Оригами

     Когда Пашка увидел Мизуки, ему было уже далеко за тридцать. Странный возраст. Пашка чувствовал, что в жизни не хватает чего-то главного, а вот чего? Смысла? Любви? Денег? Наверное, все-таки, смысла… Все вроде бы есть - работа, жена, сын, какая-никакая машина, квартира на окраине. Денег, в общем, хватает. Формально все было хорошо и даже очень, только вот в душе все чаще скребла маленькой лапкой щенячья беспросветная тоска. Кризис среднего возраста, что тут еще скажешь…
     …На выставке было не протолкнуться. Стенд с японской медицинской техникой был окружен плотным кольцом сограждан пожилого возраста. «Чего я сюда приперся?», - думал Пашка, проходя мимо. Он терпеть не мог народных скоплений, всяких там дискотек, супермаркетов, праздничных мероприятий. Особенно раздражал его день города. Толкаться среди пьяной толпы, смотреть, как со сцены какая-нибудь второсортная знаменитость кричит в микрофон: «Я люблю вас!»,- значит сравняться с этой толпой, поддаться ей, потерять себя. А терять себя Пашке почему- то не хотелось…

     Вдруг Пашка услышал:
- Наша прибора определить много параметра. Очень самый быстрый и очень самый точный…
Пашка невольно улыбнулся, подошел ближе. Симпатичная японка в джинсах и белой футболке рассказывала народу о чудесах японской техники.
- А это что за хреновина? – спрашивал народ, показывая пальцем.
- А это захреновина прибора лучше смотреть, - отвечала девушка.
- Что ты там, деточка, лопочешь? Объясни толком…
- Господи! А дохлая какая… Прям жалко ее. Покормить бы надо…
- От люди! Понаехали, а языка не знают. Прибола лутьсе смотлеть – передразнил народ.
- Прибор для улучшения зрения, – объяснил народу Пашка, - что тут непонятного?
- Да, да! – подхватила девушка и заулыбалась, - лучшения зрения! Совсем. Да. Очень спасибо!
- Не за что, – Пашка пожал плечами.
- А ну-ка иди ближе, переводчиком будешь. – сказал народ и неожиданно протолкнул Пашку к самой стойке, – а то эта пигалица разговаривает, как мышь.
Пашка растерялся. Посмотрел на девушку. Взял из ее рук прибор. Потом сказал:
- Берешь эту штуку, надеваешь себе на голову и смотришь через эти дырки. И все – зрение улучшается.
- Улучшается очень. Эти дырки, – подтвердила девушка и посмотрела на Пашку с благодарностью.
- Слышь ты, переводчик, а ну-ка спроси у нее, вот это - что за ерунда, – попросил народ.
Пашка взял в руки маленькое, похожее на карандаш, устройство. Повертел. Включил.
- Да это же градусник! – сказал он радостно, - Вот, прикладываешь, и он показывает…
- Одна секунда, – сказала девушка.
- За одну секунду, – перевел Пашка. Приложил ко лбу датчик и посмотрел на маленький экран. Показал всем, – видали? Тридцать шесть и три!
- Также фаренгейт, - сказала японка.
- И по фаренгейту показывает, - опять перевел Пашка.
Народ возбужденно загудел. Девушка восторженно смотрела на Пашку.
- Ждать, - сказала она и юркнула в узкую дверь, ведущую в недра экспозиции.
- Ты куртку-то сними, - посоветовал народ, - а то жарко ведь…
- И узнай сколько градусник стоит.
- И батарейки какие…

     Из двери вышла девушка, а за ней маленький, крепкий, как боровик, седой японец в сером костюме. Девушка что-то говорила ему по-японски, поглядывая на Пашку. Потом обратилась к нему:
- Можно я познакомить вас и мистер Каядзуми? Он иметь делать предложение.
- Слыхали? – сказал народ, - Щас предложение будет делать…

     Мистер Каядзуми жестом пригласил Пашку пройти в закрома. За дверью оказалось крохотное помещение. Каядзуми молитвенно сложил руки, чуть поклонился. Пашка повторил то же самое. Где-то он читал, что глубина поклона показывает степень уважения. И что тоже важно - не переборщить… Каядзуми слегка улыбнулся. Потом сказал:
- Работать.
- Что - работать? – Пашка удивился.
- Русская – совсем трудная говорить. Ду ю спик инглиш? – спросил вдруг японец.
- Э-э, - Пашка сделал рукой неопределенный жест, - как вам сказать… Ну, допустим, ес.

     Понял он далеко не все, но главное ухватил.  Японец совладелец небольшой фирмы «Футоко». Хочет нанять его на работу в качестве переводчика. Девушка – его дочь. Зовут ее Мизуки. Она давно учит русский язык, но, очевидно, с работой переводчика не справляется. Каждый вечер плачет и говорит: «Я почти ничего не понимаю. Я делаю тебе убыток». Выставка продлится еще пять дней. Цель – привлечь оптовых покупателей. Продукция – несложная бытовая медицинская аппаратура. Оплата сорок два доллара в день. Почему именно сорок два – Пашка не понял. Спросил:
- Почему бы вам не нанять нормального переводчика?
- Очень трудно найти здесь. И очень дорого. Надо было делать это заранее. Но мы надеялись на Мизуки...
- Мне надо кошку покормить, – сказал Пашка.
- О! Нет-нет! Начинать завтра! Сегодня вы совсем свобода! Есть у вас э-э сьют?
- Да я могу и сегодня начать. Кошку только покормлю… А вот костюма нет.
- Этот нет есть плохо, – расстроился мистер Каядзуми.
- Там градусники хотят купить. В смысле термометры. Сколько стоят? И батарейки…
- О! Можно я по-английски? Их производство обходится в двадцать семь центов. Мы хотели раздавать их бесплатно. В качестве рекламы «Футоко». Но теперь мы должны оплачивать ваши услуги, - мистер Каядзуми задумался, - давайте так – продавайте за сколько сочтете нужным. Выручка пойдет на вашу зарплату. У нас есть две коробки. И еще приборы для измерения давления. Но они довольно дорогие. Постойте, но ведь у нас нет лицензии на торговлю в вашей стране…

     Народ не расходился. Мизуки растерянно глядела на больших людей, одетых в тяжелые одежды.
- Узнал про батарейки? – спросил народ.
- Бата рейки... – беспомощно повторила Мизуки и развела руками.
- Батарейка встроенная. Хватит лет на пять.
- А потом что? Выбрасывать что-ли?
Пашка пошептался с девушкой. Народ напряженно ждал. Выбрасывать японские градусники он не привык.
- Ну что там? – не выдержал один.
- Она говорит, что через пять лет, будут новые градусники, которые будут еще лучше и дешевле этих. Пойдете и купите новый.
- Ну конечно, - возмутился народ, - пойдете и купите! Я так и знал!
- А почем продают?
- Бесплатно. Рекламная акция фирмы «Футоко», – сказал Пашка и оглянулся на Мизуки. Она кивнула:
- Да. Правда. Нет деньги. Очень совсем.
Народ притих. Потом спросил:
- Точно на пять лет хватит?
- Приблизительно, - ответил Пашка.
- Ну тогда давай. Мне десять штук…
Потянулись руки. Масса навалилась на хлипкую стойку и забурлила. Пашка распоряжался:
- По одному в руки. Чур, не жульничать. Мужик, я тебя запомнил…
- Мне для тещи…
- Для тещи ему… Спекулянт паршивый. Тещу еще заслужить надо! Не давай ему, пусть сперва тещу предъявит…

Через десять минут градусники кончились. Толпа потихоньку рассосалась. Мизуки выглядела уставшей. Пашка сказал ей:
- Иди, отдохни. Выпей там чего-нибудь. Я позову, если что…

Вечером он проводил их до гостиницы. Мистер Каядзуми настойчиво приглашал его на чашку чая, но Пашка отказался:
- Спасибо. Аригато. Домой пойду. Кошку надо покормить. Да и вам надо отдохнуть. Счастливо, Мизуки. До завтра, мистер Каядзуми…
- Щаст слива, - сказала Мизуки, - а что такое захреновина?

*****
     Они шли по парку, усыпанному желтыми листьями. Мизуки прижималась к его плечу, вплелась обеими руками. Пашка закурил, но было неловко, и он выбросил сигарету. Мизуки сказала:
- Ты так быстро покурить.
- Да.
- Здесь совсем красиво…
- Да. Осенью всегда красиво.
- Осень – это смерть не навсегда. Это красиво. Красиво - это редко. Совсем редко…
Они помолчали. Шуршали листьями. Потом Мизуки шепнула:
- Ты большой.
- Я не большой. Это ты маленькая.
- Я маленькая, да. Правда. Твоя жена нас увидеть?
- Нет. Она в Египте загорает. Вместе с сыном.
- У тебя есть сын?
- Да. Ванька. И еще кошка…
- Это есть совсем очень радость – сын.
- Да. Совсем очень радость.
- Ты смеяться, я неправильно говорить? Русский язык – совсем трудно говорить. Научи меня.
- Ладно.
- Что такое значит «ладно»?
- Значит – хорошо. О кей.
- Ты грустить почему? Жена приехать. Сын Ванька приехать. Кошка приехать…
- Не знаю. Все хорошо. Правда.
- Нет правда. Ты грустить. Все нет хорошо. Я видеть. Хочешь я сказать потому что?
- Ну, скажи…
- Ты не любить себя. Еще ты не знать себя. Еще ты не слушать себя. Это совсем важно. Это очень совсем важно! В твоей стране много добро, но много и зло. Но добро больше. Люди не понимать, что хотеть. А надо слушать себя. Каждый – слушать себя. И все будет хорошо.
- Да. Лет через пятьсот…
- Что ты сказать?
- Ничего.
- Люди твоя страна очень много думать и очень много делать.
- Ты так думаешь?
- Да! Я так думаешь! Россия – очень совсем большая. Если взять все, что сделали люди и поставить на Японию – она утонуть. Не влезать. Много. Я правильно говорить? Еще Россия всегда помогать… Твоя страна – добро. Только надо слушать себя…
Пашка задумался. Пожалуй, в чем-то она была права.
- А ты слушаешь себя?
- Конечно, да! Всегда. Каждая минута…
- И что слышно?
- Что слыш но?
- Что ты слышишь сейчас? Нау…
- Ай.
- Что – ай?
- По-русски значит - любовь. Здесь, в животе.
- Вот те на! Приехали…
- Приехали? Вот тена?
- Откуда взялось это самое вдруг? Ну, в животе…
- Ай?
- Да. Откуда вдруг?
- Я не знать отку давдруг. Я только слышать себя.
- Ну ты даешь…
- Даешь…

*****

- …Ты замужем?
- Нет. Я учусь. Для бизнес. Буду помогать отец.
- Отцу.
- Будет помогать от-цу.
- А кимоно у тебя есть?
- Нет. Только купить. Очень дорого. Кимоно – только праздники большие женщины. Никто не одевать кимоно. Это нет удобно.
- Неудобно.
- Неудобно.
- Молодец. Ты так смешно говоришь. Но я тебя отлично понимаю…  Давно учишь русский?
- Очень давно… Ты тоже молодец!
- Да? Я-то в чем провинился?
- Да. Ты учить меня. Я все хорошо помнить. Быстро… Ты говорить английский больше плохо, чем я.
- Еще хуже, чем я.
- Да. Еще хуже, чем я. Я так говорить итальянский. Английский язык – дела.
- Дела? Деловой? Для дела?
- Да. Для дела. Итальянский – для песня, французский – для любовь.
- Ай.
- О! Ты уже знать японский?..
- А русский для чего?
- Для ширина. Очень свобода. Много место… Совсем трудно. Слова менять – сказать совсем другое. Больше нигде.
- А японский?
- Очень трудно также. Я не знать весь свой японский язык. Для терпение и мудрость. Где терпение тут мудрость…
- Удивительно.
- У диви тельно?
- Как у тебя все просто.
- Конечно. Все и быть – просто. Только слушать себя…

     Пашка испытывал странные ощущения. Рядом с ней он и правда начинал слушать себя. И верил, что все просто. Вся серая муть, которая отравляла его, куда-то испарялась из души. Оставался Пашка как таковой. И она. В этой маленькой женщине была какая-то основательность, широта взгляда и в то же время - детское наивное любопытство. Не было никакой настороженности, свойственной всем приезжим. Странно, но Пашке было с ней легко и просто, и он вдруг почувствовал себя нужным. Она смотрела вокруг с интересом. Интерес был настоящим, ее вопросы были простые, а ответы были глубокими, искренними. Все, что она говорила - стоило обдумать. За каждой ее фразой скрывалась философия - чужая, непонятная... Несмотря на чудовищный акцент, Пашка и правда легко понимал ее. Этот обрезанный русский, на котором она изъяснялась, вызывал у него улыбку и желание помочь, объяснить, растолковать. Язык давался ей с трудом, особенно плохо было с родовыми окончаниями и падежами. Ну, положим, с падежами и у своих-то неважно… Звук «л» совсем не выходил, твердые согласные… Она была маленькая, и Пашка иногда ловил себя на мысли, что хочет собрать ее в охапку, защитить, согреть, закрыть от всех, как маленького ребенка. Ей было двадцать три, а она походила на девчонку-подростка… Они говорили много. Когда путались в русском, выручал английский, и этот странный полуграмотный языковой бред очень сближал их. Мизуки все время обеими руками держалась за его плечо, и это было так необычно и приятно.
Он спросил:
- Почему ты все время держишь меня за руку?
- Я себя держишь за руку. Тут разница. Мужчина должен знать своя сила. Тебе не хотеть?
- Хотеть-хотеть. Держи себя пожалуйста. Не отпускай…

     Они много смеялись над ее русским и его английским, да и Пашка, как обычно, хохмил. Удивительно было, что она понимала… За три дня они так приросли друг к другу, что мистер Каядзуми забеспокоился. Как -то утром он долго беседовал с дочерью, сверкая глазами, и наблюдая со стороны эту беседу, Пашка был уверен, что папа, угрожает зарезать себя, Пашку и  Мизуки первым попавшимся самурайским мечом сразу после обеда. Однако, Мизуки рассказала, что отец завтра заключает выгодный контракт на поставку всякой медицинской мелочи, и очень его, Пашку, благодарит. Но все это он скажет ему сам, после рабочего дня.
- Опять предложение будет делать? – отреагировал Пашка.
- Опять, да.

     Мистер Каядзуми уехал и приехал ближе к закрытию. Он минут пять поговорил с дочерью, и снова Пашка удивился резкости и агрессии, которые от него исходили. Каядзуми вращал глазами и клокотал, как чайник, шипяще-бурлящими звуками. Мизуки стояла перед ним, как хулиган перед завучем - опустив глаза, и изредка что-то отвечала.  После разговора с дочерью мистер Каядзуми подошел к Пашке.
- Пашка-сан, я приглашать вас на ресторан. Иметь ужин. Вы сделать мне прибыль. Прямо э-э поехать. Вы не иметь напротив?
- Я очень рад. Большое спасибо, мистер Каядзуми, но мне показалось, что вы ругали Мизуки. В чем она провинилась?
Мистер Каядзуми  растерянно посмотрел на дочь. Та улыбалась.
- Нет! Он узнать как дела. Нет ругать! У нас в Японии так говорить. Ты пойти в ужин с нами?
- Конечно пойти!

     В ресторане Каядзуми сник. Когда общими усилиями на трех языках заказали еду, он ожил, разлил в бокалы вино и сказал небольшую речь по-английски, смысл которой состоял в многочисленных «спасибо» за безвозмездную помощь, за эффективно проведенные переговоры с покупателями и за отменную техническую хватку. И если бы Пашка знал японский, то непременно бы стал представителем «Футоко» в России. И в качестве вознаграждения за труды, мистер Каядзуми готов выплатить Пашке сто пятьдесят долларов наличными прямо сейчас.
- Да что вы все свои доллары суете? Не надо мне. Есть у меня, – сказал Пашка. Японец, беспомощно улыбаясь, посмотрел на дочь. Ни черта не понял…
Пашка обратился к Мизуки:
- Скажи ему, что мне очень приятно, но мне не нужно платить. Я не считаю это работой. Мне просто интересно общаться с вами.
Мизуки долго переводила. Каядзуми слушал ее, и его японские брови ползли вверх, а глаза становились все больше, пока эти превращения не достигли естественного предела. Не меняя лица, он резко плюнул несколько слов прямо в бокал Мизуки. Она улыбнулась своей детской улыбкой:
- Он не понимать, почему ты отказаться от деньги. Он говорит, что этот деньги – твой деньги. Он очень совсем не понимать. Плохо.
Пашка протянул руку Каядзуми и сказал:
- Давайте.
Японец сложил лицо в нормальное состояние, открыл портфель и выдал Пашке розовый конверт.
- Аригато, – поблагодарил Пашка и засунул его в карман.
Каядзуми успокоился и заулыбался. Принесли салат из морепродуктов. Потом борщ. Было весело. Каядзуми почему-то наотрез отказался его есть. При активном участии Пашки, борщ заменили на суп-лапшу, но предупредили, что борщ будет фигурировать в счете. Официант при этом смешно выпячивал губу и нервничал…

*****

- Завтра мы будем уехать.
- Уезжаем.
- Уезжаем.
- Вот молодец. Трудное слово…
- Трудное слово уезжаем… Ты трудное слово оставаешься.
- Да.
- Ты хотеть еще видеть меня?
- Очень совсем хотеть…
- Ты смеяться. Опять смеяться…
- Я не смеюсь. Как бы не заплакать…
- Не заплакать. Мужчина не заплакать. Я приехать еще… Через год. Приехать твой жена, приехать твой сын Ванька, ты меня забыть, радость опять есть.
- Не забуду. Ты меня научила этому, как его…  Слушать себя…
- Да! Очень совсем важно. - Мизуки подняла палец. – Слушать…
Он развернул ее и прижал к себе. Уткнулся ей куда-то в шею. Ощутил ее запах. Слезы капали за воротник. Маленькая девочка…  Даже через куртку он чувствовал какая она хрупкая. Чувствовал ее слабое тепло. Мудрая девочка. Что с ним происходит? Четыре дня знакомы. Откуда? Как? Из какого сора? Мужчина не заплакать очень совсем… Слушать себя. И все будет хорошо…
     Мизуки плакала спокойно и беззвучно, по-японски. При этом улыбалась. Глаза не закрывала, смотрела на небо, холодное, осеннее, синее. Оно искажалось из-за слез, но все равно было прекрасно. Сердце колотилось: аригато, аригато, аригато…

*****

     Он приехал проводить их. Водитель нанятого ими микроавтобуса удивился:
- Китайцы что-ли?
- Японцы, – сказал Пашка.
- Вот занесло их…
Мизуки была в красной вязаной шапочке, таких же варежках и теплой пуховой куртке. Увидела его, подошла вплотную. Тихо сказала:
- Пашка-сан…
- Красная шапочка, - ответил Пашка, - сказка такая есть. Знаешь?
Хотелось обнять ее, но останавливало то, что мистер Каядзуми бегал неподалеку и пожимал руки каким-то подозрительным людям в черных куртках. Пашка легонько держал ее за плечи.
- Мы будем звонить? – спросила она.
- Нет. Можно мы не будем звонить? Я очень совсем не люблю телефоны. Лучше написать. Вот... – он сунул ей бумажку с электронным адресом.
- Да. Правда. Будем написать.
Она улыбалась как ни в чем не бывало, показывая свои изумительные японские зубки.
- Не грусти. Ладно?
- Ладно. С чего мне грустить? – Пашка отвернулся. Почувствовал вдруг как холодно на улице. Зима скоро …
- Я тебя очень помнить. И любить…
Пашка смотрел на нее и не знал, что сказать. Все слова вылетели у него из головы и теперь кружили над гостиницей. Кажется, что-то он все-таки сказал…
Мизуки встала на цыпочки и поцеловала его в правый глаз. Повернулась и пошла к машине. Мистер Каядзуми уже ждал своей очереди, разглядывая безупречно чистые туфли. Подозрительные люди куда-то испарились. Как только Мизуки села в машину, он засеменил к Пашке с вытянутой рукой наперевес.
- Очень! Очень приятно! – с жаром сказал он, тряся Пашкину руку, как вибромашина.
Пашка улыбнулся:
- До свидания, мистер Каядзуми. Удачи вам в делах. Приезжайте в гости. С вами было очень весело.
Каядзуми забегал глазами по сторонам, на лице обозначилось непонимание.
- Очень приятно, - сказал тогда Пашка.
Японец просиял. И вдруг погрозил Пашке пальчиком:
- Ай, ай, ай…
И, загадочно улыбаясь, устремился к микроавтобусу.
Им предстояло пролететь с тремя пересадками почти половину земного шара.

*****

     Через три дня Пашка встречал в аэропорту своих. Ванька с разбегу прыгнул ему на шею. Он был черный, как негр, глаза и зубы блестели. Инна чмокнула его в щечку. Он подхватил сумки.
- Неужели побрился? Как жизнь?
- Ничего. Потихоньку. Как отдохнули?..
- Пап, пап, а тетю Катю медуза ужалила. Прямо в лифчик…
- Ужас какой…
На объездной жена спросила:
- Паша, что случилось?
- Ничего не случилось, с чего ты взяла?
- Я же вижу – что-то произошло.
- Ничего. Просто слушаю себя.
- Себя? Хм. С чего бы это? Ну и что там слышно?
- Да, – сказал Ванька, - что там в тебе слышно?

*****

- Женщина для мужчина. Мужчина двигать мир. Женщина держать мир, чтобы не шел назад обратно… Нас так учить в Япония.
- Интересно.
- Да. Интересно. Все так.
- Я тоже, по-твоему, двигаю мир?
- Конечно! Ты думать. Много думать. Ты очень умный. И ты добрый. Это как топливо для машина. Для следующих мужчин. Это правда. Ты верить мне?
- Конечно, верю. А любовь?
- Любовь – это совсем просто. Это ты хотеть быть рядом вместе, отдать себя, и от этого радость. Вот здесь радость.
- Действительно, просто. Ты сама это придумала?
- Приду мала?
- Про любовь – это ты сама так думаешь?
- Я нет думаешь. Это видно. Ты просто смотреть. Все видно…

*****

- …Понимаешь, хреновина – это такая штука…
- Штука? Что такое значит «штука»?
- Ну, это такая хреновина, тьфу, блин, это такая вещь не очень понятная. Когда ты не совсем понимаешь для чего она…
- Хреновина – это непонятная штука?
- Умница! В точку!

*****

- … Когда люди разговаривать, должна рождаться мысль. И улететь. Если мысль нет рождаться, надо молчать. Или уходить.
- Улететь должна?
- Да. Туда улететь. Мысль летать. Если думать – медленно летать. Если сказать  – она быстро летать. Поэтому говорить надо думать впереди.
- Сначала.
- Да. Сначала думать впереди. Так много зло потому, что люди говорить зло…

*****

- … Дети нельзя воспитывать.
- Почему это?
- Почему это потому, что они должны сами. Знать сами…
- Узнать все сами?
- Да, да! Узнать все сами. По другому получится то же самое. Как родители. А должно быть новое.
- Как интересно…
- Интересно, да. Дети должны иметь посмотреть на мир по сами.
- По-своему?
- Да. По-своему. Это развитие. Где нет развитие, там есть смерть…
- В смысле? Самоубийства?
- Само убийство? А! Да. Поняла! Нет! Разная смерть. Любая. Война, катастрофа, болезнь. И само убийство. Разная смерть. Значит нет развитие. Должно быть развитие совсем всегда.
- А что в итоге? Какая цель?
- Никто не может знать что будет. Но надо развитие…

*****

- Пашка, что это значит твое имя Пашка?
- Хрен его знает…
- Я часто слышать этот хрен. И еще – блин. Это что такое значит – хрен?
- Не забивай голову.
- Не забывай голову…
- Господи! Все не так. Забудь все. Я не знаю, что оно значит. Пашка и Пашка. Просто имя. А твое имя что значит?
- Мое имя значит - красивая луна!
- Красивая луна?
- Да. Мизуки – красивая луна. Хочешь покажу как написать?
- Здорово! Какие красивые штучки.
- Это нет штучки. Это слова. Это красивая, это луна.
- Ты красивая безо всякой луны. Очень.
- Я не очень совсем красивая. Моя сестра очень совсем красивая. Ее зовут Аими.
- У тебя есть сестра?
- У меня есть один, два, три сестра. Аими, Фумико и Харуко. Я самая старый.
- Ни фига себе.
- Да. Фига себе. Аими очень совсем красивая. Я – второе место. Фумико не очень совсем красивая. А Харуко еще маленький.
- Маленькая.
- Маленькая.
- Ты очень совсем совсем красивая.
- Ты говорить правда? Не смеяться?
- Я всегда говорю правду. С некоторых пор…
- Ты тоже совсем красивый, Пашка-сан. У меня сердце петь песня от тебя. И болеть…
- И у меня.

*****

- Что тебе подарить на память?
- Ничего! Ничего! Ты уже подарить мне. Ты очень совсем много подарить мне… Я помнить.
- Что?
- Ты! Ты глупый? Твоя любовь! Она теперь здесь. Она жить во мне! Всегда!