Клавка

 

Я, конечно, понимаю когда мужик дурак. Мужик одно слово мужик. А вот когда баба дура, я маленько хренею от ейной дурости. Потому как ежели мужик дурак, то это и так видать, он шибко умного из себя не ставит. А вот ежели баба дура, то не приведи Господи, мало того что дура, так еще будет всех дураками называть! О! Откуда у ней такая стойкая дурость, чтобы всех поносить.

У нас есть такая, Клавка ее зовут, в магазине продавщицей работает. И до чего скряжная натура, обязательно несколько копеек да недодаст. Не человек, а наказание какое-то. И причем, учились мы с ней в одном класса, а потому знаем друг дружку, как облупленные. Деревня наша дальняя, до района сто двадцать километров, а до города о-го-го, ехать и ехать. Из деревни в городе-то не все были, а дальше и загадывать не приходилось.

И вот она, Клавка то есть, съездила в Петербург, непонятно как ее туда черти занесли, приехала, собрала всех в клубе, и давай рассказывать, какой он есть красивый и большой.

Я говорит, бываю в Петербургах, а потому все знаю, а вы все, мол, орясины сплошные. А я сижу во втором ряду  и не могу взять в толк, где тут что? Причем здесь Петербург? Ты хоть в это самое, как его в этот Лондон слетай, а если туп как пробка, пробкой и останешься!

Этого, конечно я в голос не сказал, а подумал так про себя негромко вслух. И она эта самая зараза Клавка услыхала мои мысли и говорит, мол чего ты там гундосишь? А я с роду не гундосил, вот Абжу-Абжу, вот он гундосит, за то и прозвали так, потому как не хрена не понятно, когда что-то говорит, русский, а надо с переводчиком его слушать.

Я ей, Клавке, то есть и говорю, ты говорю не бреши, я не гундосю, а слова эти так вырвались, от моего непонятного удивления. А она руки в боки и говорит, мол, откуда у дурака понятие, ты умных людей спроси, они тебе, орясине и объяснят, что к чему и где хвост, а где грива.

Сельчане прислушиваются к нашему разговору, чуют, будет потеха. Сижу, слушаю ейный голос и прям бунтует моя душа, но я человек терпеливый, молчу. Она же, контра такая, не отстает, и спрашивает, мол, чего тебе не понятно? Ну, люди, то есть, наши сельчане, сидят вокруг, смотрят на меня, ну я и не выдержал, и говорю. Ты, говорю, объясни мне лапотю, как так в одночасье ты стала такой умной. Тебя ж, говорю, из класса в класс тянули за нос, из-за Федора Михалыча, дядьки твоего, упокой душу его Господи, если бы не он, сидела бы ты по семь лет в каждом классе, и по сей день не выучилась бы. Вот что мне не понятно.

Смотрю, закипает баба, ой, закипает! И сельчане приутихли, им уже тоже интересно стало. Как же говорю, ты, такая не шибко умная по природе своей, непонятно как оказалась в Петербурге и сразу стала такая умная, что все профессора хотят пойти к тебе в ученики? Что молчишь? Смотрю, еще один момент и не будет бабы, точно не будет, потому как взорвется от злого негодования за правдивые слова.

- Это я дура!? - Шепчет, словно змеюка, она, потому как даже голос пропал от злобы. - Да ты на себя посмотри, ты же туп как пенек, ты же таблицу умножения едва выучил!
- Я то хоть выучил, а ты по сей день два плюс два на этом, на куркуляторе считаешь. - Вставил я.
- Дуралей, не куркулятор,  а каркулятор, неуч, говорить научись, а потом и хайло раскрывай. А про школу, ты зря сказал, и дядя мой тут не причем, у меня, между прочим, в журнале не было не одной двойки, не то что у некоторых! - Это она про меня.
- Какая может быть, говорю, у тебя двойка, когда тебя к доске даже не вызывали ни разу, потому как знали, откроешь рот, и все научные законы придется заново переделывать и доказывать! Что, не так скажешь?!

Ну, тут бабы стали на меня шушукать, мол, прекрати этот тривиальный спор, мол, давай лучше про Петербург послушаем, чем вам лаяться. Ну, ладно, думаю, слушайте, она вам нараскажет. Клавка стрельнула в меня глазами, прям убила бы если бы могла, и продолжает свой рассказ.

Вот, говорит, выхожу с поезда, и не поверите, народищу! Ужас! И все такие интеллигенты! Все такие вежливые! Один дядечка подкатил со своей тачкой и говорит, мол, давай твое барахлишко до метро подвезу! Сразу видно, культурный человек!

- А ты что? – Спросил кто-то из баб.
- Я нет. Не согласилась я. Чего думаю подвозить, тут всего-то каких-то пять мешочков, сама управлюсь, чай не без рук, без ног. А он все одно не отстает, не гоже, говорит, такой красавице, это он про меня, сразу видно культурный человек, негоже говорит, такой раскрасавице носить такие тяжести. Я, конечно, для блезиру, улыбнулась, спасибо говорю на добром слове, но я как-нибудь сама. А он, зараза, ни в какую. Вот что значит столица, вот что значит культура! И вновь вокруг меня ужом въется, мол, давай подсоблю, да подсоблю, прям уморил меня бес эдакий.

- Ну а ты что? – Спросили ее.
- Вы ж меня знаете, я хоть из деревни, но тоже культурная, вижу, мужичонка этот не отстает, я тихонько наклоняюсь и говорю ему, ты говорю, браток, мозги мне не делай, достал, говорю, а посему пошел на …! Ну и послала его, куда сами знаете, взяла свое барахлишко и пошла куда все идут.

- А куда все шли-то? – Сердобольно спросила кто-то из баб.
- Куда, куда, во глухомань, понятно куда, в город.
- А ты куда ж приехала, что ль не в город? – Спросила та же. Клавка задумалась и говорит.

- Ты Маш, меня совсем запутала, конечно, в город приехала, а куда же еще, только там до самого центрального места, ну до сельсовета, надо еще ехать. Потому как, он,  сельсовет, в центре находиться в самом.

Слушаю ее и непонятность меня разбирает, что за новости такие, откуда в городе сельсовет, он на то и город, что там не сельсовет, а горсовет, это же и дураку ясно. Ну, естественно, я это в голос не сказал, а подумал про себя вслух, а она зараза услыхала мои мысли и говорит.

- Что ты там каркаешь, если говоришь, то говори громко, чтобы тебя все слышали! – Это она мне.
Я и говорю.

- Откуда в городе сельсовет, ежели это город? Там не должно быть сельсовета, там, если ты по незнанию позабыла, али вообще не знала, горсовет. Так что выражайся точнее, а то непонятно не хрена, путаешь только людей.

- Вот, орясина, горсовет это в небольших городах, а в таких как Москва, Петербург там уже идут сельсоветы, это чтобы ты знал, где хвост, а где грива.
- Брехня! Не может такого быть не в жизнь! Как такое возможно, в городе и сельсовет. Ты хоть знаешь, как переводиться сельсовет? Не знаешь, сельский совет. Сельский! А откуда в городе сельский совет? Сама орясина, а на людей клепаешь.

Смотрю, почесала затылок, задумалась, значит, и говорит.
- Ты, Степан, как был орясиной, так им и остался. Там, в Москвах и Петербургах, сельсовет означает совсем другое.
- И что же? – Спросил я.
- А то! Это значит селитесь и совет вам, мол, совет вам да любовь, живите в мире! Понятно тебе?
 
Хотел я ответить, но, смотрю, женщины на меня зашушукали, мол, дай послушать, потом полаетесь. Она видит, что народ на ее стороне и продолжает.
- Так вот, вы если из своего чулана никогда не вылазили, то скажу вам, красота там неописуемая. Там такой вокзал, век бы глядела! Высоченный, широченный, одно слово, ядрена вошь!

- Ишь, какая красота-то! – Воскликнули бабы.
- А то, это вам не коровники, это красота!
- А пиво есть там? – Спросил кто-то из мужиков. Женщины на него загомонили, мол все об одном думаешь, как бы нажраться. Но Клавка почесала затылок и сказала.
- Нету! Как есть нету! Нет пива, нет водки, нет даже самогонки! Не пьют в таких городах как Москва и Петербург люди, там культура! Истетика!

- О! А это что за напасть такая, слово какое-то непонятное? – Спросила сердобольная Маша.
- Истетика, это когда грамотные и культурные люди кругом. Это и есть истетика. Не то что в вашей глуши.
- Ладно, это понятно, а что дальше-то было? – Спросила очередная любопытная.

- Дальше? А дальше было самое интересное. Взяла свои баулы и иду прямиком с народом. Куда он, то есть народ, туда и я. И вот выхожу я из ихнего этого самого вокзала, и Господи пресвятая Богородица, как окинула глазом, кругом дома, кругом люди, а машин?! Столько машин я даже по телевизору не видывала. Посмотрела, аж, не поверите, может впервые в жизни, оробела. Что делать, куда идти?! Никого же не знаю! И тут ко мне подходит такой интересный мужчина и так культурно говорит, мол, может вас подвезти куда, так мы это дело быстро сварганим. А сам, смотрю, на мои баулы зарится. Эге, думаю, никак за лахушку деревенскую меня принимает.

- Нет, говорю, милок, не требуется нам. Мы уже прибыли куда не заказывали, так что, ивините-подвинтесь. Гляжу, не отстает, то да се. Нет, думаю, вы хоть тут все кругом культурные и грамотные, но без русского языка ничегошеньки не понимаете.
- И что?
- И что! Ничего! Послала его на …, сами знаете куда, только тогда и отстал, только слово сказал непонятное.
- Какое слово-то?
- Господи, если я не поняла, откуда вам знать-то! – Возмутилась Клава.
- Скажи, что тебе жалко что ли?
- Курва пердолич. Курва еще так себе, а вот второе слово? Хрен его знает что это такое, хотела спросить, да ушел он.

Ну, я сижу молчу, только никак понять не могу, что тут не понятного,  курва пердолич, это же на польском сука долбанная. Только понятное дело я это в голос не сказал, подумал только про себя вслух. Но она, гадость такая, и на этот раз прочитала мои мысли, и говорит:

- Сам ты долбанный, где это видано, чтобы в Петербурге так выражались? Это же вам не хухры мухры, это северная столица родины нашей, а ты говоришь долбанный. Вот смотрю я на тебя, и взять в толк не могу, в кого ты такой уродился.

- Как можно понять, если толка в тебе не было никогда. Ты же с рождения была глупой как курица. Что тут понимать? В Петербурге она была! Ты лучше расскажи как ты туда попала? Небось, опять, как тот раз, чуток выпила, а дальше ничего не помню? И я удивлюсь если ты хоть там из вокзала вышла, ты же, небось, сразу к кассам и обратный билет покупать? Что не так говорю?

- Сам ты курица, а что мне там было делать, я ж никого не знаю!
- Вот потому и дура! Сдала бы вещи в камеру хранения, а сама посмотрела бы на город, когда еще такая возможность у тебя промелькнет? С твоим разумением, пожалуй, никогда!

- Вот, дурачина, как же я сдам свои вещи, а вдруг их украдут, ты об этом подумал?!
- Как украдут, сама же говорила культурные, грамотные, как же они могут украсть, это же не хухры мухры, это Петербург! Да и кому твои пожитки нужны, кроме тебя? Украдут, прям расхватают все!

- Нет, там не то что у нас, там с воровством покончено уж наверное. – Поддержали меня мужики.
- Да, зря ты Клавка, так просто уехала, хоть на город посмотрела бы!
- И не поверю я, что бы у них выпивки никакой не было. Город то русский, а значит, выпивка быть должна. Обязана просто быть!

- У тебя на уме одна выпивка, так скоро ум свой пропьешь. – Взорвалась Клавка на Валентина, агронома нашего. Тот усмехнулся и говорит.
- Я Клава, напившись по столицам не разъезжаю, а аккуратно прихожу домой и ложусь спать, а ты в скором времени так напьешься, что и не вернешься вовсе, и поместят тебя куда-нибудь в лечебницу, синьку лечить. Так что, ты говори, да не заговаривайся. Пошли мужики, послушали про Питер, пора и по домам, а то каждый может напиться, а потом всякие небылицы рассказывать.

Народ стал потихоньку расходиться, а Клавка стояла одна на сцене, зло поглядывая на уходящие спины,   тяжело вздохнула и проговорила;
- Эх, как вы были деревней, так ими и остались.