Участие

 

Ночь. Опять ночь. Это для меня самое долгое, самое мучительное время суток. Не люблю ночь. Я одна и, как всегда, сижу у окна и смотрю на непроницаемую черноту за окном, на тусклый свет уличных фонарей, поливающий землю мутным, желтым светом. На темные, бесформенные тени деревьев, похожие на восставшие скелеты со скрюченными руками. На пустынную улицу, как и я, одиноко ждущую рассвета, когда можно будет услышать людской гомон. На черное, непроницаемое небо с широколицей, безразличной луной, которая томно развалилась на черном бархате неба. На подрагивающие, будто от холода, далекие звезды, алмазами рассыпанные по небу.

Звезды! Я где-то слышала выражение – звезда по имени Счастье, еще бы знать, где найти эту звезду? Но я предполагаю, что ее местонахождение известно лишь счастливым, и мне, скорее всего, уже никогда не увидеть эту звезду. А так хотелось бы, хоть одним глазком. Да, звезды, им, наверное, хорошо, что они так далеко от земли, далеко от людского равнодушия и алчности, от людской ненависти и злости. Мне иногда даже непонятно, откуда на такой прекрасной, живой планете столько злости. Откуда такая непреодолимая ненависть человека ко всему, и к самому себе в том числе, к себе даже в большей степени.

Как могло это произойти? Я, все-таки, полная дура, раз сижу ночью у окна, смотрю на звезды и думаю о таких материях, вместо того, чтобы лечь спать. А что делать, как избавить свой мозг от этих мыслей, которые вертятся голове, не желая покидать ее, как торговцы, не желающие покидать бойкое место. Это, наверное, от одиночества, от того, что не с кем просто поговорить по душам.

Боже мой, как могло так получиться, что мне даже не с кем поговорить по душам, что, прожив почти пол жизни, я не обзавелась ни одной подругой? Страшно. От одной такой мысли страшно, а если такая мысль приходит в такую глупую голову, да еще и ночью, то вообще хоть караул кричи. Но всё, всё пусть эти мысли уходят вон из моей головы.

Надо научиться медетировать, еще бы знать как? Кстати, который час? Два часа! Боже мой, два часа ночи, до рассвета целая вечность, а сна ни в одном глазу. Что-то мысли, какие то мрачные в голову лезут. Надо думать о чем-то хорошем. Да, буду думать о чем-нибудь приятном, например… Господи мне тридцать три года, и я еще ни разу, ни с кем… Что это, я плачу? Конечно, что еще делать, вот за это я себя ненавижу еще больше. В народе говорят, что когда поплачешь, на душе легче становится. Не знаю. Может быть кому-то и легче, а мне только хуже, тоска такая наваливается, что выть хочется.

Конечно, умом я понимаю, что ни всем женщинам суждено выйти замуж, я к этому готова, тем более с моей серой внешностью, но чтобы ни разу, ни разочка? Я отказываюсь это понимать! Я не хочу это понимать! Боже мой, я опять плачу. Это, наверное, потому, что я через чур себя жалею? Даже слишком. Надо быть построже с собой, как была со мной моя мама. Как мама? Нет. Только ни как мама. Если я и хотела бы быть на кого-то похожей, то только не на нее.

Сколько я себя помню, она всегда напряженно терпела меня возле себя, как постоянную, боль, от которой нет никакой возможности избавиться. Я даже боялась попроситься к ней на руки, потому что она тот час же пресекала всякие мои попытки не только попроситься на руки, но даже прикоснуться к ней, просто потрогать её. Мне кажется, что ребенку совершенно необходимо прикасаться к своим родителям, потому что именно через прикосновение он получает родительскую любовь и тепло. Ребенку это так же необходимо, как есть, пить или дышать, это то, без чего ребенок вырастает холодным и пустым, затравленным и ненужным. У меня этого не было. Не было даже намека на материнскую любовь, про отцовскую я даже и не говорю, я его и не видела. Честно говоря, его и не было вовсе.

Как странно, мать все время была рядом, а тепла не было. Лучше уж быть сиротой, во всяком случае, ты уже готова к тому, что тебе не суждено получить положенную природой материнскую любовь. Тогда ты будешь радоваться даже тем крохам, которые будут перепадать тебе от воспитателей, учителей, или просто чужих людей, на миг пожалевших тебя.

Часто, вот так, в пустой квартире я сижу и думаю о своей непутевой жизни. Нет, я никого не виню. Просто мне не понятно, зачем родилась, для чего и нужно ли было вообще рождаться на этот безразличный ко всему свет, и есть ли вообще смысл продолжать эту никчемную, однообразно серую жизнь. И становится страшно. А чему радоваться? Тридцать три года, ни подруг, ни мужа, ни любовника, ни детей – полная сирота. Про меня смело можно сказать, гол как сокол, я даже голее, если так можно выразиться. Ведь есть женщины и некрасивые вовсе, а что-то в них такое сидит, что прямо дух захватывает, вот к примеру Алла Ивановна, с нашей работы. Ведь абсолютно некрасивая и фигура ужасная, и на голове не волосы, а пучок прошлогодней соломы, а как мужики за ней увиваются?

Я ее обожаю! Обожаю за её манеру держаться свободно и непринужденно, за её манеру вести разговор, ставить на место зарвавшегося красавца. Она молодец! А я, стоит кому-нибудь из мужчин не только заговорить со мной, а просто посмотреть на меня, я становлюсь красной, похлеще вареного рака, ни сказать ни слова, ни сделать, что либо я не могу. Стою, как загипнотизированная дура, смотрю на него, моргаю и всё. Хоть тресни. Полный столбняк! Полнейший!

Помню в прошлом году, подошла Алла Ивановна ко мне, взяла за локоть, вывела в курилку, а там мужчин человек пять стоят, курят она их так спокойно попросила выйти, сказав, что нам нужно поговорить о своем, о женском. И что вы думаете? Все вышли, до единого, хоть бы кто слово сказал, а потом поворачивается ко мне и говорит:

- Ну что детка, так больше продолжаться не может, даже я, которая никогда не лезла в чужие дела, и то не могу смотреть равнодушно на все это. Вот, пожалуйста, я только открыла рот, а она уже бурак бураком. Нет, детка, так не годится с этим нужно что-то делать. Согласна? Киваешь, уже хорошо. Так вот слушай меня внимательно, завтра наш женский праздник и поэтому поводу у нас состоится банкет, будут мужчины со всех наших филиалов и еще человек пятнадцать приглашенных, ты должна будешь придти обязательно. И я тебя умоляю, сузь глаза, а то они у тебя вывалятся. Ты меня слышишь? Хоть кивни в знак согласия, хорошо, молодец.

- Значит так, у тебя деньги есть, хорошо, хорошо завтра я отпрошусь с работы за тебя, и за себя, и пойдем выберем тебе что-нибудь из одежды для банкета. И я тебя умоляю, не смотри на свое платье, его не только на банкет, его и на работу надевать нельзя. Если бы ты работала в какой-нибудь религиозной организации, ты и там бы прослыла самой консервативной и сдержанной. Так вот, завтра в час мы идем выбирать тебе наряд, и сразу хочу поставить тебе условие, наряд тебе буду выбирать я сама, договорились? Вот и хорошо, купим одежду, обувь, косметику и бельё, что опять с твоими глазами? Еще раз говорю, и бельё, обязательно, и не спорь со мной. Ладно, пойдем, а то боюсь, твое сердце не выдержит столько нового за один присест. Завтра обо всем конкретно поговорим. И запомни, если я за что-то берусь, то довожу дело до конца. – И мы вернулись к себе в отдел. Бог ты мой! Если бы хоть кто-нибудь знал, что со мной творилось все это время до назначенного часа?

Я чуть сума не сошла. Я так испереживалась, что даже ночь пролетела для меня в этот раз незаметно. Итак, с трудом дождавшись, когда наступит долгожданное утро, я взяла все свои деньги, кстати, очень приличную сумму, и пошла на работу. Не успела я войти в кабинет, как ко мне подходит Алла Ивановна и говорит:

- Не раздевайся, я договорилась, что нас не будет целый день. Это наш праздник, так что имеем право, а правом нужно пользоваться, всегда. Так что, пошли.

Мы посетили несколько магазинов, но ни один из них Алле Ивановне не понравился. Наконец мы вошли в очередной магазин, и она, окинув его хозяйским взором, сказала, что это как раз то, что нам нужно. Она прошлась по стеллажам с костюмами выбрала штук пять, вошла в кабину, повесила все это хозяйство на крючки и сказала:

- Что ты смотришь на меня, как будто видишь в первый раз, входи и примеряй каждый костюм по очереди, а я посмотрю, пока ты будешь одеваться, и выберу что-нибудь из кофточек и белья.
Сколько волнения я испытывала, надевая очередной костюм, и выходя на суд Аллы Ивановны – жуть! Я думала меня удар хватит. Но она упорно заставляла менять туалеты, пока не сказала:

- Вот костюм ты будешь ходить на работу, мы его берем.
Потом мы стали мерить бесчисленное количество кофточек, платьев, туфель, белья, от чего я стала совершенно пунцовой. Только в два часа мы, скупившись, пришли ко мне домой. Алла Ивановна была, чуть ли не первым человеком, побывавшим у меня в гостях. Мне показалось, что мое волнение передалось и ей, она остановилась по среди комнаты и, улыбаясь, произнесла:

- Ты оказываешь на меня плохое воздействие, во-первых, я чего-то стала волноваться, как институтка, а во-вторых, мне кажется, что я еще немного с тобой пообщаюсь и начну, так же как и ты, краснеть по поводу и без.

К шести часам мы приехали на банкет, и я могла в полной мере понять то волнение, о котором писал Толстой, описывая первый бал выходящих в свет юных особ. Но я, увы, была далеко не юной, и это был мой третий бал в жизни, первый в школе, из которого я очень рано вернулась, застав свою мать с каким то незнакомым мужчиной. Второй бал, это по окончанию университета, где я тоже пробыла недолго и вот сейчас третий бал. Раньше я, как правило, не посещала увеселительных мероприятий, которые проводились у нас на работе, это было впервые.

- Запомни, - наставляла меня Алла Ивановна, - чем меньше ты на них обращаешь внимания, тем больше они распыляются. У мужчин все мысли идут не из мозга, как у женщин, а из ширинки, поняла? Я тебя умаляю, контролируй глаза. Поэтому, ноль внимания на всех и фунт презрения. Ясно? Хорошо девочка, а теперь вперед, и разделай их, как Бог черепаху.

Странно, я практически ничего не помню из того, что происходило на том банкете. Я была словно во сне, с той лишь разницей, что сон худо-бедно еще можно вспомнить, а свой третий в жизни бал я ни могла вспомнить, как ни старалась. Ничегошеньки. Как будто меня вовсе не было на том празднике. Смешно. Хотя так хотелось бы, хотя бы одним глазочком вспомнить, что там происходило. Алла Ивановна на следующий день подошла ко мне и сказала:

- Что девочка, очень, очень не плохо ты вчера держалась для первого раза. - И добавила. - Но только для первого раза. На следующей неделе в субботу пойдем в ресторан, я приглашаю, надо тебе чаще выходить в свет. Так что на субботу никаких дел. Поняла? Мы идем куда? Правильно, в ресторан.

Не пошли. Через два дня после этого разговора она умерла, никто в отделе не только не знал, но даже не догадывался, что она тяжело болеет. Даже на похоронах своей матери я так не плакала, у меня была истерика. Алла Ивановна была первым человеком, проявившим ко мне участие, который хотя бы попытался помочь мне, не смотря на свою болезнь. Она на один день вдохнула в меня жизнь, и этот день я, с щемящим душу волнением, вспоминаю до сих пор.

Но потом все стало на свои места. Я опять превратилась в серую, безликую мышь. С тех пор прошел год. Долгий, бесконечный и пустой год.
Я вытерла слезы и машинально посмотрела на часы, было два часа пятьдесят пять минут. Хорошо, скоро рассвет. Завтра опять женский праздник, опять на работе будет банкет, опять соберутся все наши сотрудники, все будет как всегда, но для меня это больше печальное событие, нежели радостное, со мной не будет моей обожаемой Аллы Ивановны, и не кому будет меня поддержать и помочь. Да ее не будет.

Почему хорошие люди так рано уходят, а жалкие и никчемные людишки живут и живут. Это не справедливо. Что-то меня опять потянуло не туда. Нет! Все! Все забыть, может почитать что? Что же мне почитать, жаль, что книжный был закрыт, так хотелось купить книгу Севелы, от него у меня на душе становиться легко, и все мои беды кажутся пустыми. Что это? Нет, это не то, это тоже не то, а это вообще идиотизм, письма одного известного писателя своей знакомой.

Надо быть полной свиньей, чтобы читать чужие письма, и совершеннейшей скотиной, чтобы все это напечатать. Кто, по какому праву может позволить себе читать чужие письма, а тем более печатать и на этом прославить свое бесславное имя, и возвести его в ранг самых отъявленных подлецов, и вдобавок ко всему гордиться этим и делать умное лицо. Кажется, китайцы говорили в старину, что умное лицо это еще не признак ума, что все глупости на земле делались именно с таким выражением. Что скажешь, мудрый народ!

Да уж, чужие письма я точно читать не буду, кстати, надо вообще выбросить эту книгу, она, наверное, от матери осталась… Стоп! Письмо! Я же сегодня получила письмо! Первый раз за всю свою жизнь. Я побежала в прихожую, там, на столике одиноко лежал белый квадрат конверта. Я с волнением прочитала свой адрес, напечатанный на печатной машинке, но к моему удивлению обратного адреса не было. Как странно создан человек, я не выписываю никаких газет и журналов, никогда ни с кем не переписывалась, но каждый вечер после работы я с упорством осла открывала вечно пустой почтовый ящик, только для того, чтобы лишний раз убедиться, что он совершенно пуст. Ну, разве не дура?

Но вчера вечером, увидев в вечно пустом желудке своего почтового ящика письмо, я чуть в обморок не упала. Но что удивило меня еще больше, это то, как я могла про него забыть? Наверное, с моей головой что-то происходит, не зря говорят, что старые девы маленько прибабахнутые. Фу, слово-то какое нашла, но, тем не менее, я уж точно того… Я долго смотрела на конверт, потом трясущимися от волнения руками вскрыла его, достала сложенный вчетверо белый лист бумаги и развернула его.

Я тот час же узнала этот красивый, размашистый почерк и не успела прочитать первое предложение, как буквы расплылись передо мной, горло сдавили спазмы, я разрыдалась. Я лежала, рыдала и не могла остановиться, и поймала себя на мысли, что мне, как ни странно, становится легче, это тоже было со мной впервые. Наконец, я успокоилась и продолжила читать письмо.

«Милая девочка, если ты это читаешь, значит, все уже произошло, я отправляю тебе это письмо и полагаю, что оно дойдет до тебя в канун нашего законного женского праздника в надежде, что ты все вспомнишь. Вспомнишь, как мы с тобой ходили по магазинам, покупая тебе наряды, потом примеряли эти наряды, и мне казалось, что ты тогда готова была упасть в обморок от всего этого. Я помню, как ты вошла в банкетный зал, где уже многие сидели за столами. И ту мягкую, сдержанную улыбку, которая блуждала на твоих губах. И свет, застенчивый и чистый, которым светились твои глаза, И легкий румянец смущения на твоих щеках.

Ты должна все это вспомнить, потому что если ты читаешь это письмо, значит все, что мы с тобой делали в тот день, было напрасно. Ты опять ушла в себя, а мне этого очень не хотелось бы. Ты умная, хорошая, чистая девочка и я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо, поэтому я умаляю тебя, вспомни все то, что мы с тобой планировали и доведи начатое нами дело до конца, иначе моя душа на этом свете не успокоится. Запомни одно, самое важное правило в жизни, себе можешь помочь только ты сама, даже я не смогла бы тебе помочь. Подстегнуть, подтолкнуть в нужном направлении – да, но помочь – нет. Это только в твоих собственных силах. Если ты не выполнишь эту мою просьбу, я буду знать, что часть своей жизни на этой бренной земле я прожила напрасно, и душа моя не будет знать покоя. Но ты умная и красивая девочка, я очень верю в тебя, ты все сделаешь как надо, только, пожалуйста, поверь в себя, хоть чуточку, о большем я не прошу. Хоть чуточку.

Завтра у вас будет банкет, ты знаешь, что и как надо делать, если тебе будет страшно, представь, что я стою рядом с тобой и, надеюсь, от этого тебе станет капельку легче и спокойней. И не забудь, чем меньше ты на них обращаешь внимания, тем больше они распыляются. А теперь иди и сделай их, как Бог черепаху.
P. S. Я за тобой наблюдаю. Целую. Пока.»

Последнее “Пока” я, буквально, выкрикнула, разрыдавшись горькими слезами. К все плакала и плакала, уткнувшись в подушку, и даже не заметила, как уснула.
Будильник не громко зазвенел, я открыла глаза и, увидев у себя в руках письмо, все вспомнила. Я встала, встряхнула головой, поднесла письмо к лицу, поцеловала его и сказала:

- Я обещаю, что сделаю все, что смогу. – Я приняла душ, сделала легкий макияж и надела тот самый костюм, который мы покупали вместе с Аллой Ивановной, который я после того раза не надевала, и вышла из дома. Мне было легко и непривычно свободно, я глядела на людей и впервые за много лет не испытывала ни страха, ни стеснения. Легкое волнение – да, но ни страха и стеснения.

Я шла на работу и думала, что если и хотела бы на кого-то быть похожей, то только на Аллу Ивановну. К своему немалому изумлению на работе ко мне стали обращаться мои коллеги по всяким вопросам, шутили, рассказывали анекдоты, мы вместе смеялись. Для меня это было странно и непривычно. Раньше, за целый день, я могла перекинуться несколькими словами, а теперь я стояла, разговаривала и сама не верила в то, что это я. И я поняла, в чем дело, все было очень просто, во мне умер Страх.

Сегодня я получила второе письмо, только увидев его в почтовом ящике, я поняла от кого оно. Мне стало легко, приятная радость охватило мою душу, и к этой радости примешалась легкая горечь от невосполнимой утраты. Я поднялась к себе в квартиру, прошла в спальню, раскрыла письмо и как в первый раз, лишь прочитала первую строчку, заплакала. Но это были другие слезы, слезы благодарности и любви. Немного успокоившись, я прочитала письмо:

«Милая девочка, хочу сказать тебе спасибо, за то, что выполнила мою просьбу. В прошлом письме я писала тебе, что буду наблюдать за тобой, так вот, это были не пустые слова. Я действительно за тобой наблюдаю и вижу, что у тебя все хорошо. Ты не представляешь как я рада за тебя, как я горжусь тобой. Ты умница и поверь мне, обязательно будешь счастлива, но только если сама этого захочешь, теперь ты знаешь самый главный жизненный секрет, все зависит от тебя самой, и все в твоих руках. Я желаю тебе счастья от всей души, ты его заслужила. Целую твоя А.И.
P.S. И не забывай, я все еще наблюдаю за тобой»

С того самого дня прошло четыре года. Я только что вышла из роддома и вместе с мужем, который нес на руках нашу дочь, названную Аллой, в честь Аллы Ивановны, поднимались к себе, как вдруг, проходя мимо почтового ящика, я заметила, что там что-то белеет. Я достала ключи, открыла ящик, там лежало письмо. Я с нежностью взяла его и, сказав мужу, что догоню его, стала у окна и раскрыла конверт.

«Милая девочка! Поздравляю тебя с рождением такой очаровательной девочки, с таким нежным, как весенний цветок именем. Мне отсюда, сверху, приятно видеть твое счастливое лицо. Если я правильно поняла, ты назвала это чудо в честь меня, во всяком случае, мне в это хотелось бы верить, и теперь, к сожалению, я не смогу писать тебе письма, моя душа нашла пристанище, и мы теперь будем болтать с тобой без всяких писем. Только первое время ты меня навряд ли будешь понимать, но это не беда. Я надеюсь, ты рада. Будь счастлива, твоя А.И.
P.S. Сделай все, что бы твоя доченька и муж были счастливы и окружи их заботой и любовью. Не живи будущим, живи мгновением. Целую. До встречи»

Я стояла, смотрела в окно на голубое небо и была безмерно счастлива. Я уже не плакала, потому что знала, она теперь, всегда будет рядом со мной. Я в это верю.