Одна ночь с Хантером Томпсоном, прости господи

Это была долгая ночь. Толпы перемазанных гуталином и маминой губной помадой школьниц с вавилонскими башнями на головах и внутри них, нестройными рядами двигались навстречу Американской Мечте – Джонни Деппу, модным очкам и алкоголю.  Обремененные единственной пунктирной извилиной, связывающей мозг и половые органы, девочки, а подчас и мальчики, растекались своим липким соком по полу, стенам, потолку.  Стоять на месте невозможно, тебя здесь поглотят. Высосут всю кровь, изнасилуют до смерти, этого нельзя допустить. Танец. Размазанные по полу ксерокопии долларов, пиксельные распечатки рисунков Стэдманна, пиксельные лица и халаты придворных шутов. Бессмысленно и беспощадно. Зато есть круассаны и овсяное печенье.  Спутанные нитки чайных пакетиков. Как же без этого.  Когда же еще нас накормят эклерами в честь великого Хантера Стоктона Томпсона?
Безумие. В худших его проявлениях.
- Какая разница между «Жи-ши» и «Ши-но»?
- Что?
- Какая разница между «Жи-ши» и «Ши-но»?
Больше Деппа, меньше Томпсона. Больше пластмассы, выброшенной в контейнер для стекла, воды и лживых идеалов. И безмолвных унтерменшей, которым наутро все это придется разбирать.
Из мусорной корзины растут цветы. Кому-то очень не повезло этой ночью. Не пропадать же букету…
- Мне никогда раньше так не дарили цветы…
- Кажется, не самое плохое начало. Так где здесь золотой зал?
- Сама ищу. Кстати, меня зовут…
Черт возьми, я даже не запомнил ее имени. Вещества и розовые очки делали свое дело – все вокруг казалось совершенно пластилиновым. Лампы, прожекторы, таблички «Выход» плевались назойливым, зудящим светом, от которого хотелось сбежать куда угодно, лишь бы быть как можно дальше от всей этой кукольной психлечебницы. По бесконечным лестницам. Мимо вяжущих макаронные шарфы старушек, великих поэтов Серебряного века, детских сказок и разбросанных конечностей секс-кукол. Навстречу летучим мышам, суперкубку и голубым таблеткам.
- Эта летучая мышь – Карл Ласло.
Сосущиеся малолетки, пьяный храп, дреды и зеленые кепки. Редкие смешки и водительские очки. И яркие-яркие рубахи накануне зимы. Российская гонзо-культура. Святые подгузники… А в 7 часов утра все вернется на круги своя. Интернет, похмелье, серые рубашки и серое вещество.
На ближайшей скамейке лежит букет помойных цветов. Недолго они были у той безымянной девушки, искавшей золотой зал, наверное, это и к лучшему. То, что поддерживало жизнь всего вокруг в моей крови начинало отпускать, краски бледнели, а на идеалистически чистых матросках и пиджаках проступали тошнотворного вида чайные разводы и пятна.
Сказать, что все это было плевком в сторону светлой памяти Хантера, было бы абсурдом. Он сам выбрал себе такой путь, такую смерть, славу и последователей. Лири породил поколение безродных, затерявшихся во времени шаманов и астрологов, Никсон – беспомощных и однозадачных машин. Томпсон…
А впереди – билет в один конец до Американской Мечты.
В царство страха и ненависти.
В розовых очках.