История моей жизни. Глава 5

НАТЯНУТЫЕ СТРУНЫ,
СПАСЕНЬЕ В БЫТИЕ…
СТО ТЫСЯЧ МОКРЫХ ЛЬЕ…
ДОМА, СИНИЦЫ, УРНЫ…

НА НЕБЕ ОБЛАКА,
ДРОЖИТ В СТВОЛЕ ПАТРОН.
ДОРОГА, ДОЖДЬ, ПЕРРОН…
НАДЁЖНАЯ РУКА.


Единственное, что заставляло меня жить - это университет. Мой исторический факультет, по мнению большинства профессоров, встречает такую подающую надежды специалистку впервые за 40 лет. Когда тебе изо дня в день говорят такие вещи, невольно начинаешь в них верить.
Университет в целом и мой исторический факультет в частности был для меня всем - домом, семьёй, работой, отдыхом, всем! И он же помогал пережить горе утраты - Валентайн снова исчез из моей жизни.
Но мои родители решили отнять у меня и это.
В день моего двадцатиоднолетия они мне сообщили, что мы переезжаем. За 2,5 тысячи миль отсюда.
- Зато там тепло семь месяцев в году! - улыбнулась мама, решив что это смягчит удар.
Я не имела права голоса, особенно при отце. И мне оставалось лишь пойти в свою комнату и, тихо роняя слёзы, начать собирать вещи - поскольку переезд назначен на следующую пятницу - через 12 дней!
И почему нельзя было раньше сказать? Я бы хоть морально подготовилась! Но нет, только не мой отец, после смерти Берта он всё пытается сделать так, чтоб я испытала такую же боль, как он и мать. Но он не понимает, что мне ещё больнее… И никогда не поймёт! Человек, испытавший сильную боль, никогда не заставит кого-то страдать! Даже своего врага!
Все мои надежды на встречу с Вэлом - хоть когда-нибудь - рухнули, как пыльная портьера в гостиной, придавившая двух грузчиков, (мой отец не рассчитал силу и выдрал её с корнем, а точнее с карнизом).
Я верила в то, что Вэл жив, но больше ни разу не застала его в заброшенной пекарне, в которую я наведывалась под страхом смерти раза два в неделю.
Перед самым отъездом я пришла туда в последний раз. Валентайна я снова не застала, (он словно чувствовал, что я приближаюсь и уходил), но оставила ему длинное письмо, в котором просила не умирать, если он меня действительно любит, и сообщила, что мы переезжаем, весьма пространно, правда, - я сама толком не знала куда - отец, похоже, запретил маме рассказывать мне об этом.
Было невыносимо больно расставаться с моим факультетом - это единственное, что мне
дорого в этой жизни. Профессор Престн, мой куратор, успокаивал меня тем, что в следующем году я всё равно заканчиваю, а магистратуры у нас нет. Я соглашалась с ним на словах, но душа моя металась как соловей в клетке.
Казалось, моя жизнь во второй раз потеряла смысл.
Но я поклялась себе, что никто и ничто не сможет меня сломать!

Прошло 3 года.
Я освоилась на новом месте гораздо быстрее, чем ожидала. Наверное, благодаря ежемесячным научно-исследовательским экспедициям, благодаря которым я крайне редко бывала дома, и чудесной факультетской команде по плаванию, тренировки в которой доставляли мне истинную радость.
А в целом жители городка вели тихую и размеренную жизнь. Все, кроме меня. Если я не уходила в экспедицию, то проводила ночи напролёт в соседнем городе, а точнее в его пабе, одевшись по-мальчишески, играя с мужчинами в карты и в рулетку. Почему-то мне почти всегда везло. Только один раз я крупно проигралась. Но мои родители даже не подозревали о моей ночной жизни - я ухитрялась сама выкручиваться из сложных ситуаций.
Когда мне наскучили карты и пьяные мужики, я нанялась матросом на полгода на торговое
судно к отцу моего факультетского приятеля по имени Джейсон Бёрт Младший. Забавное имечко, не правда ли? Хотя я и общалась-то с ним по тому, что его второе имя было похоже на имя моего бедного, мёртвого братика…
Так вот! Мы сговорились с его отцом, Джейсоном Бёртом Старшим, что он представит меня команде как юношу, он согласился.
Мама, узнав, что я уплываю с дюжиной мужиков и проживу с ними полгода, чуть с ума не сошла, а отец даже бровью не повел.
- Пусть делает то, что хочет, - холодно, как и всегда, сказал он, - Она уже достаточно взрослая.
Моё сердце ликовало и даже холодная ненависть отца не могла испортить моего чудесного настроения. Впервые за три с половиной года мне было действительно хорошо.
Но когда мама увидела, что я ещё и обрезала свои длинные, ниже пояса, волосы и они теперь едва прикрывали мочки ушей, она просто упала в обморок, что стоило мне больших физических, поскольку отца не было дома, а тем более моральных хлопот.
Но вот всё это, наконец, оказалось позади и радость от предвкушения чего-то нового, неизвестного и, как мне казалось, прекрасного, переполняла моё сердце.
Мой корабль отходил на рассвете, а мне нужно было ещё собрать вещи и отправить письмо в Академию на мой историко-этнографический факультет с просьбой о полугодовом академическом отпуске, которое я должна была отправить ещё пять дней назад, да всё руки не доходили. Но я не волновалась, ведь устная договорённость с деканом о моём отплытии уже была.

И, вот, все дела сделаны, вещи собраны, письмо отправлено, а до рассвета всего семь часов. Нужно немного вздремнуть, чтобы завтра не ударить в грязь лицом перед моряками, а то вряд ли они обрадуются варёному матросу.
Утро, туманное и морозное, встретило меня инеем и приливом. Но холод, забравшийся под одежду, бодрости мне не придал.
Капитан Джейсон ждал меня на причале.
- Доброе утро, мисс МакРисп, - заговорил усатый морской волк, - Как спалось?
- Доброе утро, капитан, - подавляя зевок, ответила я, - Я в прекрасной форме. Но помните - я мистер МакРисп.
Я сняла шляпу и встряхнула стриженой головой.
Капитан улыбнулся и жестом предложил мне следовать за ним. Джейсон Старший был не разговорчив, что его сын не унаследовал, но честен и вежлив, а эти качества редко встречались среди покорителей морских просторов.
Мы прошли по отсыревшему мостику навстречу восходящему солнцу, багровые лучи которого ласкали огромный четырёх мачтовый корабль, качавшийся на слабеньких волнах у причала. На него то нам и надо. Команда капитана Джейсона встречала новенького, вытянувшись по стойке «смирно» на палубе. Вступив на трап, я почувствовала, что меня забила мелкая дрожь.
«Ничего, Рита, ты справишься!» - сказала я себе, глубоко вздохнула и поднялась на корабль.
- Ребята, это наш новенький матросик, - усмехнулся капитан, положив руку мне на плечо. - Представьтесь пожалуйста, мистер МакРисп?
Я судорожно дёрнула головой, нервно сглотнула и закашлялась.
Некоторые ребята усмехнулись, те, кто постарше продолжали разглядывать меня с интересом.
Обдумывая предстоящее морское путешествие, я часто представляла себе этот момент знакомства и думала, что представлюсь или Ричардом МакРиспом, или Николасом, или ещё как-нибудь, но когда этот момент настал из моей головы словно вымели метлой все мужские имена.
- Кх… Меня зовут… Берт МакРисп, - севшим голосом проговорила я и запнулась.
Боже! Я назвалась именем брата…
Тишина. Все ждали, что же я ещё произнесу.
- Ну, эээ… Следующие полгода мы будем видеться часто! - закончила я и улыбнулась.
Команда издала что-то на подобие дружного фырканья, а капитан хлопнул меня по левой лопатке. Лопатку заломило, а я почувствовала, что напряжение проходит.
Так началось моё плавание.
Не могу сказать, что оно было лёгким - мыть палубы на солнцепёке не такая уж простая работа, а ворочать бочки с рыбой в трюме не столько тяжело, сколько пахнет плохо. Так же в мои обязанности входило приготовление пищи и еженедельная ночная вахта на смотровом мостике.
Но я чувствовала, что живу!
Встречать рассвет, покачиваясь на волнах и ощущая на загорелой обветренной коже солёные брызги, приносимые свежим, пронизывающим до костей, ветром - это поистине великолепно. А ещё я посмотрела полмира - мы плавали от Южной Америки до Японии, от Ирландии до Австралии, от Кубы до Балтики, заходили в Финский залив и Адриатическое море, я видела Альпы и Карпаты, Статую Свободы и Петровский Дворец в Петергофе и многое-многое другое, не менее великолепное!
Ребята в команде были все разные, как по возрасту, так и по характеру, но объединяло их одно качество - честь! В этом они все были под стать капитану! И благодаря этому у меня небыло проблем с пребыванием на судне. Не считая одной единственной…

Шёл третий месяц моего путешествия.
Было прохладное ясное утро. Мы только отошли от Индии.
Я вместе с Бастианом, молоденьким смуглым пареньком, перетаскивала в трюм мешки с кофе. На мне была свободная кремовая рубашка, темно-серые брюки и подтяжки, (грудь я каждое утро заматывала эластичным бинтом). Мы шли по палубе друг за другом, когда корабль сильно качнуло неизвестно откуда взявшейся волной. Я потеряла равновесие и грохнулась на дощатый пол корабля, успев сбросить с себя мешок, а Бастиан, споткнувшись о мой мешок, упал на меня. Бинт лопнул, больно отрикошетив мне по ребрам, а глаза у Бастиана расширились до состояния  спелых плодов инжира, когда он почувствовал, как округлилась под рубашкой моя грудь, получив долгожданную свободу. Всё произошло так быстро, что я не сразу сообразила, что сказать.
Бастиан быстро ретировался, подхватил мешок и пулей понёсся в трюм, а я так и осталась лежать на палубе, потирая ушибленные рёбра и гадая, чем это всё может кончится.
- Ну, когда-то это должно было случиться, - сказала я себе, поднимаясь на ноги.

Через полчаса о том, что я женщина, знала уже вся команда.
Капитан собрал всех в каюте, которая служила нам столовой.
- Предупреждаю всех, - сурово оглядывая собравшихся, начал Джейсон Старший, - Кто посмеет тронуть мисс МакРисп хоть пальцем, будет иметь дело со мной!
Все молчали. Бастиана, кстати, на собрании не было.
Я сидела рядом с капитаном, красная как рак, и глупо улыбаясь.
Поднялся дядя Гилберт, старик с седой бородой и скрипучим голосом.
- Капитан, - проговорил он, - как хоть зовут нашу юную искательницу приключений?
После его вопроса воздух, словно наэлектризованный, разрядился.
- Маргарита, - гораздо более мягким тоном ответил капитан Джейсон.

С этого дня команда стала относиться ко мне более бережно, что мне было только на руку,
но возникла одна проблема - Бастиан! Всякий раз, встречаясь со мной взглядом, он краснел, бледнел, начинал дрожать, и всё это одновременно. А через месяц поймал меня поздним вечером перед каютой и выпалил на одном дыхании, что я еле разобрала - «Я люблю тебя и хочу чтоб ты стала моей женой, когда мы вернёмся в наш порт!»
Залившись густой краской, парень остался ждать, что же я ему отвечу, а меня, будто током, ударило воспоминание о Валентайне.
- Бас, прости… - сбивчиво заговорила я, еле сдерживая слёзы, - боюсь… боюсь, ничего не выйдет… Я…
Не договорив, я закрыла дверь каюты перед носом у бедного, ничего не понимающего, парня и, разревевшись, кинулась на кушетку.
Я плакала впервые за четыре месяца!
После этого разговора, Бастиан деликатно делал вид, что ничего не произошло, но в каждом дежурстве или погрузке товара он неизменно оказывался рядом со мной. Через некоторое время мы уже могли спокойно и весело беседовать о всякой чепухе, таская мешки или высматривая айсберги и рифы.

Не смотря на тяжёлый физический труд и некоторые моральные трудности, мне показалось что моё пребывание на судне капитана Джейсона пролетело как один миг.
Вот только мы уходили из нашего порта ранним ноябрьским утром и вот уже наша шхуна входит в порт поздним майским вечером. Поднимаясь на корабль, я была бледной и слабой физически, а спускаясь с него, стала загорелая, (вряд ли этот загар когда-нибудь смоется, он въелся в кожу вместе с морской солью), сильная и жилистая, как пацан.
 Команда с грустью провожала меня в прибрежном кафе, а Бастиан весь вечер смотрел на меня так, словно хотел, чтоб моё лицо отпечаталось у него на зрачках, и чтоб каждый раз, заглядывая в зеркало, он видел меня.
Мне тоже было грустно расставаться с капитаном и его командой, но мне ещё нужно закончить второй год магистратуры и защитить диссертацию.
А это посложнее, чем таскать мешки с кофе или ворочать бочки с рыбой.

Я не сказала родителям, когда прибываю, поэтому меня никто не встречал. Но Бастиан вызвался меня проводить. Стоянка у корабля целый месяц, а потом снова на полгода. Я согласилась, все-таки поздно уже, а мало ли кто может встретиться по пути.
Бастиан поймал пролётку и мы, попрощавшись со всеми, загрузились в неё. Я сказала адрес и кучер тронулся в заданном направлении, увозя меня от новых друзей и незабываемых впечатлений.
Бастиан говорил не переставая все те полчаса, которые мы ехали, а я, улыбаясь и глядя на него, не слышала ни слова, думая о том, что же ждёт меня впереди. Мне припомнился день моего возвращения из путешествия по Востоку около пяти лет назад, Берт ещё был жив, родители любили меня и тогда я узнала Валентайна… Моргнув, я почувствовала, что по щекам покатились слёзы, и очень порадовалась, что в пролётке достаточно темно - Бастиан ничего не заметил, продолжая болтать о кальмарах и «Морских дьяволах».
Когда пролётка остановилась, Бастиан резко смолк и выражение его лица стало хмурым. Он помог перенести мои вещи на крыльцо, обнял меня на прощание и, не сказав ни слова, влетел обратно в пролётку и унесся прочь от моего дома и из моей жизни. Я немного постояла, глядя в след улетающей в ночь пролётке, потом подхватила свои вещи, которых было в два раза больше, нежели когда я уплывала, и вошла в дом.

Из гостиной доносились звуки фортепиано и тихий смех. Я решила сначала пробраться в свою комнату, разобрать вещи, переодеться, а потом уже спуститься к родителям и гостям, но мои планы разрушил мальчишка-негритёнок, лет тринадцати, выскочивший на меня из кухни.
- Ой! - глаза мальчика округлились, - Простите, мисс… Я Вас не заметил… А Вы Маргарита, да?
- Да, - я улыбнулась, отметив с удивлением, как хорошо он говорит на нашем языке и как он вежлив, - Но я не имею чести знать Вас, сэр.
- Простите, мисс Маргарита, - смутился мальчик, - Меня зовут Клауд…  Я, вроде как, Ваш брат!
Теперь была моя очередь удивляться.
- И у меня сегодня день рождения… - закончил негритёнок.
Я не успела ничего сказать, как из гостиной послышался голос матери.
- Клауд! Ты где? - позвала она.
- Иду, мам, - крикнул мальчик, продолжая меня разглядывать.
- Клауд, - опомнилась я, - не говори пока родителям, что я здесь. Я сейчас переоденусь и спущусь. Пускай это будет сюрприз.
Клауд кивнул, улыбнулся и понёсся в гостиную, а я, переваривая увиденное и услышанное, потащилась в свою комнату.
И что это моим родителям взбрело в голову? Да ещё и негритёнок…
В комнате меня ожидало письмо из Академии, пришедшее пару дней назад. В нём говорилось, что мне нужно подать тему и содержание диссертации до восьмого июня - у меня почти три недели!

Как непривычно было вновь оказаться в женском платье - ноги путались в юбке, корсет давил на рёбра, а узкие рукава сковывали движения. Чуть не кувырнувшись на лестнице, я спустилась в гостиную.
Музыка резко оборвалась и семь пар глаз удивлённо уставились на меня. Клауд, сидевший на коленях у матери, махнул мне рукой.
- Всем, добрый вечер! - улыбнулась я, оглядывая присутствующих.
У нас в гостях были миссис и мистер Мидзуки и двое их сыновей, Мартин и Ярослав, ровесники Клауда.
За роялем сидела Изабелла Мидзуки, полноватая молодая женщина с добрым веснушчатым лицом.
Мать, встала, аккуратно убрав Клауда с колен и подошла ко мне.
Мы долго смотрели друг на друга, а потом она обняла меня и поговорила.
- Слава Богу, ты вернулась!
Мне показалось, что даже отец был рад моему возвращению.

Клауд был очень умным ребёнком. А главное, благодарным. Оказалось, что мои родители, через несколько дней после моего отплытия, посетили «Божий дом», так у нас называется детский приют. Мы часто посещали приюты и оказывали им посильную помощь. Но в этот раз матери захотелось кого-нибудь усыновить. Они долго разговаривали с детьми и негритёнок Клауд приглянулся им больше всех. Он рассказал, что попал в приют недавно, его принёс бедный рыбак, а родители погибли на затонувшем неподалёку от нашего порта Испанском корабле, плывшем в Канаду.
Клауд делал большинство работы по дому, помогал отцу высаживать его любимые гортензии  и чайные розы новых сортов, выведенных в его лаборатории, он даже немного готовил. И он беззаветно любил моих родителей и называл их папа и мама.
Мы с ним быстро подружились и я уже через несколько недель называла его братом даже просто рассказывая о нём в Академии.

После того, как я вернулась из плавания, у моей мамы появилась навязчивая идея - выдать меня замуж!
Поэтому у нас в доме почти каждый вечер собиралось по меньшей мере человек десять молодых людей, что очень мешало мне писать диссертацию.
А моя мама никак не хотела понять, что мне совсем не хочется выходить замуж за кого бы то ни было из всех этих людей и что моё сердце навеки принадлежит существу, вот уже четыре года как исчезнувшему из моей жизни, и даже не являющемуся человеком. 
Временами мне казалось, что я так и умру, больше никогда его не увидев.
Но, как известно, пути Господни неисповедимы.

ПРОДОЛЖЕНИЕ:  http://www.proza.ru/2011/10/25/1659