку из корзины: Вот, почитай, что он тебе пишет. Эту корзину
6 стр.
посыльный принёс сегодня утром. Её Дима ещё вчера заказал, сегодня он улетел очень рано. Он не успел бы с тобой проститься. Маша дрожащей рукой берёт открытку, но читать она не может. Слёзы застилают глаза. Сережа берёт открытку и читает вслух: «Милая Машенька! Здесь семнадцать роз, таких же светлых, как ваши годы. Они так же чисты и прекрасны!  А пунцовая роза – это моё сердце, которое осталось рядом с вами. Я буду помнить этот вечер, как один из самых прекрасных подарков, которые преподнесла мне жизнь. Прощайте! Не поминайте лихом! Всегда ваш Дмитрий Степанов».
«Вот позёр! Не одного слова в простате! Ведь просил же его, свинтуса!».
Маша берёт открытку, рвёт и бросает в корзину:  «Убери это, – показывает она на корзину, – можешь отнести в папин кабинет. Подарок от меня ему – дочь выросла! А красную сразу в ведро. Она всё равно уже начала вянуть».  Ну и ну! Вот оно когда проявилось! Вот это характер! Всего мог ждать Сергей, но это! Сразу всем попало!
«Иди, Сережа, завтрак стынет, –  она сама выбрасывает красную розу в ведро. Туда же опрокинула яичницу с ветчиной, – мне фигуру нужно блюсти!
Последние три дня они почти не видятся. Если встречаются за завтраком, то почти не разговаривают. На все вопросы Маша отвечает,  не поднимая глаз, только «да», «нет». Может быть, она и Сережу считает виноватым. Куда делись их тёплые доверительные отношения? Ведь и подруг-то близких у Машки нет. Как-то так сложилось.

Приехал отец: «Вот  какая ты  у меня! Совсем как мама. Такая же красавица! Это тебе от меня, дочка». Он протянул ей футляр, неловко притянул Машу к себе и поцеловал. Маша вся вспыхнула от смущения и нежданной ласки отца, и вдруг порывисто обняла его.
- Папа, папа, – повторяла Маша, – ты прости меня. За всё прости! За маму прости!
-Ну что ты, родная моя, разве ты в чём виновата?!
«Если кто и виноват в чём, – думал Егор, –  так это он. Жену не уберёг и дочери не смог стать хорошим отцом.
А вечером у них был настоящий семейный ужин. Пришла и Елена, как всегда блистая красотой и изящным туалетом. Хороша была и Маша. И на всех на них с большого портрета смотрела Маша большая в самом рассвете своей красоты, загадочная, обольстительная и печальная, которая уже никогда-никогда не сможет постареть и останется в памяти такой, как сейчас на этом портрете. Он всегда висел в кабинете отца. А сейчас появился в этой большой комнате – об этом позаботился Сергей.
Елена хотела внести корзину с розами: Зачем такую красоту прятать?! «Нет! –  вспыхнула Маруся, – у меня от этого запаха аллергия. Отец вопросительно посмотрел на Сережу: случилось что? «Ты, Елена, забери эту корзину себе. Только там клочки открытки. Это в цветочном магазине всем под один стандарт пишут. Пошлость ужасная! Я и порвала!» Сережа укоризненно посмотрел на сестру – это уж слишком!
Наконец-то улеглись все страсти. Машка готовилась к выпускным экзаменам. Дима, казалось, был начисто забыт. Вот и правильно – думал Сергей. О письме, которое он получил по электронной почте от Дмитрия, он сестре ничего не скажет. Никто его об этом не просил. А Дима писал, что Сергей совершенно прав: он, его друг Дмитрий Степанов – свинья и гнусный подлец, потому что, когда узнал от Сергея, как расстроилась Маша, почувствовал радость и такую горячую волну  во всём чреве, что захотелось жить долго-долго! Не лезть без нужды «куда попадя» и вернуться целым и невредимым.

4
В доме всё вошло в свою колею. Маша успешно сдала экзамены. В аттестате у неё всего одна четвёрка. Но что дальше, куда поступать –  как-то не определилась. Все члены семьи каждый день приносили какие-нибудь советы: папа, Елена и, конечно Сережа. Маша соглашалась с одним, затем с другим, но ближе к ночи начинала понимать, что ни то, ни это, ни другое совершенно ей не интересно. Елена однажды сказала: Да что тут думать! С такой внешностью – в модели!  И тут же оговорилась:  Хорошо, что Егор не слышит! Хотя, ничего в этом плохого нет. Увидела бы свет,
7 стр.
завела знакомства! Такая девушка в её возрасте – и без поклонников. Это противоестественно! Хотя, нет! Чтобы быть успешной в этой профессии одной красоты мало. Съедят! Надо иметь или «высокого» покровителя (а такого нет, как я понимаю), или… или быть немного стервой.
- Как ты? – живо откликнулся Сергей. Елена вскинула на него глаза, повернулась на стуле и медленно из-за плеча протянула: «Угу-у…». Кровь бросилась Сергею в лицо. Она играет с ним! И всегда играла. То у неё вдруг распахнётся халатик, то ей цепочку непременно нужно застегнуть. Какая она, в сущности, дрянь! Хищница. Красивый хищный зверь! Неужели отец этого не видит?! Она злила его. И волновала.
- Успокойтесь, Сережа. Я вас не трону – холодно сказала Елена, будто прочитав его мысли, медленно поднялась и вышла из комнаты.

К вечеру пришёл отец и, по всему было видно, с новой идеей. По его сияющему лицу следовало понимать, что это нечто такое, с чем нельзя не согласиться. Он собрал всех за стол, постучал ложечкой по стакану, требуя внимания, и торжественно произнёс речь, из которой следовало: он выиграл какой-то там проект, получил кучу денег, и теперь он сказочно богат. А Маше требуется прежде отдохнуть и потому он предлагает ей двухнедельный отдых в одном из городков Юрмалы. На работе он уже договорился. «Желающие могут присоединяться», – покосился Егор на Елену. Елена изобразила радость, потом вдруг вспомнила о неотложных делах, из чего следовало, что ехать никак нельзя, и все облегчённо вздохнули. «Всё-таки как это она красиво сделала!» – отметил Сергей.
- Спасибо тебе, папа, -  Маша поднялась, подошла к отцу и поцеловала его в щёку. Как хорошо, – думал Сережа, – именно теперь Маруся нуждается в отцовской теплоте и заботе.
  Елена встала, медленно, по-кошачьи; вышла на террасу. Весь её вид говорил: «я чужая на этом празднике жизни». В сущности, так оно и было. Всё у неё есть: она успешна, она красива, она любит Егора, он любит её… А любит ли? Может быть, ей это всё только казалось? В последнее время в их отношениях наметился холодок, и Елена так ждала этого отпуска! Они уедут к морю, подальше от всего, что напоминает Егору о его, якобы, неисполненном отцовском долге.  Они будут беспечны, молоды – как когда-то. Ничто не будет стоять между ними. Их любовь вспыхнет снова. Она уже испытана временем. А образовавшийся холодок в их отношениях – что ж! – это приходит и уходит.  Лена вспоминает их первую встречу. Она давно уже не была неискушённой девушкой в делах любви, скорее – наоборот. И всегда брала то, что ей нравилось. Для этого было достаточно иногда одного долгого взгляда, иногда улыбки. Она проверяла силу своей красоты, силу своего обаяния. Её тщеславие удовлетворялось, и короткие связи быстро распадались. Но с Егором всё было иначе. Егор был другой. Егор был настоящий. Хотелось, очень хотелось стать для  него единственной. Не судьба! А на вторые роли она не согласна. «Кошка, гуляющая сама по себе» - это про неё. На террасу вышел Серёжа. Просто постоял, помолчал рядом. Спасибо тебе, милый, взрослый мальчик. Прости меня, если можешь.
Никто, кроме Сергея, не заметил, как она скользнула в прихожую, взяла плащ и неслышно, не прощаясь, вышла.

5
Вот почти уже две недели прошло, как Маша с отцом отдыхают на рижском взморье. Погода прекрасная,  море тёплое, насколько может прогреться вообще Балтика. А пляжи! Широкие, чистые. Майори, Булдури, Лиелупе… Произносишь и, будто слышишь, как волна мягко перекатывает камешки «Словно на нитке жемчуга, курорты побережья, в своём просторе безмятежном прекрасны эти берега». А Сигулда! Настоящая прибалтийская Швейцария!  Кажется, они остаются ещё на одну неделю. Сергей рад за них обоих. 
Иногда приходили короткие сообщения от Димы. Было в них много неясностей, недоговоренностей. «Одно понял, – писал Дима, – война эта такая грязь, после которой нескоро мы все отмоемся.   …А несравненной Марии Егоровне кланяйся от меня». Далее следовал комический

8 стр.

рисунок, где Димка изображал себя, стоящим перед Машей на четвереньках, приложив руку к сердцу, и приписка:
Если б, если б только мог
Я быть  псом у ваших ног,
Верным, преданным, послушным!
Быть шутом, когда вам скучно,
Расстилаться бы дорожкой,
Где ходили б ваши ножки,
Быть бы зонтиком в дожди.
…Если б смел сказать: дождись!

Дважды заходила Елена. Она заметно нервничала. Рассеянно спрашивала о планах Маши и, пробыв с четверть часа, уходила.
Как-то Сергей с товарищем зашли в вечернее кафе. Притягивая к себе взгляды, вошла Елена. Она была со спутником и не заметила Сергея. Сергею захотелось уйти. Не будет же он шпионить!  Но вот Елена увидела его и, ничуть не смущаясь, кивнула. Сергей перевёл взгляд на её спутника. «Моложе отца, – отметил Сергей, – высокий, статный. Да, красивая пара, ничего не скажешь!»  Сергей встал и вышел из кафе. Вскоре за спиной он услышал торопливые женские шаги. Кто-то уверенно взял его под руку. Елена! Сергей высвободил руку и замедлил шаг. Долго шли молча.
- Может быть, ты думаешь, что я догнала тебя, чтобы оправдываться? Нет! Ничуть! Меня даже не волнует, скажешь ты отцу, что видел меня или нет!
- Это ваше дело. Может ему хочется быть обманутым! Можешь не волноваться. Я ему ничего не скажу.
- Ведь почему я не поехала с ними? Я могла взять отпуск, и Егор знал. Не поехала потому, что никто и, прежде всего Егор, этого не хотел!
Это была правда. Все это почувствовали. Сергею тогда было как-то даже жаль Елену. Но отец с Машей должны были побыть вдвоём. Ведь они оба страдали от своей разобщенности. А эта поездка их сблизит.
- Я всё понимаю, потому и не поехала. А отца твоего, Сережа, я люблю. Никогда никого не любила. Просто позволяла или не позволяла любить себя… А Егора люблю. Не всё получилось,  но что делать? Наверное, Егору хотелось меня видеть другой – ему есть с кем сравнивать, и это сравнение, как я понимаю, оказалось не в мою пользу.  …А когда приедут, не сообщали?

Странная женщина. Сильная, независимая. Иногда ведёт себя так, будто весь мир у её ног! То вдруг такая беспомощная! И всё, что она говорила, когда они шли из кафе, всё искренне, всё правда. Сергей задаёт себе вопрос: а он мог бы полюбить такую женщину?! Она старше Сергея лет на 10, наверное, не больше. Ведь отец когда-то полюбил её, может быть, и сейчас любит. Она, наверное, не спит сейчас тоже, как не спит и Сергей. Он вспоминает свою первую любовь, нет, не ту детсадовскую, когда он влюбился в хорошенькую девочку по имени Алёнка за её огромный белый бант, похожий на бабочку, и распахнутые, всегда удивлённые глаза. Он вспоминает свою уже почти взрослую любовь: 9-ый класс, урок литературы. Прозвенел звонок на урок, а учителя нет.  В классе нарастает гул, и вот: «Наталья Владимировна, – представляет её директор, – ваш новый учитель по русскому языку и литературе. Желаю вам успехов, – кивнул он учительнице и вышел. В классе воцарилась тишина, и потому было отчётливо слышно, как с последней парты Женька присвистнул  и произнёс: «Вот это да!» «Наша Наташа» – так называл её 9-ый класс, где она ещё была и классным руководителем. И не один Сережа – все мальчишки были влюблены в неё, а девочки старались одеваться, как она, причёсываться, как она. А через полтора года за ней приехал её жених – лётчик. Хотел немедленно увести, но они её не отдали. Все мальчишки в классе, узнав, что она должна уехать, написали в тетради: «Наталья Владимировна, мы вас любим!». Все написали, а Сергей не смог! Сережа хорошо помнит, как пришла она с кипой тетрадей, как смотрела на класс – растерянно,
9 стр.
не зная, что сказать. И вдруг спросила: «А вы, Сережа, вы не любите меня?» Сергей покраснел до корней волос, затем кровь отхлынула от его лица, он встал и сказал: «Люблю. …Я люблю вас, Наталья Владимировна».  Как это получилось, Сергей не смог бы объяснить. Будто, это кто-то сделал за него. А он теперь стоял в гулкой тишине класса, оцепенев.
Пришла очередь краснеть Наташе. «Ну, раз так, давайте работать, у нас выпускные на носу, – сказала она с деланной строгостью.
Через полгода, выпустив свой класс, она уехала к своему жениху, а теперь вот, спустя 5 лет кто-то видел её снова в городе. И будто бы, лётчик её толи погиб, толи они просто расстались? И вернулась ли она совсем в свой родной город, или просто приехала маму навестить? Сергей не раз бродил возле школы. Казалось, вот сейчас откроется тяжёлая школьная дверь, и появится знакомая лёгкая фигурка, застучат  каблучки, сбегая по ступенькам вниз. От одного только воображения у Сергея сладко замирало сердце. Что бы он сказал, что спросил бы?! Стоял бы, наверное, как истукан, а она прошла мимо и не заметила. Впрочем, он знал, что Наталья Владимировна отличала его. Во-первых, –  размышлял Сергей, –  он проявлял интерес к предмету, много читал, а во-вторых, жалела, наверное: ведь она знала, что они без матери.

6
Рано утром – звонок: Елена! Егор с Машей приезжают. В голосе – сдержанная радость. Она деловито расспрашивает Серёжу, что имеется в доме, даёт распоряжения, что он должен купить к столу, а она придёт и займётся праздничным обедом.
Всё будет хорошо, – говорила себе Лена, – Ах, как она соскучилась! И голос у Егора был такой тёплый, родной. Всё будет хорошо! Вот только спала она плохо. И круги тёмные под глазами.  Она ещё раз взглянула в зеркало – в глазах радостный, счастливый блеск. «Ну что, старушка, – подмигнула своему отражению Елена, – вперёд! К победам! Она должна быть сегодня неотразима. Она постарается.
Стол торжественно накрыт. Елена соорудила нечто такое!  И тут она превосходна! Сергей знал, что она исповедовала совсем другой образ жизни: женщина не должна быть рабой кухни. Интересно, есть это можно будет? Но сейчас – ни-ни! Можно только созерцать. Нельзя такую красоту портить.
Наконец-то! Наконец-то они! Позже на два часа, чем можно было ожидать (не зря говорят: хочешь быть вовремя – езжай на поезде). Загоревшие, посвежевшие!
- Всё! Кончено! – кричит Сережа, – умываться и к столу! Целый день ничего не ел – Елена не разрешала.
За столом шумно, весело, непринужденно. Как хорошо, как хорошо, что они все вместе. Елена взглядывает на Сергея: как он? Не осуждает ли её? Сейчас она всех любит: и этого ершистого взрослого мальчика, и эту прелестную девочку, которой только предстоит вступать в жизнь, и эту, глядящую с портрета женщину, с которой она втайне соперничала. Она всех  любит, потому что это его мир. У неё повлажнели глаза.
- Что, Лена? – спрашивает Егор.
- Спала сегодня плохо.
- Соскучилась?
- Очень!
Они выходят на террасу и долго стоят там обнявшись.

- Что же ты мне ничего не говоришь о Диме? – неожиданно спрашивает Маша. Он ведь пишет тебе.
- Не думал, что тебе будет интересно. Да и решил уберечь своего друга, который находится сейчас на переднем крае от нападок легкомысленной девчонки, даже если эта девчонка – моя родная сестра.
- Он писал что-нибудь обо мне?
- Маша, Дима там, где стреляют, где земля взрывается под ногами.
- Я знаю.
10 стр.
- Откуда?
- Мне папа всё сказал.
Маша становится строгой и печальной. Нет, не вычеркнула, не забыла Маша его друга Димку, отчаянно смелого, бесшабашного. Принесёт ли счастье эта любовь тебе, сестрёнка? Димка не создан для тихой пристани. Да и бабник он! Это уж Сережа точно знает.
- Так ты надумала, куда будешь поступать? – уклоняется Сергей от ответа.
- Да, в медицинский.
- Ой ли? Там ведь и лягушек нужно будет резать! И это ещё не самое страшное.
- Что же делать – надо, значит надо.

7
Осень стояла тёплая, сухая, долгая. От этой красоты несказанной и радоваться и грустить начинаешь одновременно. Хорошо сейчас за городом! Сесть в электричку и сойти на каком-нибудь полустанке. Бродить по лесу, слушать, как шуршит листва под ногами, любоваться буйством красок.
Сергей уже почти на пороге и  вдруг – звонок. Нетерпеливый такой: длинный и три коротких. Димка! Вот это да! Как снег на голову! Сообщить не успел, прилетел с оказией. Вот теперь они наговорятся! Никого в доме нет. Машка уехала с однокурсниками куда-то на выходной день.
- А куда? Ты не можешь сказать? – похоже, что Дима собирается её разыскивать.
- Да приедет она уже завтра к вечеру.
Сережа рад встрече, тормошит Диму: эх, сейчас попируем! Но, похоже, Дмитрий не слушает его. У него всего-то несколько часов в запасе. И всё! И прилетел сюда его лучший друг Димка вовсе не к нему. Маша – вот для кого совершил он  этот вояж. Но что делать? Не получилось! Не судьба!
- А позвонить ей можно?
- Позвонить, конечно, можно. Но…
- Давай телефон.
Да, Димка есть Димка. Свою судьбу он делает сам. Как-то встретит его Маша? Она поехала с группой однокурсников. И этот славный парень Никита. Он и Маша очень дружны. Никита, кажется,  влюблён в Машку. Симпатичный надёжный парень. Он очень нравится и Сергею, и отцу. И Маше, судя по всему, тоже. А Димка –  первая полудетская влюблённость. Было и прошло. Так что, раздевайся, садись к столу друг мой Димка. И будет у нас с тобой серьёзный мужской разговор. Дмитрию есть что рассказать, но говорит он неохотно. Это что-то новенькое в нём. Даже ему, своему закадычному другу Сергею, который понимает его с полуслова, не хочется сейчас «обнажать душу» вот так –  «на сухую». Не с тем он сюда летел.
- И что же – ты обо всём этом пишешь?
- Пытаюсь.
Сергей знает, что Дима честный, бескомпромиссный журналист. Только так он понимает свой долг – служить профессии: «А благостные заказные репортажи можно и так писать, не выходя из кабинета».
- Что ж, мне пора! – говорит Дима. Он медленно натягивает куртку. Ой, как не хочется Диме уходить! Он всё взглядывает на входную дверь, словно ждёт, что вот сейчас, в последний момент войдёт Маша. Нет, не случилось! Но спустя час, после ухода Димы действительно она появилась.
- Опоздала?! Неужели опоздала, Сережа?! –  щёки её раскраснелись, глаза горят лихорадочно.
- Да вот, всего на несколько часов прилетел, и сегодня ночным поездом уезжает.
- А какой вагон, не знаешь?
- Это бессмысленно, Маша! Ты не успеешь.
Маша подходит к окну, смотрит вниз и машет кому-то рукой. Там внизу на мотороллере Никита. Это он привёз Машу в город после звонка Дмитрия. А сейчас она собирается с ним ехать на вокзал, чтобы увидеть Диму, с которым и знакома-то была всего один вечер.
- Остановись, Маша! Вы всё равно не успеете. Наконец, это некрасиво по отношению к Никите.
- К Никите?! А причём тут Никита?
- Вот они – женщины! Не думаю, чтобы Никите это было приятно.
11 стр.
Но Маша не слушает его. Она уже скрывается за дверью.

… Перрон пустеет. Кондуктор строго напоминает отъезжающим занять свои места.
«Дима-а-а! Дима-а-а!» - проносится над перроном отчаянный женский крик.
« Маша, Машенька моя!» Дима услышал, почувствовал её. Бежит ей навстречу, сжимает в объятиях всю её, целует мокрое солёное лицо. «Моя Машенька», – только и произносит он. Несколько секунд, всего несколько секунд для двоих! И никого больше: ни строгого кондуктора, ни этого мальчика рядом с Машей, ни дрогнувшего поезда. Дима прыгает в последний вагон уходящего поезда, он ещё что-то кричит Маше. Она не слышит его, не может слышать. Она только кивает головой: да, да, да…
Вот оно как вышло. Видимо, у них это всерьёз. У обоих. Хорошо это или плохо – знать не дано, но ничего изменить нельзя. Дима часто звонил и Маше и Сергею. Дважды Сережа читал Димкины статьи в «Комсомолке». Удивительно – как это ему удалось опубликовать! Маша с головой ушла в учёбу, стала серьёзнее, строже и ждала весну: Дима обещал приехать весной.

8
А весна пришла рано. В нежной зелени кусты, деревья, на газонах пламенеют тюльпаны.  В конце апреля белой метелью уже осыпалась черёмуха и зацветала сирень. Тянуло вон из дому. Бродить, бродить,  находя всё новое в проснувшейся и преображающейся день ото дня природе. Проходить мимо школы, возвращаясь домой, стало уже привычкой для Сережи. И каждый раз воображение его рисовало Наташу, Наталью Владимировну. И однажды он увидел её. Она шла впереди, он не мог видеть её лица, но явственно почувствовал – это она! Но вот она повернулась и, глядя сквозь него, крикнула: «Серёжа! Серёжа!»
Сергей невольно вздрогнул. А к Наталье Владимировне, припрыгивая, подбегал мальчик лет четырёх-пяти. «Где ты был, Сережа? Я уже начала волноваться!». Она взяла за руку мальчугана, который, не переставая, прыгал, поддевал попадавшиеся под ноги камешки. Ничто не ускользало от его любопытного взгляда. Заметив, что Сергей наблюдает за ними, мальчуган, повернувшись к Сергею, скорчил «рожицу» и показал тому язык.  Его задорная мордашка излучала счастье: жизнь прекрасна и удивительна!  Сергей так и не решился подойти к ним, но он теперь знал: она здесь, в этом городе, она вернулась и работает в этой школе. Значит, они обязательно встретятся. Как он прав, этот мальчишка. Жизнь удивительна! И прекрасна!
А от Димы с некоторых пор письма и звонки прекратились, и Маша каждый раз менялась в лице, когда раздавался звонок в дверь. Она ничего не спрашивала, не говорила о Диме. Она была, как натянутая струна. Это чувствовалось во всём. Она похудела и осунулась.
- Маша, такая погода чудная! Иди погуляй. …Ты знаешь, кого я сегодня встретил? Наталью Владимировну. Она вернулась и теперь снова в нашей школе работает.
Маша не отвечает. Она не слышит его.
- Сережа, я чувствую –  что-то случилось, Сережа! Где он?! Что с ним?! Почему он даже не звонит? Почему?
А Сергею нечего ответить Маше. Да, молчание Димы странно. Не такой он человек, чтобы прятаться. Сергей уже пытался навести справки. Но нигде ничего ему не сказали. Пропал без вести.
- Так не может быть! Не может быть, чтобы вот так пропал человек и без всяких следов. Это всё-таки не война.
- Это война, Маша. То, чем занимается Дмитрий –  война. Дима не только твой друг, но и мой товарищ тоже. Я буду  его искать.
И каждый вечер, когда Сергей встречается с Машей, он наталкивается на её вопрошающий взгляд. «Прости меня, Машенька, прости, сестричка. Я ничем не могу тебе помочь. Верно, беда с Димкой», –  вот что думает Сергей, но Маше он этого не говорит. Всё-таки есть надежда. Не хочется огорчать её, но и утешить нечем. Он очень переживает за Димку, он не перестаёт наводить справки о нём. Он видит, как страдает Маша, но он, Сергей, её брат, не может быть несчастливым этой весной. Теперь почти каждый день он встречает Наталью Владимировну, Наташу. Он провожает её, помогая нести тяжёлый портфель с тетрадями. И Наташа однажды пригласила его домой, познакомила
12 стр.
 с мамой. Это случилось неожиданно. Передав портфель, Сергей хотел уже откланяться, но дверь распахнулась, и появившаяся в дверях мама Наташи широким жестом пригласила: «О, как вы вовремя! Только пирог испекла.  Слышите, как пахнет?». Она буквально ввела Сергея за руку. Елена Игоревна, мама Наташи, была удивительным человеком. У Сергея сразу прошла скованность. Рядом с ней он почувствовал себя легко и уютно.
- А вы Наташу уже давно знаете, Сережа? – спрашивает Елена Игоревна.
- Видишь, ли, мама… - вмешивается Наташа. Она подбирает слова.
- Наташу? Да, давно. Уже много-много лет. Сергей говорит это, глядя в Наташины глаза, и она не отводит взгляда.
- Ну, что ж, ну, что ж… - произносит после некоторой паузы Елена Игоревна. Она смотрит на Сергея долгим, ласковым и в тоже время печальным и строгим взглядом. Но через две минуты Елена Игоревна уже стряхнула задумчивость, спросила с прежней живостью:
- Ты успела загадать желание, Наташа? Ты же сидела между двумя Сергеями?!

… - А мне понравился этот твой …старый знакомый, - маме явно хочется поговорить на эту тему.
 - Это совсем не то, что ты думаешь! Он просто помог мне донести тетради, а ты прямо-таки втащила его в дом!
- Не дерзи! Что с тобой? Ты нервничаешь почему-то. Тебя проводил молодой человек. Разве это не естественно?! 
- Ты же ничего не знаешь!
- Разумеется! Но очень надеюсь, что смогу когда-нибудь узнать больше. Первое впечатление редко бывает обманчиво. Деликатен, умён. И даже красив. Пожалуй, это  его недостаток, но он любит тебя – это написано у него на лице. И я за тебя рада..
- Мама! Ну, пощади же ты меня!
- Он не свободен?! Ну, прости, прости, дочь!
Наташа включает холодный душ и стоит, пока не начинает покалывать всё тело. Всё, - решает она, - надо взять себя в руки!  Завтра! Завтра она объяснится с Сергеем. Но как? Как это сделать, чтобы не выдать себя?! И что она ему скажет?

Сергей  ничего ещё не говорил Наташе о своей любви, но это чувство переполняет его и скрывать это невозможно, да и не нужно. А сегодня он напросился на урок к Наталье Владимировне. Её 6-ой класс писал сочинение: «Приметы весны». Сергей взял ученическую тетрадь и написал: «Этой весной я снова встретил вас, Наталья Владимировна. Помните, как все вам написали о любви. Кроме меня. Я хочу исправить эту ошибку. Я люблю вас, Наталья Владимировна. Я полюбил вас с самой первой минуты, как увидел.  Я люблю тебя, Наташа».
Наталья Владимировна собирает тетради, берёт и протянутую Сергеем тетрадь. Она подходит к столу и открывает её. Сергей видит, как вспыхнуло лицо Наташи. Она пытается погасить радостный блеск глаз, но это плохо получается. Она поднимает глаза: «Ай-ай-ай! Ты сорвёшь мне урок, –  укоризненно качает головой Наташа, – Ай-ай-ай!».

Прошло лето – и тревожное, и счастливое одновременно. Счастливое, потому, что Сергей и Наташа были на пике своей любви. Тревожное, потому, что стали доходить слухи о гибели Дмитрия.
Но никакой конкретики, никаких документов. Кто-то видел, как увозили Дмитрия чуть живого после взрыва, как врач, якобы, сказал о нём: безнадёжен. И потом все следы терялись – ведь у него никого нет –  некому сообщать, некому хоронить. Война похоронит.
Маша, проплакав всю ночь, вдруг объявила, что она должна поехать в тот госпиталь, где предположительно лежал Дима. Зачем? Она не верит, что его нет –  он жив! Она это чувствует. Это всегда было самым весомым аргументом у Маши: я так чувствую. Пришлось подключить «тяжёлую артиллерию». Егор Петрович через своих друзей, а те через своих друзей, влиятельных военных, обещали помочь. И вскоре удалось выяснить, что Дмитрия после тяжёлого ранения, в беспамятстве

13 стр.
пролежавшего трое суток, самолётом переправили в один из московских госпиталей. Жив ли он? – неизвестно. Решено было ехать в Москву. Там жила двоюродная тётка Маши. У неё она остановится.
И вот Маша в Москве. Тётка, Таисия Львовна, встретила её радушно, хотя никогда не видела прежде. Подружилась Маша и с Джимом, шотландской овчаркой. А вот с Марком, тридцатилетним сыном Таисии Львовны… . Пришёл поздно, когда уже Маша собиралась спать. Был он навеселе. Поцеловал ручку  и уставился на Машу плотоядным взглядом.
- Ну что, родственница, давай знакомится. (Он достал коньяк, две рюмки и яблоко).
- Извините, я не пью крепкие напитки.
- Напрасно, напрасно. А я вот выпью. Ваше здоровье!
Он долго ещё ходил по квартире, хлопал дверью и даже что-то напевал. Маше было неспокойно, тревожно. Уснула она только к утру. Проснувшись, она поняла, что в квартире только Марк, знакомство с которым было неприятным. Но сегодня это был будто бы другой человек. Он весело приветствовал Машу.
- Доброе утро, Машенька. Я сейчас буду вас кормить. Вот что-то тут оставила нам Таисия Львовна. А потом вы отправитесь в тот госпиталь. Я провожу вас. Матушка мне всё рассказала. Я охотно вам помогу по мере своих сил и возможностей.

Палата на четверых. Маша пробегает взглядом по лицам больных. А Дима? Его нет здесь. Это ошибка.
- Кого вам, девушка? – поворачивает голову один из них.
Маша хочет назвать, но не может произнести ничего от волнения. Она беспомощно оглядывает палату.… И тут она видит его глаза, глаза Димы. Неужели это он? Она стоит и не может сдвинуться с места. Вот этот беспомощный человек с заострившимися чертами, ввалившимися глазами на жёлтом лице – это и есть Дима? «Возьми себя в руки! Ты же будущий врач», – говорит себе Маша. Но она ничего не может с собой сделать. Слёзы текут и текут у неё по лицу. Кто-то помог ей сделать три шага к его кровати, кто-то подал стул.
- Зачем вы приехали, Маша? …Не нужно было… не хотел, – выговаривает он с трудом.
- Молчи, молчи. Мы обязательно выкарабкаемся. Я никуда не уеду, пока тебя не вылечат. Я тебе помогу. Этого не может быть, чтобы ты не поправился! Этого не может быть!
Маша говорит горячо, убедительно. Её милое мокрое от слёз лицо так близко. И на минуту Дима начинает верить – верить в невозможное. Может у него есть ещё шанс? Хотя бы один из тысячи!
К вечеру у Димы начался жар. Он бредил. В бреду, он то отсылал Машу домой –  не хотел, чтобы  она видела его беспомощным, то звал, чтобы проститься. Но к утру кризис миновал, он уснул. И только тогда Маша ушла из госпиталя. Пережитое, усталость сделали своё дело. Она проспала несколько часов, но, проснувшись, она уже знала, что нужно делать. Прежде всего – встреча с лечащим врачом. Затем она позвонит папе, Сереже. Если что-то надо будет, они помогут. Она возьмёт академический отпуск в институте. Потому что, быстро Диму на ноги не поставишь. Для этого не один и не два месяца нужно. Но, после того как Таисия Львовна узнала о планах Маши, о том, что она намерена задержаться на неопределённый срок, радушие тётки заметно поубавилось.
- Как же ты намерена жить? Чем? Москва, знаешь ли, дорогой город.
- Вы не беспокойтесь, Таисия Львовна. Конечно, я всё понимаю. Об этом даже не стоило говорить. Папа и Сережа мне помогут.
- Не разумно, не разумно…
И каждый день, когда Маша возвращалась из госпиталя, Таисия Львовна холодно спрашивала:
-  Ну, как твой подопечный? Поправляется?
- Спасибо, всё хорошо, – отвечала Маша, чтобы прекратить ненужные разговоры. Хотя хорошего было мало: медицина не всесильна – сказал ей врач. А Маше казалось, что никаких сил и не прикладывается. Его уже просто «списали». И Маша решила встретиться с главврачом. Неожиданно профессор проникся симпатией к Маше, несмотря на излишнюю её горячность. Он обещал посмотреть больного и взять лечение под свой контроль. И это уже была победа. Дмитрию действительно изменили лечение. И он сам стал верить в своё выздоровление, а это главное.
14 стр.
Маша от слепой веры в избавление – стоит только этого хотеть, только очень сильно! – переходила к отчаянию, видя страшную худобу Дмитрия. Ему было неприятно, что Маша видит его таким беспомощным, жалким. Стараясь не досаждать ему, она уходила, возвращалась в чужой дом, где единственным существом, встречающим Машу приветливо, был Джим. Это был старый пёс, умный и чуткий. Он клал свою голову ей на колени и делил с ней её печаль.

- Что грустим, красавица? – заглянул к ней Марк, – Зачем же предаваться унынью?  У меня билеты в театр, хотите? В Большой… грех отказываться.
- Да – соглашается Маша.
В театре они слушают «Травиату». Звучит «Застольная», а Маша вспоминает, как Дима напевал эту мелодию, как они кружились в вальсе. Умирает в последнем акте Виалета, а Маша представляет Диму – что-то он сейчас чувствует, а вдруг ему хуже, вдруг ему плохо совсем, а рядом никого нет. Скорей бы наступило завтра. Увидеть его, пусть беспомощного, немощного, только живого. «Живи, Дима, живи!–  произносит она мысленно, как заклинание. Но когда Маша на следующий день приехала в госпиталь, зайдя в палату, она не увидела Диму. Его постель была пуста. У неё подкосились ноги. Опираясь о косяк двери, медленно сползая вниз, боковым зрением Маша вдруг увидела: опираясь на палку, пошатываясь, хромая, по больничному коридору шёл Дима. Он был страшно худ, пижама болталась на нём, как на колу, но он шёл! Он шёл самостоятельно – первый раз после тяжёлого ранения и всего, что за этим последовало. А Маша стояла и не могла двинуться с места.
- Нельзя, нельзя было это делать вот так сразу, – сердито отчитывала Маша, когда он добрался до постели. Было видно, что он очень устал. Только собрав всю свою силу воли, он не рухнул по дороге, добрёл до палаты. Глаза Димы были прикрыты от усталости, но он улыбался. У него не было сил, чтобы что-то ответить, он только слегка сжимал тонкие пальцы Маши. И опять в отчаянии Маша видела в лице его то, что её пугало. Казалось все жизненные силы, которые ещё были в этом измученном теле ушли на то, чтобы заставить себя подняться, прошагать эти несколько метров по больничному коридору. От усталости Дима быстро заснул. Во сне дышал он ровно и спокойно.
Дима выздоравливал. Медленно, очень медленно, но силы к нему возвращались. В глазах появился блеск. Он шутил, сочинял для Маши всякие смешилки. Дима первый заговорил о том, что Маше нужно вернуться домой, попытаться наверстать упущенное в институте. А он, в свою очередь, даёт клятвенное обещание не подвести Машу, как её первый пациент: недели через две-три обязательно поправится и приедет. Маша тоже об этом думала и, прежде всего потому, что ей в последнее время своим чрезмерным вниманием стал досаждать Марк. Однажды она проснулась от тревожного порыкивания пса, который устраивался на ночлег у двери в Машиной комнате: «Джим? Волнуешься? Ну, что случилось?».  Маша поднялась, подошла к двери. И в ту же минуту дверь распахнулась.  Перед ней предстал Марк. Был он в нижнем белье. От него привычно тянуло спиртным.
 - Таисия Львовна, -  сдавленным от волнения голосом позвала Маша.
 - Тсс… -  Марк приложил палец к губам.
 - Таисия Львовна! – повторила Маша громко. Сердито рявкнул Джим. И только тогда, наконец, вышла недовольная Таисия Львовна.
 - Этого мне ещё не хватало. Знаешь, Мария…
 - Знаю. Завтра постараюсь взять билет.

9
У ворот госпиталя к Маше подошёл, будто ждавший её, мальчишка. Он протянул ей распечатанный конверт: «Велели передать!». Маша ничего не успела спросить – так он быстро пропал из виду. Будто растворился!
Дима читает написанное ему письмо. Маша видит как усмешка, появившаяся у него на лице, по мере чтения сменяется озабоченностью. Лицо становится суровым. Маша понимает: что-то случилось.
15 стр.
- Что, Дима? Что-нибудь неприятное?
- Так, обычные страшилки-пугалки. Но тебе надо уехать. Как можно скорее.
- Это уже решено. Сегодня возьму билет и дня через два уеду.
- Тебя может проводить сын Таисии Львовны?
- Я думаю, и без него справлюсь.
- Я тебя прошу…
Дима протягивает ей листок бумаги с напечатанным там текстом. Маша читает: Диме угрожают, угрожают, по-видимому, те, кто уже пытался его убить. Чтобы запугать Диму, они обещают расправиться и с ней, с Машей.
- Мы простимся сегодня, сейчас.
- Но поезд мой вечером, завтра я смогу ещё…
- Нет, Маша, нет. Сейчас ты уйдёшь. И завтра не приходи, ты поняла меня?
- Хорошо, ты только не волнуйся. Поправляйся и приезжай.
- Теперь-то уж непременно!
Дима берёт её ладони, целует: «С таким доктором –  и не поправиться! Это было бы чёрной неблагодарностью». Дима поднимает лицо. В его влажнеющих глазах, глядящих на Машу, и нежность, и благодарность, и тревога за неё. В нём борьба двух желаний: задержать Машу хотя бы на полчаса – он так привык видеть это милое лицо! – и другое: знать, что её здесь нет, она далеко, она дома, она в безопасности.
- Видишь, какой я неудобный человек.
- Да, ты ещё тот орешек.
- Я ещё тот орешек.  Ты со мной ещё намучаешься. Если не отречёшься…
- Я с тобой ещё намучаюсь. Обречена!

Поезд везёт её домой. Повзрослевшую, строгую. Счастливую и печальную в своей тревожной любви. Что-то они ещё друг другу не сказали. Не хватило времени. Если бы вернуться! Хотя бы на полчаса! Под стук колёс она засыпает и спит коротким прерывистым сном. Но в своём сне она успевает увидеть маму, которую знала только по фотографиям и рассказам. Во сне Маша видит маму, сидящую напротив. Мама тянет к ней руки, и они становятся одно целое. Теперь и Маша большая, и Маша маленькая – всё в ней, в одной. И так будет всегда. «Мама, мамочка моя», – шепчет Маша, пробуждаясь и снова засыпая. И снова мама отделяется: «Спи, доченька, спи. Все хорошо». И Маша верит ей.



Беседина Маргарита Александровна.
236029  г. Калининград, ул. Горького  дом 203/1, кВ. 35
Дом. тел. 4012-32- 00-94
Моб. 8-911-466-04-38






 

















 





 







1стр.

Маша маленькая.

1
Вот она какая – совсем взрослая уже, его сестрёнка! Ещё год, два – и невеста! Он себе плохо представлял, как кто-то другой может войти в её жизнь, будет иметь на неё права, и она будет любить того, другого, больше, чем его, своего старшего брата, который стал для неё в последние годы всем: и отцом, и матерью, и подружкой. Так уж случилось.
Когда она родилась, в их доме стало две Маши: Маша большая – мама Серёжи и этой крохотной девочки, и Маша маленькая. И обе Маши были очень слабы. Ухаживать за ними приходила Наталья Фёдоровна, бабушка. Бабушка деловито двигалась по квартире, строго сдвинув брови. Улыбка навсегда покинула её лицо. Сережа слышал, как бабушка выговаривала отцу: «Эта девочка унесла последние силы Маши». Сережа смотрел на свою сестричку, на её крохотные пальчики, кривящийся ротик, который, казалось Сереже, хотел возразить, и не верил бабушке. Как эта беспомощная девочка могла унести последние силы Маши большой?! Бабушка никогда не называла сестрёнку по имени: девочку пора кормить, или девочку нужно купать.
Маше маленькой едва исполнился год, когда не стало Маши большой. В тот памятный день Сережа, вернувшись из школы, сразу почувствовал напряжённую тишину в доме. Последние две недели тишина стала привычной: мама в больнице, Машу взяла бабушка к себе. Но это была какая-то другая, тягостная тишина. У него тоскливо заныло сердце. Бросив портфель, он распахнул дверь в спальню. В спальне, сжав голову руками, глядя в одну точку, сидел отец.
- Папа! Папа! – закричал Серёжа, предчувствуя что-то страшное. – Что?! Что?! Папа! – кричал Серёжа. Отец обнял сына и страшные, долго сдерживаемые рыдания отца потрясли Серёжу. Серёжа заплакал, понимая, что случилось непоправимое.
Так Серёжа стал взрослым. Наталья Федоровна перебралась к ним жить. Отец допоздна пропадал на работе. Иногда заглядывал в комнату сына, ерошил его вихрастую голову, спрашивал:   «Ну, как, брат? Всё нормально? Учёба?»  Теперь отец часто обращался к нему так.  Они с отцом становились как бы товарищами по несчастью. А Машу маленькую отец почти  не видел.
«Может быть, ему тяжело было видеть её? Может быть, он тоже, как и бабушка, считает, что виновата во всём  его сестрёнка? –  думал Сережа. «Бедная, бедная! Никто тебя не любит. Хочешь, я тебя буду любить? Хочешь?» – спрашивал Сережа. И Машенька улыбалась ему.
У Серёжи появились новые обязанности, из-за чего ему приходилось от многого отказываться – от всего того, что так свойственно мальчишкам его возраста.
Сережа взрослел, Маша подрастала, а бабушка всё чаще вздыхала и говорила: «Вот уйду я, на кого же она останется?!». Это бабушка говорила про Машу маленькую. «Ах, Маша, Маша! Что же ты наделала?! Ни себя не пожалела, ни нас». Это бабушка говорила про Машу большую. Вообще, бабушка часто разговаривала с дочерью, которая так рано покинула этот свет, осиротив двоих детей, свою безутешную мать, обездолив мужа. «Я и  живу-то на свете, так как детям нужна, а то бы сразу за тобой последовала», – говорила Наталья Федоровна. Маша большая будто продолжала существовать в этом доме. На стенах, на столе в кабинете отца – всюду  её портреты. В вазах –
её любимые цветы, в шкафу – её платья. Прошло уже 5 лет, как не стало Маши большой, а в доме царил всё тот же торжественный покой. Когда Маша маленькая нарушала строгую тишину дома весёлым смехом, бабушка взглядывала на неё, и этого было достаточно, чтобы Маша замолкала. Конечно же, у Маши было всё необходимое. За этим бабушка неукоснительно следила. Но!… Сережа вспоминал то время, когда они жили втроём – мама, папа и он, Серёжа…. Это, казалось, где-то далеко было, в другой жизни. Вспоминал их частые вылазки на природу, их походы по магазинам. С какой любовью родители подбирали ему одежду, игрушки! А как весело было сидеть на папиных плечах! С его сестрёнкой было всё иначе. Да, все они теперь жили другой жизнью. Впрочем, иногда отец, как бы спохватившись, приносил кучу всякой всячины для Маши. Здесь были разные игрушки, фрукты, коробки конфет в таком количестве, что можно было, набросившись на эти сладости непременно стать «золотушным ребёнком», как говорила бабушка. А в платья, купленные папой,

2 стр.

приходилось одевать иногда и соседских детей. Но Маша испуганно смотрела своими огромными глазами на все эти дары и пряталась за Серёжу. И отец, видимо не находя в своей душе ничего, кроме досады уходил к себе в кабинет.
Однажды, открыв дверь своим ключом, Сергей услышал приглушённые голоса. «Отец дома!» – обрадовался Сергей. В последнее время это случалось не так часто. Он хотел войти в кабинет отца, откуда доносился разговор, но жёстко прозвучавший голос бабушки заставил его остановиться и прислушаться.
- Марусю я тебе не отдам. Извини, Егор Петрович, но какой ты отец! Да и зачем она вам? Только помеха. А разбивать брата и сестру никак нельзя. Сергей для Маруси и мать, и отец.
- Да поймите! Ведь Серёже нужно устраивать свою жизнь, нужно готовиться к поступлению в институт, а не быть нянькой при Марусе.
- Я тебя понимаю, Егор. Ты считаешь, что так будет правильно. Но с Марусей так нельзя. Она и без того растёт дикаркой. Вот помру, тогда как хотите. Я думаю, и Сергей так бы сказал.
… Я тебя не виню. Ты мужчина молодой. Нельзя в скорби да печали всю жизнь жить. Это должно было когда-нибудь случиться. И ещё вот что: ты поговори с Сергеем. Нехорошо, чтобы он узнал это от других людей.
- Спасибо вам, Наталья Федоровна за всё, что вы делаете. И за понимание спасибо.
- Благодарить меня не за что. А я тебя вот о чём хочу попросить: сюда, в этот дом, её не приводи. Мне тяжело будет.
Сережа, устыдившись своего невольного подслушивания, нарочито громко стукнул дверью.
- Серёжа! Здравствуй, сын, – распахнул дверь отец.
Отец говорил привычные слова, живо интересовался его учёбой, друзьями, расспрашивал об учителях. Но теперь Сергей слышал в вопросах отца неловкость и даже фальшь. Это было несправедливо, но что делать?! Так бывает. И бабушка, и Сергей, и даже отец – все чувствовали эту неловкость. И все как будто были  виноваты в чём-то. И потому, когда отец отказался от обеда, сославшись на срочные дела, никто настаивать не стал.
Обедали молча. Убирая, бабушка громко стучала посудой, что выражало её крайнее раздражение.
- Слышал? Слышал, слышал…
- Я ничего не понял. Он что – собирается  жить отдельно от нас?
- Ну что ты, Сергей, – смягчилась бабушка, –  ты так не думай. Самое главное, что есть у Егора, отца твоего – это ты, Маруся и память о вашей маме. А женщины – что ж! Это нормально. Ты не осуждай его.
- Я не осуждаю. Откуда ты взяла?!
- Вот и не злись!
Но как бы они не убеждали друг друга в том, что всё так должно быть, чувство брошенности не покидало их.
Отец позвонил на следующий день. Он заметно волновался.
– Как ты завтра после уроков – никуда не спешишь? Я хочу тебя познакомить с одним человеком. Приходи в кафе… то, что рядом со школой часа в два. Сможешь?
Горячая волна подступила к горлу, когда Сергей услышал голос отца. Сергею так захотелось сказать отцу что-нибудь доброе, но он не находил слов.
  -   Я приду, папа, я обязательно приду.
Когда Сергей пришёл в кафе, отца ещё не было. Он сел у окна так, чтобы хорошо просматривалась дверь. Жёлтый лист заглянул в окно, да так и остался висеть на мокром от дождя стекле. Сергей почувствовал на себе взгляд. Вошедшая молодая и, как успел заметить Сергей, очень красивая женщина оглядывала зал, выбирая себе место. Красавица сняла плащ-дождевик, тряхнула

3 стр.

копной рассыпавшихся каштановых волос и, лёгкой походкой пройдя по залу, села за столик напротив.
  Оба они: и Сергей, и эта женщина украдкой разглядывали друг друга. Вот она позвонила кому-то, подняла глаза и, встретившись взглядом с Сергеем, уже откровенно улыбнулась ему. И в эту минуту Сергей почувствовал на своём плече руку отца. Женщина подошла, протянула руку Сергею: «Елена, – назвалась она, – а я вас почти таким и представляла. Знаете, Сережа, вы очень, очень похожи на отца. Да, да… вы просто как два брата. Это удивительно, Егор, что у тебя такой взрослый сын».  Голос у неё был глубокий, грудной. Его хотелось слушать. Елена живо расспрашивала Сергея о планах на будущее и казалась очень заинтересованной. Странно, но Сергею было легко и спокойно. Ни скованности, ни, тем более, неприязни он не чувствовал.

- Ну что? Какова? – начала допрос бабушка, когда Сережа вернулся, –  Вижу, вижу. Красота писаная.
- Ты, бабушка, что – на картах гадала?
- Гадала, гадала. Да только будет ли Егор с ней  счастливым?! И хорошо, что я Марусю не отдала. Зачем ей чужой ребёнок? Да и Егор-то не сумел стать для Марии близким человеком.
- Мама всё равно лучше была.
В тот вечер Сергей долго не мог заснуть. Думал об отце и Елене. Вспоминал её яркую красоту, её голос, поворот головы. Её манеру встряхивать волосами, отчего они начинали переливаться, будто покрытые перламутром. А как она смотрела на Сергея! Конечно, она в нём узнавала черты отца. Но не только!.. В её взгляде было ещё что-то. Она будто спрашивала: «Ну, как я – хороша?»  И сама же отвечала: «Ещё бы! Вот то-то же!» И ещё о многом думал Сергей. О том, как могла бы сложиться их жизнь, если бы мама была жива, и о себе, конечно, и о Марусе.
Теперь в их доме жила женщина, которая помогала по хозяйству. Бабушка уже не сопротивлялась этому. В последнее время она часто болела, а тут и вовсе засобиралась «в дорогу». «Пора мне. Даст Бог, и с Машенькой встречусь». Она очень изменилась. Их неверующая бабушка стала посещать церковь по большим религиозным праздникам. Иногда молилась, но, не зная молитв, обращалась к Богу на обычном светском языке. А просила она неизменно об одном: не оставить сирот, не наказывать их за грехи родительские.  Сергей, уже видевший смерть, воспринимавший смерть, как катастрофу для самого человека, горе для близких ему людей, теперь видел, как можно к собственному уходу относиться совершенно по другому и не переставал удивляться этому: бабушка собирала вещи, в которые её должны будут обрядить, отдавала распоряжения.
Умерла бабушка тихо. Накануне сходила на могилу к дочери, попрощалась с внуками, а утром в своей кровати нашли её тело бездыханным.
Егор всё чаще, приходя к детям, оставался ночевать. Иногда приходила красивая Елена, но никогда Елена не оставалась до утра в доме, в котором жили дети Егора, который был и его домом. Видимо, ни у кого из них – ни у Елены, ни у Егора не было такого желания. Их отношения были вне этого дома. А, может быть, у них что-то не складывалось? Иногда Сергей видел отца озабоченным и даже хмурым. Теперь они часто сидели втроём и рассматривали старый альбом. Там были Маша (большая)  и Егор – молодые, красивые, счастливые! Их сын, Сережа – от ползункового возраста до школьника. Сережиных фотографий было много, а вот Маши маленькой… Только те, которые были сделаны в школе. Подрастая, Маруся становилась очень похожа на свою мать. Такие же огромные глаза, цвет которых трудно было уловить. Иногда они были голубыми, иногда серыми или цвета стали, а иногда зелёными. Впервые увидев Марусю, Елена всплеснула руками: «Ах, какая красивая девочка!». «Было в кого», – тут же отреагировал Сергей, зная, что Елену это может задеть. Вообще, у них уже сложился такой тип общения: Сергей часто слегка «покусывал» Елену, и она в долгу не оставалась.



4 стр.

2
А жизнь ставила свои задачи, и нужно было их решать. У Сергея уже позади институт, а Маруся закончила школу. Крутится перед зеркалом, примеряет платье для выпускного бала. В выборе платья, причёски помогла Елена. Тут она оказалась неоценимым помощником. Как жаль, что отец сейчас не видит Марусю. Важная командировка не позволила отцу быть на школьном балу, куда пригласили и родителей. А Сергей пойдёт вместе с товарищем. Тот увидел Марусю, влюбился и нашёл-таки способ пройти на вечер: купил  корзину цветов, принёс в дирекцию школы и обеспечил себе приглашение.
- Ты, Димка, не рассчитывай, что тебе что-нибудь обломится – Маруся ещё совсем девчонка. Да  я тебе и не позволю. Ей учиться нужно.
- Ой, ли?! Семнадцать лет твоей Марусе, а ты за неё решаешь?
- Я же знаю тебя. Вскружишь голову, уедешь… в общем, знай – Машку я тебе в обиду не дам.
- Я её обижать не собираюсь. Я сам её никому в обиду не дам. Знаешь, Серега, увидел её – и всё! Понял – моя!  Сколько угодно ждать буду. И ты мне не помеха!
- Ты, со своим кавказским темпераментом, уже сейчас рассуждаешь, как собственник.
- Кто из нас больше собственник?! Если серьёзно, ты, Сергей, не бойся! Я же вижу, какая это девушка! Таких сейчас  не бывает. Просто Таня Ларина!
- В этом ты прав. Ты, Димка, прости. Я же знаю – ты «стреляный воробей», тебе не впервой женские сердца покорять.
- Не покорять, покоряться готов.
На балу Сергей и Дима, оба высокие, статные, пользуются успехом не только у выпускниц, но и у молодых преподавательниц. Дима, как всегда, галантный кавалер, первоклассный танцор. И как кажется Сергею,  ведёт тонкую игру. Старается не надоедать Маше, но как только кто-нибудь больше двух раз танцует с Машей, Димка тут как тут!
- Сударыня! Вы забыли?! Следующий танец вы мне обещали.
- Разве?! – смеётся Маша.
- Вы записали на веере, посмотрите!  Верно, он потерян?! Это очень опрометчиво. На балу ничего нельзя терять.
- Ах, да! Совсем запамятовала, – принимает игру Маша.
 Её всё это очень забавляет. Она оживлена. Как идёт ей эта живость! Сергей никогда не видел такой свою сестру. Пусть, пусть она веселится! Ведь в детстве у Маруси было так мало весёлого. Будь счастлива, сестрёнка!

Закончился бал, первый бал в Марусиной жизни! Они возвращаются втроём. Марусе легко, уютно, надёжно. Ведь рядом её брат, а этот Дима, с которым она едва знакома,  друг Сережи –
 значит, всё будет хорошо. К тому же, он такой симпатичный! Как хорошо было с ним танцевать! Как уверенно, надёжно чувствовала себя Маша.
Дима весел, остроумен. И ни слова, что рано утром он уезжает. Далеко, очень далеко. «Чего ж он, подлец, молчит, – думает Сережа, – ведь Машка… она, пожалуй, увлеклась им. А первое увлечение у таких девочек, как его сестра, принимается, как любовь. Одна, единственная, до гроба. …А как хороша была сегодня Маруся и как похожа на их мать!». Они всегда были похожи, как похожи две капли воды, но всё же… они были разные, как разнятся две капли воды, одна из которых с мелодичным звоном падает в поддон и от неё разбегаются волнообразные круги, а другая попадает в подставленную ладонь и тихо, и мягко растекается по ладони. Но сегодня всё было по-другому: от былой тихони нет и следа! Она весела, игрива! Откуда это у неё?! Будто только тем и занималась, что танцевала на балах и принимала ухаживания кавалеров! Наверное, всё-таки мамины гены. Да и Димка! Сердцеед знатный. Сколько на его счету таких вот девочек?! Нашёл бы кого поопытнее. Вон сколько на него глаз было обращено!
Они идут по набережной. Уже  светает. Неожиданно все трое как-то сразу замолчали. «Ангел пролетел», – говорит Маруся. «Да, ангел пролетел», – вторит ей Дима. Ещё минута тишины, и вот

5стр.
уже Дима сначала вполголоса, а затем всё громче и громче поёт «Застольную» из «Травиаты». У него приятный баритональный тенор. «Пусть льётся жизнь шальная…» –  как-то уж слишком лихо выкрикивает Димка. Он подхватывает Машу, и они кружатся в вальсе. «Ну, держись, сестричка! Не теряй головы!» Да и Дмитрия, пожалуй, захватило.
- Эй, друзья, вы что-то слишком много вальсируете. Голова не закружится?
- Уже! Закружилась – говорит Дима. Говорит очень серьёзно.
- А то вот так закружишься да и проспишь завтра…
- Не порть праздник, Серега. У меня такого не случится. Ты же знаешь, я верный служака.
Серёжа знает…. Знает и то, куда в скором времени может отбыть его закадычный друг, верный товарищ, смелый отчаянный человек военный журналист Дмитрий Степанов. Но об этом не говорят. Тем более, после бала. Тем более таким девочкам, с которыми связала судьба на вечерок, сделала жизнь такой подарок – и спасибо ей за это. Он это помнить будет. Вот так рассуждал его друг Дмитрий. Никого у него нет: ни жены, ни подруги, ни матери – схоронил мать. Совсем лёгкий человек. Есть только эта большая страна, часть которой он несёт  на своих погонах. Он верный служака. Только чего она хочет –  эта большая, любимая (не для громких слов!) родина – чёрт поймёт! А понять нужно! Потому и летит в самое пекло.

3
У кровати Маши стоит корзина с огромным букетом кремовых роз и ещё одна пунцовая роза лежит рядом. Вся комната пропитана их запахом. Маша блаженно потянула воздух и проснулась. Не совсем, наполовину.
- Кто звал меня сейчас?
- Посмотри, какой подарок тебе твой Дон Жуан сделал.
- Господи! Как красиво! …ты зачем его так называешь? Маша набросила халатик, прошла по всей квартире, заглядывая во все углы.
- Иди умывайся и к столу. Я что-то после «вчерашнего» проголодался. …Улетел твой кавалер. У-ле-тел!
- Вы что – меня разыгрываете? Я же всё слышала! Вот только что –  ясно слышала его голос. Он хотел меня разбудить, а потом сказал…
Она запнулась, не смея произнести то, что он ей сказал.
- Машка, не испытывай моё терпение! – кричит Сережа из кухни, – яичница с ветчиной уже «шкварчит», как говаривала наша бабушка. А ты ещё не умывалась! …Да его самолёт уже 10 минут в воздухе.
- Это правда?! Как же так?! Что всё это? Скажи мне, Сережа…
Растерянная Маша стоит посреди комнаты. Руки её повисли вдоль тела, глаза расширились и потемнели. У Сергея сжалось сердце. На Машу жалко смотреть. Что делать, что делать?! Братской любви уже мало этой повзрослевшей вдруг девушке. 
- Маша, ты должна понять, –  Сергей старается говорить строго, – у него работа, у него долг и всякие такие обязательства.
 По стеклянным глазам Маши, он видит: она не слышит его, она ничего не хочет понимать. Её обманули. Поиграли и бросили. Она для всех чужая. Сначала у неё не стало мамы, она мешает папе. Это из-за неё он не живёт с ними, потому что её не любит его Елена Прекрасная. Хоть и сюсюкает с ней, как с маленькой, а сама терпеть её не может! Всё из-за того, что она на маму похожа. А мама – такая молодая, красивая! Вот её все любили, а она своим рождением её погубила. Мама простудилась очень, лечиться надо было всерьёз, а она решила «родить здорового ребёнка». Эту вину за мамину смерть ей нести теперь всю жизнь. Так ей и надо! Не имеет право она быть счастливой. Она всегда это чувствовала! С самого детства! Вот и Серёжа, в конце концов, будет ею тяготиться!
Серёжа гладит её по голове, обнимает за плечи: «Ну, Маша, Машенька! Ну, пойми! Ну не надо так!». Сережа достаёт открытку из корзины: Вот, почитай, что он тебе пишет. Эту корзину
6 стр.
посыльный принёс сегодня утром. Её Дима ещё вчера заказал, сегодня он улетел очень рано. Он не успел бы с тобой проститься. Маша дрожащей рукой берёт открытку, но читать она не может. Слёзы застилают глаза. Сережа берёт открытку и читает вслух: «Милая Машенька! Здесь семнадцать роз, таких же светлых, как ваши годы. Они так же чисты и прекрасны!  А пунцовая роза – это моё сердце, которое осталось рядом с вами. Я буду помнить этот вечер, как один из самых прекрасных подарков, которые преподнесла мне жизнь. Прощайте! Не поминайте лихом! Всегда ваш Дмитрий Степанов».
«Вот позёр! Не одного слова в простате! Ведь просил же его, свинтуса!».
Маша берёт открытку, рвёт и бросает в корзину:  «Убери это, – показывает она на корзину, – можешь отнести в папин кабинет. Подарок от меня ему – дочь выросла! А красную сразу в ведро. Она всё равно уже начала вянуть».  Ну и ну! Вот оно когда проявилось! Вот это характер! Всего мог ждать Сергей, но это! Сразу всем попало!
«Иди, Сережа, завтрак стынет, –  она сама выбрасывает красную розу в ведро. Туда же опрокинула яичницу с ветчиной, – мне фигуру нужно блюсти!
Последние три дня они почти не видятся. Если встречаются за завтраком, то почти не разговаривают. На все вопросы Маша отвечает,  не поднимая глаз, только «да», «нет». Может быть, она и Сережу считает виноватым. Куда делись их тёплые доверительные отношения? Ведь и подруг-то близких у Машки нет. Как-то так сложилось.

Приехал отец: «Вот  какая ты  у меня! Совсем как мама. Такая же красавица! Это тебе от меня, дочка». Он протянул ей футляр, неловко притянул Машу к себе и поцеловал. Маша вся вспыхнула от смущения и нежданной ласки отца, и вдруг порывисто обняла его.
- Папа, папа, – повторяла Маша, – ты прости меня. За всё прости! За маму прости!
-Ну что ты, родная моя, разве ты в чём виновата?!
«Если кто и виноват в чём, – думал Егор, –  так это он. Жену не уберёг и дочери не смог стать хорошим отцом.
А вечером у них был настоящий семейный ужин. Пришла и Елена, как всегда блистая красотой и изящным туалетом. Хороша была и Маша. И на всех на них с большого портрета смотрела Маша большая в самом рассвете своей красоты, загадочная, обольстительная и печальная, которая уже никогда-никогда не сможет постареть и останется в памяти такой, как сейчас на этом портрете. Он всегда висел в кабинете отца. А сейчас появился в этой большой комнате – об этом позаботился Сергей.
Елена хотела внести корзину с розами: Зачем такую красоту прятать?! «Нет! –  вспыхнула Маруся, – у меня от этого запаха аллергия. Отец вопросительно посмотрел на Сережу: случилось что? «Ты, Елена, забери эту корзину себе. Только там клочки открытки. Это в цветочном магазине всем под один стандарт пишут. Пошлость ужасная! Я и порвала!» Сережа укоризненно посмотрел на сестру – это уж слишком!
Наконец-то улеглись все страсти. Машка готовилась к выпускным экзаменам. Дима, казалось, был начисто забыт. Вот и правильно – думал Сергей. О письме, которое он получил по электронной почте от Дмитрия, он сестре ничего не скажет. Никто его об этом не просил. А Дима писал, что Сергей совершенно прав: он, его друг Дмитрий Степанов – свинья и гнусный подлец, потому что, когда узнал от Сергея, как расстроилась Маша, почувствовал радость и такую горячую волну  во всём чреве, что захотелось жить долго-долго! Не лезть без нужды «куда попадя» и вернуться целым и невредимым.

4
В доме всё вошло в свою колею. Маша успешно сдала экзамены. В аттестате у неё всего одна четвёрка. Но что дальше, куда поступать –  как-то не определилась. Все члены семьи каждый день приносили какие-нибудь советы: папа, Елена и, конечно Сережа. Маша соглашалась с одним, затем с другим, но ближе к ночи начинала понимать, что ни то, ни это, ни другое совершенно ей не интересно. Елена однажды сказала: Да что тут думать! С такой внешностью – в модели!  И тут же оговорилась:  Хорошо, что Егор не слышит! Хотя, ничего в этом плохого нет. Увидела бы свет,
7 стр.
завела знакомства! Такая девушка в её возрасте – и без поклонников. Это противоестественно! Хотя, нет! Чтобы быть успешной в этой профессии одной красоты мало. Съедят! Надо иметь или «высокого» покровителя (а такого нет, как я понимаю), или… или быть немного стервой.
- Как ты? – живо откликнулся Сергей. Елена вскинула на него глаза, повернулась на стуле и медленно из-за плеча протянула: «Угу-у…». Кровь бросилась Сергею в лицо. Она играет с ним! И всегда играла. То у неё вдруг распахнётся халатик, то ей цепочку непременно нужно застегнуть. Какая она, в сущности, дрянь! Хищница. Красивый хищный зверь! Неужели отец этого не видит?! Она злила его. И волновала.
- Успокойтесь, Сережа. Я вас не трону – холодно сказала Елена, будто прочитав его мысли, медленно поднялась и вышла из комнаты.

К вечеру пришёл отец и, по всему было видно, с новой идеей. По его сияющему лицу следовало понимать, что это нечто такое, с чем нельзя не согласиться. Он собрал всех за стол, постучал ложечкой по стакану, требуя внимания, и торжественно произнёс речь, из которой следовало: он выиграл какой-то там проект, получил кучу денег, и теперь он сказочно богат. А Маше требуется прежде отдохнуть и потому он предлагает ей двухнедельный отдых в одном из городков Юрмалы. На работе он уже договорился. «Желающие могут присоединяться», – покосился Егор на Елену. Елена изобразила радость, потом вдруг вспомнила о неотложных делах, из чего следовало, что ехать никак нельзя, и все облегчённо вздохнули. «Всё-таки как это она красиво сделала!» – отметил Сергей.
- Спасибо тебе, папа, -  Маша поднялась, подошла к отцу и поцеловала его в щёку. Как хорошо, – думал Сережа, – именно теперь Маруся нуждается в отцовской теплоте и заботе.
  Елена встала, медленно, по-кошачьи; вышла на террасу. Весь её вид говорил: «я чужая на этом празднике жизни». В сущности, так оно и было. Всё у неё есть: она успешна, она красива, она любит Егора, он любит её… А любит ли? Может быть, ей это всё только казалось? В последнее время в их отношениях наметился холодок, и Елена так ждала этого отпуска! Они уедут к морю, подальше от всего, что напоминает Егору о его, якобы, неисполненном отцовском долге.  Они будут беспечны, молоды – как когда-то. Ничто не будет стоять между ними. Их любовь вспыхнет снова. Она уже испытана временем. А образовавшийся холодок в их отношениях – что ж! – это приходит и уходит.  Лена вспоминает их первую встречу. Она давно уже не была неискушённой девушкой в делах любви, скорее – наоборот. И всегда брала то, что ей нравилось. Для этого было достаточно иногда одного долгого взгляда, иногда улыбки. Она проверяла силу своей красоты, силу своего обаяния. Её тщеславие удовлетворялось, и короткие связи быстро распадались. Но с Егором всё было иначе. Егор был другой. Егор был настоящий. Хотелось, очень хотелось стать для  него единственной. Не судьба! А на вторые роли она не согласна. «Кошка, гуляющая сама по себе» - это про неё. На террасу вышел Серёжа. Просто постоял, помолчал рядом. Спасибо тебе, милый, взрослый мальчик. Прости меня, если можешь.
Никто, кроме Сергея, не заметил, как она скользнула в прихожую, взяла плащ и неслышно, не прощаясь, вышла.

5
Вот почти уже две недели прошло, как Маша с отцом отдыхают на рижском взморье. Погода прекрасная,  море тёплое, насколько может прогреться вообще Балтика. А пляжи! Широкие, чистые. Майори, Булдури, Лиелупе… Произносишь и, будто слышишь, как волна мягко перекатывает камешки «Словно на нитке жемчуга, курорты побережья, в своём просторе безмятежном прекрасны эти берега». А Сигулда! Настоящая прибалтийская Швейцария!  Кажется, они остаются ещё на одну неделю. Сергей рад за них обоих. 
Иногда приходили короткие сообщения от Димы. Было в них много неясностей, недоговоренностей. «Одно понял, – писал Дима, – война эта такая грязь, после которой нескоро мы все отмоемся.   …А несравненной Марии Егоровне кланяйся от меня». Далее следовал комический

8 стр.

рисунок, где Димка изображал себя, стоящим перед Машей на четвереньках, приложив руку к сердцу, и приписка:
Если б, если б только мог
Я быть  псом у ваших ног,
Верным, преданным, послушным!
Быть шутом, когда вам скучно,
Расстилаться бы дорожкой,
Где ходили б ваши ножки,
Быть бы зонтиком в дожди.
…Если б смел сказать: дождись!

Дважды заходила Елена. Она заметно нервничала. Рассеянно спрашивала о планах Маши и, пробыв с четверть часа, уходила.
Как-то Сергей с товарищем зашли в вечернее кафе. Притягивая к себе взгляды, вошла Елена. Она была со спутником и не заметила Сергея. Сергею захотелось уйти. Не будет же он шпионить!  Но вот Елена увидела его и, ничуть не смущаясь, кивнула. Сергей перевёл взгляд на её спутника. «Моложе отца, – отметил Сергей, – высокий, статный. Да, красивая пара, ничего не скажешь!»  Сергей встал и вышел из кафе. Вскоре за спиной он услышал торопливые женские шаги. Кто-то уверенно взял его под руку. Елена! Сергей высвободил руку и замедлил шаг. Долго шли молча.
- Может быть, ты думаешь, что я догнала тебя, чтобы оправдываться? Нет! Ничуть! Меня даже не волнует, скажешь ты отцу, что видел меня или нет!
- Это ваше дело. Может ему хочется быть обманутым! Можешь не волноваться. Я ему ничего не скажу.
- Ведь почему я не поехала с ними? Я могла взять отпуск, и Егор знал. Не поехала потому, что никто и, прежде всего Егор, этого не хотел!
Это была правда. Все это почувствовали. Сергею тогда было как-то даже жаль Елену. Но отец с Машей должны были побыть вдвоём. Ведь они оба страдали от своей разобщенности. А эта поездка их сблизит.
- Я всё понимаю, потому и не поехала. А отца твоего, Сережа, я люблю. Никогда никого не любила. Просто позволяла или не позволяла любить себя… А Егора люблю. Не всё получилось,  но что делать? Наверное, Егору хотелось меня видеть другой – ему есть с кем сравнивать, и это сравнение, как я понимаю, оказалось не в мою пользу.  …А когда приедут, не сообщали?

Странная женщина. Сильная, независимая. Иногда ведёт себя так, будто весь мир у её ног! То вдруг такая беспомощная! И всё, что она говорила, когда они шли из кафе, всё искренне, всё правда. Сергей задаёт себе вопрос: а он мог бы полюбить такую женщину?! Она старше Сергея лет на 10, наверное, не больше. Ведь отец когда-то полюбил её, может быть, и сейчас любит. Она, наверное, не спит сейчас тоже, как не спит и Сергей. Он вспоминает свою первую любовь, нет, не ту детсадовскую, когда он влюбился в хорошенькую девочку по имени Алёнка за её огромный белый бант, похожий на бабочку, и распахнутые, всегда удивлённые глаза. Он вспоминает свою уже почти взрослую любовь: 9-ый класс, урок литературы. Прозвенел звонок на урок, а учителя нет.  В классе нарастает гул, и вот: «Наталья Владимировна, – представляет её директор, – ваш новый учитель по русскому языку и литературе. Желаю вам успехов, – кивнул он учительнице и вышел. В классе воцарилась тишина, и потому было отчётливо слышно, как с последней парты Женька присвистнул  и произнёс: «Вот это да!» «Наша Наташа» – так называл её 9-ый класс, где она ещё была и классным руководителем. И не один Сережа – все мальчишки были влюблены в неё, а девочки старались одеваться, как она, причёсываться, как она. А через полтора года за ней приехал её жених – лётчик. Хотел немедленно увести, но они её не отдали. Все мальчишки в классе, узнав, что она должна уехать, написали в тетради: «Наталья Владимировна, мы вас любим!». Все написали, а Сергей не смог! Сережа хорошо помнит, как пришла она с кипой тетрадей, как смотрела на класс – растерянно,
9 стр.
не зная, что сказать. И вдруг спросила: «А вы, Сережа, вы не любите меня?» Сергей покраснел до корней волос, затем кровь отхлынула от его лица, он встал и сказал: «Люблю. …Я люблю вас, Наталья Владимировна».  Как это получилось, Сергей не смог бы объяснить. Будто, это кто-то сделал за него. А он теперь стоял в гулкой тишине класса, оцепенев.
Пришла очередь краснеть Наташе. «Ну, раз так, давайте работать, у нас выпускные на носу, – сказала она с деланной строгостью.
Через полгода, выпустив свой класс, она уехала к своему жениху, а теперь вот, спустя 5 лет кто-то видел её снова в городе. И будто бы, лётчик её толи погиб, толи они просто расстались? И вернулась ли она совсем в свой родной город, или просто приехала маму навестить? Сергей не раз бродил возле школы. Казалось, вот сейчас откроется тяжёлая школьная дверь, и появится знакомая лёгкая фигурка, застучат  каблучки, сбегая по ступенькам вниз. От одного только воображения у Сергея сладко замирало сердце. Что бы он сказал, что спросил бы?! Стоял бы, наверное, как истукан, а она прошла мимо и не заметила. Впрочем, он знал, что Наталья Владимировна отличала его. Во-первых, –  размышлял Сергей, –  он проявлял интерес к предмету, много читал, а во-вторых, жалела, наверное: ведь она знала, что они без матери.

6
Рано утром – звонок: Елена! Егор с Машей приезжают. В голосе – сдержанная радость. Она деловито расспрашивает Серёжу, что имеется в доме, даёт распоряжения, что он должен купить к столу, а она придёт и займётся праздничным обедом.
Всё будет хорошо, – говорила себе Лена, – Ах, как она соскучилась! И голос у Егора был такой тёплый, родной. Всё будет хорошо! Вот только спала она плохо. И круги тёмные под глазами.  Она ещё раз взглянула в зеркало – в глазах радостный, счастливый блеск. «Ну что, старушка, – подмигнула своему отражению Елена, – вперёд! К победам! Она должна быть сегодня неотразима. Она постарается.
Стол торжественно накрыт. Елена соорудила нечто такое!  И тут она превосходна! Сергей знал, что она исповедовала совсем другой образ жизни: женщина не должна быть рабой кухни. Интересно, есть это можно будет? Но сейчас – ни-ни! Можно только созерцать. Нельзя такую красоту портить.
Наконец-то! Наконец-то они! Позже на два часа, чем можно было ожидать (не зря говорят: хочешь быть вовремя – езжай на поезде). Загоревшие, посвежевшие!
- Всё! Кончено! – кричит Сережа, – умываться и к столу! Целый день ничего не ел – Елена не разрешала.
За столом шумно, весело, непринужденно. Как хорошо, как хорошо, что они все вместе. Елена взглядывает на Сергея: как он? Не осуждает ли её? Сейчас она всех любит: и этого ершистого взрослого мальчика, и эту прелестную девочку, которой только предстоит вступать в жизнь, и эту, глядящую с портрета женщину, с которой она втайне соперничала. Она всех  любит, потому что это его мир. У неё повлажнели глаза.
- Что, Лена? – спрашивает Егор.
- Спала сегодня плохо.
- Соскучилась?
- Очень!
Они выходят на террасу и долго стоят там обнявшись.

- Что же ты мне ничего не говоришь о Диме? – неожиданно спрашивает Маша. Он ведь пишет тебе.
- Не думал, что тебе будет интересно. Да и решил уберечь своего друга, который находится сейчас на переднем крае от нападок легкомысленной девчонки, даже если эта девчонка – моя родная сестра.
- Он писал что-нибудь обо мне?
- Маша, Дима там, где стреляют, где земля взрывается под ногами.
- Я знаю.
10 стр.
- Откуда?
- Мне папа всё сказал.
Маша становится строгой и печальной. Нет, не вычеркнула, не забыла Маша его друга Димку, отчаянно смелого, бесшабашного. Принесёт ли счастье эта любовь тебе, сестрёнка? Димка не создан для тихой пристани. Да и бабник он! Это уж Сережа точно знает.
- Так ты надумала, куда будешь поступать? – уклоняется Сергей от ответа.
- Да, в медицинский.
- Ой ли? Там ведь и лягушек нужно будет резать! И это ещё не самое страшное.
- Что же делать – надо, значит надо.

7
Осень стояла тёплая, сухая, долгая. От этой красоты несказанной и радоваться и грустить начинаешь одновременно. Хорошо сейчас за городом! Сесть в электричку и сойти на каком-нибудь полустанке. Бродить по лесу, слушать, как шуршит листва под ногами, любоваться буйством красок.
Сергей уже почти на пороге и  вдруг – звонок. Нетерпеливый такой: длинный и три коротких. Димка! Вот это да! Как снег на голову! Сообщить не успел, прилетел с оказией. Вот теперь они наговорятся! Никого в доме нет. Машка уехала с однокурсниками куда-то на выходной день.
- А куда? Ты не можешь сказать? – похоже, что Дима собирается её разыскивать.
- Да приедет она уже завтра к вечеру.
Сережа рад встрече, тормошит Диму: эх, сейчас попируем! Но, похоже, Дмитрий не слушает его. У него всего-то несколько часов в запасе. И всё! И прилетел сюда его лучший друг Димка вовсе не к нему. Маша – вот для кого совершил он  этот вояж. Но что делать? Не получилось! Не судьба!
- А позвонить ей можно?
- Позвонить, конечно, можно. Но…
- Давай телефон.
Да, Димка есть Димка. Свою судьбу он делает сам. Как-то встретит его Маша? Она поехала с группой однокурсников. И этот славный парень Никита. Он и Маша очень дружны. Никита, кажется,  влюблён в Машку. Симпатичный надёжный парень. Он очень нравится и Сергею, и отцу. И Маше, судя по всему, тоже. А Димка –  первая полудетская влюблённость. Было и прошло. Так что, раздевайся, садись к столу друг мой Димка. И будет у нас с тобой серьёзный мужской разговор. Дмитрию есть что рассказать, но говорит он неохотно. Это что-то новенькое в нём. Даже ему, своему закадычному другу Сергею, который понимает его с полуслова, не хочется сейчас «обнажать душу» вот так –  «на сухую». Не с тем он сюда летел.
- И что же – ты обо всём этом пишешь?
- Пытаюсь.
Сергей знает, что Дима честный, бескомпромиссный журналист. Только так он понимает свой долг – служить профессии: «А благостные заказные репортажи можно и так писать, не выходя из кабинета».
- Что ж, мне пора! – говорит Дима. Он медленно натягивает куртку. Ой, как не хочется Диме уходить! Он всё взглядывает на входную дверь, словно ждёт, что вот сейчас, в последний момент войдёт Маша. Нет, не случилось! Но спустя час, после ухода Димы действительно она появилась.
- Опоздала?! Неужели опоздала, Сережа?! –  щёки её раскраснелись, глаза горят лихорадочно.
- Да вот, всего на несколько часов прилетел, и сегодня ночным поездом уезжает.
- А какой вагон, не знаешь?
- Это бессмысленно, Маша! Ты не успеешь.
Маша подходит к окну, смотрит вниз и машет кому-то рукой. Там внизу на мотороллере Никита. Это он привёз Машу в город после звонка Дмитрия. А сейчас она собирается с ним ехать на вокзал, чтобы увидеть Диму, с которым и знакома-то была всего один вечер.
- Остановись, Маша! Вы всё равно не успеете. Наконец, это некрасиво по отношению к Никите.
- К Никите?! А причём тут Никита?
- Вот они – женщины! Не думаю, чтобы Никите это было приятно.
11 стр.
Но Маша не слушает его. Она уже скрывается за дверью.

… Перрон пустеет. Кондуктор строго напоминает отъезжающим занять свои места.
«Дима-а-а! Дима-а-а!» - проносится над перроном отчаянный женский крик.
« Маша, Машенька моя!» Дима услышал, почувствовал её. Бежит ей навстречу, сжимает в объятиях всю её, целует мокрое солёное лицо. «Моя Машенька», – только и произносит он. Несколько секунд, всего несколько секунд для двоих! И никого больше: ни строгого кондуктора, ни этого мальчика рядом с Машей, ни дрогнувшего поезда. Дима прыгает в последний вагон уходящего поезда, он ещё что-то кричит Маше. Она не слышит его, не может слышать. Она только кивает головой: да, да, да…
Вот оно как вышло. Видимо, у них это всерьёз. У обоих. Хорошо это или плохо – знать не дано, но ничего изменить нельзя. Дима часто звонил и Маше и Сергею. Дважды Сережа читал Димкины статьи в «Комсомолке». Удивительно – как это ему удалось опубликовать! Маша с головой ушла в учёбу, стала серьёзнее, строже и ждала весну: Дима обещал приехать весной.

8
А весна пришла рано. В нежной зелени кусты, деревья, на газонах пламенеют тюльпаны.  В конце апреля белой метелью уже осыпалась черёмуха и зацветала сирень. Тянуло вон из дому. Бродить, бродить,  находя всё новое в проснувшейся и преображающейся день ото дня природе. Проходить мимо школы, возвращаясь домой, стало уже привычкой для Сережи. И каждый раз воображение его рисовало Наташу, Наталью Владимировну. И однажды он увидел её. Она шла впереди, он не мог видеть её лица, но явственно почувствовал – это она! Но вот она повернулась и, глядя сквозь него, крикнула: «Серёжа! Серёжа!»
Сергей невольно вздрогнул. А к Наталье Владимировне, припрыгивая, подбегал мальчик лет четырёх-пяти. «Где ты был, Сережа? Я уже начала волноваться!». Она взяла за руку мальчугана, который, не переставая, прыгал, поддевал попадавшиеся под ноги камешки. Ничто не ускользало от его любопытного взгляда. Заметив, что Сергей наблюдает за ними, мальчуган, повернувшись к Сергею, скорчил «рожицу» и показал тому язык.  Его задорная мордашка излучала счастье: жизнь прекрасна и удивительна!  Сергей так и не решился подойти к ним, но он теперь знал: она здесь, в этом городе, она вернулась и работает в этой школе. Значит, они обязательно встретятся. Как он прав, этот мальчишка. Жизнь удивительна! И прекрасна!
А от Димы с некоторых пор письма и звонки прекратились, и Маша каждый раз менялась в лице, когда раздавался звонок в дверь. Она ничего не спрашивала, не говорила о Диме. Она была, как натянутая струна. Это чувствовалось во всём. Она похудела и осунулась.
- Маша, такая погода чудная! Иди погуляй. …Ты знаешь, кого я сегодня встретил? Наталью Владимировну. Она вернулась и теперь снова в нашей школе работает.
Маша не отвечает. Она не слышит его.
- Сережа, я чувствую –  что-то случилось, Сережа! Где он?! Что с ним?! Почему он даже не звонит? Почему?
А Сергею нечего ответить Маше. Да, молчание Димы странно. Не такой он человек, чтобы прятаться. Сергей уже пытался навести справки. Но нигде ничего ему не сказали. Пропал без вести.
- Так не может быть! Не может быть, чтобы вот так пропал человек и без всяких следов. Это всё-таки не война.
- Это война, Маша. То, чем занимается Дмитрий –  война. Дима не только твой друг, но и мой товарищ тоже. Я буду  его искать.
И каждый вечер, когда Сергей встречается с Машей, он наталкивается на её вопрошающий взгляд. «Прости меня, Машенька, прости, сестричка. Я ничем не могу тебе помочь. Верно, беда с Димкой», –  вот что думает Сергей, но Маше он этого не говорит. Всё-таки есть надежда. Не хочется огорчать её, но и утешить нечем. Он очень переживает за Димку, он не перестаёт наводить справки о нём. Он видит, как страдает Маша, но он, Сергей, её брат, не может быть несчастливым этой весной. Теперь почти каждый день он встречает Наталью Владимировну, Наташу. Он провожает её, помогая нести тяжёлый портфель с тетрадями. И Наташа однажды пригласила его домой, познакомила
12 стр.
 с мамой. Это случилось неожиданно. Передав портфель, Сергей хотел уже откланяться, но дверь распахнулась, и появившаяся в дверях мама Наташи широким жестом пригласила: «О, как вы вовремя! Только пирог испекла.  Слышите, как пахнет?». Она буквально ввела Сергея за руку. Елена Игоревна, мама Наташи, была удивительным человеком. У Сергея сразу прошла скованность. Рядом с ней он почувствовал себя легко и уютно.
- А вы Наташу уже давно знаете, Сережа? – спрашивает Елена Игоревна.
- Видишь, ли, мама… - вмешивается Наташа. Она подбирает слова.
- Наташу? Да, давно. Уже много-много лет. Сергей говорит это, глядя в Наташины глаза, и она не отводит взгляда.
- Ну, что ж, ну, что ж… - произносит после некоторой паузы Елена Игоревна. Она смотрит на Сергея долгим, ласковым и в тоже время печальным и строгим взглядом. Но через две минуты Елена Игоревна уже стряхнула задумчивость, спросила с прежней живостью:
- Ты успела загадать желание, Наташа? Ты же сидела между двумя Сергеями?!

… - А мне понравился этот твой …старый знакомый, - маме явно хочется поговорить на эту тему.
 - Это совсем не то, что ты думаешь! Он просто помог мне донести тетради, а ты прямо-таки втащила его в дом!
- Не дерзи! Что с тобой? Ты нервничаешь почему-то. Тебя проводил молодой человек. Разве это не естественно?! 
- Ты же ничего не знаешь!
- Разумеется! Но очень надеюсь, что смогу когда-нибудь узнать больше. Первое впечатление редко бывает обманчиво. Деликатен, умён. И даже красив. Пожалуй, это  его недостаток, но он любит тебя – это написано у него на лице. И я за тебя рада..
- Мама! Ну, пощади же ты меня!
- Он не свободен?! Ну, прости, прости, дочь!
Наташа включает холодный душ и стоит, пока не начинает покалывать всё тело. Всё, - решает она, - надо взять себя в руки!  Завтра! Завтра она объяснится с Сергеем. Но как? Как это сделать, чтобы не выдать себя?! И что она ему скажет?

Сергей  ничего ещё не говорил Наташе о своей любви, но это чувство переполняет его и скрывать это невозможно, да и не нужно. А сегодня он напросился на урок к Наталье Владимировне. Её 6-ой класс писал сочинение: «Приметы весны». Сергей взял ученическую тетрадь и написал: «Этой весной я снова встретил вас, Наталья Владимировна. Помните, как все вам написали о любви. Кроме меня. Я хочу исправить эту ошибку. Я люблю вас, Наталья Владимировна. Я полюбил вас с самой первой минуты, как увидел.  Я люблю тебя, Наташа».
Наталья Владимировна собирает тетради, берёт и протянутую Сергеем тетрадь. Она подходит к столу и открывает её. Сергей видит, как вспыхнуло лицо Наташи. Она пытается погасить радостный блеск глаз, но это плохо получается. Она поднимает глаза: «Ай-ай-ай! Ты сорвёшь мне урок, –  укоризненно качает головой Наташа, – Ай-ай-ай!».

Прошло лето – и тревожное, и счастливое одновременно. Счастливое, потому, что Сергей и Наташа были на пике своей любви. Тревожное, потому, что стали доходить слухи о гибели Дмитрия.
Но никакой конкретики, никаких документов. Кто-то видел, как увозили Дмитрия чуть живого после взрыва, как врач, якобы, сказал о нём: безнадёжен. И потом все следы терялись – ведь у него никого нет –  некому сообщать, некому хоронить. Война похоронит.
Маша, проплакав всю ночь, вдруг объявила, что она должна поехать в тот госпиталь, где предположительно лежал Дима. Зачем? Она не верит, что его нет –  он жив! Она это чувствует. Это всегда было самым весомым аргументом у Маши: я так чувствую. Пришлось подключить «тяжёлую артиллерию». Егор Петрович через своих друзей, а те через своих друзей, влиятельных военных, обещали помочь. И вскоре удалось выяснить, что Дмитрия после тяжёлого ранения, в беспамятстве

13 стр.
пролежавшего трое суток, самолётом переправили в один из московских госпиталей. Жив ли он? – неизвестно. Решено было ехать в Москву. Там жила двоюродная тётка Маши. У неё она остановится.
И вот Маша в Москве. Тётка, Таисия Львовна, встретила её радушно, хотя никогда не видела прежде. Подружилась Маша и с Джимом, шотландской овчаркой. А вот с Марком, тридцатилетним сыном Таисии Львовны… . Пришёл поздно, когда уже Маша собиралась спать. Был он навеселе. Поцеловал ручку  и уставился на Машу плотоядным взглядом.
- Ну что, родственница, давай знакомится. (Он достал коньяк, две рюмки и яблоко).
- Извините, я не пью крепкие напитки.
- Напрасно, напрасно. А я вот выпью. Ваше здоровье!
Он долго ещё ходил по квартире, хлопал дверью и даже что-то напевал. Маше было неспокойно, тревожно. Уснула она только к утру. Проснувшись, она поняла, что в квартире только Марк, знакомство с которым было неприятным. Но сегодня это был будто бы другой человек. Он весело приветствовал Машу.
- Доброе утро, Машенька. Я сейчас буду вас кормить. Вот что-то тут оставила нам Таисия Львовна. А потом вы отправитесь в тот госпиталь. Я провожу вас. Матушка мне всё рассказала. Я охотно вам помогу по мере своих сил и возможностей.

Палата на четверых. Маша пробегает взглядом по лицам больных. А Дима? Его нет здесь. Это ошибка.
- Кого вам, девушка? – поворачивает голову один из них.
Маша хочет назвать, но не может произнести ничего от волнения. Она беспомощно оглядывает палату.… И тут она видит его глаза, глаза Димы. Неужели это он? Она стоит и не может сдвинуться с места. Вот этот беспомощный человек с заострившимися чертами, ввалившимися глазами на жёлтом лице – это и есть Дима? «Возьми себя в руки! Ты же будущий врач», – говорит себе Маша. Но она ничего не может с собой сделать. Слёзы текут и текут у неё по лицу. Кто-то помог ей сделать три шага к его кровати, кто-то подал стул.
- Зачем вы приехали, Маша? …Не нужно было… не хотел, – выговаривает он с трудом.
- Молчи, молчи. Мы обязательно выкарабкаемся. Я никуда не уеду, пока тебя не вылечат. Я тебе помогу. Этого не может быть, чтобы ты не поправился! Этого не может быть!
Маша говорит горячо, убедительно. Её милое мокрое от слёз лицо так близко. И на минуту Дима начинает верить – верить в невозможное. Может у него есть ещё шанс? Хотя бы один из тысячи!
К вечеру у Димы начался жар. Он бредил. В бреду, он то отсылал Машу домой –  не хотел, чтобы  она видела его беспомощным, то звал, чтобы проститься. Но к утру кризис миновал, он уснул. И только тогда Маша ушла из госпиталя. Пережитое, усталость сделали своё дело. Она проспала несколько часов, но, проснувшись, она уже знала, что нужно делать. Прежде всего – встреча с лечащим врачом. Затем она позвонит папе, Сереже. Если что-то надо будет, они помогут. Она возьмёт академический отпуск в институте. Потому что, быстро Диму на ноги не поставишь. Для этого не один и не два месяца нужно. Но, после того как Таисия Львовна узнала о планах Маши, о том, что она намерена задержаться на неопределённый срок, радушие тётки заметно поубавилось.
- Как же ты намерена жить? Чем? Москва, знаешь ли, дорогой город.
- Вы не беспокойтесь, Таисия Львовна. Конечно, я всё понимаю. Об этом даже не стоило говорить. Папа и Сережа мне помогут.
- Не разумно, не разумно…
И каждый день, когда Маша возвращалась из госпиталя, Таисия Львовна холодно спрашивала:
-  Ну, как твой подопечный? Поправляется?
- Спасибо, всё хорошо, – отвечала Маша, чтобы прекратить ненужные разговоры. Хотя хорошего было мало: медицина не всесильна – сказал ей врач. А Маше казалось, что никаких сил и не прикладывается. Его уже просто «списали». И Маша решила встретиться с главврачом. Неожиданно профессор проникся симпатией к Маше, несмотря на излишнюю её горячность. Он обещал посмотреть больного и взять лечение под свой контроль. И это уже была победа. Дмитрию действительно изменили лечение. И он сам стал верить в своё выздоровление, а это главное.
14 стр.
Маша от слепой веры в избавление – стоит только этого хотеть, только очень сильно! – переходила к отчаянию, видя страшную худобу Дмитрия. Ему было неприятно, что Маша видит его таким беспомощным, жалким. Стараясь не досаждать ему, она уходила, возвращалась в чужой дом, где единственным существом, встречающим Машу приветливо, был Джим. Это был старый пёс, умный и чуткий. Он клал свою голову ей на колени и делил с ней её печаль.

- Что грустим, красавица? – заглянул к ней Марк, – Зачем же предаваться унынью?  У меня билеты в театр, хотите? В Большой… грех отказываться.
- Да – соглашается Маша.
В театре они слушают «Травиату». Звучит «Застольная», а Маша вспоминает, как Дима напевал эту мелодию, как они кружились в вальсе. Умирает в последнем акте Виалета, а Маша представляет Диму – что-то он сейчас чувствует, а вдруг ему хуже, вдруг ему плохо совсем, а рядом никого нет. Скорей бы наступило завтра. Увидеть его, пусть беспомощного, немощного, только живого. «Живи, Дима, живи!–  произносит она мысленно, как заклинание. Но когда Маша на следующий день приехала в госпиталь, зайдя в палату, она не увидела Диму. Его постель была пуста. У неё подкосились ноги. Опираясь о косяк двери, медленно сползая вниз, боковым зрением Маша вдруг увидела: опираясь на палку, пошатываясь, хромая, по больничному коридору шёл Дима. Он был страшно худ, пижама болталась на нём, как на колу, но он шёл! Он шёл самостоятельно – первый раз после тяжёлого ранения и всего, что за этим последовало. А Маша стояла и не могла двинуться с места.
- Нельзя, нельзя было это делать вот так сразу, – сердито отчитывала Маша, когда он добрался до постели. Было видно, что он очень устал. Только собрав всю свою силу воли, он не рухнул по дороге, добрёл до палаты. Глаза Димы были прикрыты от усталости, но он улыбался. У него не было сил, чтобы что-то ответить, он только слегка сжимал тонкие пальцы Маши. И опять в отчаянии Маша видела в лице его то, что её пугало. Казалось все жизненные силы, которые ещё были в этом измученном теле ушли на то, чтобы заставить себя подняться, прошагать эти несколько метров по больничному коридору. От усталости Дима быстро заснул. Во сне дышал он ровно и спокойно.
Дима выздоравливал. Медленно, очень медленно, но силы к нему возвращались. В глазах появился блеск. Он шутил, сочинял для Маши всякие смешилки. Дима первый заговорил о том, что Маше нужно вернуться домой, попытаться наверстать упущенное в институте. А он, в свою очередь, даёт клятвенное обещание не подвести Машу, как её первый пациент: недели через две-три обязательно поправится и приедет. Маша тоже об этом думала и, прежде всего потому, что ей в последнее время своим чрезмерным вниманием стал досаждать Марк. Однажды она проснулась от тревожного порыкивания пса, который устраивался на ночлег у двери в Машиной комнате: «Джим? Волнуешься? Ну, что случилось?».  Маша поднялась, подошла к двери. И в ту же минуту дверь распахнулась.  Перед ней предстал Марк. Был он в нижнем белье. От него привычно тянуло спиртным.
 - Таисия Львовна, -  сдавленным от волнения голосом позвала Маша.
 - Тсс… -  Марк приложил палец к губам.
 - Таисия Львовна! – повторила Маша громко. Сердито рявкнул Джим. И только тогда, наконец, вышла недовольная Таисия Львовна.
 - Этого мне ещё не хватало. Знаешь, Мария…
 - Знаю. Завтра постараюсь взять билет.

9
У ворот госпиталя к Маше подошёл, будто ждавший её, мальчишка. Он протянул ей распечатанный конверт: «Велели передать!». Маша ничего не успела спросить – так он быстро пропал из виду. Будто растворился!
Дима читает написанное ему письмо. Маша видит как усмешка, появившаяся у него на лице, по мере чтения сменяется озабоченностью. Лицо становится суровым. Маша понимает: что-то случилось.
15 стр.
- Что, Дима? Что-нибудь неприятное?
- Так, обычные страшилки-пугалки. Но тебе надо уехать. Как можно скорее.
- Это уже решено. Сегодня возьму билет и дня через два уеду.
- Тебя может проводить сын Таисии Львовны?
- Я думаю, и без него справлюсь.
- Я тебя прошу…
Дима протягивает ей листок бумаги с напечатанным там текстом. Маша читает: Диме угрожают, угрожают, по-видимому, те, кто уже пытался его убить. Чтобы запугать Диму, они обещают расправиться и с ней, с Машей.
- Мы простимся сегодня, сейчас.
- Но поезд мой вечером, завтра я смогу ещё…
- Нет, Маша, нет. Сейчас ты уйдёшь. И завтра не приходи, ты поняла меня?
- Хорошо, ты только не волнуйся. Поправляйся и приезжай.
- Теперь-то уж непременно!
Дима берёт её ладони, целует: «С таким доктором –  и не поправиться! Это было бы чёрной неблагодарностью». Дима поднимает лицо. В его влажнеющих глазах, глядящих на Машу, и нежность, и благодарность, и тревога за неё. В нём борьба двух желаний: задержать Машу хотя бы на полчаса – он так привык видеть это милое лицо! – и другое: знать, что её здесь нет, она далеко, она дома, она в безопасности.
- Видишь, какой я неудобный человек.
- Да, ты ещё тот орешек.
- Я ещё тот орешек.  Ты со мной ещё намучаешься. Если не отречёшься…
- Я с тобой ещё намучаюсь. Обречена!

Поезд везёт её домой. Повзрослевшую, строгую. Счастливую и печальную в своей тревожной любви. Что-то они ещё друг другу не сказали. Не хватило времени. Если бы вернуться! Хотя бы на полчаса! Под стук колёс она засыпает и спит коротким прерывистым сном. Но в своём сне она успевает увидеть маму, которую знала только по фотографиям и рассказам. Во сне Маша видит маму, сидящую напротив. Мама тянет к ней руки, и они становятся одно целое. Теперь и Маша большая, и Маша маленькая – всё в ней, в одной. И так будет всегда. «Мама, мамочка моя», – шепчет Маша, пробуждаясь и снова засыпая. И снова мама отделяется: «Спи, доченька, спи. Все хорошо». И Маша верит ей.



Беседина Маргарита Александровна.
236029  г. Калининград, ул. Горького  дом 203/1, кВ. 35
Дом. тел. 4012-32- 00-94
Моб. 8-911-466-04-38






 








1стр.

Маша маленькая.

1
Вот она какая – совсем взрослая уже, его сестрёнка! Ещё год, два – и невеста! Он себе плохо представлял, как кто-то другой может войти в её жизнь, будет иметь на неё права, и она будет любить того, другого, больше, чем его, своего старшего брата, который стал для неё в последние годы всем: и отцом, и матерью, и подружкой. Так уж случилось.
Когда она родилась, в их доме стало две Маши: Маша большая – мама Серёжи и этой крохотной девочки, и Маша маленькая. И обе Маши были очень слабы. Ухаживать за ними приходила Наталья Фёдоровна, бабушка. Бабушка деловито двигалась по квартире, строго сдвинув брови. Улыбка навсегда покинула её лицо. Сережа слышал, как бабушка выговаривала отцу: «Эта девочка унесла последние силы Маши». Сережа смотрел на свою сестричку, на её крохотные пальчики, кривящийся ротик, который, казалось Сереже, хотел возразить, и не верил бабушке. Как эта беспомощная девочка могла унести последние силы Маши большой?! Бабушка никогда не называла сестрёнку по имени: девочку пора кормить, или девочку нужно купать.
Маше маленькой едва исполнился год, когда не стало Маши большой. В тот памятный день Сережа, вернувшись из школы, сразу почувствовал напряжённую тишину в доме. Последние две недели тишина стала привычной: мама в больнице, Машу взяла бабушка к себе. Но это была какая-то другая, тягостная тишина. У него тоскливо заныло сердце. Бросив портфель, он распахнул дверь в спальню. В спальне, сжав голову руками, глядя в одну точку, сидел отец.
- Папа! Папа! – закричал Серёжа, предчувствуя что-то страшное. – Что?! Что?! Папа! – кричал Серёжа. Отец обнял сына и страшные, долго сдерживаемые рыдания отца потрясли Серёжу. Серёжа заплакал, понимая, что случилось непоправимое.
Так Серёжа стал взрослым. Наталья Федоровна перебралась к ним жить. Отец допоздна пропадал на работе. Иногда заглядывал в комнату сына, ерошил его вихрастую голову, спрашивал:   «Ну, как, брат? Всё нормально? Учёба?»  Теперь отец часто обращался к нему так.  Они с отцом становились как бы товарищами по несчастью. А Машу маленькую отец почти  не видел.
«Может быть, ему тяжело было видеть её? Может быть, он тоже, как и бабушка, считает, что виновата во всём  его сестрёнка? –  думал Сережа. «Бедная, бедная! Никто тебя не любит. Хочешь, я тебя буду любить? Хочешь?» – спрашивал Сережа. И Машенька улыбалась ему.
У Серёжи появились новые обязанности, из-за чего ему приходилось от многого отказываться – от всего того, что так свойственно мальчишкам его возраста.
Сережа взрослел, Маша подрастала, а бабушка всё чаще вздыхала и говорила: «Вот уйду я, на кого же она останется?!». Это бабушка говорила про Машу маленькую. «Ах, Маша, Маша! Что же ты наделала?! Ни себя не пожалела, ни нас». Это бабушка говорила про Машу большую. Вообще, бабушка часто разговаривала с дочерью, которая так рано покинула этот свет, осиротив двоих детей, свою безутешную мать, обездолив мужа. «Я и  живу-то на свете, так как детям нужна, а то бы сразу за тобой последовала», – говорила Наталья Федоровна. Маша большая будто продолжала существовать в этом доме. На стенах, на столе в кабинете отца – всюду  её портреты. В вазах –
её любимые цветы, в шкафу – её платья. Прошло уже 5 лет, как не стало Маши большой, а в доме царил всё тот же торжественный покой. Когда Маша маленькая нарушала строгую тишину дома весёлым смехом, бабушка взглядывала на неё, и этого было достаточно, чтобы Маша замолкала. Конечно же, у Маши было всё необходимое. За этим бабушка неукоснительно следила. Но!… Сережа вспоминал то время, когда они жили втроём – мама, папа и он, Серёжа…. Это, казалось, где-то далеко было, в другой жизни. Вспоминал их частые вылазки на природу, их походы по магазинам. С какой любовью родители подбирали ему одежду, игрушки! А как весело было сидеть на папиных плечах! С его сестрёнкой было всё иначе. Да, все они теперь жили другой жизнью. Впрочем, иногда отец, как бы спохватившись, приносил кучу всякой всячины для Маши. Здесь были разные игрушки, фрукты, коробки конфет в таком количестве, что можно было, набросившись на эти сладости непременно стать «золотушным ребёнком», как говорила бабушка. А в платья, купленные папой,

2 стр.

приходилось одевать иногда и соседских детей. Но Маша испуганно смотрела своими огромными глазами на все эти дары и пряталась за Серёжу. И отец, видимо не находя в своей душе ничего, кроме досады уходил к себе в кабинет.
Однажды, открыв дверь своим ключом, Сергей услышал приглушённые голоса. «Отец дома!» – обрадовался Сергей. В последнее время это случалось не так часто. Он хотел войти в кабинет отца, откуда доносился разговор, но жёстко прозвучавший голос бабушки заставил его остановиться и прислушаться.
- Марусю я тебе не отдам. Извини, Егор Петрович, но какой ты отец! Да и зачем она вам? Только помеха. А разбивать брата и сестру никак нельзя. Сергей для Маруси и мать, и отец.
- Да поймите! Ведь Серёже нужно устраивать свою жизнь, нужно готовиться к поступлению в институт, а не быть нянькой при Марусе.
- Я тебя понимаю, Егор. Ты считаешь, что так будет правильно. Но с Марусей так нельзя. Она и без того растёт дикаркой. Вот помру, тогда как хотите. Я думаю, и Сергей так бы сказал.
… Я тебя не виню. Ты мужчина молодой. Нельзя в скорби да печали всю жизнь жить. Это должно было когда-нибудь случиться. И ещё вот что: ты поговори с Сергеем. Нехорошо, чтобы он узнал это от других людей.
- Спасибо вам, Наталья Федоровна за всё, что вы делаете. И за понимание спасибо.
- Благодарить меня не за что. А я тебя вот о чём хочу попросить: сюда, в этот дом, её не приводи. Мне тяжело будет.
Сережа, устыдившись своего невольного подслушивания, нарочито громко стукнул дверью.
- Серёжа! Здравствуй, сын, – распахнул дверь отец.
Отец говорил привычные слова, живо интересовался его учёбой, друзьями, расспрашивал об учителях. Но теперь Сергей слышал в вопросах отца неловкость и даже фальшь. Это было несправедливо, но что делать?! Так бывает. И бабушка, и Сергей, и даже отец – все чувствовали эту неловкость. И все как будто были  виноваты в чём-то. И потому, когда отец отказался от обеда, сославшись на срочные дела, никто настаивать не стал.
Обедали молча. Убирая, бабушка громко стучала посудой, что выражало её крайнее раздражение.
- Слышал? Слышал, слышал…
- Я ничего не понял. Он что – собирается  жить отдельно от нас?
- Ну что ты, Сергей, – смягчилась бабушка, –  ты так не думай. Самое главное, что есть у Егора, отца твоего – это ты, Маруся и память о вашей маме. А женщины – что ж! Это нормально. Ты не осуждай его.
- Я не осуждаю. Откуда ты взяла?!
- Вот и не злись!
Но как бы они не убеждали друг друга в том, что всё так должно быть, чувство брошенности не покидало их.
Отец позвонил на следующий день. Он заметно волновался.
– Как ты завтра после уроков – никуда не спешишь? Я хочу тебя познакомить с одним человеком. Приходи в кафе… то, что рядом со школой часа в два. Сможешь?
Горячая волна подступила к горлу, когда Сергей услышал голос отца. Сергею так захотелось сказать отцу что-нибудь доброе, но он не находил слов.
  -   Я приду, папа, я обязательно приду.
Когда Сергей пришёл в кафе, отца ещё не было. Он сел у окна так, чтобы хорошо просматривалась дверь. Жёлтый лист заглянул в окно, да так и остался висеть на мокром от дождя стекле. Сергей почувствовал на себе взгляд. Вошедшая молодая и, как успел заметить Сергей, очень красивая женщина оглядывала зал, выбирая себе место. Красавица сняла плащ-дождевик, тряхнула

3 стр.

копной рассыпавшихся каштановых волос и, лёгкой походкой пройдя по залу, села за столик напротив.
  Оба они: и Сергей, и эта женщина украдкой разглядывали друг друга. Вот она позвонила кому-то, подняла глаза и, встретившись взглядом с Сергеем, уже откровенно улыбнулась ему. И в эту минуту Сергей почувствовал на своём плече руку отца. Женщина подошла, протянула руку Сергею: «Елена, – назвалась она, – а я вас почти таким и представляла. Знаете, Сережа, вы очень, очень похожи на отца. Да, да… вы просто как два брата. Это удивительно, Егор, что у тебя такой взрослый сын».  Голос у неё был глубокий, грудной. Его хотелось слушать. Елена живо расспрашивала Сергея о планах на будущее и казалась очень заинтересованной. Странно, но Сергею было легко и спокойно. Ни скованности, ни, тем более, неприязни он не чувствовал.

- Ну что? Какова? – начала допрос бабушка, когда Сережа вернулся, –  Вижу, вижу. Красота писаная.
- Ты, бабушка, что – на картах гадала?
- Гадала, гадала. Да только будет ли Егор с ней  счастливым?! И хорошо, что я Марусю не отдала. Зачем ей чужой ребёнок? Да и Егор-то не сумел стать для Марии близким человеком.
- Мама всё равно лучше была.
В тот вечер Сергей долго не мог заснуть. Думал об отце и Елене. Вспоминал её яркую красоту, её голос, поворот головы. Её манеру встряхивать волосами, отчего они начинали переливаться, будто покрытые перламутром. А как она смотрела на Сергея! Конечно, она в нём узнавала черты отца. Но не только!.. В её взгляде было ещё что-то. Она будто спрашивала: «Ну, как я – хороша?»  И сама же отвечала: «Ещё бы! Вот то-то же!» И ещё о многом думал Сергей. О том, как могла бы сложиться их жизнь, если бы мама была жива, и о себе, конечно, и о Марусе.
Теперь в их доме жила женщина, которая помогала по хозяйству. Бабушка уже не сопротивлялась этому. В последнее время она часто болела, а тут и вовсе засобиралась «в дорогу». «Пора мне. Даст Бог, и с Машенькой встречусь». Она очень изменилась. Их неверующая бабушка стала посещать церковь по большим религиозным праздникам. Иногда молилась, но, не зная молитв, обращалась к Богу на обычном светском языке. А просила она неизменно об одном: не оставить сирот, не наказывать их за грехи родительские.  Сергей, уже видевший смерть, воспринимавший смерть, как катастрофу для самого человека, горе для близких ему людей, теперь видел, как можно к собственному уходу относиться совершенно по другому и не переставал удивляться этому: бабушка собирала вещи, в которые её должны будут обрядить, отдавала распоряжения.
Умерла бабушка тихо. Накануне сходила на могилу к дочери, попрощалась с внуками, а утром в своей кровати нашли её тело бездыханным.
Егор всё чаще, приходя к детям, оставался ночевать. Иногда приходила красивая Елена, но никогда Елена не оставалась до утра в доме, в котором жили дети Егора, который был и его домом. Видимо, ни у кого из них – ни у Елены, ни у Егора не было такого желания. Их отношения были вне этого дома. А, может быть, у них что-то не складывалось? Иногда Сергей видел отца озабоченным и даже хмурым. Теперь они часто сидели втроём и рассматривали старый альбом. Там были Маша (большая)  и Егор – молодые, красивые, счастливые! Их сын, Сережа – от ползункового возраста до школьника. Сережиных фотографий было много, а вот Маши маленькой… Только те, которые были сделаны в школе. Подрастая, Маруся становилась очень похожа на свою мать. Такие же огромные глаза, цвет которых трудно было уловить. Иногда они были голубыми, иногда серыми или цвета стали, а иногда зелёными. Впервые увидев Марусю, Елена всплеснула руками: «Ах, какая красивая девочка!». «Было в кого», – тут же отреагировал Сергей, зная, что Елену это может задеть. Вообще, у них уже сложился такой тип общения: Сергей часто слегка «покусывал» Елену, и она в долгу не оставалась.



4 стр.

2
А жизнь ставила свои задачи, и нужно было их решать. У Сергея уже позади институт, а Маруся закончила школу. Крутится перед зеркалом, примеряет платье для выпускного бала. В выборе платья, причёски помогла Елена. Тут она оказалась неоценимым помощником. Как жаль, что отец сейчас не видит Марусю. Важная командировка не позволила отцу быть на школьном балу, куда пригласили и родителей. А Сергей пойдёт вместе с товарищем. Тот увидел Марусю, влюбился и нашёл-таки способ пройти на вечер: купил  корзину цветов, принёс в дирекцию школы и обеспечил себе приглашение.
- Ты, Димка, не рассчитывай, что тебе что-нибудь обломится – Маруся ещё совсем девчонка. Да  я тебе и не позволю. Ей учиться нужно.
- Ой, ли?! Семнадцать лет твоей Марусе, а ты за неё решаешь?
- Я же знаю тебя. Вскружишь голову, уедешь… в общем, знай – Машку я тебе в обиду не дам.
- Я её обижать не собираюсь. Я сам её никому в обиду не дам. Знаешь, Серега, увидел её – и всё! Понял – моя!  Сколько угодно ждать буду. И ты мне не помеха!
- Ты, со своим кавказским темпераментом, уже сейчас рассуждаешь, как собственник.
- Кто из нас больше собственник?! Если серьёзно, ты, Сергей, не бойся! Я же вижу, какая это девушка! Таких сейчас  не бывает. Просто Таня Ларина!
- В этом ты прав. Ты, Димка, прости. Я же знаю – ты «стреляный воробей», тебе не впервой женские сердца покорять.
- Не покорять, покоряться готов.
На балу Сергей и Дима, оба высокие, статные, пользуются успехом не только у выпускниц, но и у молодых преподавательниц. Дима, как всегда, галантный кавалер, первоклассный танцор. И как кажется Сергею,  ведёт тонкую игру. Старается не надоедать Маше, но как только кто-нибудь больше двух раз танцует с Машей, Димка тут как тут!
- Сударыня! Вы забыли?! Следующий танец вы мне обещали.
- Разве?! – смеётся Маша.
- Вы записали на веере, посмотрите!  Верно, он потерян?! Это очень опрометчиво. На балу ничего нельзя терять.
- Ах, да! Совсем запамятовала, – принимает игру Маша.
 Её всё это очень забавляет. Она оживлена. Как идёт ей эта живость! Сергей никогда не видел такой свою сестру. Пусть, пусть она веселится! Ведь в детстве у Маруси было так мало весёлого. Будь счастлива, сестрёнка!

Закончился бал, первый бал в Марусиной жизни! Они возвращаются втроём. Марусе легко, уютно, надёжно. Ведь рядом её брат, а этот Дима, с которым она едва знакома,  друг Сережи –
 значит, всё будет хорошо. К тому же, он такой симпатичный! Как хорошо было с ним танцевать! Как уверенно, надёжно чувствовала себя Маша.
Дима весел, остроумен. И ни слова, что рано утром он уезжает. Далеко, очень далеко. «Чего ж он, подлец, молчит, – думает Сережа, – ведь Машка… она, пожалуй, увлеклась им. А первое увлечение у таких девочек, как его сестра, принимается, как любовь. Одна, единственная, до гроба. …А как хороша была сегодня Маруся и как похожа на их мать!». Они всегда были похожи, как похожи две капли воды, но всё же… они были разные, как разнятся две капли воды, одна из которых с мелодичным звоном падает в поддон и от неё разбегаются волнообразные круги, а другая попадает в подставленную ладонь и тихо, и мягко растекается по ладони. Но сегодня всё было по-другому: от былой тихони нет и следа! Она весела, игрива! Откуда это у неё?! Будто только тем и занималась, что танцевала на балах и принимала ухаживания кавалеров! Наверное, всё-таки мамины гены. Да и Димка! Сердцеед знатный. Сколько на его счету таких вот девочек?! Нашёл бы кого поопытнее. Вон сколько на него глаз было обращено!
Они идут по набережной. Уже  светает. Неожиданно все трое как-то сразу замолчали. «Ангел пролетел», – говорит Маруся. «Да, ангел пролетел», – вторит ей Дима. Ещё минута тишины, и вот

5стр.
уже Дима сначала вполголоса, а затем всё громче и громче поёт «Застольную» из «Травиаты». У него приятный баритональный тенор. «Пусть льётся жизнь шальная…» –  как-то уж слишком лихо выкрикивает Димка. Он подхватывает Машу, и они кружатся в вальсе. «Ну, держись, сестричка! Не теряй головы!» Да и Дмитрия, пожалуй, захватило.
- Эй, друзья, вы что-то слишком много вальсируете. Голова не закружится?
- Уже! Закружилась – говорит Дима. Говорит очень серьёзно.
- А то вот так закружишься да и проспишь завтра…
- Не порть праздник, Серега. У меня такого не случится. Ты же знаешь, я верный служака.
Серёжа знает…. Знает и то, куда в скором времени может отбыть его закадычный друг, верный товарищ, смелый отчаянный человек военный журналист Дмитрий Степанов. Но об этом не говорят. Тем более, после бала. Тем более таким девочкам, с которыми связала судьба на вечерок, сделала жизнь такой подарок – и спасибо ей за это. Он это помнить будет. Вот так рассуждал его друг Дмитрий. Никого у него нет: ни жены, ни подруги, ни матери – схоронил мать. Совсем лёгкий человек. Есть только эта большая страна, часть которой он несёт  на своих погонах. Он верный служака. Только чего она хочет –  эта большая, любимая (не для громких слов!) родина – чёрт поймёт! А понять нужно! Потому и летит в самое пекло.

3
У кровати Маши стоит корзина с огромным букетом кремовых роз и ещё одна пунцовая роза лежит рядом. Вся комната пропитана их запахом. Маша блаженно потянула воздух и проснулась. Не совсем, наполовину.
- Кто звал меня сейчас?
- Посмотри, какой подарок тебе твой Дон Жуан сделал.
- Господи! Как красиво! …ты зачем его так называешь? Маша набросила халатик, прошла по всей квартире, заглядывая во все углы.
- Иди умывайся и к столу. Я что-то после «вчерашнего» проголодался. …Улетел твой кавалер. У-ле-тел!
- Вы что – меня разыгрываете? Я же всё слышала! Вот только что –  ясно слышала его голос. Он хотел меня разбудить, а потом сказал…
Она запнулась, не смея произнести то, что он ей сказал.
- Машка, не испытывай моё терпение! – кричит Сережа из кухни, – яичница с ветчиной уже «шкварчит», как говаривала наша бабушка. А ты ещё не умывалась! …Да его самолёт уже 10 минут в воздухе.
- Это правда?! Как же так?! Что всё это? Скажи мне, Сережа…
Растерянная Маша стоит посреди комнаты. Руки её повисли вдоль тела, глаза расширились и потемнели. У Сергея сжалось сердце. На Машу жалко смотреть. Что делать, что делать?! Братской любви уже мало этой повзрослевшей вдруг девушке. 
- Маша, ты должна понять, –  Сергей старается говорить строго, – у него работа, у него долг и всякие такие обязательства.
 По стеклянным глазам Маши, он видит: она не слышит его, она ничего не хочет понимать. Её обманули. Поиграли и бросили. Она для всех чужая. Сначала у неё не стало мамы, она мешает папе. Это из-за неё он не живёт с ними, потому что её не любит его Елена Прекрасная. Хоть и сюсюкает с ней, как с маленькой, а сама терпеть её не может! Всё из-за того, что она на маму похожа. А мама – такая молодая, красивая! Вот её все любили, а она своим рождением её погубила. Мама простудилась очень, лечиться надо было всерьёз, а она решила «родить здорового ребёнка». Эту вину за мамину смерть ей нести теперь всю жизнь. Так ей и надо! Не имеет право она быть счастливой. Она всегда это чувствовала! С самого детства! Вот и Серёжа, в конце концов, будет ею тяготиться!
Серёжа гладит её по голове, обнимает за плечи: «Ну, Маша, Машенька! Ну, пойми! Ну не надо так!». Сережа достаёт открытку из корзины: Вот, почитай, что он тебе пишет. Эту корзину
6 стр.
посыльный принёс сегодня утром. Её Дима ещё вчера заказал, сегодня он улетел очень рано. Он не успел бы с тобой проститься. Маша дрожащей рукой берёт открытку, но читать она не может. Слёзы застилают глаза. Сережа берёт открытку и читает вслух: «Милая Машенька! Здесь семнадцать роз, таких же светлых, как ваши годы. Они так же чисты и прекрасны!  А пунцовая роза – это моё сердце, которое осталось рядом с вами. Я буду помнить этот вечер, как один из самых прекрасных подарков, которые преподнесла мне жизнь. Прощайте! Не поминайте лихом! Всегда ваш Дмитрий Степанов».
«Вот позёр! Не одного слова в простате! Ведь просил же его, свинтуса!».
Маша берёт открытку, рвёт и бросает в корзину:  «Убери это, – показывает она на корзину, – можешь отнести в папин кабинет. Подарок от меня ему – дочь выросла! А красную сразу в ведро. Она всё равно уже начала вянуть».  Ну и ну! Вот оно когда проявилось! Вот это характер! Всего мог ждать Сергей, но это! Сразу всем попало!
«Иди, Сережа, завтрак стынет, –  она сама выбрасывает красную розу в ведро. Туда же опрокинула яичницу с ветчиной, – мне фигуру нужно блюсти!
Последние три дня они почти не видятся. Если встречаются за завтраком, то почти не разговаривают. На все вопросы Маша отвечает,  не поднимая глаз, только «да», «нет». Может быть, она и Сережу считает виноватым. Куда делись их тёплые доверительные отношения? Ведь и подруг-то близких у Машки нет. Как-то так сложилось.

Приехал отец: «Вот  какая ты  у меня! Совсем как мама. Такая же красавица! Это тебе от меня, дочка». Он протянул ей футляр, неловко притянул Машу к себе и поцеловал. Маша вся вспыхнула от смущения и нежданной ласки отца, и вдруг порывисто обняла его.
- Папа, папа, – повторяла Маша, – ты прости меня. За всё прости! За маму прости!
-Ну что ты, родная моя, разве ты в чём виновата?!
«Если кто и виноват в чём, – думал Егор, –  так это он. Жену не уберёг и дочери не смог стать хорошим отцом.
А вечером у них был настоящий семейный ужин. Пришла и Елена, как всегда блистая красотой и изящным туалетом. Хороша была и Маша. И на всех на них с большого портрета смотрела Маша большая в самом рассвете своей красоты, загадочная, обольстительная и печальная, которая уже никогда-никогда не сможет постареть и останется в памяти такой, как сейчас на этом портрете. Он всегда висел в кабинете отца. А сейчас появился в этой большой комнате – об этом позаботился Сергей.
Елена хотела внести корзину с розами: Зачем такую красоту прятать?! «Нет! –  вспыхнула Маруся, – у меня от этого запаха аллергия. Отец вопросительно посмотрел на Сережу: случилось что? «Ты, Елена, забери эту корзину себе. Только там клочки открытки. Это в цветочном магазине всем под один стандарт пишут. Пошлость ужасная! Я и порвала!» Сережа укоризненно посмотрел на сестру – это уж слишком!
Наконец-то улеглись все страсти. Машка готовилась к выпускным экзаменам. Дима, казалось, был начисто забыт. Вот и правильно – думал Сергей. О письме, которое он получил по электронной почте от Дмитрия, он сестре ничего не скажет. Никто его об этом не просил. А Дима писал, что Сергей совершенно прав: он, его друг Дмитрий Степанов – свинья и гнусный подлец, потому что, когда узнал от Сергея, как расстроилась Маша, почувствовал радость и такую горячую волну  во всём чреве, что захотелось жить долго-долго! Не лезть без нужды «куда попадя» и вернуться целым и невредимым.

4
В доме всё вошло в свою колею. Маша успешно сдала экзамены. В аттестате у неё всего одна четвёрка. Но что дальше, куда поступать –  как-то не определилась. Все члены семьи каждый день приносили какие-нибудь советы: папа, Елена и, конечно Сережа. Маша соглашалась с одним, затем с другим, но ближе к ночи начинала понимать, что ни то, ни это, ни другое совершенно ей не интересно. Елена однажды сказала: Да что тут думать! С такой внешностью – в модели!  И тут же оговорилась:  Хорошо, что Егор не слышит! Хотя, ничего в этом плохого нет. Увидела бы свет,
7 стр.
завела знакомства! Такая девушка в её возрасте – и без поклонников. Это противоестественно! Хотя, нет! Чтобы быть успешной в этой профессии одной красоты мало. Съедят! Надо иметь или «высокого» покровителя (а такого нет, как я понимаю), или… или быть немного стервой.
- Как ты? – живо откликнулся Сергей. Елена вскинула на него глаза, повернулась на стуле и медленно из-за плеча протянула: «Угу-у…». Кровь бросилась Сергею в лицо. Она играет с ним! И всегда играла. То у неё вдруг распахнётся халатик, то ей цепочку непременно нужно застегнуть. Какая она, в сущности, дрянь! Хищница. Красивый хищный зверь! Неужели отец этого не видит?! Она злила его. И волновала.
- Успокойтесь, Сережа. Я вас не трону – холодно сказала Елена, будто прочитав его мысли, медленно поднялась и вышла из комнаты.

К вечеру пришёл отец и, по всему было видно, с новой идеей. По его сияющему лицу следовало понимать, что это нечто такое, с чем нельзя не согласиться. Он собрал всех за стол, постучал ложечкой по стакану, требуя внимания, и торжественно произнёс речь, из которой следовало: он выиграл какой-то там проект, получил кучу денег, и теперь он сказочно богат. А Маше требуется прежде отдохнуть и потому он предлагает ей двухнедельный отдых в одном из городков Юрмалы. На работе он уже договорился. «Желающие могут присоединяться», – покосился Егор на Елену. Елена изобразила радость, потом вдруг вспомнила о неотложных делах, из чего следовало, что ехать никак нельзя, и все облегчённо вздохнули. «Всё-таки как это она красиво сделала!» – отметил Сергей.
- Спасибо тебе, папа, -  Маша поднялась, подошла к отцу и поцеловала его в щёку. Как хорошо, – думал Сережа, – именно теперь Маруся нуждается в отцовской теплоте и заботе.
  Елена встала, медленно, по-кошачьи; вышла на террасу. Весь её вид говорил: «я чужая на этом празднике жизни». В сущности, так оно и было. Всё у неё есть: она успешна, она красива, она любит Егора, он любит её… А любит ли? Может быть, ей это всё только казалось? В последнее время в их отношениях наметился холодок, и Елена так ждала этого отпуска! Они уедут к морю, подальше от всего, что напоминает Егору о его, якобы, неисполненном отцовском долге.  Они будут беспечны, молоды – как когда-то. Ничто не будет стоять между ними. Их любовь вспыхнет снова. Она уже испытана временем. А образовавшийся холодок в их отношениях – что ж! – это приходит и уходит.  Лена вспоминает их первую встречу. Она давно уже не была неискушённой девушкой в делах любви, скорее – наоборот. И всегда брала то, что ей нравилось. Для этого было достаточно иногда одного долгого взгляда, иногда улыбки. Она проверяла силу своей красоты, силу своего обаяния. Её тщеславие удовлетворялось, и короткие связи быстро распадались. Но с Егором всё было иначе. Егор был другой. Егор был настоящий. Хотелось, очень хотелось стать для  него единственной. Не судьба! А на вторые роли она не согласна. «Кошка, гуляющая сама по себе» - это про неё. На террасу вышел Серёжа. Просто постоял, помолчал рядом. Спасибо тебе, милый, взрослый мальчик. Прости меня, если можешь.
Никто, кроме Сергея, не заметил, как она скользнула в прихожую, взяла плащ и неслышно, не прощаясь, вышла.

5
Вот почти уже две недели прошло, как Маша с отцом отдыхают на рижском взморье. Погода прекрасная,  море тёплое, насколько может прогреться вообще Балтика. А пляжи! Широкие, чистые. Майори, Булдури, Лиелупе… Произносишь и, будто слышишь, как волна мягко перекатывает камешки «Словно на нитке жемчуга, курорты побережья, в своём просторе безмятежном прекрасны эти берега». А Сигулда! Настоящая прибалтийская Швейцария!  Кажется, они остаются ещё на одну неделю. Сергей рад за них обоих. 
Иногда приходили короткие сообщения от Димы. Было в них много неясностей, недоговоренностей. «Одно понял, – писал Дима, – война эта такая грязь, после которой нескоро мы все отмоемся.   …А несравненной Марии Егоровне кланяйся от меня». Далее следовал комический

8 стр.

рисунок, где Димка изображал себя, стоящим перед Машей на четвереньках, приложив руку к сердцу, и приписка:
Если б, если б только мог
Я быть  псом у ваших ног,
Верным, преданным, послушным!
Быть шутом, когда вам скучно,
Расстилаться бы дорожкой,
Где ходили б ваши ножки,
Быть бы зонтиком в дожди.
…Если б смел сказать: дождись!

Дважды заходила Елена. Она заметно нервничала. Рассеянно спрашивала о планах Маши и, пробыв с четверть часа, уходила.
Как-то Сергей с товарищем зашли в вечернее кафе. Притягивая к себе взгляды, вошла Елена. Она была со спутником и не заметила Сергея. Сергею захотелось уйти. Не будет же он шпионить!  Но вот Елена увидела его и, ничуть не смущаясь, кивнула. Сергей перевёл взгляд на её спутника. «Моложе отца, – отметил Сергей, – высокий, статный. Да, красивая пара, ничего не скажешь!»  Сергей встал и вышел из кафе. Вскоре за спиной он услышал торопливые женские шаги. Кто-то уверенно взял его под руку. Елена! Сергей высвободил руку и замедлил шаг. Долго шли молча.
- Может быть, ты думаешь, что я догнала тебя, чтобы оправдываться? Нет! Ничуть! Меня даже не волнует, скажешь ты отцу, что видел меня или нет!
- Это ваше дело. Может ему хочется быть обманутым! Можешь не волноваться. Я ему ничего не скажу.
- Ведь почему я не поехала с ними? Я могла взять отпуск, и Егор знал. Не поехала потому, что никто и, прежде всего Егор, этого не хотел!
Это была правда. Все это почувствовали. Сергею тогда было как-то даже жаль Елену. Но отец с Машей должны были побыть вдвоём. Ведь они оба страдали от своей разобщенности. А эта поездка их сблизит.
- Я всё понимаю, потому и не поехала. А отца твоего, Сережа, я люблю. Никогда никого не любила. Просто позволяла или не позволяла любить себя… А Егора люблю. Не всё получилось,  но что делать? Наверное, Егору хотелось меня видеть другой – ему есть с кем сравнивать, и это сравнение, как я понимаю, оказалось не в мою пользу.  …А когда приедут, не сообщали?

Странная женщина. Сильная, независимая. Иногда ведёт себя так, будто весь мир у её ног! То вдруг такая беспомощная! И всё, что она говорила, когда они шли из кафе, всё искренне, всё правда. Сергей задаёт себе вопрос: а он мог бы полюбить такую женщину?! Она старше Сергея лет на 10, наверное, не больше. Ведь отец когда-то полюбил её, может быть, и сейчас любит. Она, наверное, не спит сейчас тоже, как не спит и Сергей. Он вспоминает свою первую любовь, нет, не ту детсадовскую, когда он влюбился в хорошенькую девочку по имени Алёнка за её огромный белый бант, похожий на бабочку, и распахнутые, всегда удивлённые глаза. Он вспоминает свою уже почти взрослую любовь: 9-ый класс, урок литературы. Прозвенел звонок на урок, а учителя нет.  В классе нарастает гул, и вот: «Наталья Владимировна, – представляет её директор, – ваш новый учитель по русскому языку и литературе. Желаю вам успехов, – кивнул он учительнице и вышел. В классе воцарилась тишина, и потому было отчётливо слышно, как с последней парты Женька присвистнул  и произнёс: «Вот это да!» «Наша Наташа» – так называл её 9-ый класс, где она ещё была и классным руководителем. И не один Сережа – все мальчишки были влюблены в неё, а девочки старались одеваться, как она, причёсываться, как она. А через полтора года за ней приехал её жених – лётчик. Хотел немедленно увести, но они её не отдали. Все мальчишки в классе, узнав, что она должна уехать, написали в тетради: «Наталья Владимировна, мы вас любим!». Все написали, а Сергей не смог! Сережа хорошо помнит, как пришла она с кипой тетрадей, как смотрела на класс – растерянно,
9 стр.
не зная, что сказать. И вдруг спросила: «А вы, Сережа, вы не любите меня?» Сергей покраснел до корней волос, затем кровь отхлынула от его лица, он встал и сказал: «Люблю. …Я люблю вас, Наталья Владимировна».  Как это получилось, Сергей не смог бы объяснить. Будто, это кто-то сделал за него. А он теперь стоял в гулкой тишине класса, оцепенев.
Пришла очередь краснеть Наташе. «Ну, раз так, давайте работать, у нас выпускные на носу, – сказала она с деланной строгостью.
Через полгода, выпустив свой класс, она уехала к своему жениху, а теперь вот, спустя 5 лет кто-то видел её снова в городе. И будто бы, лётчик её толи погиб, толи они просто расстались? И вернулась ли она совсем в свой родной город, или просто приехала маму навестить? Сергей не раз бродил возле школы. Казалось, вот сейчас откроется тяжёлая школьная дверь, и появится знакомая лёгкая фигурка, застучат  каблучки, сбегая по ступенькам вниз. От одного только воображения у Сергея сладко замирало сердце. Что бы он сказал, что спросил бы?! Стоял бы, наверное, как истукан, а она прошла мимо и не заметила. Впрочем, он знал, что Наталья Владимировна отличала его. Во-первых, –  размышлял Сергей, –  он проявлял интерес к предмету, много читал, а во-вторых, жалела, наверное: ведь она знала, что они без матери.

6
Рано утром – звонок: Елена! Егор с Машей приезжают. В голосе – сдержанная радость. Она деловито расспрашивает Серёжу, что имеется в доме, даёт распоряжения, что он должен купить к столу, а она придёт и займётся праздничным обедом.
Всё будет хорошо, – говорила себе Лена, – Ах, как она соскучилась! И голос у Егора был такой тёплый, родной. Всё будет хорошо! Вот только спала она плохо. И круги тёмные под глазами.  Она ещё раз взглянула в зеркало – в глазах радостный, счастливый блеск. «Ну что, старушка, – подмигнула своему отражению Елена, – вперёд! К победам! Она должна быть сегодня неотразима. Она постарается.
Стол торжественно накрыт. Елена соорудила нечто такое!  И тут она превосходна! Сергей знал, что она исповедовала совсем другой образ жизни: женщина не должна быть рабой кухни. Интересно, есть это можно будет? Но сейчас – ни-ни! Можно только созерцать. Нельзя такую красоту портить.
Наконец-то! Наконец-то они! Позже на два часа, чем можно было ожидать (не зря говорят: хочешь быть вовремя – езжай на поезде). Загоревшие, посвежевшие!
- Всё! Кончено! – кричит Сережа, – умываться и к столу! Целый день ничего не ел – Елена не разрешала.
За столом шумно, весело, непринужденно. Как хорошо, как хорошо, что они все вместе. Елена взглядывает на Сергея: как он? Не осуждает ли её? Сейчас она всех любит: и этого ершистого взрослого мальчика, и эту прелестную девочку, которой только предстоит вступать в жизнь, и эту, глядящую с портрета женщину, с которой она втайне соперничала. Она всех  любит, потому что это его мир. У неё повлажнели глаза.
- Что, Лена? – спрашивает Егор.
- Спала сегодня плохо.
- Соскучилась?
- Очень!
Они выходят на террасу и долго стоят там обнявшись.

- Что же ты мне ничего не говоришь о Диме? – неожиданно спрашивает Маша. Он ведь пишет тебе.
- Не думал, что тебе будет интересно. Да и решил уберечь своего друга, который находится сейчас на переднем крае от нападок легкомысленной девчонки, даже если эта девчонка – моя родная сестра.
- Он писал что-нибудь обо мне?
- Маша, Дима там, где стреляют, где земля взрывается под ногами.
- Я знаю.
10 стр.
- Откуда?
- Мне папа всё сказал.
Маша становится строгой и печальной. Нет, не вычеркнула, не забыла Маша его друга Димку, отчаянно смелого, бесшабашного. Принесёт ли счастье эта любовь тебе, сестрёнка? Димка не создан для тихой пристани. Да и бабник он! Это уж Сережа точно знает.
- Так ты надумала, куда будешь поступать? – уклоняется Сергей от ответа.
- Да, в медицинский.
- Ой ли? Там ведь и лягушек нужно будет резать! И это ещё не самое страшное.
- Что же делать – надо, значит надо.

7
Осень стояла тёплая, сухая, долгая. От этой красоты несказанной и радоваться и грустить начинаешь одновременно. Хорошо сейчас за городом! Сесть в электричку и сойти на каком-нибудь полустанке. Бродить по лесу, слушать, как шуршит листва под ногами, любоваться буйством красок.
Сергей уже почти на пороге и  вдруг – звонок. Нетерпеливый такой: длинный и три коротких. Димка! Вот это да! Как снег на голову! Сообщить не успел, прилетел с оказией. Вот теперь они наговорятся! Никого в доме нет. Машка уехала с однокурсниками куда-то на выходной день.
- А куда? Ты не можешь сказать? – похоже, что Дима собирается её разыскивать.
- Да приедет она уже завтра к вечеру.
Сережа рад встрече, тормошит Диму: эх, сейчас попируем! Но, похоже, Дмитрий не слушает его. У него всего-то несколько часов в запасе. И всё! И прилетел сюда его лучший друг Димка вовсе не к нему. Маша – вот для кого совершил он  этот вояж. Но что делать? Не получилось! Не судьба!
- А позвонить ей можно?
- Позвонить, конечно, можно. Но…
- Давай телефон.
Да, Димка есть Димка. Свою судьбу он делает сам. Как-то встретит его Маша? Она поехала с группой однокурсников. И этот славный парень Никита. Он и Маша очень дружны. Никита, кажется,  влюблён в Машку. Симпатичный надёжный парень. Он очень нравится и Сергею, и отцу. И Маше, судя по всему, тоже. А Димка –  первая полудетская влюблённость. Было и прошло. Так что, раздевайся, садись к столу друг мой Димка. И будет у нас с тобой серьёзный мужской разговор. Дмитрию есть что рассказать, но говорит он неохотно. Это что-то новенькое в нём. Даже ему, своему закадычному другу Сергею, который понимает его с полуслова, не хочется сейчас «обнажать душу» вот так –  «на сухую». Не с тем он сюда летел.
- И что же – ты обо всём этом пишешь?
- Пытаюсь.
Сергей знает, что Дима честный, бескомпромиссный журналист. Только так он понимает свой долг – служить профессии: «А благостные заказные репортажи можно и так писать, не выходя из кабинета».
- Что ж, мне пора! – говорит Дима. Он медленно натягивает куртку. Ой, как не хочется Диме уходить! Он всё взглядывает на входную дверь, словно ждёт, что вот сейчас, в последний момент войдёт Маша. Нет, не случилось! Но спустя час, после ухода Димы действительно она появилась.
- Опоздала?! Неужели опоздала, Сережа?! –  щёки её раскраснелись, глаза горят лихорадочно.
- Да вот, всего на несколько часов прилетел, и сегодня ночным поездом уезжает.
- А какой вагон, не знаешь?
- Это бессмысленно, Маша! Ты не успеешь.
Маша подходит к окну, смотрит вниз и машет кому-то рукой. Там внизу на мотороллере Никита. Это он привёз Машу в город после звонка Дмитрия. А сейчас она собирается с ним ехать на вокзал, чтобы увидеть Диму, с которым и знакома-то была всего один вечер.
- Остановись, Маша! Вы всё равно не успеете. Наконец, это некрасиво по отношению к Никите.
- К Никите?! А причём тут Никита?
- Вот они – женщины! Не думаю, чтобы Никите это было приятно.
11 стр.
Но Маша не слушает его. Она уже скрывается за дверью.

… Перрон пустеет. Кондуктор строго напоминает отъезжающим занять свои места.
«Дима-а-а! Дима-а-а!» - проносится над перроном отчаянный женский крик.
« Маша, Машенька моя!» Дима услышал, почувствовал её. Бежит ей навстречу, сжимает в объятиях всю её, целует мокрое солёное лицо. «Моя Машенька», – только и произносит он. Несколько секунд, всего несколько секунд для двоих! И никого больше: ни строгого кондуктора, ни этого мальчика рядом с Машей, ни дрогнувшего поезда. Дима прыгает в последний вагон уходящего поезда, он ещё что-то кричит Маше. Она не слышит его, не может слышать. Она только кивает головой: да, да, да…
Вот оно как вышло. Видимо, у них это всерьёз. У обоих. Хорошо это или плохо – знать не дано, но ничего изменить нельзя. Дима часто звонил и Маше и Сергею. Дважды Сережа читал Димкины статьи в «Комсомолке». Удивительно – как это ему удалось опубликовать! Маша с головой ушла в учёбу, стала серьёзнее, строже и ждала весну: Дима обещал приехать весной.

8
А весна пришла рано. В нежной зелени кусты, деревья, на газонах пламенеют тюльпаны.  В конце апреля белой метелью уже осыпалась черёмуха и зацветала сирень. Тянуло вон из дому. Бродить, бродить,  находя всё новое в проснувшейся и преображающейся день ото дня природе. Проходить мимо школы, возвращаясь домой, стало уже привычкой для Сережи. И каждый раз воображение его рисовало Наташу, Наталью Владимировну. И однажды он увидел её. Она шла впереди, он не мог видеть её лица, но явственно почувствовал – это она! Но вот она повернулась и, глядя сквозь него, крикнула: «Серёжа! Серёжа!»
Сергей невольно вздрогнул. А к Наталье Владимировне, припрыгивая, подбегал мальчик лет четырёх-пяти. «Где ты был, Сережа? Я уже начала волноваться!». Она взяла за руку мальчугана, который, не переставая, прыгал, поддевал попадавшиеся под ноги камешки. Ничто не ускользало от его любопытного взгляда. Заметив, что Сергей наблюдает за ними, мальчуган, повернувшись к Сергею, скорчил «рожицу» и показал тому язык.  Его задорная мордашка излучала счастье: жизнь прекрасна и удивительна!  Сергей так и не решился подойти к ним, но он теперь знал: она здесь, в этом городе, она вернулась и работает в этой школе. Значит, они обязательно встретятся. Как он прав, этот мальчишка. Жизнь удивительна! И прекрасна!
А от Димы с некоторых пор письма и звонки прекратились, и Маша каждый раз менялась в лице, когда раздавался звонок в дверь. Она ничего не спрашивала, не говорила о Диме. Она была, как натянутая струна. Это чувствовалось во всём. Она похудела и осунулась.
- Маша, такая погода чудная! Иди погуляй. …Ты знаешь, кого я сегодня встретил? Наталью Владимировну. Она вернулась и теперь снова в нашей школе работает.
Маша не отвечает. Она не слышит его.
- Сережа, я чувствую –  что-то случилось, Сережа! Где он?! Что с ним?! Почему он даже не звонит? Почему?
А Сергею нечего ответить Маше. Да, молчание Димы странно. Не такой он человек, чтобы прятаться. Сергей уже пытался навести справки. Но нигде ничего ему не сказали. Пропал без вести.
- Так не может быть! Не может быть, чтобы вот так пропал человек и без всяких следов. Это всё-таки не война.
- Это война, Маша. То, чем занимается Дмитрий –  война. Дима не только твой друг, но и мой товарищ тоже. Я буду  его искать.
И каждый вечер, когда Сергей встречается с Машей, он наталкивается на её вопрошающий взгляд. «Прости меня, Машенька, прости, сестричка. Я ничем не могу тебе помочь. Верно, беда с Димкой», –  вот что думает Сергей, но Маше он этого не говорит. Всё-таки есть надежда. Не хочется огорчать её, но и утешить нечем. Он очень переживает за Димку, он не перестаёт наводить справки о нём. Он видит, как страдает Маша, но он, Сергей, её брат, не может быть несчастливым этой весной. Теперь почти каждый день он встречает Наталью Владимировну, Наташу. Он провожает её, помогая нести тяжёлый портфель с тетрадями. И Наташа однажды пригласила его домой, познакомила
12 стр.
 с мамой. Это случилось неожиданно. Передав портфель, Сергей хотел уже откланяться, но дверь распахнулась, и появившаяся в дверях мама Наташи широким жестом пригласила: «О, как вы вовремя! Только пирог испекла.  Слышите, как пахнет?». Она буквально ввела Сергея за руку. Елена Игоревна, мама Наташи, была удивительным человеком. У Сергея сразу прошла скованность. Рядом с ней он почувствовал себя легко и уютно.
- А вы Наташу уже давно знаете, Сережа? – спрашивает Елена Игоревна.
- Видишь, ли, мама… - вмешивается Наташа. Она подбирает слова.
- Наташу? Да, давно. Уже много-много лет. Сергей говорит это, глядя в Наташины глаза, и она не отводит взгляда.
- Ну, что ж, ну, что ж… - произносит после некоторой паузы Елена Игоревна. Она смотрит на Сергея долгим, ласковым и в тоже время печальным и строгим взглядом. Но через две минуты Елена Игоревна уже стряхнула задумчивость, спросила с прежней живостью:
- Ты успела загадать желание, Наташа? Ты же сидела между двумя Сергеями?!

… - А мне понравился этот твой …старый знакомый, - маме явно хочется поговорить на эту тему.
 - Это совсем не то, что ты думаешь! Он просто помог мне донести тетради, а ты прямо-таки втащила его в дом!
- Не дерзи! Что с тобой? Ты нервничаешь почему-то. Тебя проводил молодой человек. Разве это не естественно?! 
- Ты же ничего не знаешь!
- Разумеется! Но очень надеюсь, что смогу когда-нибудь узнать больше. Первое впечатление редко бывает обманчиво. Деликатен, умён. И даже красив. Пожалуй, это  его недостаток, но он любит тебя – это написано у него на лице. И я за тебя рада..
- Мама! Ну, пощади же ты меня!
- Он не свободен?! Ну, прости, прости, дочь!
Наташа включает холодный душ и стоит, пока не начинает покалывать всё тело. Всё, - решает она, - надо взять себя в руки!  Завтра! Завтра она объяснится с Сергеем. Но как? Как это сделать, чтобы не выдать себя?! И что она ему скажет?

Сергей  ничего ещё не говорил Наташе о своей любви, но это чувство переполняет его и скрывать это невозможно, да и не нужно. А сегодня он напросился на урок к Наталье Владимировне. Её 6-ой класс писал сочинение: «Приметы весны». Сергей взял ученическую тетрадь и написал: «Этой весной я снова встретил вас, Наталья Владимировна. Помните, как все вам написали о любви. Кроме меня. Я хочу исправить эту ошибку. Я люблю вас, Наталья Владимировна. Я полюбил вас с самой первой минуты, как увидел.  Я люблю тебя, Наташа».
Наталья Владимировна собирает тетради, берёт и протянутую Сергеем тетрадь. Она подходит к столу и открывает её. Сергей видит, как вспыхнуло лицо Наташи. Она пытается погасить радостный блеск глаз, но это плохо получается. Она поднимает глаза: «Ай-ай-ай! Ты сорвёшь мне урок, –  укоризненно качает головой Наташа, – Ай-ай-ай!».

Прошло лето – и тревожное, и счастливое одновременно. Счастливое, потому, что Сергей и Наташа были на пике своей любви. Тревожное, потому, что стали доходить слухи о гибели Дмитрия.
Но никакой конкретики, никаких документов. Кто-то видел, как увозили Дмитрия чуть живого после взрыва, как врач, якобы, сказал о нём: безнадёжен. И потом все следы терялись – ведь у него никого нет –  некому сообщать, некому хоронить. Война похоронит.
Маша, проплакав всю ночь, вдруг объявила, что она должна поехать в тот госпиталь, где предположительно лежал Дима. Зачем? Она не верит, что его нет –  он жив! Она это чувствует. Это всегда было самым весомым аргументом у Маши: я так чувствую. Пришлось подключить «тяжёлую артиллерию». Егор Петрович через своих друзей, а те через своих друзей, влиятельных военных, обещали помочь. И вскоре удалось выяснить, что Дмитрия после тяжёлого ранения, в беспамятстве

13 стр.
пролежавшего трое суток, самолётом переправили в один из московских госпиталей. Жив ли он? – неизвестно. Решено было ехать в Москву. Там жила двоюродная тётка Маши. У неё она остановится.
И вот Маша в Москве. Тётка, Таисия Львовна, встретила её радушно, хотя никогда не видела прежде. Подружилась Маша и с Джимом, шотландской овчаркой. А вот с Марком, тридцатилетним сыном Таисии Львовны… . Пришёл поздно, когда уже Маша собиралась спать. Был он навеселе. Поцеловал ручку  и уставился на Машу плотоядным взглядом.
- Ну что, родственница, давай знакомится. (Он достал коньяк, две рюмки и яблоко).
- Извините, я не пью крепкие напитки.
- Напрасно, напрасно. А я вот выпью. Ваше здоровье!
Он долго ещё ходил по квартире, хлопал дверью и даже что-то напевал. Маше было неспокойно, тревожно. Уснула она только к утру. Проснувшись, она поняла, что в квартире только Марк, знакомство с которым было неприятным. Но сегодня это был будто бы другой человек. Он весело приветствовал Машу.
- Доброе утро, Машенька. Я сейчас буду вас кормить. Вот что-то тут оставила нам Таисия Львовна. А потом вы отправитесь в тот госпиталь. Я провожу вас. Матушка мне всё рассказала. Я охотно вам помогу по мере своих сил и возможностей.

Палата на четверых. Маша пробегает взглядом по лицам больных. А Дима? Его нет здесь. Это ошибка.
- Кого вам, девушка? – поворачивает голову один из них.
Маша хочет назвать, но не может произнести ничего от волнения. Она беспомощно оглядывает палату.… И тут она видит его глаза, глаза Димы. Неужели это он? Она стоит и не может сдвинуться с места. Вот этот беспомощный человек с заострившимися чертами, ввалившимися глазами на жёлтом лице – это и есть Дима? «Возьми себя в руки! Ты же будущий врач», – говорит себе Маша. Но она ничего не может с собой сделать. Слёзы текут и текут у неё по лицу. Кто-то помог ей сделать три шага к его кровати, кто-то подал стул.
- Зачем вы приехали, Маша? …Не нужно было… не хотел, – выговаривает он с трудом.
- Молчи, молчи. Мы обязательно выкарабкаемся. Я никуда не уеду, пока тебя не вылечат. Я тебе помогу. Этого не может быть, чтобы ты не поправился! Этого не может быть!
Маша говорит горячо, убедительно. Её милое мокрое от слёз лицо так близко. И на минуту Дима начинает верить – верить в невозможное. Может у него есть ещё шанс? Хотя бы один из тысячи!
К вечеру у Димы начался жар. Он бредил. В бреду, он то отсылал Машу домой –  не хотел, чтобы  она видела его беспомощным, то звал, чтобы проститься. Но к утру кризис миновал, он уснул. И только тогда Маша ушла из госпиталя. Пережитое, усталость сделали своё дело. Она проспала несколько часов, но, проснувшись, она уже знала, что нужно делать. Прежде всего – встреча с лечащим врачом. Затем она позвонит папе, Сереже. Если что-то надо будет, они помогут. Она возьмёт академический отпуск в институте. Потому что, быстро Диму на ноги не поставишь. Для этого не один и не два месяца нужно. Но, после того как Таисия Львовна узнала о планах Маши, о том, что она намерена задержаться на неопределённый срок, радушие тётки заметно поубавилось.
- Как же ты намерена жить? Чем? Москва, знаешь ли, дорогой город.
- Вы не беспокойтесь, Таисия Львовна. Конечно, я всё понимаю. Об этом даже не стоило говорить. Папа и Сережа мне помогут.
- Не разумно, не разумно…
И каждый день, когда Маша возвращалась из госпиталя, Таисия Львовна холодно спрашивала:
-  Ну, как твой подопечный? Поправляется?
- Спасибо, всё хорошо, – отвечала Маша, чтобы прекратить ненужные разговоры. Хотя хорошего было мало: медицина не всесильна – сказал ей врач. А Маше казалось, что никаких сил и не прикладывается. Его уже просто «списали». И Маша решила встретиться с главврачом. Неожиданно профессор проникся симпатией к Маше, несмотря на излишнюю её горячность. Он обещал посмотреть больного и взять лечение под свой контроль. И это уже была победа. Дмитрию действительно изменили лечение. И он сам стал верить в своё выздоровление, а это главное.
14 стр.
Маша от слепой веры в избавление – стоит только этого хотеть, только очень сильно! – переходила к отчаянию, видя страшную худобу Дмитрия. Ему было неприятно, что Маша видит его таким беспомощным, жалким. Стараясь не досаждать ему, она уходила, возвращалась в чужой дом, где единственным существом, встречающим Машу приветливо, был Джим. Это был старый пёс, умный и чуткий. Он клал свою голову ей на колени и делил с ней её печаль.

- Что грустим, красавица? – заглянул к ней Марк, – Зачем же предаваться унынью?  У меня билеты в театр, хотите? В Большой… грех отказываться.
- Да – соглашается Маша.
В театре они слушают «Травиату». Звучит «Застольная», а Маша вспоминает, как Дима напевал эту мелодию, как они кружились в вальсе. Умирает в последнем акте Виалета, а Маша представляет Диму – что-то он сейчас чувствует, а вдруг ему хуже, вдруг ему плохо совсем, а рядом никого нет. Скорей бы наступило завтра. Увидеть его, пусть беспомощного, немощного, только живого. «Живи, Дима, живи!–  произносит она мысленно, как заклинание. Но когда Маша на следующий день приехала в госпиталь, зайдя в палату, она не увидела Диму. Его постель была пуста. У неё подкосились ноги. Опираясь о косяк двери, медленно сползая вниз, боковым зрением Маша вдруг увидела: опираясь на палку, пошатываясь, хромая, по больничному коридору шёл Дима. Он был страшно худ, пижама болталась на нём, как на колу, но он шёл! Он шёл самостоятельно – первый раз после тяжёлого ранения и всего, что за этим последовало. А Маша стояла и не могла двинуться с места.
- Нельзя, нельзя было это делать вот так сразу, – сердито отчитывала Маша, когда он добрался до постели. Было видно, что он очень устал. Только собрав всю свою силу воли, он не рухнул по дороге, добрёл до палаты. Глаза Димы были прикрыты от усталости, но он улыбался. У него не было сил, чтобы что-то ответить, он только слегка сжимал тонкие пальцы Маши. И опять в отчаянии Маша видела в лице его то, что её пугало. Казалось все жизненные силы, которые ещё были в этом измученном теле ушли на то, чтобы заставить себя подняться, прошагать эти несколько метров по больничному коридору. От усталости Дима быстро заснул. Во сне дышал он ровно и спокойно.
Дима выздоравливал. Медленно, очень медленно, но силы к нему возвращались. В глазах появился блеск. Он шутил, сочинял для Маши всякие смешилки. Дима первый заговорил о том, что Маше нужно вернуться домой, попытаться наверстать упущенное в институте. А он, в свою очередь, даёт клятвенное обещание не подвести Машу, как её первый пациент: недели через две-три обязательно поправится и приедет. Маша тоже об этом думала и, прежде всего потому, что ей в последнее время своим чрезмерным вниманием стал досаждать Марк. Однажды она проснулась от тревожного порыкивания пса, который устраивался на ночлег у двери в Машиной комнате: «Джим? Волнуешься? Ну, что случилось?».  Маша поднялась, подошла к двери. И в ту же минуту дверь распахнулась.  Перед ней предстал Марк. Был он в нижнем белье. От него привычно тянуло спиртным.
 - Таисия Львовна, -  сдавленным от волнения голосом позвала Маша.
 - Тсс… -  Марк приложил палец к губам.
 - Таисия Львовна! – повторила Маша громко. Сердито рявкнул Джим. И только тогда, наконец, вышла недовольная Таисия Львовна.
 - Этого мне ещё не хватало. Знаешь, Мария…
 - Знаю. Завтра постараюсь взять билет.

9
У ворот госпиталя к Маше подошёл, будто ждавший её, мальчишка. Он протянул ей распечатанный конверт: «Велели передать!». Маша ничего не успела спросить – так он быстро пропал из виду. Будто растворился!
Дима читает написанное ему письмо. Маша видит как усмешка, появившаяся у него на лице, по мере чтения сменяется озабоченностью. Лицо становится суровым. Маша понимает: что-то случилось.
15 стр.
- Что, Дима? Что-нибудь неприятное?
- Так, обычные страшилки-пугалки. Но тебе надо уехать. Как можно скорее.
- Это уже решено. Сегодня возьму билет и дня через два уеду.
- Тебя может проводить сын Таисии Львовны?
- Я думаю, и без него справлюсь.
- Я тебя прошу…
Дима протягивает ей листок бумаги с напечатанным там текстом. Маша читает: Диме угрожают, угрожают, по-видимому, те, кто уже пытался его убить. Чтобы запугать Диму, они обещают расправиться и с ней, с Машей.
- Мы простимся сегодня, сейчас.
- Но поезд мой вечером, завтра я смогу ещё…
- Нет, Маша, нет. Сейчас ты уйдёшь. И завтра не приходи, ты поняла меня?
- Хорошо, ты только не волнуйся. Поправляйся и приезжай.
- Теперь-то уж непременно!
Дима берёт её ладони, целует: «С таким доктором –  и не поправиться! Это было бы чёрной неблагодарностью». Дима поднимает лицо. В его влажнеющих глазах, глядящих на Машу, и нежность, и благодарность, и тревога за неё. В нём борьба двух желаний: задержать Машу хотя бы на полчаса – он так привык видеть это милое лицо! – и другое: знать, что её здесь нет, она далеко, она дома, она в безопасности.
- Видишь, какой я неудобный человек.
- Да, ты ещё тот орешек.
- Я ещё тот орешек.  Ты со мной ещё намучаешься. Если не отречёшься…
- Я с тобой ещё намучаюсь. Обречена!

Поезд везёт её домой. Повзрослевшую, строгую. Счастливую и печальную в своей тревожной любви. Что-то они ещё друг другу не сказали. Не хватило времени. Если бы вернуться! Хотя бы на полчаса! Под стук колёс она засыпает и спит коротким прерывистым сном. Но в своём сне она успевает увидеть маму, которую знала только по фотографиям и рассказам. Во сне Маша видит маму, сидящую напротив. Мама тянет к ней руки, и они становятся одно целое. Теперь и Маша большая, и Маша маленькая – всё в ней, в одной. И так будет всегда. «Мама, мамочка моя», – шепчет Маша, пробуждаясь и снова засыпая. И снова мама отделяется: «Спи, доченька, спи. Все хорошо». И Маша верит ей.