XVII

          Даже Ксения поразилась произошедшей в нем перемене. Он словно возмужал, повзрослел разом на 10 лет. Откуда берется это в человеке? Вчера рядовой сотрудник - ни хуже, ни лучше других. Но повысь его, дай привилегию, подними зарплату - и глядь - словно бы и другой человек. И говорит иначе и ходит, и даже привычки - узловые точки характера - и те меняются у него. Но у Ворошилова поменялось все. Он перестал оглядываться по сторонам при ходьбе и стал смотреть только прямо перед собой. Он больше не начинал и не вступал в разговоры, а появляясь как гром среди ясного неба неизменно накрывал все неслужебные собрания. Даже в бухгалтерии, куда Ксения повадилась бегать, он так зыркнул глазами на подружек, что Люба и Маша на сей раз предпочли ретироваться из своего же отдела. Ксения слабо и больше для виду по-протестовала, в душе ей даже нравилось, что он вот так «взял её за жопу» как она тайком признавалась маме и мама удовлетворенно и понимающе кивала.
Такая перемена в Ворошилове устраивала и руководство. Должность главы отдела была за ним закреплена и он даже метил на совместительство во вторые замы. И наверное на том бы историю Ворошилова можно было бы считать законченной, если б не случилось с ним еще одно происшествие. Ворошилову стало все равно. И уже по-настоящему. Он не заболел, не впал в депрессию. Ксения никуда от него не делась, даже наоборот: с каждым днем держалась за него все крепче, предчувствуя еще новые взлеты. Да, физически и психически он был вполне здоров. Но что-то в нем поломалось.

          Он вдруг перестал видеть и отличать то, что прежде казалось ясным и очевидным. Когда перед ним ставили вопрос не относящийся к прикладной и конкретной области, а требовавший для своего разрешения чего-то абстрактного, какой-то  морали, Ворошилов терялся. И хоть и решал  и давал ответ почти сразу, но после подолгу думал над свои решением,  так и не мог для себя определить хорошо или дурно он поступил. Однако, не смотря на такие раздумья, неизвестность в этих случаях совсем не тяготила его. (...)