***

ВРЕМЯ БЕЗУМИЯ
Сборник рассказов

Тайники
1.
Что же так скучно? Сегодня как-то особенно, хотя и вчера, и накануне, да и вообще – всегда скучно… Вот так стоишь у окна целый день, ждешь новостей – и ничегошеньки там, в Заоконном Мире не происходит. Сейчас зима, бабушка говорит, что мороз, можно сильно простудиться, если гулять. Костя любит бабушку, но ему кажется, что иногда она хитрит – думает, он маленький, не понимает. А ведь в окошко-то видно: людей, особенно поутру, на улице видимо-невидимо - как вражеского войска в сказке. Костя вчера сказал это бабушке, но та выкрутилась – это, говорит, на работу. Вроде бы там нельзя заболеть, зима-то повсюду! И вообще, Костя тоже тогда на работу пойдет. И зима станет нипочем. А еще на работе дают календарики – маленькие красивые картинки с ровными шеренгами дней и отрядами месяцев. Бабушка, когда работала, иногда приносила – видела, что Косте календарики очень нравятся. Бывает, на них телефоны напечатаны разные. Однажды бабушка принесла Косте очень красивый календарик – с всадником грозного вида. Костя просто глаз не мог оторвать. Уж и так, и сяк его рассматривал, пока телефон не заметил. Маленькими такими циферками на обороте. Костя глазастый и сообразительный! Наверняка, если позвонить по тому телефону, расскажут о рыцаре много интересного – он так бабушке и сказал: «Звони!» Бабушка звонить отказалась, но поведала, что на календарике  - известный памятник одному великому царю, который построил город на костях народа. Костя тогда страшно напугался, расплакался, а ночью ему снились кошмары. Откуда царь набрал народных костей на целый город, Костя догадывался, поэтому его охватил животный ужас, когда ему во сне послышался приближающийся стук копыт. Хотелось бежать – он не мог. Казалось, что страшный царь хочет догнать его, съесть, потом обглодать кости – недостающий материал для завершения строительства. Разбудил Костю собственный крик. А потом встревоженная бабушка уговаривала его выпить «хоть глоточек» молока и просила не шуметь, не кричать – и осталась в комнате до рассвета.
Костя вздохнул так глубоко, что закружилась голова, и отошел от окна. Словно разыскивая нужную мысль, медленно прошелся по комнате. Потом еще раз, и еще… Забравшись за старое раскладное кресло-кровать, нащупал за отошедшей обивкой тайник – коричневый конверт из шелестящей бумаги. Здесь были сосредоточены его сокровища – разношерстые календарики разных лет, всего около ста штук, в том числе и со злосчастным памятником Петру Великому, уже не страшным. Разноцветные, глянцевые и матовые, некоторые несколько замусоленные от частого рассматривания, другие - совершенно новенькие, будто только из типографии, - все они были здесь. Костя неспешно перелистал их, поглаживая каждый и иногда причмокивая от удовольствия. На одном из «свеженьких», недавно купленных во время обычной прогулки с бабушкой, Костя задержался. На великолепных санях из сверкающего льда, в свете северного сияния, по небу мчалась Снежная Королева с Каем на руках. Костя очень любил эту сказку, его всегда волновал момент, когда сказочно прекрасная, но одинокая ледяная красавица увозит маленького мальчика навстречу Вечности. Это он был Каем, бесстрашным до глупости, но таким чувствительным к Красоте и Могуществу. Он никогда не понимал до конца этой сказки, и всякий раз печалился по поводу гибели Снежной Королевы. Для него она, а совсем не Герда, была главной героиней – сильной, прекрасной и так отчаянно борющейся за счастье. Однажды она приедет к нему на сказочной колеснице и заберет с собой. Будет  холодно и снежно, и такими же белыми, как в сказке, будут и одежды, и кони, и улицы. С небес будет сыпаться новый снег, и восторженно и немного тревожно будет колотиться сердце оттого, что они, наконец, встретились. Костя блаженно улыбнулся и спрятал свои сокровища на прежнее место, заботливо поправил обивку и выбрался из своего укрытия. Скоро вернется бабушка, принесет сладких, пахучих булочек к чаю. Костя даже облизнулся в предвкушении. Поправил растревоженное им кресло и вернулся на наблюдательный пункт, к окошку – поджидать бабушку.  Та на горизонте пока не появилась - явно не спешила. Внимание привлекла только что заехавшая во двор огромная белая машина – она ослепила Костю ярким солнечным зайчиком, прыгнувшим с лобового стекла. Машина снизила скорость и остановилась неподалеку – настолько близко, что стало возможным рассмотреть сидящего внутри. Костя часто заморгал, не веря происходящему – Снежная Королева, небрежно хлопнув дверью и на ходу застегивая белое меховое манто, скрылась в соседнем подъезде.
2.   
Елена Федоровна очень торопилась – в пенсионном она задержалась намного дольше, чем ожидала. Показаться там сегодня, в приемный день, нужно было просто кровь из носу:  не только по своим вопросам, но и по Костиным.  Хорошо бы вот так, одним выстрелом убить двух зайцев, но как всегда, очередь подходила медленно, как тесто на старых дрожжах, на месте не оказалось нужного человека. В итоге, потратив почти впустую два часа, полностью издерганная суетой учреждения, Елена Федоровна махнула рукой на эту бюрократическую мясорубку. В другой раз придет. И понесла ж ее нелегкая в госучреждение в понедельник тринадцатого!
С утра, собственно, ничто не предвещало добра. Сначала скипелось молоко,  легким движением невидимой руки отменив молочную кашу на завтрак. Затем муж Елены Федоровны, Петр Фомич, выходя на работу, вернулся домой трижды – за перчатками, пропуском и очками. Когда он, наконец, ушел, протоптав в глубоком свежем снегу двора худенькую робкую тропинку, выяснилось, что во время третьего, финального возвращенья за очками, одна из перчаток выпрыгнула из кармана и осталась лежать на полке для обуви. Этот печальный факт обратил на себя внимание хозяина только на автобусной остановке – стоял сильный мороз, так что даже у закаленного Петра Фомича руки закоченели очень быстро. Надев единственную найденную в карманах перчатку и немного поколебавшись, Петр Фомич, все же, набрал жену. Сердитый голос в трубке в двух словах сообщил «этому растяпе» судьбу блудной перчатки, после чего последовала масштабная взбучка: мало того, что устроил небывалую кутерьму со своим выходом, так еще и напрасно – все равно мерзнуть будет. В такой холод немудрено и руку отморозить! Отругав мужа и немного спустив пары, Елена Федоровна оделась и направилась по делам, сменой места действия пытаясь повлиять на ход событий. Но неприятности настойчиво следовали за ней: при выходе из подъезда ее нагло облаяла злобная дворовая «псина» – судя по внешним признакам, бастард болонки и пекинеса. Трудно было даже предположить в этом тщедушном теле такую вселенскую злость. Пришлось вернуться за косточкой – без уплаты пошлины о выходе можно было и не мечтать.
Высокая степень суеверности Елены Федоровны по поводу постигшей ее череды неприятностей позволяла во всем винить злой рок. Она принадлежала к разряду людей, не склонных к самоанализу. Так проще: ведь попытайся Елена Федоровна хоть изредка обращаться к корням проблем, непременно вышла бы на себя. Скажем, скипевшееся поутру злополучное молоко простояло неделю в холодильнике – было бы скорее странно, если бы оно не свернулось. Настроение, испорченное обидным поведением молока, исключило спокойный диалог с мужем – Елена Федоровна самозабвенно и на повышенных тонах пилила его все утро, пока он не забыл обо всем на свете и не потерял концентрацию напрочь. Ну а собака … Да бог с ней, с псиной – грех было не облаять Елену Федоровну в таком состоянии духа.
Такие, как сегодня, неконтролируемые вспышки раздражительности очень печалили Елену Федоровну. Спустя время всегда становилось совестно за несдержанность, но позже, несмотря на раскаяния, все повторялось снова. Петр Фомич в такие минуты пытался улизнуть из дому, а внук Костя принимался бегать и создавать всевозможные звуки  - кричать, пищать, гудеть или делать все перечисленное сразу. Вид пятнадцатилетнего мальчика, гоняющего по дому, словно трехлетний карапуз, отрезвлял Елену Федоровну. Она переставала бурчать, обращалась к Косте с какой-нибудь серьезной просьбой, наподобие:
- Котик, давай быстрее сюда, будем читать новую книжку, - и Костя, подсмеиваясь и егозя, усаживался рядом.
Если пища духовная не помогала, то из загашника извлекались резервные конфеты в шелестящих бумажках – «таблетки для хорошего поведения».
Мысли о Косте заставили Елену Федоровну перейти на бег трусцой. Совсем там заскучал, наверно, в четырех-то стенах. Да и голодный уже, поди – время обеда. Не замедляя темпа, Елена Федоровна купила в хлебном ларьке огромную свежую булку с изюмом – Костя просил к чаю. Быстрее, быстрее, еще немного – вот уже и подъезд, лестница, темно-синяя дермантиновая дверь.
Замерзшие руки отказывались справляться с ключами, но, наконец, дверь поддалась.
Еще с порога Елена Федоровна почувствовала, как свежо и морозно в квартире. Было подозрительно тихо. Небрежно бросив сумку у входа и не разуваясь, Елена Федоровна бросилась в гостиную – и ахнула. Костя стоял у открытого настежь окна и высовывался через подоконник наружу. 
- Ах ты, негодник! А ну, марш отсюда! Ты что это надумал? Тебе кто разрешил к окну лезть?
Елена Федоровна решительно подошла, отстранила взлохмаченного внука от окна и закрыла фрамугу.
- Это что еще за проветривание? Заболеть решил? Господи, что же за наказание мне с тобой, – причитала она, задергивая шторы. – Ну-ка, живо на кухню – чай с малиной будешь пить, пока не поздно.
Костя повиновался. Несмотря на красные руки и нос, ему, похоже, не было холодно. На кухне он стал у окна и тревожно поглядывал на заснеженную улицу. Беспокойство внука не могло остаться незамеченным.
- Да что с тобой, не пойму… Говори, что произошло?- Елена Федоровна подошла к Косте и теперь беспокойно заглядывала ему в глаза. Ее небольшой рост усложнял задачу: Костя был на голову выше.
- Я видел Её, бабушка… Вся в белом…- сбивчивый шепот Кости прерывался паузами, казалось, он задыхается. – Белая машина… Я хотел… Соседний подъезд…- Костя, не выдержав напряжения, расплакался.
Елена Федоровна усадила его, обняла, погладила по голове:
- Тихо, тихо, не волнуйся. Что там за белая машина?
Костя всхлипнул и полным благоговения голосом произнес:
- Я только что видел Снежную Королеву.
Елена Федоровна набралась духу, улыбнулась как можно беспечнее:
- Снежную Королеву? А почему же плачешь?
- Она ушла, а машина… еще стоит... Она вернется … Скоро…- Косте по-прежнему не хватало воздуха. Он на мгновенье задержал дыхание и выпалил:
- Давай погуляем, я очень хочу посмотреть на нее… - и просительно посмотрел в глаза бабушке.
- Вот тебе, здрасте! - Елена Федоровна попыталась отвертеться: - А как же кушать, вот и булочку тебе к чаю принесла, думала, обрадуешься…
- После прогулки покушаем, - Костя перебил бабушку, направился в прихожую и начал одеваться.
Елена Федоровна обреченно вздохнула:
- Ну, что ж…- и погромче попросила: - Только ненадолго, Костенька, хорошо?
Костя сопел над шнуровкой теплых ботинок и делал вид, что не слышит. Ладно, придется ориентироваться по ситуации. Елена Федоровна снова вздохнула и, поднявшись с дивана, потащилась за внуком, уже успевшим одеться. Поправила на нем шапку, подняла воротник. Костя от нетерпения дергал дверную ручку:
- Скорее, бабушка… А то… Вдруг… Не… Успеем, - речь опять стала бессвязной.
- Только ртом воздух не хватай, - строго сказала Елена Федоровна и завязала Костин рот широким зеленым шарфом.
Они вышли на площадку: сначала Костя, замаскированный под немца в советском плену (шарф на пол-лица, гигантские вязаные рукавицы, куцое пальтишко), потом бабушка с авоськой (решила возобновить запасы молока). Костя подождал, пока Елена Федоровна закроет дверь. Сквозь заледенелое подъездное окно было чуть-чуть видно, как роится пушистыми, крупными хлопьями снег. Костя торопил бабушку. Какая же она, все-таки, медлительная! Если они будут так копаться, то не только Снежную Королеву упустят, а и зима закончится. Костя взял бабушку за руку, почти потянул за собой. Только бы не опоздать! Вот уже и дверь наружу, а там – снег, снег, снег… Белая карета Снежной Королевы, сердито буксуя в свежем, неукатанном снегу, подъезжала к Костиному подъезду. Драгоценные секунды ускользали в вечности, грозя навсегда лишить Костю долгожданной встречи. Он рванулся вперед, к Ней,  отчаянно мыча и размахивая руками. Но заледеневшие ступени подло спрятались под свежим снегом – Костя поскользнулся и кубарем покатился с лестницы на проезжую часть, под колеса. Завизжали тормоза, истошно закричала бабушка, Костя зажмурился, а когда секундой позже он открыл глаза – прямо над головой его оказался бампер затормозившей машины. Хлопнула дверь, и над очумевшим, но полностью невредимым Костей склонилась Она. На прекрасном, бледном лице ее таяли снежинки, и было похоже, будто она плачет. Она что-то спрашивала у Кости, но он не понимал, почти не слышал ее. Вместе с подоспевшей бабушкой они помогли ему подняться, стряхнуть снег с одежды. Бабушка подвела Костю к скамейке, усадила. Потом отошла со Снежной Королевой. Из обрывков фраз, долетавших до расшатанного сознания, Костя понял, что Снежная Королева теперь будет жить по соседству.  Неужели это возможно? А как же дворец изо льда и снега в вечной мерзлоте? Нет, дворец, определенно есть. Это в поисках, его, Кости - своего Кая - Она временно поселилась в обычном доме. Блаженством светилось Костино лицо, он, не отрываясь, смотрел на Снежную Королеву с тихой улыбкой святого.
Неподалеку Елена Федоровна приглушенно сокрушалась своей спутнице:
- Нет, это вы нас извините – не удержала. Трудно мне с ним становится - сила есть, а вот с умом… Да что говорить – все сами видите. Мы его с мужем  с полутора лет растим, так получилось – авария, родители сразу погибли, а он уцелел… Он и родился с отклонениями, а сейчас и не разберешь – то ли так и было, то ли последствия травмы… В больницу-то его жалко – родная душа, все-таки. Он, вообще-то очень спокойный и послушный, а тут заладил: «Снежная Королева! Снежная Королева!» Это про Вас…Очень сказку эту любит.
Они попрощались, и Снежная Королева пошла к машине.
Бабушка подошла к Косте, подняла его со скамейки, и, бормоча, увлекла домой:
- Горе ты мое…Говорила же: не бегай по скользкому, так нет же…Ты же чуть не погиб, дурачок…
Она все бормотала, не умолкая, а Костя, придя домой и демонстрируя полное безразличие ко всему окружающему, думал о Ней. Она нашла его – он верил, в то, что так будет, с детства. Он не потеряет ее, и всегда, всегда, всегда…
Вечером у Кости поднялась температура, он бредил, выкрикивал что-то нечленораздельное и затихал на время. Когда казалось, что он уснул, и Елена Федоровна выходила к себе, то почти следом слышался Костин встревоженный голос, всхлипы и приходилось возвращаться. Смирившись с неизбежностью, Елена Федоровна придвинула кресло к кровати внука и, разбитая усталостью, уснула сидя почти мгновенно. Было два часа пополуночи, Костя больше не просыпался – жаропонижающее подействовало.
3.
Сообщение мужа об уходе к Людочке, его репетитору по испанскому, Ада встретила с обидным безразличием. Наблюдая, как теряется и пыхтит Смирнов, подбирая мягкие, бережные и асексуальные выражения по поводу своей пассии, триумфально вступившей в пятый месяц беременности, Ада спокойно и с удовольствием курила. Она только что вернулась с работы, и эта вечерняя ритуальная сигарета была неотъемлемой частью начала вечера в семейном кругу. Даже война не помешала бы ей расслабиться. Тем более, какая-то внезапно забеременевшая Людочка. Давно заметив за мужем некоторые странности, Ада догадывалась о причинах, но не знала, на чем на этот раз споткнулся ее легкомысленный и мягкотелый супруг. Трудно было не знать его слабости к прекрасному полу – об этом знало полгорода. По крайней мере, Ада была в этом уверена. За двадцать лет совместной жизни она научилась не расстраиваться по поводу похождений Смирнова, младшего ее на пять лет. Сначала, конечно, не верила, потом изнывала от ревности и рыскала по злачным заведениям города в поисках своего благоверного, потом плакала на кухне одинокими вечерами, боясь напугать детей. А потом завела любовника. Совсем не в отместку, а сначала от одиночества. Просто не сказала «нет» - не нашла веской причины. Вскоре привыкла и влюбилась. Коля был моложе Ады на восемь лет, имел жену и сына, и по финансовым показателям весьма отставал от Смирнова. Определенно, тренеру по плаванью трудно было соперничать с модным стоматологом, но ведь Ада не нищая. Она может себе позволить того мужчину, которого любит и который любит её. Очень возможно, что любит. Правда, в период становления отношений с любовником уход от мужа Ада не рассматривала даже в проектах. Семья Смирновых тогда являла собой идеал благоденствия – собственная стоматология, модная картинная галерея – Адына игрушка, приносившая все больше прибыли. Но главным достоянием семьи, безусловно, являлись дочери – близняшки Клара и Роза. Странные имена девочек объяснялись юношеской любовью Ады к авангарду и прозе Булгакова. Сейчас детям было по семнадцати, они учились в Штатах и не держали зла на мать по поводу имен.
- Мне кажется, ты не слушаешь меня, Ада… - Смирнов, наконец, обратил внимание на стеклянный взгляд жены. – Поверь, нелегко после стольких лет, прожитых вместе…
Ада затянулась и сделала рукой протестующий жест:
- Скольких лет, Смирнов? За почти двадцать лет со дня нашей свадьбы ты только со мной (имеется ввиду - без никого) больше пяти лет не наскребешь. И то не подряд.
Смирнов изобразил оскорбленное достоинство. В первый раз с начала беседы он смотрел ей прямо в глаза, поэтому, предвидя возможные, но лишние возражения, Ада подвела итог:
- В общем, все понятно… Я не узнала ничего нового. С началом твоего увлечения испанским я только и слышу об этой особе. «Людочка – такая умница, просто дар преподавания иностранного!» - Ада мечтательно закатила глаза и ухмыльнулась, перекривляя своего незадачливого мужа. – Ты, Смирнов, молодец! Кладище просто отхватил! Теперь, с учетом алиментов на любимых дочурок, экономия на репетиторе окажется как нельзя кстати. Есть только одно «но» - как будем клинику пилить?
«Дента» - одна из лучших клиник современной стоматологии города – являлась совместным детищем денег отца Ады и легкой руки многодипломированного стоматолога Сергея Смирнова.  Дата основания клиники пришлась на рассвет зубопротезирования, альтернативного государственному. Дело было в далеком и необузданном прошлом, многие неприятные подробности давно припали пылью. Благодаря верной стратегии Ады «никогда не бояться инноваций» и титаническому трудолюбию Смирнова, «Дента» не только выстояла в жесткой конкурентной борьбе, но и приобрела хорошую репутацию, и, как следствие, приличную клиентуру. Юридически клиника принадлежала тестю – и это было серьезным «но» на пути мужа к финансовой самостоятельности.
Оказалось, что к разделу имущества Смирнов не подготовился. Вопрос дележа клиники явно испортил ему настроение. Двухчасовые дебаты не дали никаких результатов. Переговоры пришлось перенести, а пока решили разъехаться – Ада переедет в квартиру в центре, поближе к галерее, а Смирнов останется в доме, все-таки его «родовое гнездо».
Разговор состоялся субботним вечером, а уже в понедельник Ада с частью вещей переехала на новое место. Она давно купила эту квартиру в очень старом, царской постройки доме, еще когда «пописывала» довольно приличные полотна на библейские темы в духе авангарда. Не без содействия Смирнова здесь соорудили хорошо оборудованную современную студию – настоящий рай для художника.
…Ада подошла к огромному, на всю стену, окну. Вид на зимний парк с полностью заваленными снегом скамейками напомнил то время, когда Смирнов поддержал идею создания студии для жены. Наверно, радовался возможности сплавлять Аду периодически – хотя бы во время приступов вдохновения. Но, то ли исчерпались библейские сюжеты, то ли стало понятно, что очень многие рисуют значительно лучше - вдохновение оставило Аду. Отличаясь самокритичностью и вовремя переключившись на художественную критику, она завела небольшую, но стильную галерею. Теперь, спустя пятнадцать лет, галерея процветала, а квартире, которой не посчастливилось вырастить из Ады великого художника, предстояло стать свидетелем счастливой любви, заслуженной годами страданий и низкой самооценки.
Разожгла камин, сварила кофе… Сидя у огня, смотрела на снегопад за окном. Хорошо-то как… Смирнов, конечно, скотина… Она сейчас даже не могла припомнить, сколько лет они не спали вместе. Наверно, с тех пор, когда она его на работе с медсестрой застукала. Противно было, до рвоты. Он тогда так жалко оправдывался… Умолял простить, твердил, что больше не повторится. Горбатого могила исправит.
Аду тогда больше мучил уже стыд, а не ревность. Стало ясно - наблюдая за вулканом Смирновского сладострастия, вся клиника и не только, хихикает у нее за спиной. Объявленная после этого случая Адой холодная война избавила обоих от  лицемерного совместного посещения общественных мест и выполнения супружеских обязанностей. Жили, правда, под одной крышей, но только для виду. Или настоящего повода разойтись искали. Или просто привыкли и больше видели плюсов, чем минусов в такой квазисовместной жизни. Смирнов всегда отличался свободой нравов и, если честно, эта Людочка добилась небывалых успехов – в свое время Смирнов женился на беременной Аде только благодаря настойчивости будущего тестя. Дети вообще никогда особо не вдохновляли Смирнова. А тут, надо же – собирается стать порядочным отцом! По собственной воле. «Или и тут без тестя не обошлось?» - злобно подумала Ада. Сама она давно бы ушла – скоро будет три года, как у нее появился Коля. Почти сразу после случая со Смирновым и медсестрой. Почему же не уходила? Надеялась, что однажды Смирнов образумится? Берегла нежное сознание дочерей? Или просто Коля не звал? Ада даже поежилась от четкой и очень неприятной мысли. Сейчас она не могла припомнить ни одного разговора о возможной совместной жизни. Почему-то его семья Адой никогда не бралась в расчет. Когда Аде было нужно, Коля появлялся, а когда надоедал – уходил. Другая, не Адына, часть его жизни не представляла для нее особого интереса. Его мобильный никогда не звонил, он никогда не жаловался на близких, чем сама Ада частенько грешила. И, тем не менее, мысль о том, что Коля без особого восторга встретит ее сообщение о свободе, весьма подпортила настроение. Ерунда! Нелепо расстраиваться заранее. К тому же Колино поведение совершенно не подавало поводов сомневаться. Сейчас она допьет кофе и отправится за чем-то вкусным. И обязательно не забудет хорошего шампанского – надо, чтобы празднично. Отметая мрачные мысли, Ада оделась и вышла во двор, нужно проехаться – хандру, как рукой, снимет. Заведя машину, она спокойно тронулась, и, даже по прошествии времени, не понимала, как очутился под колесами олигофрен-неврастеник.
4.
Сцепление, тормоз – и Ада медленно, как во сне, выпрыгивает из машины. Она убеждается, что Квазимодо, выглядывающий из-под номерного знака, полностью невредим. Похоже, что олимпийские скорости для него – привычное дело. Настоящий чемпион по бобслею без боба! Она могла поклясться чем угодно, что странный пешеход намеренно ринулся ей под колеса, преодолев на спине 10-метровый спуск по ступеням менее, чем за секунду. Костина явная «странность» не вызывала сомнений – особые, интернациональные черты болезни мальчика сразу бросались в глаза. При десятилетнем опыте вождения Ада ни разу не была даже участником ДТП - не то, что виновником. Увидев полное интереса и еще чего-то (в тот момент она не поняла чего, но уж точно, не страха) выражение на лице Кости, и без того напуганная Ада испугалась еще больше. Это после стольких-то лет настойчивого вычеркивания из памяти рождения неполноценного мальчика, прожившего всего несколько дней… Случайное дитя, внепланово зачатое во время кормления близняшек. Трагедия преследовала Аду – встречая посреди улицы умственно отсталых людей, она всегда с содроганием вспоминала этого ребенка.
Милейшая женщина эта Елена Федоровна! Так толково все разъяснила, да и успокоила немного! Оказывается, извлеченный из-под бампера олигофренического вида отрок – это Кай, а совсем не Квазимодо! А сама Ада по этой занимательной версии – Снежная Королева, а никак не известная галеристка! Вполне последовательное продолжение вчерашней беременности неизвестной Людочки…
По завершении разговора с бабушкой потерпевшего Ада не спешила заводить машину. От греха подальше дождалась, пока тревожная парочка не скрылась в подъезде. Сделала глубокий вдох. Ну, теперь можно – аккуратно, но быстро покидаем этот филиал психбольницы. Не то и для Ады место подыщут… Тут в памяти всплыл заснеженный Кай на лавочке у подъезда – олицетворение счастья, безмятежности и любви ко всему сущему. Аду непроизвольно передернуло. Перед юродивыми и нищими духом она с определенного времени чувствовала какую-то вину, переходящую в брезгливость и граничащую с ужасом. 
Ада включила радио и выехала со двора. Ну и зима сегодня – прямо как в сказке! Снег все усиливался, его огромные, лапатые хлопья падали на землю, скрывая трещины на дороге и тротуарах, недостатки зданий, кутая голые деревья и затрудняя движение. Стоит поторопиться – еще пару часов и ехать можно будет только на тракторе. Сейчас она скупится и поедет в бассейн – хочется поскорее увидеть Колю. Аде очень нравилась придуманная ею игра: приезжать без предупреждения, загадочно улыбаться – всем, но на самом деле только Ему, проплывать пару километров и исчезать, а потом поджидать его у входа, в машине. Они ехали в квартиру в старом-престаром доме, разжигали камин, пили глинтвейн и смотрели  на огонь… А потом Ада рисовала Его, почти уснувшего в старом кресле темного дуба, в распахнутом  халате цвета венозной крови, в руке – наклоненный серебряный кубок, из него что-то капает на плитку пола – то ли вино, то ли кровь. Эта работа очень увлекала её, картина пахла чувством и послесексием. Но чем ближе становилось завершение полотна, тем тщательнее и скрупулезнее прописывала Ада детали. Трещина на полу от ножки массивного кресла, резьба подлокотников, темной кожей оббитая спинка, фигурные шляпки декоративных гвоздей по контуру, вызывающие изгибы великолепного тела натурщика, полуоборот его головы, мягкие шелковые складки одежды… Все новые и новые детали выискивало находчивое воображение, будто не желая мириться с тем, что всему рано или поздно приходит конец. Ада откровенно смаковала последние штрихи – полотно стало важным элементом подобных встреч. Была немного нелепая и суеверная причина медлительности художницы. Как-то Коля брякнул, что когда закончит Ада картину, он сможет быть всегда с ней в буквальном смысле слова, можно будет и не встречаться. Ада посмеялась над каламбуром, но призадумалась и как-то перестала торопиться с последним мазком. Однако, несмотря на всевозможные ухищрения и махинации оставалось лишь немного доработать лицо – улыбка натуры смотрелась нагло и криво, а не насмешливо и слегка высокомерно, как того хотелось. Вообще, чего-то не хватало в этом лице, а чего – Ада не знала. Скорее всего, она просто не могла определиться с окончательным его выражением. Так бывает сложно при выборе самого сильного фильма с любимым актером в главной роли – и тот хорош, и этот, но нужно решить, который же смотреть именно сейчас. Разные «личины» этого мальчика стали настолько дороги ее сердцу, что иногда для полноты образа подмывало написать многоликого Вишну. Но картина была хороша своим академизмом, оставалось проявить немного воли и завершить почти трехлетнюю работу.
Здоровенный сугроб при въезде на стоянку супермаркета вернул Аду к действительности. Пришлось дать резко вправо, чтобы не завязнуть. Наспех припарковавшись в относительно заезженном месте, Ада торопливо направилась за покупками. Нерасторопность могла превратить машину в снежную пирамиду – чего уж никак не хотелось.
У прилавков и на кассе было пусто. «Наверно, замело всех»,- подумала Ада почти вслух, быстро отоварилась, задержавшись лишь возле игрушек, где отыскала махонький сувенирный кораблик. Сначала ради шутки, а потом уже по традиции, она приносила Коле такие кораблики в каждую встречу. Символическая связующая, уносимая им в кармане,  невинный знак внимания, не вызывающий подозрений - ее шпионский флот на чужой территории.
Пятью минутами позже Ада буксовала, пытаясь тронуться. Упрямый снежный капкан нехотя выпустил жертву, и Ада устремилась по намеченному накануне маршруту. Снег, слава богу, перестал – это вселяло надежду. Аде хотелось поскорей добраться до бассейна – они с Колей не виделись уже около недели. Закрутилась с работой, потом настроения не было, и теперь стало понятно, как сильно соскучилась… Последний поворот, стоянка, сорок метров по хрустящему снегу… Пустынный холл, не более людная раздевалка… Черт, эта бретелька на купальнике опять перекрутилась… Спешка ни к чему, но это сердце… Стучит, колотится, как сумасшедшее… Щелк! Дверь из душевой к бассейну открывается, как насилу лопнувшая почка при затяжной весне – и Ада в бассейне, спокойно и вальяжно проходит к мостику, осматривается. Конечно, он уже заметил ее! Наклонил голову, лукаво улыбается, будто в беседе с группой каких-то подростков – в это время он тренирует молодежь. Ада знает, что эта улыбка – только для нее. Она сдержанно, по-королевски кивает и машет рукой для приветствия, он отвечает, все в рамках приличия. Людей практически нет, и сегодня это Аде нравится, хотя обычно она любит покрасоваться перед толпой зевак.
Сегодня с двухметрового. Решительно на мостик, шаг, потом еще и – апп! – прыжок, вода обволакивает, кубики кафельного дна перед носом, и - на поверхность… Вынырнув, Ада глотает воздуха, плывет к лесенке, поднимается и идет к «своей» дорожке.
Через полчаса, порядком набарахтавшись и намотав плановое количество бассейнов, Ада отступает. Краткое триумфальное шествие назад, к двери душевой, игнорируя заинтересованные взгляды прыщавой молодежи. Куда вам, глупые маленькие разбойники – сама Снежная королева удостоила своим вниманием этот скучный уголок! Ада улыбнулась мысли, вспомнила заснеженного Кая и поежилась. А вдруг он снова там? Его почти накрыло сугробом, только голова торчит сверху – смешная шапка на макушке, два круглых глаза над зеленым шарфом, скрывающим рот. Смешно и грустно, больной человек, все-таки…
Ожидая Колю в машине, Ада думала, стоит ли говорить о разрыве со Смирновым. Чем больше она думала, тем крепче становилась мысль, что не стоит – незачем. Она привыкла к Коле, к вечерам с глинтвейном у камина, к мольберту с полотном, которому, возможно, не суждено быть дописанным. И к тому, что Коли всегда ровно столько, сколько нужно. Все так налажено и понятно – вряд ли стоит менять. Неопределенность всегда оставляет место фантазии, у конкретики же нет возможности выбирать, любые альтернативы исключаются. Честно говоря, Ада с трудом могла представить, что, возвращаясь вечером из галереи, она находит на диване перед телевизором не Смирнова, а Колю. Хотя, причем тут диван? Эта вещь в принципе слабо гармонировала с обликом вечно бегущего Смирнова – стоматология и девки не оставляли времени для «простых человеческих радостей». Но почему-то сейчас, один на один с собственным воображением, Коля нарисовался ей именно на диване. Аллегория умиротворенности и покоя. Этого в семейной жизни Ады не было никогда. Во времена, когда она еще на что-то надеялась, чаще всего самой приходилось ждать Смирнова на диване и с телевизором, за исключением крайних случаев выскребания мужа из злачных мест, кишащих шалавами. Сейчас она подумала, что пока не готова к дивану, оснащенному тренером по плаванью. Наверно, просто привыкла к вечернему одиночеству и не встретила человека, с которым хотелось бы он него избавиться. Пока… Или уже? Во всяком случае, это, безусловно, не Коля. Помолчим некоторое время, а там все само как-нибудь прояснится. Пожалуй.
Дверь спорткомплекса в очередной раз распахнулась, и появился Коля. Он осмотрелся по сторонам, и Ада уже собиралась посигналить, как следом за Колей вышла молодая женщина исполинского роста и сложения, за руку с мальчиком лет пяти. Мальчик взял за руку и Колю, тот как-то виновато улыбнулся, и они ушли. Ада ошарашено смотрела в их удаляющиеся спины. Они почти сразу растворились в густых зимних сумерках. Никакого дивана.
Аде хотелось разрыдаться, взять назад свои мысли. Жалко ей дивана, что ли? Пусть лежит себе Коля, не мешает ведь, наоборот – живая душа рядом. К тому же диван нетрудно преобразовать в кресло, в руку вместо телевизионного пульта воткнуть серебряный кубок – и продолжай себе, Ада, играть в художника. Потому что, несмотря на кажущуюся завершенность, над картиной можно еще работать и работать. Переписать фон, например. Или, скажем, сменить прическу этому сонному «падшему ангелу». Или добавить какую-нибудь мистическую деталь в тень под креслом. Но Ада пожалела своего дивана, и теперь герой ее шедевра ушел с большой, наверняка более щедрой, женщиной – таков суровый закон жизни.
Дорога в еще непривычный «домой» по заснеженным улицам, остановки на светофорах, все-таки слезы после взгляда на сувенир и шампанское… В прихожей Ада зацепила каблуком декоративную корзину, содержимое которой скрывала алая шелковая шаль. Корзина завалилась на бок и покатилась, выворачивая наружу груду крохотных игрушечных корабликов. Их было штук сто, не меньше, затерянных, никогда не дареных подарков. Ада, присев на корточки, провела по ним рукою. Потом бережно и задумчиво сложила все на прежнее место, увенчала горку лайнеров свежим экспонатом. Залюбовалась – красиво! Накрыла шалью…
…Часом позже Ада сидит у камина, пьет глинтвейн, слегка плачет и смотрит сквозь ресницы с налипшими остатками туши – на огонь и в окно, за которым опять суетятся снежинки. Совсем чужой Коля, не ведающий о ее фантазиях, сейчас спокойно ужинает с семьей на маленькой, теплой кухне…
…Ада слышит стук в окно – это крохотный эльф в обличии чуть было не раздавленного в обед юного психа прилетел на огонек. За окном мороз, и прозрачные крылья вот-вот заледенеют. Ада суетливо поднимается, открывает форточку и впускает нежданного гостя. Эльф садится на подсвечник, греет у огня свечи озябшие руки и крылья.  Ада молча протягивает ему кружку с глинтвейном. Эльф благодарно улыбается, перепархивает на кружку, а Ада наклоняет ее, помогая ему сделать глоток. Они улыбаются, и, не говоря ни слова, допивают глинтвейн  - незачем нарушать гармонию тишины…
…С мольберта за происходящим следит падший ангел. Или раскаявшийся демон – Ада постоянна в своей недосказанности. Ему почти все равно – незачем плакать, если просто жалко дивана.
25.04.2010


Цепочки.
1. Маленький Моцарт и мемориальная доска.
В детстве Витя хотел быть скрипачом. Посмотрев пропагандистский фильм о великом Паганини, пятилетний Витя часами играл в концертные выступления по Европе. Восторженные поклонники его таланта неистово аплодировали великому маэстро, его смычок рождал божественные, невероятные звуки, от которых хотелось плакать и смеяться, бежать и лететь… Он ставил старую, заезженную пластинку Моцарта с концертом для скрипки с оркестром №5 Ля мажор, вместо скрипки брал игрушечную гитару, вместо смычка - пластмассовую линейку. Сдержанный поклон воображаемым зрителям – Витя плавно и, вместе с тем дерзко, забрасывает на плечо «скрипку». Раздается мелодия, современница вечности… Такт, другой – и роскошно одетая дама в первом ряду роняет слезу на кружева декольте, скепсис на лице пожилого вельможи сменяется восхищением. Последняя нота падает в песок восхищенного молчания, маэстро опускает скрипку – и тонет в овациях… Театр одного маленького актера посреди гостиной. Внимательные родители, преисполненные надежды на блестящее будущее сына, отвели его в музыкальную школу, однако прямолинейная пожилая скрипачка зарубила на корню грандиозные чаянья. Тактично отправив будущего гения побегать в коридор и обращаясь к Витиным родителям, она изрекла:
-  Друзья мои, не хочется вас расстраивать, но, как бы это помягче сказать – слух ребенка весьма неразвит… Скрипка – инструмент довольно специфический… В нашем с вами случае возможные трудности при обучении (а они, определенно, неизбежны) могут навсегда отбить у ребенка любовь к музыке… Учитывая энтузиазм мальчика я бы порекомендовала вам фортепиано…
Неожиданное предложение озвучили стеснительному Вите. Между скрипкой и пианино царила невероятная бездна, но в присутствии сухопарой бабульки язык его просто прирос к нёбу – перечить он не решился. Так и получилось, что дома у Вити появилось пианино. Довольно скоро на уроках музыки Витя начал демонстрировать сильную рассеянность, со временем – откровенную скуку. За окном шелестела листва, пели птицы, гоняли шумные орды мальчишек, а Витя, растущий гений - смена Моцарта - делал первые, невразумительные шаги в мире прекрасного, с тоской наблюдая проходящее мимо счастливое детство.  Изучение музыкальных основ было еще более далеким от мечты о шумном успехе перед восторженной публикой, чем пианино от скрипки. Когда ребенок с грехом пополам дотянул до второго класса, родители сдались перед очевидной истиной и прекратили совместные мучения – к пущей радости, как ученика, так и преподавательского состава. Пианино продали, купили велосипед и записали сына на каратэ…
…Несмотря на благополучный возврат к нормальной жизни и отсутствие травм, связанных с неудачным началом музыкальной карьеры, Витя периодически возвращался к тому счастливому дню, когда мама сообщила о возможности не посещать музыкальную школу. Сообщение ошеломило Витю, он не верил своему счастью – эйфория от привалившей свободы пьянила, влекла, завораживала. Он бросился на шею к родителям, целовал их по очереди и одновременно. В его дальнейшей жизни были и вправду значительные события с участием и серьезной родительской поддержкой. Но отмена «музыкальной повинности» на всю жизнь осталась чем-то особенным.
Как, все-таки жаль, что нельзя иногда становится маленьким, чтобы кто-то добрый и могущественный избавил тебя от всех обязательств – ни работы, ни семьи, ни неуверенности в завтрашнем дне, ни гадкого чувства, что все сущее тебя ненавидит, стараясь плюнуть в спину, исподтишка…
Так думал Витя, почти четверть века спустя по пути на работу, понимая, что время, когда кто-то берет на себя решение его проблем, осталось в далеком детстве. Живешь себе вот так, живешь – все вроде бы нормально, и вдруг – на тебе!
Когда за поворотом показалось здание учреждения, Витя попросил водителя притормозить немного поодаль. Отсюда было лучше видно, как рабочие безрезультатно пытаются снять издевательскую мемориальную доску с цоколя, декорированного розовой гранитной плиткой. «На совесть присобачили, твари», - с тоской подумал Витя. Заметив заинтересованный взгляд водителя по поводу суеты у входа, Витя выдохнул и, приняв независимо-равнодушный вид, стал выгружаться из машины. Навстречу ему уже предупредительно бежал мелкой рысью Каттани – Витин первый заместитель, верный пес и подлипала Сергей Катаев. Пафосная кличка, созвучная с фамилией, прилепилась к нему еще во времена службы в рядах МВД, да так и следовала за хозяином по витиеватой карьерной лестнице. Каттани обладал редким даром – быть в курсе «всего», вовремя и в нужном виде доносить это «все» до руководства, заниматься чем угодно, кроме прямых производственных обязанностей и выходить сухим из воды при самых, казалось бы, критических для него обстоятельствах. Весь вид Каттани сейчас выражал невероятную преданность, бегающие востренькие глазки на бледно-розовом поросячьем рыльце выдавали чувство тревоги. И была видимая причина тревожиться – злосчастная мемориальная доска, установленная неизвестными лицами в промежуток времени с полуночи до половины четвертого утра первого апреля.
- Здравьица желаю, Виктор Алексеич! Уже почти знялы бисову таблычку, останний гвоздик нияк,- Каттани так преданно заглядывал в глаза, что Витя не выдержал. Он без тени улыбки глянул на собеседника, услужливо придерживающего дверь машины:
- На завершение процесса тебе, Сергей Семеныч, не более десятка минут – скоро народ на работу пойдет, засмеют, - и, сделав паузу, добавил: - И главное – говори по-русски, твой суржик ни к черту не годен. Табличку чтоб ко мне сразу – лично! – Витя сурово сдвинул брови и отвернулся, всем видом показывая, что разговор закончен.
- В лучшем виде оттранспортирую – не сомневайтесь, Виктор Алексеич! – кричал Каттани вдогонку удаляющемуся шефу. Конечно, лично! Не строителям же вручать эту долбаную табличку, черт ее забери! Надо же такая напасть, а ничего беды не предвещало… Каттани с удвоенным рвением бросился к крыльцу, придумывая, как умилостивить шефа и отмазаться от вероятных обвинений в плохой организации охраны.
 Витя с тоской глянул на рабочий кейс, и, придавая лицу безразличное выражение, двинулся к ступеням. Каждый шаг приближал Витю к крыльцу, и чем ближе становилась компания, объединенная борьбой с мемориальной доской, тем сильнее становилось желание развернуться на все сто восемьдесят и войти на работу через черный ход. Подобный финт Витя частенько выкидывал, опаздывая к началу трудового дня в свою бытность скромным начальником отдела. Сейчас, облаченный властью, начальник налоговой инспекции Виктор Алексеевич Дудник, не мог поступать несолидно и по-мальчишески опрометчиво. Никто из маленьких людей, каковыми Витя с недавнего времени считал всех, кроме себя, не имел права заподозрить его в малодушии. Да и мазохистское любопытство подталкивало вперед – шаг, еще, уже видны злобно хихикающие буквы… Подойдя почти вплотную к ступеням, Витя  нарочито, даже чрезмерно замешкался. «Надо найти в себе силы казаться равнодушным, или - что, несомненно, лучше - отшутиться. Мол, не задело, даже прикольно», - мысленно твердил он, но  лицо получилось скорее злое, надменное. Немудрено. Самолюбивый до одури, не переносящий даже намека на критику, Витя после долгожданного назначения панически боялся показаться не в своей тарелке. Кто, как не он, сдержанно вынашивал планы реконструкции полностью заплесневевшей до него модели руководства?! Он всегда знал, что, когда и, главное – с кем, он станет делать, когда займет высокий пост. В том, что это рано или поздно должно случиться, Витя не сомневался ни дня. Не все, правда, пошло по задуманному… 
С кучей разрозненных, но в целом неприятных мыслей, Витя миновал ступени, вступил в холл. Уборщица свирепо возила тряпкой по полу. Вите показалось, что она ухмылялась, здороваясь. Да нет, вроде. Лифт пришлось ждать, и уже и без того накрученный неприятностями Витя едва не стукнул ногой по створкам.  Да уж, настроение оставляло желать лучшего. На душе было липко, мерзко и одиноко. Только один человек мог подложить подобную свинью. Кроме нее, конечно же, некому… Все ей игрушки. Скрежет инструмента о камень цоколя, приглушенные закрытой входной дверью обрывки фраз строителей раздражали – хотелось поскорее остаться одному и немного успокоиться. Наконец-то приехал спасительный лифт, и Витя, спешно скрывшись внутри, нажал кнопку нужного этажа – желание подольше побыть одному усиливалось. Из зеркала лифта на Витю смотрел растерянный, сердитый человек. Надо взять себя в руки, глупо это все. Подумаешь, какая-то змея дала волю своей злости! Не так уж трудно занять себя работой и выбросить из головы этот, пусть и неприятный, но не такой уж болезненный укол судьбы.
За десять секунд катания на лифте самообладание вернуться не пожелало. Еще пустынным коридором Витя степенно проследовал к себе, навык «солидной поступи» укоренился в нем и, казалось, даже во сне работал на своего хозяина.
Приемная непривычно пустовала. Нина появится не раньше, чем через полчаса – обнаглела, постоянно опаздывает. Надо построить ее при случае, может даже сегодня. Сам Витя, пользуясь своим привилегированным положением, частенько являлся на работу не раньше обеда. Но ему-то можно, а вот секретарше следует вести себя поскромнее. Витя сердито открыл кабинет, дверь которого украшала помпезная табличка с его должностью и именем. Аналогия резанула. Витя с треском закрыл за собой дверь, небрежно бросил на стол новый, подаренный мэром на день рождения кейс, подошел к буфету в поисках спасения. Наваждение просто, срочно выпить чего-то – чаю, кофе, даже водички можно. Не найдя сил для самостоятельного приготовления чаю, Витя налил себе полный стакан минералки и подошел к окну.
Срочно воздуха! Перехватив стакан в левую руку, правой Витя открывает окно. Но вместе с воздухом в помещение врывается строительный скрежет, и окно в панике закрывается. Витя обреченно вздыхает, но слышит стук каблуков по коридору – ближе, ближе, ближе… «Может, пронесет, не ко мне…» - малодушно думает Витя, но шаги уже в приемной. Кто-то копается, неопределенные звуки, потом – аккуратный стучок в дверь, и в проеме – голова Нины, улыбка которой сегодня кажется Вите натянутой и не совсем уместной:
-  Доброе утро, Виктор Алексеевич! Вам, как всегда, зеленого?
- Здравствуй, Нина. А я как раз сегодня хотел тебя пожурить за плохую дисциплину, - после слов шефа взгляд Нины наполнился недоуменным удивлением. Витя продолжал: - Из достоверных источников мне стало известно, что ты грешишь с опозданиями. Врут, клеветники, значит... – взгляд Вити содержал потуги на игривость.
- Конечно, врут, Виктор Алексеевич! Я – всегда, как штык, - уверенно врала Нина. Сегодня ей удалось избежать дисциплинарной взбучки только благодаря небескорыстной заботе Каттани. Он позвонил ей час назад и, предвидя возможные скачки в настроении шефа, посоветовал сегодня придержаться регламентированного распорядка дня, особенно с учетом «скользких» обстоятельств. Понятно, что Каттани заботился более всего о себе. С присутствием Нины день тек привычным руслом – чай, оперативка, чай, немного дел, обед, а там и вечер не за горами. Чай являлся неотъемлемой частью производственного процесса. «С утра не выпил – день пропал!» - говаривал Витя, слушая по утрам сводку новостей «от Каттани». Новости зачастую имели характер сплетен и легкую «клубничную» окраску, почти всегда касались непроизводственных вопросов и давали Виктору Дуднику положительный настрой на работу. Суеверный Каттани мог привести бесчисленное множество подтверждений того, что отклонение от привычного распорядка портило настроение руководства, а, следовательно, и многих сотрудников. В список «многих»  Каттани попадал регулярно, поэтому решил принять предупредительные меры. Зная о привычке шефа не начинать работу без чая и понимая размер непосредственного вклада Нины в процесс, Каттани надеялся с ее помощью несколько смягчить ситуацию. Его звонок Нину разбудил. Она долго не могла понять, что и кому нужно от нее в такую рань. После третьего круга сбивчивых подробностей она все-таки смирилась с реальностью. Каттани прав. Лучше в «минуту лишений» быть рядом с шефом, да и незачем ему знать истинный распорядок ее работы. Поэтому, свершив над собой акт настоящего насилия, Нина поднялась с постели в половину восьмого утра и сделала все, чтобы успеть на работу почти вместе с шефом.
- Так - зеленый? Я быстренько, - Нина оставила Витю в томительном ожидании, прекратив разговор, начавший заходить в неприятное русло.
Вернувшись в приемную, заспанная Нина в первую очередь вскипятила немного воды и сделала себе кофе. Затем поставила греться воду для чая начальнику. Зевнула… Все клонило в сон: монотонное гудение закипающего чайника, беглый взгляд на кучу бумаг на сегодня, даже досадная стрелка на колготках, замеченная только сейчас, не вызвала особых эмоций. Да и кофе, определенно, не действовал. Минутный приступ жалости к себе возле зеркала был грубо прерван падением чего-то в кабинете шефа и последовавшей возней. Нина сделала последний глоток кофе, глубоко вздохнула и приступила к чайной церемонии.
2. В паутине.
Глубина героизма Нины будет понятна всем окрыленным безумной надеждой на встречу с родственной душой, заплутавшей в дебрях Интернета. Незамужняя тридцатидвухлетняя Нина частенько до глубокой ночи, а то и до утра вела занимательнейшие беседы с разнообразными респондентами. Свои ночные бдения она оправдывала настойчивым желанием найти себе, наконец, постоянного спутника жизни. С тех пор, когда ее бросил второй муж, оставив немного денег и машину в качестве «мирового соглашения», Нина находилась в состоянии перманентного поиска. Узнав о Витиных карьерных успехах, Нина молниеносно сориентировалась и добавила нежности при взглядах в его направлении. Кто его знает, что может выгореть? Нина никогда не была стратегом, просто считала глупым не пользоваться своими вполне приличными внешними данными.
Мужчины предпочитают блондинок – уверенность в этом постулате подтолкнула Нину еще в шестнадцать привести себя к стандарту обольстительности. Избавившись от внушительной, но старомодной темно-русой косы, Нина обзавелась золотистыми локонами химической завивки. Успех был просто ошеломляющим. Преображение скромной хорошистки не осталось незамеченным не только лучшими женихами школы – на Нину засматривались на улице, в кино совсем незнакомые и очень симпатичные ребята. Даже герой ее пионерских грез, двадцатилетний красавчик Дима – сосед по подъезду, сделал ей комплимент и предложил как-нибудь сходить в кино. «Как-нибудь»  так и не наступило, но утвердило мысль о том, что она на верном пути. Быть блондинкой означало скорее состояние души, это слово не имело для Нины обидной окраски, даже, наоборот, ей было приятно ощущать себя откровенно причастной к разряду женщин, умеющих получать высокие дивиденды от своей внешности. К тому же, она женственна, сексапильна, смешлива, сговорчива. Несмотря на теперешнее одиночество, Нина считала, что ей всегда везло с мужчинами. Не таила зла на «бывших». Оба ее прежних мужа были весьма достойными людьми, причем второй значительно превосходил достоинствами первого. Это и понятно – опыт замужества, все-таки, в землю не зароешь. Учтя недостатки первого «блина» - преждевременную беременность и роды, а также чрезмерные молодость и легкомыслие супруга, Нина вышла замуж вторично – за сорокалетнего бездетного вдовца. Обманувшись слезливыми рассказами об умершей много лет назад от родов жене и почтя за чистую монету его заигрывания с ее сыном, Нина почему-то решила, что брак с этим человеком – именно то, что им всем нужно. Ребенок получит заботливого отца, последний удовлетворит отцовские инстинкты, а Нина обретет долгожданное семейное благополучие – солидное имя и доход претендента сулили надежное будущее. В итоге оказалось, что ребенок Нины совершенно не интересовал нового мужа, почти сразу начались разговоры по поводу необходимости «совместных» многочисленных детей, что никак не согласовывалось с возможностями Нины. Дело было в том, что после родов ей сообщили о невозможности иметь детей в дальнейшем, поэтому вполне объяснимые претензии мужа не подлежали удовлетворению априори. Брак этот был очень скоропалителен – как жених, так и невеста, мало знали друг о друге, да и то все больше вещи поверхностные. Нина, в частности, сознательно обходила вопрос возможного в ближайшем будущем деторождения, а ее новый избранник в воистину трепетном отношении Нины к сыну видел лишь отличные перспективы, а отнюдь не отчаянную нежность к единственному ребенку. Когда отмалчиваться стало бесполезным, а, отдать должное Нине, продержалась она почти два года, пришлось признаться в горькой правде. Признание вызвало бурю негодования со стороны воинствующего несостоявшегося отца. В глубине души ему было очень жаль Нину, но оставаться заложником ситуации он не собирался.
- Скажи мне, почему ты не сказала об этом сразу?- спросил он, когда эмоции по поводу двух понапрасну потраченных лет улеглись.
- Я думала, нам и втроем будет хорошо, - просто ответила Нина. Обидно опять все начинать с начала, но все-таки,  не с пустого места: денег немного, но есть, да еще машина в придачу. Нина не видела поводов для отчаянья.  С ее характером и данными не пропадешь!
И она не пропала. На алименты первого мужа была снята сносная квартира, скромнее последних апартаментов, но и нестыдная. Тимка поначалу спрашивал о папе, потом перестал. Нина не поддерживала в сыне иллюзий: сообщила, что прежний папа уехал по делам, теперь нужно искать нового, конечно, если Тимка непротив. Тимка согласился – отец пригодится. Кто-то ведь должен надувать ему воздушные шары, помогать маме в перетаскивании тяжелых вещей, устанавливать елку – всех мужских дел сразу не припомнить. С поиском нового папы они не стали откладывать – при посещении Макдональдса в ближайший выходной Нина запеленговала приятного молодого человека положительной наружности, поедающего мороженое в гордом одиночестве. Они с сыном уже собирались уходить, а тут вдруг такая удача! Проходя мимо столика «жертвы» Нина зацепилась за ножку его стула и, увлекая за собой соседний пустой столик, плашмя упала на пол. Тимка, как и предполагалось, заплакал, а возможный вариант папы бросился поднимать симпатичную, но неуклюжую мамашу.
- Спасибо, извините, как это так я, ума не приложу…- забормотала смущенная своим шумным падением Нина. - Знаете, задумалась, тут такая парковка неудобная – сколько сидели, все думала, как выезжать буду… Вот и надумала… Ой, как больно!… Нога!… - Нина без тени притворства закусила губу. Грохнулась она от души – даже сама не ожидала, синяк на коленке обеспечен. - Вы нам не поможете выехать? А то я что-то совсем не в себе… Тихо, сынок, не плачь, - нежности в голосе Нины с лихвой хватило бы на все кафе. Тимка уже только всхлипывал – горестно и жалобно, он был мастером подобных эффектов. Сейчас и Нина, и сын, как настоящие заговорщики, выжидательно и с надеждой смотрели на «нового папу». Его ответ полностью скомкал очарование момента:
- Я бы с радостью, но я не вожу, - пауза обнажила отчаянную настойчивость одинокой матери. Бросить их, таких беспомощных, вот так, посреди враждебного мира, не смог бы даже зверь. – А знаете, что?- не растерялся «новый папа». – Через пару минут моя жена подъедет – это как раз то, что нам нужно. Она просто Шумахер, за рулем почти с пеленок! И врач к тому же, правда, фармацевт, но это лучше, чем ничего, - он был в восторге от такого счастливого исхода. «Только этого нам не хватало…»- в тоске резюмировала Нина про себя, оптимизм собеседника ее не заразил - знакомство со всем семейством было лишним.
- Знаете, мне уже лучше, - она для уверенности переступила на ударенную ногу. – Да, намного. Вы очень добры, спасибо, мы пойдем, - Нина схватила Тимку за руку и поковыляла к выходу. У двери она почти в лоб столкнулась с какой-то рыжей пигалицей. Поймав себя на мысли, что если это и есть жена того симпатяги, то справедливость умерла навсегда, Нина покинула кафе со стойкостью оловянного солдатика - как в прямом, так и в переносном, смысле - на ногу ступить было невозможно. Пятью минутами позже выезжая с парковки, Нина въехала в столб – ничего ужасного, но бампер пришлось сменить. Было еще пару неудачных попыток стать водителем-асом - поездка в час-пик на обед домой, потом – посещение родительской дачи… В первом случае Нина отделалась легким испугом: два раза проехала на красный, от обилия шныряющих туда-сюда машин разболелась голова, руки нестерпимо ныли от судорожного сжимания руля. По приезду домой она испытала явное облегчение, выйдя из машины на свежий воздух. Блузка – хоть выкручивай, дикий взгляд, неровная походка. Вместо обеда – стакан прохладной воды. Возвращалась с обеда Нина на общественном транспорте. Не желая сдаваться неудачам, и сетуя на слишком оживленное для начинающего движение, Нина решила попрактиковаться в загородной езде – за чертой города, тем более в субботний вечер, машин поменьше, не так страшно. Но все оказалось много хуже любых пессимистических опасений. В середине пути к родительской даче машина сперва как-то подозрительно зачавкала, потом квакнула – и заглохла. Это потом стало ясно, что бензин кончился – добрые люди подсказали. А посреди соснового бора, на закате, да еще и с ребенком мысли были самые разные. Таким образом, накопив значительный отрицательный опыт вождения, Нина не стала упорствовать и продала машину. На вырученные деньги съездила с сыном на море и купила себе шубу. Остальное отложила до лучших времен – кто его знает, насколько еще может затянуться поиск нового мужа. А потом засела в Интернете – сначала из любопытства, потом увлеклась, а позже и вправду поверила возможности найти любовь в «паутине». Как в капусте. В чудо верить пока никто не запрещал – просто не надо этого афишировать. Не ровен час - скептики, как коршуны, налетят на такую поразительную наивность, только успевай отмахиваться. А пока иллюзорные надежды только сгущали тени под красными глазами, делали взгляд скучающим, а движения – сонными. Как раз сегодня ночью Нину припер к стенке один из основных ее Интернет-поклонников. После полугодового общения – довольно откровенного и завораживающего – Нина согласилась на встречу живьем. Нужно было, во что бы то ни стало, отпроситься со второй половины дня – поспать часок и привести себя в порядок. Пристроить ребенка на вечер.
Подобные встречи прежде имели очень низкий КПД. Женихи, приятные в заочном общении, оказывались в действительности серыми посредственностями, лишенными, к тому же, надежной материальной основы. Но Нина упрямо шла прежним путем – она понимала большую степень отбраковки при использовании Интернет-ресурса.
На этот раз Нина преисполнилась серьезными надеждами. На то был ряд предпосылок, основанных на выводах из общения. Этот Жорж, как он себя величал, был претендентом, весьма достойным внимания. Он тонко чувствовал женские проблемы, понимал пристрастия и не видел в них фобий. Даже такая пагубная на взгляд среднестатистического мужчины зависимость, как бесконтрольная закупка косметики в бешеных количествах, вызывала с его стороны только легкую иронию. И этот кладезь достоинств уже не раз проявлял настойчивый интерес к свиданию «вживую». Нина, как истинная женщина, предпочитала ломаться. Она не какая-нибудь финтифлюшка, которую стоит пальцем поманить - уже бежит навстречу. Мужчина должен утвердиться в своих желаниях, «созреть», что называется. Да и осторожность в этом деле не бывает лишней. Стоит вспомнить, какой брутальный урод однажды явился на свиданье вместо ожидаемого секс-символа небесной красоты, фото которого было любезно выложено к обозрению. Но, все же, такие казусы случались не каждый раз. Поэтому, отогнав навязчивые неприятные мысли, Нина как-то даже неожиданно для себя согласилась.
Организовав для начальства три чайные церемонии за четыре рабочих часа, Нина мысленно вытерла пот со лба, а в реальности – спрятала в ящик стола стопу бумаг, проявлявшую тенденцию к росту. Наступал час сиесты – легкая послеобеденная дремота сытого начальства должна была способствовать личным интересам Нины. Она достала из сумочки флакон духов, провела пробочкой по запястьям. Немного – для беседы с шефом, в основном – перескакивая в многообещающий вечер.
Символически стукнув в дверь, скорее для соблюдения формальности, чем из субординации, Нина вошла к начальнику. Ее просьба носила форму оповещения:
- Виктор Алексеевич, мне нужно отлучиться по семейным обстоятельствам.
Витя с нескрываемым раздражением посмотрел на Нину. Роль великого и могучего вершителя судеб обычно приносила ему массу удовольствий. В другой раз он, наверняка, напустил бы на себя важность, бросил покровительственную реплику или дал полезный совет - редко упускал  возможность прочесть нотации нерадивым подчиненным. Но сегодня Витя только отрешенно махнул рукой – мол, ступай, не до тебя. Нина неплохо ориентировалась в его языке жестов.
- Спасибо, Виктор Алексеевич, я побегу, - сказала Нина, а про себя подумала, что хандра руководства ей сегодня на руку.
До дома было недалеко, уже через полчаса Нина с блаженным видом натянула одеяло  и, сладко зевнув, закрыла глаза. Она провалилась в сон мгновенно, как в канализационный люк, крышку которого стащили и сдали в металлолом. Ей снилось, что она спит и опаздывает на экзамен. Просыпается, понимает, что уж точно не успеет, но пытается спешить. Конспект потерялся, телефон разряжен, ребенок капризничает:
- Хочу в цирк! Ты обещала!- кричит Тимка, не желая ничего слышать о каких-то там экзаменах.
- А где мы, по-твоему?- вопрошает Нина строго, понимая, что давно находится в огромном амфитеатре. Тимка тут же прекращает рев и испаряется, а Нина понимает, что не успела одеться и теперь в одних трусах сидит в неосвещенном помещении цирка. Вокруг - зловещее безмолвие, но Нина знает – вот-вот грянет музыка, появится публика, а она-то – голая!...Она пытается, пока не зажегся свет, незаметно выскользнуть из зала. Ей это почти удается, но тут звенит звонок – и Нина просыпается. «Ну и наснилось!» - думает она, приоткрывая на секунду глаза и снова пробуя уснуть, но сон уже перебит. Нина нащупывает под кроватью будильник, заброшенный туда еще утром. Пора вставать… Вот, блин – два часа прошло, а будто только глаза закрыла. Нина старается тщательно собираться, а то вдруг сон немного вещий…
Путь к месту встречи короткий – всего минут пять, рукой подать. Это небольшая, но пользующаяся хорошей репутацией, кофейня. Войдя, Нина заметила всего пару-тройку посетителей – плешивого мужичка глубоко пенсионного возраста, всецело увлеченного свежей газетой, и пару-тройку женщин, беспорядочно разбросанных по залу. Судя по всему, она пришла первая. Ничего – зато есть время отдышаться и собраться с мыслями. 
Нина заказала кофе и задумалась, почему некоторые пекутся о таких странных вещах? Стоит вспомнить лицо Вити сегодня поутру – до чего же разобрало его после какой-то дурацкой дощечки! Да кто угодно мог ее организовать: всем известно, какая толпа друзей, дружков и прихлебателей вертится вокруг него. Пусть бы и висела себе доска – а что? Нарядно, и материал приличный, под стать цоколю – гранитная плитка, буквы золотом. Нина могла побиться об заклад – немногие в городе уловили бы издевательство или насмешку. Может и правда – выдающийся деятель? И чего было бучу разводить? Только себя глупо высветил. Тут Нину осенило. А вдруг это и вправду, кто-то из подхалимов? А теперь, увидев реакцию, затаился – и под лавку, в уголок, за веничек. Отсидится, отмолчится – кто виноват, что у Вити нет чувства юмора?
Размышления Нины могли зайти еще бог весть куда. Но распахнувшаяся входная дверь впустила в тишину кафе немного уличного шума и напомнила Нине о цели ее прихода. Она – вся внимание: выжидательный поворот головы, взгляд загадочный, немного любопытный, губы слегка приоткрыты. Вошел парень, слишком юный для виртуального Жоржа, спросил стакан сока, открыл принесенный с собой ноутбук и ушел в него. Нина заерзала и принялась изучать мозаику пола – по времени  свиданье уже начиналось. Когда она подняла глаза, рядом с ней за столиком сидела ухоженная азиатка лет тридцати и игриво улыбалась. Восточный колорит придавал озорному ежику ее стрижки особую импозантность. Роскошные ресницы, хороший бюст. 
- Здравствуй, Нина, - голос собеседницы был невообразимо нежен. Улыбка грозила взрывом.
«А вот и цирк. Ресницы, похоже, наращенные», - пронеслось в голове Нины. Последующий текст поверг ее в состояние транса:
- В жизни ты еще лучше. Надеюсь, что не шокирую. Жорж – это я.
Воистину, непросто пришлось Нине в эту минуту. Невероятная правда напоминала дешевый фарс.
- Я ожидала увидеть мужчину, - промямлила Нина, а про себя подумала: «Сиськи силиконовые». Cмятение ее росло.
- Увы! К моему несчастью я больше похожа на женщину. Но все остальное – чистая правда. Мои мысли, чувства… Поверь, в этом нет ничего дурного, - Жорж перестала улыбаться, просто смотрела на Нину полными надежды глазами. – Мне показалось, что ты вправду готова со мной подружиться, - изящная холодная ладонь  доверительно накрыла бесхозно лежащую на столе руку Нины. Та сидела, не шевелясь и не моргая, и ошарашено смотрела на Жорж. Смысл сказанного, похоже, очень постепенно, доходил до Ниныного сознания. Прошла минута, не меньше, пока Нина смогла зажмуриться – раз, другой. Нет, собеседница не исчезала - по-прежнему сидела рядом и держала ее за руку. Молчание превращалось в согласие. «Делай что-то, идиотка», - слабый сигнал из мозга заставил Нину отклониться к спинке стула, постепенно освобождая руку от ледяной нежности незнакомки.
- Я не знаю… То есть – знаю. Мне не это нужно… - Нина отрицательно повертела головой. Отвоеванная рука горела.
- Другой реакции я и не ожидала, - Жорж неглубоко, без трагизма вздохнула, опустила глаза и, через мгновенье,  вернувшись  взглядом к  Нине, попросила: - Просто не говори «нет», пока нет решения. А мне кажется, что его нет. В конце концов, это может быть просто дружбой. Не торопись, подумай спокойно. Если порыться, то в каждом из нас можно найти что-то нестандартное …
Жорж немного грустно улыбнулась и ушла, оставив на столе офсетную визитку:    Елена Градинская,
                литературный критик,
                писатель.
Внизу, как обычно, несколько телефонов, e-mail. Нина проглотила последний глоток уже совершенно холодного кофе… Хотелось на воздух – неожиданный поворот событий призывал к движению. Да, это вам не сны смотреть… Кстати, о снах! Нина вдруг отчетливо вспомнила, что где-то около года назад, во сне, она участвовала в бурной лесбийской сцене. Партнершей ее выступала одна сотрудница весьма приятной наружности, с которой Нина почти не пересекалась в рабочем процессе. Проснувшись, Нина сама себе удивилась. Признаться, она пару раз отмечала успехи героини своего сна в офисном флирте – девушка любила и умела нравиться. Нина уважала подобные способности, но не настолько, чтоб поутру гадать, что творится в глубинах ее подсознания. Девушка из странного сна недавно уволилась, так и оставшись в памяти под грифом «не для прессы». Сейчас этот необычный сон вспомнился, и вконец расстроил Нину. Она надела пальто и покинула кафе, надеясь, что свежесть вечера приведет в порядок мысли.
Выйдя на улицу, Нина замешкалась в растерянности. Потом, видимо определившись, медленно двинулась в сторону набережной. Приятный, немного сырой ветер, возымел нужное действие - после пяти минут прогулки Нина заулыбалась и замурлыкала себе под нос популярную песенку. Неожиданная развязка виртуального знакомства уже воспринималась, как приключение. А что? Сколько можно перебиваться случайными партнерами, может, следует порыться в себе и без особых потерь переключиться на девочек? Нина прыснула, так позабавила ее собственная мысль. Этим уже давно никого не удивишь. В  столь фривольных мыслях виновата экзотика восточной внешности Жорж, будь Нина мужчиной - ни за что не упустила бы случая приударить за такой красоткой.
Хаос вечернего города затягивал, отвлекал, манил огнями витрин. В бурлящем людском потоке так просто затеряться: ты никому не нужен, хоть голым выйди. Одни спешат прожить последние минуты для других и выкроить для себя то драгоценное время, когда дети накормлены и спят, проблемы решены или отложены на завтра. Другие, у кого семьи или работы нет, предпринимают кучу действий, чтобы ими обзавестись и потом, уже при наличии, сетовать на нехватку времени - подобно первым…
На набережной Нина скоро замерзла и заспешила домой. Она не заметила, как следом за нею тронулась и поехала ничем не примечательная машина.
3.Немного о конкуренции.
В печальном одиночестве Витя сидел в кабинете и невидящим взглядом сверлил мутное, еще не мытое с зимы, окно. На столе рядом с ним стояла позабытая чашка остывшего чаю. Все встречи закончились, разве чистая случайность принесет какого нежданного ходока.  Однако, можно было этого не опасаться: кроме Нины отпросившейся еще в обед, нагружать его в такой день внеплановыми встречами не рискнул бы никто. Трудовой процесс должен был нивелировать мысли о злосчастной новости минувшего утра, а именно – водружении на административное здание насмешливой мемориальной доски. Но, стоило делам закончиться, назойливые, весь день толпившиеся поблизости мысли, наглой гурьбой ввалились в Витину обитель и без предисловий начали извращенную пытку. Лучше бы у него заболел зуб, печень, голова или все сразу – все за деньги лечится, как модно сейчас говорить. Но болела у Вити душа – настолько сильно, что пятиминутное одиночество казалось невыносимым. Он с усилием поднялся с кресла, прошелся к двери и повернул кругляшек защелки. Клац! Так-то надежнее. Только убедившись, что никто не поймает его на горячем, он скрылся в «соннике», обязанным Ей своим названием. Это было небольшое, специально предусмотренное для отдыха руководителя помещение, отделенное дверью от рабочего кабинета. Здесь Витя подошел к дивану и извлек из-за него нечто, скрываемое, как в матрешке, двумя пакетами из супермаркета, надетыми один на другой. Освободив гранитную доску от упаковки, Витя смог, наконец, в одиночестве все рассмотреть.
В этом здании
с апреля 2008 года живет и работает
выдающийся деятель Государственной Налоговой системы
Виктор Алексеевич Дудник.
Витин взгляд задержался на изящном полупрофиле в правом верхнем углу и поневоле залюбовался. Красив, подлец, с этим не поспоришь… Поразительное сходство с оригиналом! Но сама форма этого «открытого письма» оскорбляла Витю до глубины души, высмеивала его честолюбивые помыслы. 
Витя застонал и, морщась, спрятал мемориальную доску на прежнее место - как труп ненавистного врага, убитого в порыве неконтролируемой ненависти. Недавно, встретив ее в городе, Витя даже стал подумывать о возможности перемирия. Что же она тогда сказала? Витя не мог припомнить дословно, но что-то типа: «Пути господни неисповедимы…». Витя тогда не сдержался, сказал, что место для нее всегда найдется – стоит только намекнуть. В тот момент выражение ее лица и неопределенное: «Кто знает…» вселили в него надежду, ушедшую, казалось, навсегда. Видит бог, он не хотел ей зла, и не его вина, что тогда, с переменой власти, кресло начальника занял Витя. Это назначение два года назад вызвало в заведении невероятный переполох. Дело было в том, что основной претенденткой на трон, причем довольно продолжительное время, считали Ксению, в поте лица работавшую в должности первого заместителя. Решение руководства в его пользу Витя пояснял нейтральностью своей фигуры, назревшей необходимостью «оживить» застоявшуюся, безжизненную  систему. Мало кому было известно, что тогда ему пришлось немало подергаться и применить массу приемов закулисной борьбы, чтобы кресло получил именно он. И никто не собирался испытывать чувство ложной вины за то, что, будучи моложе ее на пять лет, стремился сделать себе не менее блистательную карьеру. И вовсе не Витя, а именно она в период «битвы за корону» позволяла себе высокомерное поведение и насмешки в его адрес. Она не собиралась проигрывать. Ксения… Настоящая стерва – красивая, сильная, злопамятная, мстительная…
А ведь поначалу все было иначе…Заметив ее с первого дня своей работы в учреждении, Витя сделал все, чтобы добиться ее расположения. Он не скупился на комплименты, был милым и предупредительным, ненавязчивым и сердечным. Его ухаживанья она принимала как должное – почти безразлично, хотя порою даже подыгрывала. Часто выпив немного больше нормы и смелея, Витя намекал на более тесные отношения. Она необидно отшучивалась, к своему замужеству относилась трепетно, не только декларировала патологическую верность, но и не советовала женатому Вите крутить шашни – не только с ней, но и с другими, и - тем более! - на работе.
Постепенно Вите удалось составить устойчивое мнение коллектива об их дружеских отношениях. Он добился даже большего – подчиненные ему сотрудницы прямо или косвенно ревновали начальника, как единственного мужчину в отделе, пытающегося смотреть «налево». Жизнь учреждения текла своей чередой и Витя, расслабившись, не заметил момента, когда начался ее роман с завхозом – человеком, по масштабам учреждения незначительным, если не сказать вообще мизерным.
Этот Игнатов, подполковник в отставке, в допенсионной жизни объездивший полсоюза, потом читавший лекции в военной академии, с самого начала не понравился Вите.  Говаривали, что во время армейской службы он участвовал в боевых действиях в составе отряда особого назначения. Сам Игнатов всегда искусно обходил эту тему – отшучивался, переводил разговор. Сдержанность, подчеркнутая интеллигентность, и (особенно!) непонятная, вычурная лексика отпрыска семьи военнослужащих в пятом поколении жутко раздражали Витю. Он не любил выпендрежа – а только так и можно было, с его точки зрения, определить поведение Игнатова. К примеру, для чего цитировать классиков на профессиональном празднике при вдрызг пьяной компании, или поправлять Витю, спутавшего на оперативке «апогей» с «апологетом». Витя в тот раз внутренне ощетинился, но виду не показал. Было не совсем понятно, отчего сын профессора и школьной учительницы, сам имевший два высших, так яростно сопротивлялся проявлениям образованности. Вероятно, именно поэтому. До появления Игнатова он считал себя «светилом» - любил поумничать на околоэкономические темы, при случае бравировал количеством своих корочек, определенно смешивая понятие интеллекта с инструментами карьерного роста. Являясь известным теоретиком в вопросах образования, Витя пропагандировал изучение всех предметов на практике. Высшая школа всегда была далека от жизни. Вот когда начнем трудовую деятельность, определимся, что почем – там и подучим, чего не запомнили. Витя не понимал, зачем корпеть над учебниками, если можно «промутиться» и заплатить. Это время можно с пользой потратить на общение с друзьями, что, собственно, Витя и делал. Даже сейчас, по прошествии лет, масштабность студенческих кутежей навевала на него ностальгию.
День своего назначения Витя помнил в мельчайших подробностях. Ей предстояло сдать дела и по-прежнему оставаться в замах – если, конечно, это будет угодно Вите. Он уже смаковал возможность прищучить заносчивую конкурентку. Конечно, без фанатизма, аккуратно. Будучи человеком неглупым, он понимал невозможность закрепления на должности без сильной поддержки изнутри. Витя предпочитал не видеть столь незначительного обстоятельства, как ее карьерные амбиции. Ведь ничего же для нее не изменится!
Вот именно. Услышав от «доброжелателей» новость, она пришла в недоуменное бешенство. А ведь поначалу разговоры по поводу «возможных вариантов» назначения на высокий пост показались ей полной чушью. Она явно недооценила находчивость этого пройдохи. Мерзкий сплетник! В том, что именно Витя распространил «на верхах» слухи о нашумевшем служебном романе, Ксения не сомневалась. Если некоторые полагают, что она проглотит пилюлю и останется под началом недалекого выскочки и интригана, роющегося в чужом грязном белье, то это – ох, какая ошибка!  Решение было быстрым и категоричным. Но об этом немного позже. Вернемся к Вите. В тот день  ему так и не удалось продемонстрировать перед Ксенией свое ораторское мастерство. В предвкушении назначения, он не раз в мыслях проговаривал свой спич для первой встречи с нею в качестве подчиненной. Его покровительство, он уверен, не будет ей в тягость. Вместе они смогут добиться небывалых высот: ему нужна правая рука, и никто не станет вспоминать сотрудничество с «бывшими». Возможно, она благосклонно его выслушает и не будет противиться. И умерит свою спесь, заметит, в конце концов, в Вите мужчину – солидное положение всегда добавляет человеку шарма. Система сделала свой выбор – Витя лишь слегка подкорректировал направление, но ведь всем это знать не обязательно. По крупному счету, Витина версия невозможности назначения ее на высокий пост по «причинам морального характера» была полной правдой.
К тому моменту сенсационные сплетни о том, что завхоз Игнатов явно увлечен Ксенией, без пяти минут начальником налоговой инспекции (и, якобы, небезответно!), утратили свою новизну. Витя потерял покой, наблюдая за мечтательным выражением лица Ксении, страстными, порой умоляющими взглядами Игнатова в ее сторону. Сотрудники шушукались, переглядывались, кивали в сторону «сладкой парочки», силящейся держаться в рамках приличий. Шило в мешке не утаишь… Кто-то недоумевал, кто-то отпускал пошлые комментарии, кто-то завидовал Игнатову, и только Витя, перестав, наконец, затыкать уши и приняв суть сплетен, сообразил, какое практическое значение может иметь этот роман для него лично. Самолюбие топало ножками, выкрикивало обидные истины. Лицемерка! Оказывается, не так уж и принципиальна Ксения в вопросах внебрачных связей. «Удачная» идея легким призраком возникла в сознании,  но Витя с видимой брезгливостью отогнал ее. Гадко, да и вообще: подобных «производственных отношений» нынче хоть пруд пруди – нравственность в народе, прямо сказать, не популярна. Очередная привселюдная оплеуха от Ксении принудила Витю отказаться от чрезмерной щепетильности. Случилось, что в ходе совещания Витя вступил в перепалку с одним из коллег. По мнению оппонента, Витя отвратительно организовал работу своих подчиненных, неоправданно затягивая выполнение важного задания. Прервав их перепалку, Ксения, пожав плечами и обращаясь ко всем, изрекла:
- Рожденный ползать не взлетит.
Следующая фраза предназначалась непосредственно Вите:
- А надо учиться, Виктор Алексеевич! Своими полетами Вы сможете продемонстрировать остальным, как небезнадежны, казалось бы, самые дерзкие начинания. И имейте в виду: завалить дело я вам не позволю! Если задание не будет выполнено в срок – пеняйте на себя, работать у нас вы не будете. Дармоедам и болтунам здесь не место!
Высокомерная дрянь! Это просто неслыханно! Уж что-что, а унижать себя он не позволит! Идея «просветления» начальства по поводу непроизводственных отношений Ксении и Игнатова уже не казалась Вите постыдной. Он перестал сомневаться, и в подходящий момент выдал, что называется, всю правду-матку. Даже сейчас, по прошествии двух лет, Витя не мог бы с уверенностью сказать, что повлияло на окончательное решение «центра»: информация о «развратном поведении» Ксении или его, Витины, производственные заслуги. «Сама она виновата», - все чаще думал Витя и постепенно сам поверил в полную свою непричастность к разглашению в «высших кругах» известного романа Ксении с завхозом.
Утром эпохального дня своего вступления в новую должность Витя пришел на работу как обычно, ровно в девять. Слух уже распространился. Это было заметно по реакции сослуживцев. Витин отдел трагично ликовал. Какого кадра воспитали! Теперь он поднимется на поднебесную высоту. На кого же он их покидает? Витя загадочно улыбался и заверял, что «своих» никогда не забудет, по крайней мере, только от его решения зависит, кто возглавит теперь отдел. Да и вообще, в учреждении он остается, не так уж далек от простых смертных его новый кабинет. Так что, милости просим к себе по всем вопросам!..
После кратковременного обогрева в лучах нового статуса Витя скрылся у себя. Затворив дверь, осмотрелся. Да, тесновато здесь – ничего не поделаешь, скромная келья начальника отдела. Давненько он из этого кабинетишки вырос. Теперь – все! «До конца недели переберемся в новые апартаменты», - Витя самодовольно улыбнулся, подошел к столу, нехотя листанул бумаги. Не по нему это все – масштабы нынче изменились. Теперь его миссия - в концептуальных, стратегических решениях. Больше не будет он, как мальчишка, спешить на оперативки – сам будет их назначать, будет демократичным, но строгим. Интересно, что же наша Ксенюшка? Удивлена? Знай наших! То ли еще будет! Что именно будет, Витя в ту минуту еще не знал, но, окрыленный успехом своей закулисной работы, однозначно верил в успех. Сплотит вокруг себя коллектив, сколотит настоящую команду. А недоверчивых и сомневающихся никто не держит – и так развели богадельню, тьма тунеядцев… Сильная рука и новый, справедливый порядок! В свете нового назначения горизонты приближались, тучи рассеивались, подснежники зацветали под Новый год. Витя чувствовал неимоверное рвение к работе, потребность в примерке новых погон подтолкнула к телефону.
- Акулина Васильевна, доброе утро!... Да, спасибо…- Витя милостиво выслушивал поздравления начальника юротдела. – Спасибо, спасибо… У меня вопрос: с приказом о моем назначении все ознакомлены? Под подпись? Ваша выправка достойна похвалы… Да, постепенно переберусь, мне спешить некуда – дел-то поприбавилось…Да, конечно, заходите прямо сейчас – жду…
Витя с упоением слушал подобострастное кваканье Акулины Васильевны, а попросту – Акулы. А совсем недавно, помнится, они сцепились по-крупному – славившаяся своей принципиальностью, а по Витиному мнению твердолобостью, Акула ни за что не хотела принять Витину точку зрения в довольно скользком юридическом вопросе.
- Через мой труп этот документ выйдет из учреждения, а ты меня потом только благодарить будешь! – неистовым басом гудела Акула на весь этаж.
Витя тогда рассердился, но сдержался – время рассудит. Вот уже и рассудило. Перегорел он быстро, и теперь зла не держал – старикам везде у нас почет. Вот о нем и стоит подумать Акуле – пора на заслуженный отдых, надо уступать дорогу молодым…
Он собирал лавры спокойно, уверенно, без спешки – так ему и представлялся первый рабочий день в новом ранге. Легкий дискомфорт вызывала неопределенность с Ксенией – от нее можно ждать любой провокации. Хотя, что она сейчас? Истерику закатит? Не в ее правилах. Или поплачет, обижаться станет? Тоже вряд ли. Витя ни разу не видел ее плачущей. Когда ему надоело гадать о судьбе теперь уже своего зама, он набрал ее номер.
- Доброе утро, Ксения Сергеевна. Что не заходите? – Витя попытался быть игривым.
Голос в трубке ответил спокойно и беззлобно – Витя даже опешил:
- Доброе утро, Виктор Алексеевич. Как раз собиралась. Очередь в Мавзолей уже рассеялась?
Витя предпочел не слышать сарказма:
- Представьте себе: с утра только и делаю, что посетителей принимаю. Работать не дают… У меня  пара вопросов. Пока снова толпа не набежала…
Гудки в трубке оповестили Витю о приближении долгожданного визита. Он засуетился тогда, вот кретин! Впоследствии сам себе напоминал Проньку перед встречей с Голохвастовым и стыдился своей наивности. Он суетливо хватался за ежедневник, за телефон, все оставлял. Потом – за ежедневник и телефон сразу… Наконец, плюнул и принялся за изучение изменений в электронной законодательной базе. Настоящий руководитель современного уровня – правовая основа превыше всего!
Уверенный стук ее каблуков предупредил о приходе – Витя знал, как она ходит, узнал бы из тысячи… Хорошо ходит, даже слишком, деловой костюм не делает ее менее соблазнительной, даже наоборот… Витя улыбнулся, как можно приветливее, когда вместе с легким стуком она вошла в его конурку. Он и сейчас отчетливо помнил выражение ее лица – насмешливые глаза, воинственный вид. Она атаковала сразу, еще закрывая за собою дверь:
- Над новой стратегией работаете, Виктор Алексеевич? Я – не с пустыми руками, решила оказать Вам посильную помощь, - с этими словами Ксения театрально положила на стол перед Витей исписанный ее министерскими каракулями листок бумаги.
Все еще не улавливающий подвоха, Витя перевел глаза с Ксении на предназначенное ему послание. Потребовалось немалое усилие, чтобы понять, что он видит перед собой заявление на увольнение.
- Это лучшее, что я могу сделать, дабы не мешать реформам, которые, несомненно, последуют за Вашим назначением.
- Ксения, это глупо… Присядь, давай потолкуем, - Витя не рассчитывал на такой исход событий. Он торопливо поднялся, что только усугубило дисгармонию сцены – Ксения даже без каблуков была значительно выше. А тут (конечно же, умышленно – кто бы сомневался!) вылезла на самые высоченные.
- Не о чем нам, Витя, толковать. Мне лучше уйти по добру, по здорову – кто его знает, что еще тебе в голову стукнет…А я могу и не сдержаться…- она, не мигая и явно сдерживая гнев, смотрела прямо ему в глаза.
- Это ты о чем, не понял? - Витя изображал недоумение. Слова заранее подготовленной тронной речи улетучились, забылась даже сама идея.
- Ты знаешь, о чем…-  она не отводила взгляда по-прежнему. - Подписывай, не тяни время.
И он подписал. До сих пор ругал себя за недальновидность. Он так ошибся – даже не думал, что она пойдет на это. Был готов к холодной войне, подрывной деятельности – привычным для нее методам работы, но не к сжиганию мостов. Это учреждение без нее просто немыслимо! Кто будет, кусая губы, наблюдать за его стремительными успехами и, в конце концов, уступит объективному ходу истории? Первый день пребывания на троне был безнадежно испорчен – эта заносчивая гадина продемонстрировала свою непрактичность, неумение принимать естественный ход событий. В тот день он еще надеялся на то, что решение она приняла, не обдумав – в аффекте, что ли. Но Ксеня передавала дела, всем видом демонстрируя непреклонность позиции. Она исчезла; позже, без пафоса и скандала, ушел Игнатов. А потом стало известно, что оба оставили прежние семьи и живут вместе в какой-то лачуге на окраине. Чуть ли не без горячей воды, отопление печное. Витя представлял себе ее, одетую в элегантную светлую шубку нагружающей во дворе уголек в затрапезное цинковое ведерко. Как это возможно? Прежний ее муж был небедным человеком, Вите казалось, что у нее было все, даже больше. Во времена былой дружбы даже позволял себе замечать, что с таким обеспеченным тылом любовника можно себе позволить исключительно для души. Досоветовался… А ведь для себя старался…
…В один из дней, предшествующих ее уходу, Витя после очередного разговора с Ксенией почувствовал неприятное покалывание в области воротника. Подойдя к зеркалу и расстегнув ворот рубашки, он обнаружил тончайшую серебристую цепочку, удавкой затянутую вокруг его горла. Один из концов этого странного шарфа спускался до пола и терялся где-то за дверью кабинета. Витя попытался избавиться от обременительного ошейника – тщетно. Полчаса возни ничего не дали, чуть не задохнувшись, Витя забросил свои старания. Следуя по цепочке, Витя обнаружил, что за другой конец ее держит Ксения, от скуки или в раздражении наматывая на руку, перебирая, как четки. Витя надеялся, что наваждение развеется вместе с ее уходом, но ошибся – цепочка будто бы натянулась, доведя Витю до состояния, близкого к удушью. Он не знал, что без нее будет так тоскливо…Ни семья, ни сослуживцы не замечали в облике Вити ничего необычного, его же самого, особенно поначалу, очень беспокоило мнение окружающих на эту тему. Когда петля из цепочки на его шее затягивалась, он исчезал из дому без предупреждения, блуждая по городу в надежде ослабить удавку. Иногда ему это удавалось – это всегда означало, что она стала ближе, и Витя понимал, что он на верном пути…
Звонок мобильного оторвал Витю от экскурса в историю. Звонила жена, напоминала, что сегодня у тещи юбилей – ресторан, куча гостей. Совсем забыл, черт…
- Тяжело было напомнить?- недовольно поинтересовался Витя.
- Ты что – шутишь? Дважды с утра и потом в обед, - парировал оттененный пока легким упреком, скорее удивленный голос. – Может, не ты мне водителя час назад дал? Мы уже десять минут тут кукуем.
- Да шучу, не нервничай – уже лечу, совещание затянулось, - Витя действительно забыл и теперь пытался сгладить оплошность. Теперь он вспомнил, что собирался сегодня закончить пораньше, в связи с семейным мероприятием. Зная особенности холерической психики любимой супруги, Витя поспешно собрался. Сейчас как накрутит себя, надуется – все, вечер накрылся, никакие сюсюканья раньше, чем завтра, не помогут. Ну, ничего, может еще обойдется…
…Витя женился после второго курса на любимой однокурснице Лене по залету. Он долго, почти полгода, добивался ее благосклонности, результаты которой не замедлили проявиться в форме беременности. Новость Витя принял, как настоящий мужчина – через два месяца после урегулирования с родителями ряда разногласий они поженились. Сегодня плод их юношеской страсти, десятилетний сын Дмитрий, учился в спецшколе с углубленным изучением иностранных языков. Раннее материнство никак не изменило Леночку – сейчас она так же легко, как в студенчестве, порхала по жизни. Ни Витя, ни старший Димка, ни младшая Танечка не сковывали ее движений.  К тридцати годам общий рабочий стаж ее не превышал и двух лет:  сначала не могла найти работы, не особо отвлекающей от воспитания сына, потом, не успев устроиться, почти сразу забеременела во второй раз… Теперь, когда Танечке было пять, Лена не спешила повторять собственные ошибки скоропостижного возврата к трудовой деятельности. Множество факторов не способствовали форсированию вопроса – одно лишь плачевное состояние нынешней экономики чего стоило. Кто его знает, каким фатальным образом мог повлиять производственный энтузиазм экономиста без опыта работы на и без того кризисную ситуацию! К тому же, не только структура - самое название конторы, опрометчиво принявшей когда-то в свои ряды молодую мать, многократно менялось за годы плодотворной работы Леночки над пополнением генофонда нации. Лене не хотелось оказаться последним перышком, от которого рухнет шаткая конструкция. Боже упаси! Тут хоть бы с генофондом разобраться… По любому следовало дождаться какой-то стабильности, а она уже не за горами - судя по карьерным успехам мужа.
Нерастраченная на производстве энергия била из Леночки мощным фонтаном. Стоило ей заразиться какой-то идеей – покой теряла не только она сама, но и все окружающие. Возглавляемые ею нынче работы по ремонту их квартиры захватили ее целиком. В мощном водовороте строительных будней Лена с трудом урывала кратковременные простои для контроля над детьми и личного участия в процессе их воспитания. Сейчас она нетерпеливо прохаживалась взад-вперед по внутреннему дворику налоговой, удивляясь, как долго не появляется ее нерасторопный муж.
- Так и знала, блин, что будет копаться, как сонный крот,- бурчала Лена себе под нос, нервно посасывая  третью по счету сигарету. – Вот, зараза! А если бы я правильно время сказала – что, опоздали бы?
Услышав шум лифта, приближающиеся шаги, а затем - запечатлев долгожданного Витю, она затушила сигарету и, на ходу отправляя ее в урну, ринулась к машине.
- Не прошло и года, семья тебе до лампочки! – язвительно прошипела Лена. - А Танечка, между прочим, лично для папы надела «его любимое» синее платье, - Лена предпочитала немедленно излить часть яда, без него роль «матери с большой буквы» давалась ей лучше.
Да, Лена уже была, что называется, «в ударе». Чиркни спичкой неосторожно – вспыхнет. Без ведра песка и огнетушителя к ней в таком состоянии лучше не приближаться. Витя поморщился и с мыслями, что, к превеликому сожалению, не пронесло, примирительно и устало сыпанул для начала на огонь жменьку песочка:
- Обещала не курить…
- Ага, с такими, как ты, избавишься от порока! – глаза ее метали молнии.
Не помогает. Витя, уставший за день от мрачных переживаний, отступил и прибег к огнетушителю:
- Все, все, молчу… Поехали, - он помог жене войти в машину, внося этим жестом примирения посильный вклад в спокойный семейный вечер.
Ну ее, наконец, Ксеню… Сеню, Сенечку, злобную, самовлюбленную выпендрежницу, сраную карьеристку – полную его копию, только в женском обличии. Пусть хотя бы так дает знать о себе – приятно, что не забыла, значит - есть еще шанс, не сдох прожорливый червяк ненависти в ее злобном сердце. Витя не застал времени, когда Ксения подсидела одну вполне заслуженную претендентку на место зама. Эта история стала известной Вите со слов старожилов. Тетка, считай всю жизнь, к этой должности рвалась – кропотливым, безвозмездным, но довольно бестолковым трудом. Она планомерно продвигалась к заветной цели, даже получила в свои пятьдесят два необходимую профильную «вышку» - казалось, это было единственным «но» для ее назначения. Тут появляется Ксеня – и все прахом! Блестящий, холодный, ум, уравновешенная злоба пиявки, умение молниеносно ориентироваться в ситуации, показной трудоголизм для руководства… Список Ксениных примочек можно было продолжать до бесконечности, и пожилая конкурентка сдала позиции, не выдержав темпа гонки. Ксения, поначалу жарко дышавшая ей в  спину, стала стремительно опережать – сначала на ладонь, потом на корпус, а затем и вовсе скрылась далеко впереди, став несомненным лидером на дистанции. Мнение о повышении «заслуженного работника» постепенно улетучилось, а потом, уже при Вите, назначили явную фаворитку – естественно, Ксению. В общем, так и ушла тетка на пенсию почетным тружеником среднего звена, вроде не могла Ксеня удружить старушке, подождать годок-другой… Витя улыбнулся – какие там годы, желание править миром не оставляло Ксению даже во сне. Он отчетливо помнил, как она в приливе восторга ясновидения поведала ему свой сон о том, как под ее руководством переставляется мебель в кабинете «главного» - несмотря на смех, она явно видела в этом знак свыше. В мечтах о грядущем величии Ксения особенно хорошела – казалось, никакая корона не будет ее обременять. Позже, когда отношения их разладились, Витя, не без самодовольства думал, что одни, мол, мебель передвигают, да и то лишь во сне, а другие - безусловно, более достойные и адекватные - приходят к власти. Не по Сеньке шапка! Править миром – удел хладнокровных, выдержанных стратегов, лишенных мелких слабостей. Это вам не в любовь играть с «плебеями»… Здесь нет права на ошибку: оступился – пропал! Если бы он знал все наперед… Витя заерзал, вспоминая свои незадачливые признания и предложения. Он отказывался верить, что падение Ксении было настолько глубоким – решил разведать боем.
Далеко по окончании рабочего дня они вдвоем сидели у юристов, курили и болтали о разных глупостях. Хозяйка кабинета уже десять минут трещала в коридоре по телефону и, судя по всему, разговор был далек от завершения. Обстановка достигла нужного уровня доверительности, Витя выпустил красивое дымовое колечко и как бы между прочим спросил:
- А что Костя по этому поводу думает?
- Какой Костя? - Ксения безразлично затянулась, даже не сменив направления взгляда.
- Брось, Сеня, все болтают…- Витя смотрел на нее сквозь табачное облако.
- Что болтают, Витя? – безразлично поинтересовалась она.
- Ну, что вы теперь с Игнатовым почти семья…
Ксеня хмыкнула:
- Семья?! По-моему, так не больше, чем мы с тобой раньше. Людям всегда нужно о ком-то болтать. Сенсации любят… И ты, Витя, болтаешь? – она хитро улыбнулась. – К тебе-то, точно пристают – мы вроде как дружим…
Разговор заходил в нежелательное русло. Витя набрался духу и выпалил:
- Не пара он тебе, Ксеня… Ты б еще с водителем закрутила. А помнишь, мне-то наотрез отказала. Замужем – раз, на работе - никогда. Подумай еще раз, может договоримся… Пока не поздно…Ты нужна мне, я – тебе… Помнишь, как мы зажигали на День налоговой? Я еще тогда на рассвете домой вернулся, думал – все, уйду от жены на хрен… Все готов был бросить, лишь бы с тобой…Я и сейчас готов – только скажи… Ксеня, не молчи…
Она посмотрела ему прямо в глаза, правда уже без улыбки. Ее голос прозвучал спокойно и, поэтому, очень обидно:
- Мне казалось, что тема закрыта… Мы так давно с тобой дружим, что-то менять - просто абсурд. Чем тебе так плохо? Зачем усложнять? А ревность тебе и вовсе не к лицу… Не стоит судить по себе людей, Витя. Останови свое больное воображение, не уподобляйся толпе. И хочу заметить – пока никто не запретил общаться с людьми, интересными мне лично.
Она снова затянулась, легкая дымовая струйка в потолок… Рецидив Витиных признаний затерялся незамеченным, фоновым элементом. Будто он говорил не о грандиозных переменах в жизни, а, скажем, о турпоходе. Заметив, что она поглядывает в окно, Витя проследил направление ее взгляда – он мелькнул по одинокой, как гармонь, древней «пятерке» завхоза на внутреннем дворе. «Врет, наверняка что-то больше, чем разговоры», - пронеслась мысль.  Здесь их тет-а-тет прервался возвращением наговорившейся юристки. Она с порога предложила шабашить на сегодня – пора и по домам.
Витя заметил беглый, благодарный взгляд Ксени в сторону «спасительницы» и предпринял последнее, отчаянное движение:
- Подвезти тебя, Ксеня?
- Спасибо, меня муж забирает. А вот Акулина Васильевна, похоже, не откажется - ей бог весть куда добираться, - с этими словами легко соскочившая с крючка Ксения оставила его на растерзанье Акуле, преисполненной признательности.
Выходя из здания, Витя заметил хвост отъезжающей машины Ксениного мужа. Тогда он облегченно вздохнул, но ненадолго. Неделей позже его подозрения возобновились, теперь уже с полным основанием. Он опрометчиво, по старой привычке, без стука ввалился в кабинет Ксении, заканчивая разговор по мобильному. Это обстоятельство слегка сгладило щекотливость ситуации  - стоявший рядом с нею Игнатов успел убрать свою мерзкую лапу с ее плеча. Взгляд у него был, как у побитой собаки. Ксения – вся взъерошенная, в пятнах. Витя даже в двери задержался:
- Не помешал?- вопрос был бы глупым, если бы звучал не в разгар рабочего дня в кабинете первого зама налоговой.
- Нет, абсолютно, Константин Федорович уже уходит, - глядя на Игнатова, произнесла Ксения тоном, не предполагающим возражений. Тот почти выбежал прочь. Да, уж… И эта женщина будет что-то отрицать?
За первым доказательством последовало второе, третье, тридцатое, сотое… Витя изнывал от ревности, порою радовался, что жене не известна причина его повышенной нервозности. Он чувствовал себя просто рогоносцем, недоумевал о причине «подозрительного» предпочтения Ксении, этой притворы. Почему не он, чем он хуже? Да их с Игнатовым даже сравнивать глупо – разные весовые категории! Витя моложе, перспективнее, обходительнее, красивее - наконец!
Вскоре ежедневные встречи с Ксенией прекратились. Витя с каждым днем чувствовал себя все более опустошенным и одиноким. Ему страшно была интересна судьба этой парочки – хотелось узнавать, что они бедствуют, или попросту ссорятся, и Ксения кусает свои холеные локти по поводу Вити, да поздно… С нескрываемой радостью выслушал новость о возврате Ксении к мужу. Это вселяло надежду на возможный возврат ее и к прежней работе, а там – бог знает, всякое может быть…Не может, все-таки, в нищете-то…Новость о беременности не порадовала, скорее удивила. Витя знал печальную историю неудавшегося материнства Ксении. Сразу после замужества она понесла – к неимоверной радости обоих супругов. Ребенок родился мертвым… Спустя некоторое время после трагедии была предпринята вторая попытка, с тем же результатом… Здоровье Ксении тогда сильно покачнулось, психика расшаталась до предела…Когда же ситуация понемногу наладилась, в голове ее что-то щелкнуло – и вопрос о детях отложили до лучших времен. Она решила целиком посвятить себя карьере – ринулась в бой с маниакальной активностью, подобной проявленной прежде в вопросе продолжения рода. А тут вдруг - снова за старое! Какие дети?! Да она же натуральный мужик в юбке! Не успеет ребенок увидеть свет божий – она его по плацу маршировать погонит!
Родила Ксеня мальчика. А Витя не переставал удивляться происшедшей с нею метаморфозе. Еще вчера рвала и метала в производственном экстазе, а сегодня и думать о работе позабыла. «Вот как поверхностны бывают наши умозаключения о людях!» - немного удивлялся Витя. Если поразмыслить, не очень-то он верил в подобные превращения. Ксения была рождена для войны, не для мира – это истина была незыблемой для Вити. Ребенок скоро подрастет, ему и так уже около года – а там и садик, и затоскует Ксеня среди кастрюль и постоянных стирок, когда поход в магазин становится событием дня. Последняя их встреча доказала точность Витиных расчетов – Ксеня колебалась, и очень захотелось верить, что спесь ее приутихла, злоба перекипела, память о злосчастном романе стерлась -  ребенок тому живое доказательство. Случайное столкновение в магазине подтверждало правоту подобных предположений. В ней не было агрессии – речь не пестрела язвительными, насмешливыми выражениями, тон разговора размеренный, скорее умиротворенный, чем воинствующий. Наверно, Витя принял внешнее за сущее, потому что всего неделей позже последовала первоапрельская шутка в форме мемориальной доски на цоколе налоговой. Вот змея!... Уровень злобы далеко за пределами допустимой нормы, такой на пути не попадайся – разорвет без сожаления.  А он перед ней мелким бесом, дурак, рассыпался! Вите было ужасно интересно, какое из событий произошло раньше: заказ таблички или недавняя встреча в магазине? Размышления сводились скорее ко второму из вариантов…
Подъезжая к ресторану, Витя понял, как сильно он устал от жизни. К теще он испытывал самые сыновние чувства, но сегодня с большим удовольствием выпил бы и завалился спать. Жена его, напротив, находилась в состоянии радостного возбуждения. Шумные семейные торжества были ее слабостью, своеобразным дефиле успехов. На ходу выпрыгивая из машины, Лена распоряжалась:
- Давайте скорей - пока чужие не набежали…Таня, не забыла стишок? Дима, поправь воротник… Витя – цветы!!!!!! 
Витя покорно взял из ее рук букет невероятного размера и застыл в ожидании. Леночка напоследок окинула критическим взглядом семью:
- Все готовы? Вроде, уже ничего, - не дожидаясь ответа, резюмировала она. – Пойдем.
После шумных поздравлений и избавления от громоздкого букета Витя замялся. Пока еще пустое помещение банкетного зала вселяло уныние. Восторженные восклицания тещи по поводу цветов и подарка раздражали.
- Ленусь, я – на воздух, душно тут, - предупредил Витя. Его не стали задерживать, все внимание по праву приходилось на юбиляршу.
На крыльце Витя вздохнул с облегчением и залюбовался окружающим ландшафтом. Ресторан, окруженный кованым забором и густой самшитовой изгородью по внутреннему периметру, располагался в самом сердце старинного соснового парка. Недавно сошедший снег обнажил трогательную, прошлогоднюю травку на газонах. Наполненный хвоей воздух пьянил, обволакивал. Витя глубоко, с наслаждением вдохнул и неторопливо вышел со двора в парк. Подняв подбородок, посмотрел на облака, розовые от лучей заходящего солнца. Рассеянно глядя по сторонам, достал сигареты. Пару раз вхолостую чиркнул зажигалкой, прикуривая. Первая затяжка не принесла особого облегчения, но создала некую иллюзию отдыха. «Пройдет месяц-другой, и я буду вспоминать все это со смехом», - глубоко затянувшись, Витя обернулся на звук шагов. В направлении ресторана по тропинке, вьющейся среди сосен, шла Ксения. Она никак не могла его видеть – Витин силуэт скрывал неухоженный куст самшита. Витя резко развернулся, боясь быть замеченным, пульс участился. Он почувствовал, как дернулась на его горле незримая цепочка. Целый день он только и думал, что об этой женщине, но встреча – это уж слишком! С утра, по свежей обиде, Витя даже хотел позвонить ей, но вовремя отказался от этой сомнительной затеи. Его неподготовленный, спонтанный звонок мог означать лишь то, что отравленная стрела попала точно в цель. Следовало сначала отработать ответный удар, но, несмотря на потуги, никакие подходящие идеи не посещали Витину голову. Ночная хулиганская выходка Ксении (её – не иначе!) полностью выбила из колеи. Так ничего и не придумав, Витя решил, что не стоит спешить с ответом. Неожиданное ее появление напомнило Вите о полной несостоятельности его мыслей о кровавом мщении. Пружинящая поступь мерзавки, горделивая осанка, расстегнутое пальто – в одно мгновение Витя позабыл все, что утром причинило ему боль. За одну ее улыбку он отдал бы сейчас полжизни – лишь бы эта улыбка предназначалась только ему. Хотелось броситься ей навстречу, сказать обо всем, что наболело за это непростое время – время без нее… Но панический страх показаться смешным заставил Витю отступить за живую изгородь. Он снова захвачен врасплох, не подготовлен к разговору, беспомощен и смешон!
 Расстояние между ними сокращалось. Он отошел еще на шаг и воровато выглянул из-за куста. Позабытая сигарета обожгла его руку. Витя бросил ее, механически затушил ногой окурок, а когда его взгляд снова вернулся к предмету, столь сильно взволновавшему его, стало ясно, что Ксения не намерена вступать в контакт. Она подбежала, чтобы сесть в набитый троллейбус у входа в парк. Двери за ней быстро захлопнулись, и троллейбус скрылся за деревьями. Она его не заметила… В противном случае обязательно подошла бы выяснить, насколько глубоким оказалось впечатление от ее подарка – всегда была любопытна. «Нервы ни к черту…», - констатировал Витя, досадуя на ситуацию. И, тем не менее, он почувствовал разочарование оттого, что не удалось поговорить с ней. Витя глубоко вздохнул и глянул на часы. «Пора возвращаться», - решил он и направился обратно. Лицо его горело, пульс стучал с бешеной скоростью, голова раскалывалась. «Надо срочно брать себя в руки, забивать на «всем этом» последний…», - мысленно проговаривал он. Перед кованой калиткой в ресторанный двор Витя услышал  приближающийся из-за ограды стук каблуков. То, что  самшит скрывал того, кому принадлежат шаги, почему-то испугало Витю, и он задрожал всем телом. Превозмогая дрожь, протянул влажную от пота руку к ручке калитки, но та с мерзким скрежетом распахнулась сама по себе. Навстречу Вите вышла Ксения и ослепительно улыбнулась. Витя даже не успел моргнуть, как она произнесла:
- С Первым апреля, дружок! Приятного вечера, - и пошла своей дорогой.
Витя почувствовал, что теряет связь с действительностью. Кровь ударила ему в голову, очертания окружающих его предметов расплылись, в ушах загудело, и Витя грохнулся просто на тротуар. «Я даже ничего не ответил… Ведьма…», - пронеслась нелепая, до смешного, мысль, и Витя провалился в темноту.
4.Ксения.
Ксения бросила в прихожей сумку и, не разуваясь, прошла на кухню. Очень хотелось пить. Отыскав в холодильнике молоко, налила полный стакан и залпом осушила. Налила второй, отхлебнула уже с удовольствием. Взъерошенный двойник улыбнулся Ксении с хромированной двери холодильника. Она сделала символический жест стаканом – будем!
Живой получился денек. Первое апреля просто на славу! Она была, определенно, горда своими успехами. Приятно тряхнуть стариной после года спокойной, сонной жизни домохозяйки. Не было совершенно ничего противоестественного в появлении ее из ворот ресторанного дворика. Просто после удачно проведенной ночной акции по установке памятной доски ей очень не терпелось получить какую-то обратную связь. Первое, что пришло в голову, было позвонить в приемную. Она спросила Виктора Алексеевича, на что ответили, что он сейчас проводит совещание, когда оно закончится – непонятно, но до пяти будет на работе. Это было почти успехом. Ровно в 16-30, с учетом погрешности на возможные нештатные ситуации, Ксения припарковалась невдалеке от здания налоговой. Четкого плана действий она не имела, действовать решила по ситуации. Преследование «жертвы» не составило особого труда. То, что Витя решил освежиться и покурить, подсказало план действий. Она быстро объехала ресторан с тыла, собираясь незаметно пробраться во двор, даже если бы пришлось лезть через забор. Но – о, удача! - обнаружилась вторая калитка. Проскользнув в нее, Ксения двинулась к своему визави. Местность шла под уклон, и она не без любопытства наблюдала за Витиными маневрами в кустах. Ее даже посетила забавная мысль, не стал ли Витя каким маньяком в перерывах в общении с женой и детишками. Проследив направление его взгляда, заметила женщину, походившую на нее лишь с Витиной точки зрения. «Наверно, одна из бывших, боится, что жена заметит», - решила Ксения. Выражение неподдельного ужаса на его лице при столкновении у калитки позабавило бы Ксению, если бы не Витин обморок. Она не видела его падения, и только выезжая из парка, заметила нездоровую суету перед парадным входом ресторана. Через время появилась скорая с мигалкой. Бессознательный Витя на носилках, сирена – и все рассосалось.
Ксения закрыла окно машины – зрелище закончилось, смеркалось, и она немного подмерзла.
- Ничего себе – пошутила… Неврастеник… Рано еще тебе, не в этот раз, - злобно проговорила она, повернула ключ зажигания, выехала из парка и неожиданно для себя самой разрыдалась. Она и представить не могла таких серьезных последствий своей проделки! Витя, конечно же, заслужил, но слишком уж безнадежно он выглядел на носилках. Слезы лились лавиной, застилали глаза, попутки то и дело сигналили виляющей с полосы на полосу машине.
- И кто еще из нас неврастеник? Успокойся, дура, разобьешься, - и Ксения тут же зарыдала вдвое громче, будто эта фраза принадлежала сочувственному свидетелю, а не ей самой, и выехала на встречную. Несущиеся машины в истерике уворачивались от ее хаотичной траектории. Благоразумие вернулось довольно скоро – Ксения затормозила на обочине, достала носовой платок и промокнула глаза. Не хватало, чтобы дома заметили ее слезы. Годовалый Ваня, видя грустное мамино лицо, начинал громко рыдать. А мужу пришлось бы рассказывать о своем хулиганстве, и тот  уж наверняка не похвалил бы. Кроме того, с некоторого времени она панически боялась отозвать кредит выданного ей мужем доверия. В тысячный раз она прокручивала в памяти вечер возврата к родным пенатам.  Она приготовилась к любому приему… Опустошенное сердце, бездна безысходности… Она просто не могла больше оставаться там, куда сломя голову бежала два месяца назад.
- Такое не прощают, Игорь, - прохрипела она, не глядя в глаза мужу, вышедшему на стук входной двери. Перед приходом она рыдала весь вечер и вовсе охрипла. Лицо распухло, губы жалко дрожали, стоять не было сил, и она, как была в обуви, медленно осела на придверный коврик.
Игорь молчал. Она опустила голову и сжалась, как загнанный дикий зверь, боясь оглохнуть от тишины. В этом брошенном ею доме она чувствовала себя мелким, подлым воришкой. Услышала, как удаляются его шаги. Пусть только не молчит – ей не вынести этого. Ксения тихонько заплакала. Казалось, что прежняя, счастливая жизнь только снилась ей - на самом деле ничего не было. Хотелось только одного – чтобы темнота прихожей накрыла ее, спрятала от липкого чувства стыда перед этим человеком. Нестерпимая тяжесть в ногах заставила ее поменять позу – она попыталась подняться, и тут заметила, что ноги ее скованы тонкой цепочкой, очень длинной – судя по тому, что поведя ногою, Ксения ощутила клацанье о входную дверь. При движении она тихонько позвякивала. Скорее всего, за дверью цепочка продолжалась, но думать об этом тогда не хотелось. В тот момент Ксении было не до внешней атрибутики – украшение, загадочным образом оказавшееся на ее щиколотке, интересовало ее меньше передовицы в местной газете.   
На кухне зажегся свет, слышно было, как наливается вода. Снова шаги, Игорь подошел, присел подле и тронул ее за плечо:
- Выпей, успокойся, - он протянул ей стакан, изрядно попахивающей валерьянкой.
Ксения покорно взяла стакан, выпила.
- Молодец, теперь вставай, умойся и иди спать.
- Я не могу, Игорь… Нам нужно поговорить, ты должен знать, как я наказана.
- Пойдем, я постелю себе в кабинете, - он попытался поднять ее.
- Да послушай же!! – закричала она, вырываясь. Явственно звякнула цепочка – но, похоже, что муж не заметил ни звука, ни самой цепи – незримой для всех, кроме самой Ксении. – Он почти каждый день бегает к жене, иногда остается, и она, по-моему, вообще не в курсе. Я не знаю, что он ей врет… Игорь, я не могу так больше… Я беременна, 15 недель… Ты знаешь, как я боюсь детей! Помоги мне найти жилье, от всего этого хочется удавиться…
- Час ночи, Сеня, пойдем. Выспишься, а завтра и поговорим. В это время на новые квартиры не переезжают. Пойдем, мы все устали…Будешь еще валерьянку?
- Нет, - она помахала головой, поднимаясь и все еще не понимая, что происходит.
Ни в этот, ни на следующий день Игорь не стал слушать ее жизнеописаний. Он не хотел ничего знать. Порою казалось, что он даже чувствует себя виновным в случившемся. Она полностью отпустила ситуацию. Единственный человек, имевший право втоптать ее в грязь, отплатить за предательство, не то, что не воспользовался выявившейся возможностью мщения – он принял обратно ее жалкую, утратившую надежду, преданную тем, к кому она уходила, думая, что навсегда. Ругал за равнодушие к себе и лень, заставлял наряжаться и выходить вместе в парк. Они часами гуляли, больше молча, и, наблюдая за его редкими улыбками, улыбалась и Ксения. В одну из таких прогулок он сказал, что благодарен богу, за то, что «вы у меня есть». Так и сказал: «Вы». За одни эти слова Ксения готова была провалиться сквозь землю. Она порывисто поцеловала ему руку. Страшно жить со святым, но все же… Почему он простил ее? Ксеня миллион раз задавала себе этот вопрос и не находила ответа. Что чувствовал человек, старший ее на двадцать лет, все эти три месяца ее свободного полета? Он пережил разочарование в «своей девочке», слепленной им из очаровательной студентки. Но истинная любовь терпима, птицей-фениксом восстала она из пепла – Ксения верила в это. Возможно, он просто пожалел ее, а после – не нашел в себе должной твердости оттолкнуть. Все постепенно возвращалось на круги своя. Они ждали ребенка, и Ксения молила Бога о том, чтобы Игнатов не вспомнил о ней. Чей ребенок – его или Игоря – она не знала. И чем больше проходило времени, тем меньше это было важно. Недавно появившаяся возможность переезда в Крым очень вдохновила Ксеню. Сжечь мосты, забыть лица, события, запахи, звуки, избавиться от ненавистной цепочки, сковавшей ее с Игнатовым … Бежать от себя, пока не поздно. Ей так хотелось, чтобы Костя приполз к ней на коленях, умолял простить его, может даже вернуться к нему. Но от него не было ни слуху, ни духу. С тревогой вглядывалась она в личико новорожденного сына – поразительное сходство с матерью и только. Уменьшенный клон Ксении.
Возвращение из роддома было трогательным и сентиментальным, вопреки некоторым опасениям Ксении. Ее волновали возможные перемены в муже после появления сына на свет. Совершенно напрасно, свое отцовство он, судя по всему, не считал сомнительным, радуясь случаю проявить себя в новой роли, пускай даже в таком почтенном возрасте. У него не было других детей, «по крайней мере, о которых мне известно» - иногда шутил он, часто и подолгу возился с «наследником», очень радовался, когда ребенок впервые сказал «па-па-па». Игорю принадлежала инициатива назвать сына Ванечкой.
- Чем не подарок судьбы? Более подходящего имени просто не может быть, правда, сынок? – спросил Игорь, подойдя к кроватке ребенка  в первую месячину со дня его рождения.
- Агу, - впервые четко ответил малыш и улыбнулся.
Ксения не стала спорить. Если даже ребенок согласен, она не станет перечить. История с Игнатовым постепенно припадала пылью, боль уходила. Жизнь Ксении была насыщена семьей – ребенок, муж, возня по дому – все радовало, наполняло любовью, убаюкивало ее недавние амбиции. Ей стали невероятно скучны воспоминания о прежней работе, развязанные ею многочисленные войны, сами победы в них показались мышиной возней по сравнению с новыми, доселе неиспытанными ощущениями. Пьянящая новизна чувства к Игнатову, восторг, сменившийся крахом всего – так казалось тогда, а сейчас... Несколько раз ей снился один и тот же сон с небольшими вариациями. Будто гуляет она на лугу у леса. То ли утро, то ли вечер – непонятно, вокруг как-то пасмурно, влажно и тягостно. Хочется вернуться домой, но выясняется, что где-то она обронила ключи. Она ищет, ищет их в траве, растущей на глазах. Кажется, должно случиться что-то непоправимое. Сумерки все гуще, трава уже Ксении по шею, она начинает задыхаться и тут понимает, что все время ключи были в кармане. Последним усилием вырываясь из цепких лап травы, больше похожей на лианы, Ксения взбегает на холм – оттуда виден дом и уже не страшно. Обернувшись назад, туда, откуда она только что пришла, Ксения видит, как туман, подобный молоку, опустился на луг, скрыл его очертания, сделал похожим на облако. Она ускоряет шаг – домой, домой скорее! Когда сон приснился впервые, Ксения, проснувшись, подумала, что не ключи искала она – любовь, не понимая, что и не теряла ее никогда. 
На самом деле, отказавшись от прежней жизни, Ксения довольно скоро оценила шаткость нового песочного замка. Все вышло еще хуже, чем она опасалась: жизнь с Игнатовым так же мало напоминала рай в шалаше, как шабаш на Лысой горе – воскресное богослужение. Сказка редких встреч и бурного секса сменилась тоскливыми буднями постоянного ожидания, далеко не всегда с благополучным исходом. Его регулярные отлучки к жене, медлительность в переносе вещей делали Ксению идиоткой в собственных глазах. Она-то все бросила, отговорок не искала! Хотя, если бы не Витин язык, возможно, все постепенно затухло бы само собой. До сих пор стыдно было вспоминать детали разговора с мужем, пришедшим с работы позже обычного и мрачно, но со слабой надеждой спросившим:
- Скажи, что с завхозом – все неправда. Я поверю, - он говорил тихо, но отчетливо. Даже не разулся по приходу.
Ксения молчала. Выражение ее лица было растерянным и глупым, внезапность и прямота вопроса поставила ее в тупик.  Но Игоря не интересовал ее ответ, похоже, он уже принял решение и не собирался его менять.
- Противно узнавать от сослуживцев подробности личной жизни собственной жены. Не хочу тебя ни видеть, ни слышать. Завтра чтоб духу твоего в моем доме не было. Ступай туда, где тебе лучше, - и он заперся в кабинете, оставив Ксению в сметенном состоянии.
Она знала, от кого тянулась эта ниточка. Одна из многочисленных Витиных знакомых работала вместе с мужем Ксении. Однажды, открывая дверь снятой Игнатовым квартиры, она нос к носу столкнулась с этой особой, живущей, как оказалось этажом выше. Ксения детально продумала, как и что она скажет при необходимости. Может, пронесет? Но уже на следующий день состоялся разбор ее полета. Так скоро… Игоря никогда не интересовали сплетни, он кричал, что если найдет жену в постели с любовником, вернувшись неожиданно рано, то сначала выслушает их объяснения, и только потом сделает выводы. Жизнь оказалась далека от теории – он не стал слушать даже Ксениной версии, не говоря уж о выяснении отношений с Игнатовым.
Она часто думала над тем, что произошло, все больше склоняясь к тому, что так никогда и не решилась бы оставить мужа, если бы все не выплыло. Она знала, как сильно он любил ее – связь с другим мужчиной была для него грубым ударом в спину со стороны Ксении. Он терпимо относился к многочисленным ее слабостям  и порокам – пристрастию к дорогим вещам, высокомерию, властности, долгим ночным загулам. Она так молода, а он подождет, пока она остепенится… Их разделяли двадцать лет, не смутившие поначалу, на момент разрыва объединяли пятнадцать, приправленные горечью смерти общих детей. И все-таки, она любила этого человека. Не так, как Игнатова, больше разумом, чем эмоциями. Но если бы внезапная амнезия поразила Игоря, и он не стал бы гнать Ксению – ни за что бы не ушла. Конечно, нелепо было во всем винить Витю – сама хороша, развлеклась на славу. До сих пор при воспоминании пульс учащается… Игорь, конечно, был старше и, понятно, опытнее, учил ее в свое время эротическим премудростям, но Костя… Периодически всплывая в памяти, их вакханалии постепенно утрачивали ясность.
- Никогда… - молоко в стакане закончилось. Больше никому и никогда не позволит она нарушить размеренный ход своей жизни. Ксения твердо верила в это. В ту минуту вера ее была тверже гранита мемориальной доски для Вити. «Какой прелестный подарок, сама бы не отказалась. Да – вот, незадача! – не хватает людям размаха», - промелькнула в голове Ксении игривая мысль. Она давно не сердилась на Витю – он слишком мелок, чтобы занимать ее мысли. Не следовало путаться у нее под ногами в преддверии 1 апреля… А как весело, все-таки, получилось! Теперь они квиты, пусть наслаждается своим квази-величием, и не мешает жить ни ей, ни дорогим ее сердцу людям. Трудно даже представить себе, как сложилась бы ее жизнь, не прими ее Игорь снова – полутруп, безразличный к своей судьбе… Несмотря ни на что, Ксения отдавала себе отчет – Игорь всегда будет жить с этим. Потому что она предала, забылась, купилась на глянец, раздавала авансы ничтожествам, играла с огнем…
- Мама! Ма-ма-ма, - послышалось из детской.
Прекратив самоистязание воспоминаниями, Ксения поспешила на зов. Взяла сына на руки - его сердечко колотилось, как у воробья. Поцеловала в макушку. Разве не это – счастье? Несомненно… В оконном стекле на мгновение мелькнуло обиженное лицо Кости  - и тут же пропало. Ксения отвернулась. Придерживая Ванюшку, она уверенным рывком дернула ставшую привычной и почти незримой цепочку на ноге. Та жалобно клацнула и лопнула. Вот и все…Или вышить об этом крестиком? Можно, но лучше о чем-то другом…

5.Случайности.
Почти возле дома Нина вспомнила, что с утра ничего не ела. Насколько ей не изменяла память, в холодильнике было хоть шаром покати. По крайней мере, с утра она догрызла последний, полузасохший огрызок сыра,  случайно обнаруженный за банкой скисшей сметаны. Без особой надежды порывшись на полках, Нина довольствовалась более чем скромным завтраком и приняла твердое решение осуществить вечерние закупки продуктов. Пагубная привычка использовать холодильник для хранения грязной посуды и пакетов с заплесневелыми дарами полей, приобретенная во времена студенчества, зачастую ставила Нину в затруднительные ситуации. Как-то раз, уже в свою холостую бытность, готовясь к приходу одного «весьма привлекательного» молодого человека, она припрятала где-то в районе верхней полки небольшой пакет с деликатесами – пару небольших кусочков хорошего сыра и мясных копченостей. На следующий день поутру, спросонья доставая бутылку молока, замаскировавшуюся среди банок, кастрюлек, коробочек, Нина влезла рукой во что-то липкое и очень вонючее. Никто не станет спорить, что сладким, дремотным утром выходного дня положительные эмоции были бы больше ко двору. Нина с отвращением смыла мерзкое зелье с руки и решительным жестом вывернула из холодильника весь хлам. Прозрение наступило позже, когда одинокая   квартира Нины наполнилась бархатным баритоном долгожданного гостя, а пакет с деликатесами, заготовленный в предвкушении его визита, так и не нашелся в стерильно чистом с утра холодильнике. Подобные потери случались довольно часто, на небольшое время дисциплинируя Нину. Но не в ее правилах было придерживаться кем-то придуманных норм «якобы порядка». Порядок Нины был хаосом для большинства. Потому холодильник заполнялся мусором с поразительной скоростью, исключая всякую возможность его использования по назначению.
…Словно опомнившись, обиженно заурчал голодный желудок. Нина свернула в магазин, радуясь тому, что голод напомнил о себе раньше, чем открылась дверца безнадежно пустого холодильника. Жутко хотелось мяса. Нина энергично пробежала мимо витрин – колбаса, молоко, почти хрустящий хлебный батон. Шоколадку – на десерт. Нина представила себе, как уже сытая, с бутербродами и молоком в довольном желудке, присядет она в кресло у компьютера – съест конфетку, вчера одна осталась, зашлифует шоколадом, послушает какую-нибудь мелодичную музыку… Требовательно и возмущенно буркнул желудок, призывая свою хозяйку подумать, наконец, о чем-то серьезном и поспешить домой.
В нетопленом подъезде было сыро и промозгло. Нина задержалась у почтовых ящиков, выгребла счета на оплату. Навалились, не до вас! Счета без внимания были брошены в пакет с припасами, волна волшебного колбасного запаха обдала Нину, заставив ускорить шаг. На подступах к лестничной площадке второго этажа какая-то тень преградила ей путь. Нина попыталась разминуться, отступая к стене. И тут поняла, что собственник тени двигаться не намерен. Огромный детина, нависший над Ниной с верхней ступеньки и оттого кажущийся еще больше, смотрел на нее пронзительно и с нескрываемой злобой. Нина почувствовала себя неуютно. Нехорошее, тормозящее подозрение промелькнуло в ее голове. Нина шагнула от стены к перилам – страшный незнакомец зеркально повторил ее движение.
- Разрешите, - пробормотала Нина, стараясь не смотреть ему в глаза.
Дальнейшие события развивались со стремительной быстротой. Детина уверенным жестом схватил Нину за локоть и повлек за собой в глухой аппендицит мусоропроводного отсека. Мысли смешались в ее голове, в горле пересохло, и вместо вопроса, куда и зачем ее тащат, она просипела что-то нечленораздельное.
- Заткнись, сука, - отчетливо и вкрадчиво уронил детина, ударив Нину по лицу с такой силой, что у нее помутилось в глазах. Пытаясь удержать равновесие, Нина взмахнула руками - из пакета вывалился батон. В мгновение ока у Нины вырвали и бросили на пол пакет, недвусмысленным образом развернули к стене и приказали нагнуться. Грязная панель давно небеленого подъезда с потеками ржавчины, облупленная краска на бачке мусоропровода отпечатались в ее памяти, надолго наполнив ночные кошмары. Она уже ничего не соображала, в животном ужасе пытаясь найти в себе силы для спасительного рывка. Нарушая душераздирающую тишину, громко стукнула дверь в подъезд – кто-то поднимался наверх. Доли секунд, когда детина замешкался, показались Нине вечностью, за которые ей удалось собрать остатки воли и резко развернувшись к своему мучителю, заорать, что было силы. Нина не могла вспомнить, что кричала, были вообще то слова или просто рев загнанного зверя, но ее поступок возымел нужное действие – детину, как волной, смыло. Облизав соленую кровь с разбитой губы, Нина, шатаясь, выбежала на лестницу. Чьи-то близкие шаги наверх заставили ее содрогнуться. Жуткая мысль о возвращении детины довершила истерику – лицо ее исказила судорога, она снова закричала, заметалась по лестничной клетке. По мере приближения шагов уверенность в том, что принадлежат они не мужчине, укрепилась. Кто бы это ни был – Нина молила о появлении и боялась его. Она даже не сразу поняла, что на помощь ей спешила женщина, накануне вечером оставившая ее  в обескураженном состоянии в кафе, через пять минут после знакомства.   Полностью добитая сюрпризами этого дня, Нина облокотилась спиной о стену и заплакала. Она не понимала, что делает здесь эта женщина, и не хотела думать о том, что привело ее сюда. Градинская (если верить визитке), увидев Нину, бросилась к ней, на ходу доставая из сумки носовой платок.
- Что случилось, Нина? Да ты в крови вся… Тебя ограбили? Мне навстречу какой-то бугай выскочил – взгляд дикий, думала снесет меня с ног… Ну, тише, тише, девочка, - уговаривала она в ответ на усиливающиеся рыдания. – Пойдем, я проведу тебя, не бойся, он не вернется, - Градинская собрала с пола Ниныны пожитки и спросила: - Ты здесь живешь?
Нина всхлипнула и безучастно кивнула. Они поднялись до третьего этажа. Глядя, как Нина бестолково тычет ключи в замочные скважины, Градинская опомнилась:
- Ребенок не дома, надеюсь?
- У бабушки, - Нина снова заскулила.
- Слава богу, видок у тебя, признаться, не очень…
Градинская помогла Нине справиться с замками.
- Ты не сердишься, что я за тобой поехала? Хотела сказать тебе одну вещь, непременно сегодня, в кафе духу не хватило... Хорошо, что промолчала… Все к лучшему… Только не плачь, все позади… Давай валерьяночки? Вот, умница, - приговаривала она, заталкивая уже в прихожей Нине в рот три желтенькие таблетки. Нина послушно проглотила их, протянула руку за остальными. Высыпала остаток баночки на ладонь и отправила за предшественницами.
- Противно… Как теперь домой заходить, ума не приложу… И морда такая бесцветная – в жизни не узнаю, в милицию смысла нет…- бормотала Нина, с особой тщательностью закрывая за собой дверь.
- Прилечь бы тебе и чаю липового, можно молока, еще лучше – с медом, ванну принять, - проговорила Градинская.
Нина послушалась. Теплая вода, в которой утонули последние, не очень уверенные уже слезы, баюкающая домашняя одежда, противное теплое молоко, забота постороннего человека – через полчаса усталость сморила Нину, заботливо уложенную гостьей на диван и накрытую старенькой бабушкиной шалью. Ей казалось, что не отдыхала она недели две  - не меньше.
Проваливаясь в дрему, Нина подумала, что случайная знакомая поступает с нею, как одна из немногочисленных подружек, давно уже растерявшихся или вышедших замуж. Скупую слезу в последнее время удавалось ронять на суровые плечи случайных и не очень мужчин – а тут, как говорится, надо всегда знать меру. Можно и спугнуть, не дай бог! Лучше уж посдержаннее – не разбрасываться же потенциальными мужьями… Нина вдруг вспомнила все, что пережила полчаса назад – ужас, отвращение, безысходность – сон сразу улетучился. Она заговорила сначала путано и тихо, потом увереннее и громче. Рассказ получился короткий и сбивчивый, но Нину попустило.
Зазвонил телефон – у Тимки поднялась температура, вскоре мама привезла его – маленького, несчастного, с багряным румянцем на щеках. Градинская засобиралась.
- Какая приятная девушка,- заметила мама Нине, затворив за гостьей дверь.- Даже такая странная стрижка ее не портит. Очень интересная.
- Да, очень, - согласилась Нина.
Мама скоро ушла. История с губой, припухшей после похода к стоматологу, наверно, показалась ей вполне правдоподобной. Нина порадовалась, что не пришлось вторично проходиться по подробностям. Да и, в конце концов, ничего ужасного не произошло. А если бы не потащилась за ней Градинская?... Нина съежилась, стараясь не углубляться в трагифантазии.
Хрюкающий кашель ребенка заставил насторожиться. Вряд ли сегодня удастся выспаться… Нина дала Тимке жаропонижающее и, пока он засыпал, присела рядом, с книгой Чуковского. Она читала сыну стихи, знакомые с детства наизусть, а когда малыш уснул, осторожно выключила свет и прилегла рядом. Тревога за ребенка отодвинула на задний план недавние переживания. На этот раз она не станет оставлять сына с мамой. Лучше сама о нем позаботится – уж очень кашель подозрительный.
Среди ночи Нина пару раз растирала Тимку – жар стал сильнее, но под утро температура, наконец, снизилась. Засыпая на детском диване, Нина вспомнила слова своей новой знакомой. Интересно, что же та хотела ей сказать, но не решилась сразу? Нина уснула с твердой мыслью разобраться «со всем этим». Не сейчас, но завтра - обязательно.
6. Спутница.
Более месяца прошло с тех пор, как мы оставили Витю лежащим во дворе ресторана с приступом инсульта. События того вечера вспоминались им в хаотичной последовательности, не имели четких очертаний. С каждым днем состояние Вити налаживалось. Головные боли почти прекратились, ему разрешили вставать и выходить в больничный парк прогуляться. Его часто навещали близкие, но чаще всех – Ксения… С минуты, когда он впервые после обморока пришел в сознание и понял, что находится в больничной палате,  его не оставляло настойчивое ощущение чьего-то присутствия. Но жуткая головная боль не давала ему повернуться даже на йоту, осмотреться вокруг. Он даже спросил у медсестры, зашедшей поинтересоваться его состоянием, не сидит ли она у него постоянно. Нет, не сидит, с улыбкой ответила та, не стоит волноваться, состояние стабилизируется, и дежурная сестра регулярно к нему заглядывает. А сиделка ему ни к чему.
Медсестра сделала укол, помогла выпить таблетки и ушла, оставив дверь приоткрытой. Витя не поверил ни одному ее слову. Он-то знал, что кто-то постоянно находится рядом. Однажды очнувшись после сна-полузабытья, Витя почувствовал в себе силы повернуть голову и оглядеть палату. Он даже не очень удивился, увидев Ксению, сидящую в голове его кровати на стуле. Она улыбнулась и кивнула ему. Витя тоже улыбнулся. Его обида прошла, забылась. Он обрадовался, что и она не держит на него зла. Потом в палату заглянула дежурная сестра – проверила капельницу, и, убедившись, что все в порядке, удалилась. Присутствие посетительницы ее совершенно не удивило. Витя снова погрузился  в тяжелый сон.
Теперь приходя в себя, он всегда находил Ксению где-то неподалеку – она либо сидела у его изголовья, либо стояла у окна, или же помогала сестре в ее манипуляциях. Она улыбалась, спокойно, с несвойственной ей сердечной добротой, но никогда не говорила. Да и Витя не смог бы поддержать разговора – он был слишком слаб для этого. Когда дело пошло на поправку, он сам заговорил со своей молчаливой сиделкой – спросил, какой нынче день.
- Май, - ответила Ксения, как обычно, улыбаясь, - весна…          
Их разговоры и впредь были немногословны – пара-тройка фраз, не более. Но они вселяли в Витю покой и умиротворение. Привычка после пробуждения видеть Ксению у изголовья настолько укоренилась в Вите, что однажды проснувшись и определив, что он в палате один, он сильно огорчился. Целый день в надежде вслушивался в шаги по коридору – она не появилась ни в тот день, ни на следующий. Состояние Вити снова ухудшилось, головные боли нещадно терзали его, порой приводя в состояние бреда. Несмотря на усталость, ему никак не удавалось заснуть. Дежурная сестра с постным выражением изрытого угрями лица сделала ему какие-то подозрительные уколы, и Витя забылся. А наутро, открыв глаза, к величайшему облегчению увидел теперь уже сидевшую в ногах Ксению. Теперь они стали неразлучны. Она следовала за ним молчаливой тенью, и по мере ослабления головных болей, Витя начинал задавать себе вопросы. Общество Ксении было ему, конечно, приятно, но мысль о странности постоянного ее присутствия в последнее время приходила все чаще. Можно было задать ей прямой вопрос, но Витя боялся ее обидеть и лишиться приятного общества. Ведь однажды она уже исчезла, не попрощавшись.   Витя тогда висел на волосок от последней черты, но она вернулась – и все наладилось. Самым необычным было то, что кроме Вити, никто не видел Ксении, хотя он был глубоко убежден, что та оставалась рядом даже при посещениях близких. Однажды даже поманила и усадила к себе на колени Танечку, пришедшую вместе с братом и мамой навестить больного. Этот жест почему-то вселил в Витю тревогу, он засуетился, подозвал дочь, попросил поцеловать его. Тогда в глазах Ксении мелькнул упрек, но лишь на мгновенье. Отпустив ребенка, она отвернулась к окну, а когда их с Витей взгляды встретились, глаза ее снова улыбались. Постоянное присутствие Ксении в палате, сопровождение его на прогулках никого не удивляло. Тогда Витя перестал себя мучить риторическими вопросами и принял все, как данность. Он заметил, что после своего внезапного исчезновения и последовавшего возвращения двумя днями позже, она стала держаться поодаль, в пределах видимости, но не ближе пяти шагов.  Ему было жаль прекратившихся, пусть кратких, бесед. Но выбирать не приходилось – похоже, Ксения не утратила своих капризов и взбалмошности, и никто не знает, как она поведет себя, прояви Витя навязчивость.
Накануне выписки из больницы Ксения после недельного отсутствия явилась ему в больничном парке. Услышав ее голос, он ускорил шаги – она вышла навстречу из-за поворота, точь-в-точь, как тогда, в парке возле ресторана, за руку с нею прогуливалась Нина, его секретарша. Столкнувшись с Витей лоб в лоб, они прошли мимо, даже не глянув на него. Не так давно от жены он услышал забавную историю о своей секретарше, замеченной при получении шикарного букета от интересной молодой женщины, поджидавшей ее после работы. Леночка как раз завозила Витин больничный, а изысканно одетая особа у входа привлекала к себе всеобщее внимание. Не успела Леночка оценить в деталях необычный ее гардероб, появилась известная ей Нина с лицом, светящимся от счастья. Произошло вручение букета, слов Леночка, к сожалению, не услышала, они были сказаны на ухо. Впрочем, действия парочки оказались красноречивее любых слов. Интересная незнакомка заботливо усадила Нину в машину, сама заняла место водителя, и они сначала робко, а потом страстно, поцеловались. Витя тогда почему-то подумал, что с Ниной была Ксения. Сейчас его догадка переросла в уверенность. Жаль, ему не хотелось ни с кем делиться ее обществом. Но если вспомнить выражение счастья на ее лице во время прогулки с Ниной по больничному парку – что ж, он непротив. Да и Нина, все же, неплохой человек. Немного странно все это, но не особенно.
Признаться, после болезни Витя утратил способность удивляться. Все, что ранее вызвало бы у него бурю сомнений, протестов и переживаний, теперь сопровождалось лишь пожатием плеч, не более. Витя чувствовал, что подрос, поскучнел и постарел.
Выйдя после больницы на работу, он в первый же день встретил давно не посещавшую его Ксению. Зайдя за вещами в «сонник» перед уходом с работы, он нашел ее на диване, разглядывающей пресловутую мемориальную доску. Она повернула голову к входящему, улыбнулась.
Слава богу, она вернулась! Витя всегда в это верил. Он ревниво прислушался к движению в приемной: интересно, видела ли посетительницу Нина, может, их отношения – плод его болезненного воображения? Но рисковать не стоит – это несомненно. И хотя из приемной не доносилось ни звука, Витя в страхе упустить гостью, робко отступив назад, в кабинет, подбежал к двери и повернул защелку. Теперь они не расстанутся, он больше не будет вести себя, как форменный осел... Он заспешил назад, к ней – столько всего нужно сказать… Но «сонник» опустел, лишь открытое настежь окно подсказывало, где искать беглянку. Витя рванулся к подоконнику. Из окна четвертого этажа было видно, как Ксения уходила прочь по аллее, иногда оборачиваясь, на лице – зовущая улыбка. Сверкнула на солнце натягивающаяся серебристая цепочка, которую Ксения непринужденно перекладывала из руки в руку, неосознанно причиняя Вите невероятную боль.
Витя, как и в дни после ее увольнения, почувствовал сильное удушье.
- Подожди, я только захвачу твой подарок, - крикнул Витя, наклонившись через подоконник. Боясь потерять только что обретенное счастье, он в один прыжок добрался до стоявшей у дивана мемориальной доски, схватил ее подмышку. Неловко взобравшись на подоконник, убедился, что Ксения еще в поле его зрения. Она, похоже, поджидала его, усевшись на скамейку аллеи, уходящей в парк, потому, что увидев его с доской в оконном проеме, помахала рукой – я здесь, догоняй! Голос жены из приемной и стук в дверь заставил Витю поторопиться. Оставьте меня, не мешайте...
- Я спешу, не исчезай! - и Витя без страха шагнул с подоконника вдогонку за своим счастьем.
…Ее улыбка ярче солнца, глаза - чернее ночи, кожа – мягче шелка, сердце – тверже камня…
24 июля 2010.

Секс и тараканы.
Поутру меня разбудил здоровенный, наглый таракан. Он без стеснения осуществлял утреннюю пробежку по моей ноге. Жара стоит нестерпимая – немудрено, что поползла одурело по дому всякая нечисть. Я давно не помню подобных нашествий. Было бы дело в Китае, открыл бы тараканный ресторан - специализированный, для гурманов. Но я затерялся на юге постсоветского пространства – тараканы здесь не в почете. Поэтому, брезгливо сбросив мерзавца на пол, я решительно схватил тапочек в неудержимом порыве немедленно расправиться с негодяем, нарушившим мой суверенитет. То ли я был слишком сонным, то ли таракан фантастически прытким – моя погоня, к огромному сожалению, не увенчалась успехом. Настроение от этого, почему-то, сильно испортилось.
По убеждению По, я страдаю манией чистоты в запущенной стадии. Ей, бедняжке, всегда достается за неаккуратность с миской или желание проскочить в дом после прогулки с грязными лапами. По не разделяет моих убеждений, ей кажется, что она сама себе хозяйка, как и любой другой кошке. Она знает, что я отходчив и браню ее скорее «для порядка», чем от души. По невероятно стара. Если бы не ее почтенный возраст, возможно, гонять бы этой проходимке по крышам ночного города и рыскать по мусорным бакам. Она досталась мне в нагрузку к квартире, купленной под настроение семь лет назад. Торговля недвижимостью – моя работа. Каждый день я встречаюсь с массой людей, которым по разным причинам стали не нужны их пристанища. Так и появилась у меня эта квартира – хозяева оставили мне ее для продажи, но, побывав здесь всего раз, мне захотелось прийти еще. Несмотря на облезлую кошку, все время путавшуюся у меня под ногами. Во время второго визита, лишенного присутствия болтливой и назойливой хозяйки, я уже твердо решил оставить квартиру за собой. Она покорила меня как-то сразу, хотя мой рациональный склад поначалу отказывался принимать эту истину. Стояла зима, на улице было холодно и сыро, поэтому, щелкнув ключом в допотопном  замке, я обрадовался обдавшему меня теплу. По правде сказать, это был настоящий гадюшник. Казалось, прежних хозяев меньше всего интересовало плачевное состояние ободранного паркета, жалко проступающий скелет дореволюционного дома – в гостиной и на кухне под отвалившейся штукатуркой виднелась дранка. Все выпрашивало заботы – трогательно, и, вместе с тем, настойчиво. Поддавшись очарованию этой «дыры», я блуждал по комнатам. В одной из них, служившей складом ненужных вещей, мне послышался какой-то шорох. Повернувшись в сторону источника шума, я досадливо выругался:
- Черт, только тебя мне не хватало, - запомнившаяся мне в первый приход облезлая кошка блаженно потягивалась на табуретке возле батареи.
- Меня зовут По, и я никуда не уйду, - сказала кошка. – Я всю жизнь прожила в  этой квартире и в другом месте умру от тоски. Хозяева забыли меня здесь. Да и стара я слишком для переездов. Сама не помню, сколько мне лет. Если хочешь взять грех на душу – выгони несчастное животное на голодную и холодную смерть, - две огромные слезы упали на табуретку, По вытерла их хвостом.
Грехов я успел накопить и без того, потому сдался быстро и без особого сопротивления. Я оставил По у себя, о чем ни разу не пожалел. Через некоторое время сытая жизнь и мое скромное общество превратили ее почти в красотку – она растолстела, шерсть залоснилась, даже, казалось, глаза позеленели. Мы вместе делали ремонт, превращая тараканий замок в светлый дворец. На глазах у По менялась ее Вселенная – через полгода после нашего знакомства я окончательно перебрался в отреставрированный обломок прошлого. Кошка уже привыкла ко мне и к моим чудачествам. Главное, никто не оспаривал ее места возле батареи.
Из опроса соседей следовало, что По уже лет 20 – не меньше. По человеческим меркам – совсем старушка. Правда, меня всегда тянуло к девушкам постарше – в основном. От последней я избавился совсем недавно. Хотя, с самого начала не стоило затягивать – за три года совместной жизни так и не понял, значу ли я для нее хоть что-нибудь. Даже сейчас сильно разбирает досада…
Лина – красавица. Рост 175, ноги – от шеи, огромные голубые глаза, пепельные локоны… Должность директора ресторана, собственное турагентство и длинный список претензий. Если претензии на счет  подружек, властей, соседей, моей старушки По не особенно меня задевали, то желание «подправить» мою жизнь я не разделял. Лине постоянно корпело тащить меня «поболтать» с какими-то друзьями, каждый раз разными. Поначалу я даже пытался запоминать их имена и лица, потом сбился и устал – люди не повторялись. И где ей удавалось выкапывать все новые и новые экземпляры? Ежедневная кутерьма ресторана с турагентством в придачу не утомляла Лину, поэтому вечерами ее непременно тянуло в «люди». Ее телефон беспрерывно звонил, а если вдруг замолкал, Лина с выражением глубокой тревоги на лице хватала его и начинала сама наяривать братьям по разуму, решая не мене пяти проблем мирового масштаба в минуту. Даже отдыхать мы всегда ездили шумными компаниями, в которых мне отводилась роль дамской сумочки или, скажем, шейного платка – вещи стильной, но скорее красивой и бесполезной, чем нужной. По приходу обо мне обычно забывали, оставляя дремать в кресле, а перед выходом вспоминали, тормошили и заставляли мило улыбаться на прощанье.
Я много раз пытался говорить с ней о нашей слишком «общественной» жизни – напрасно, она смотрела на меня глазами, полными недоумения. Через три года с начала наших отношений я сдался. Последней каплей стал ее вечерний звонок мне на мобильный. Лина сообщала о нашей скоропостижной поездке на дачу какого-то важного чиновника, с которым ей посчастливилось недавно познакомиться.
- Лина, я не поеду, - сказал я резко. Но ей было некогда реагировать на мои интонации:
- Не капризничай, - сладко пела она, - тебе целый час на сборы. Там будут…
- Лина, я никого не хочу видеть, к тому же нам нужно поговорить, - настаивал я.
- Там и поговорим, - она не отступала.
- Я НИКУДА НЕ ПОЕДУ, - отрезал я.
- Всегда ты так, вымотаешь все кишки, а потом еще и дуешься. Я должна там быть.
- Будь, Лина, - я повесил трубку и почувствовал себя свободным.
До дома она тогда добралась первой. Я встретил ее в «полной боевой» – коктейльное платье, шпильки неимоверной высоты. Она беззастенчиво мучила По, пытаясь напялить на беднягу алый ошейник с серебристым поводком. По, разумеется, находилась в шоке.
Я молча достал чемодан и лично упаковал вещи Лины – за три года их накопилось видимо-невидимо. Она лучше заправской ведьмы утыкала мое холостяцкое укрытие незаметными иголками, набросала повсюду амулетов – незаметно, между моими костюмами, притаился плащик, пять пар обуви спрятались в гардеробной, тапочки – почему-то в ванной. Книги, журналы, безделушки – чемодан закрылся с усилием.
- Кейс можешь не возвращать, - подвел я итог.
- Верну почтой, - она зачем-то расплакалась и, как бы невзначай, пнула По ногой. Как же красиво она обижалась! Я пошел на попятный:
- Лина, давай останемся дома и поговорим…
- Какой смысл? Тебе не интересна моя жизнь.
- А тебе – моя.
- Это не жизнь, а кома. Прощай, - и она ушла.
Вот так просто, без истерик, будто этих трех лет и не бывало.
Я помог По избавиться от ошейника – во время нашей с Линой беседы кошка неистово чесалась. Остаток вечера мы вдвоем смотрели телевизор и наслаждались покоем.
Сегодня утром я вспомнил Лину. В ее поведении была масса странностей. Она ни разу не заговорила о детях, не делала мечтательного лица при виде свадебных процессий. Зачем я был ей нужен, так и осталось загадкой. Вся беда Лины была в том, что она считала себя неизмеримо старше и авторитетнее. Сначала это меня веселило – похоже, жажда неудовлетворенного материнства не была ей чужда. Потом ее нелепые возрастные комплексы стали вызывать у меня недоумение. Она оказалась всего лишь четырьмя годами старше – читай «умнее, успешнее, гениальнее», незначительная разница в возрасте делала ее в собственных глазах зрелой матроной. Я же был всего лишь богаче – в наше нестабильное время весьма слабое утешение. Возможно, во мне это было единственным «плюсом»  - с ее точки зрения.
Мои доходы всегда возбуждали ее, делали более сговорчивой и компромиссной. Уже через полгода Лина начала выдвигать разные, довольно недешевые, предложения – ненавязчиво, мягко, с плотоядностью удава и хитростью лисицы. Я не скареден, но с Линой мне довелось посетить такие дорогие курорты, на которые до нее и не собирался. Желание избавиться от моих  денег не оставляло ее ни на минуту – ее мозг живо генерировал новые и новые идеи. Как фокусник из волшебной шляпы, доставала она то поездку на затерянный посреди океана коралловый остров, то бриллиантовый браслет, то туфли от какого-то «светила» мира моды. И все это – в кратких перерывах между своими бесконечными, изматывающими меня тусовками.
Как-то меня осенило – а если бы я был беден? Но я богат, и с этим ничего не поделаешь. Откуда мне знать, что женщина любит меня, а не мои деньги?
Конечно же, Лина меня не любила. С моим занудством по поводу чистоты, с увлечением Достоевским (она читала Коэльо и глянцевые журналы), прогулками под луной, поиском смысла жизни. В отличие от меня, она была на редкость практична. Утомила – суетливая, безразличная, самовлюбленная…
…По замурлыкала – она была голодна. Воистину, у этого животного -  поразительный аппетит и невероятная жажда жизни!
Пока мы завтракали, меня не оставляло чувство смутной тревоги по поводу незваного таракана. Мысль о том, что он, незримый, продолжает существовать на моем пространстве, показалась мне крайне неприятной.
- Надо купить какое-то средство, - пробормотал я. По согласно кивнула, она не собиралась ни с кем делить выпадавшие ей деликатесы.
Тем утром я уезжал на трое суток. По оставалась на хозяйстве – сердобольная соседка согласилась присмотреть за ней.
Перед выходом я снова вспомнил о таракане. И тут же забыл – зазвонил телефон, и я окунулся в обычную ежедневную суету.
…После Лины у меня было несколько неудачных попыток отыскать себе менее меркантильную спутницу. Но почему-то именно корыстных особ я притягиваю, подобно магниту. Я видел бездну разочарования от вида моего раритетного фольца – умышленно начал на нем ездить. По внешнему виду моей машины выходило, что я копил не меньше месяца на виски или десерт своим спутницам. Смешно было наблюдать, с каким недоумением эти стяжательницы усаживались в мою затрапезную машину – и это после нескромного угощения стоимостью в месячную зарплату некоторых из них и копеечного для меня. Как правило, после такого знакомства второй встречи не случалось. Если же «чудо» и происходило, то для уверенности в бескорыстии своей новой пассии я доставал двоих гипотетических детей от первого брака – на том все и заканчивалось. Им хотелось все посчитать наперед – принять по акту каждое основное средство, предварительно оцененное компетентной организацией. Блеск в глазах и пламя румянца – все испарялось, только я доставал свои псевдокозыри. Их всех, как и Лину, интересовали только мои деньги – до моей скромной персоны никому не было дела.
Почему же я снова вспомнил Лину? Потому, что она подарила мне ощущение реальности, помогла постичь великую истину – меня без моих денег любить нельзя…
Только повернув в замке ключ по приезду домой из командировки,  я вспомнил, что ничего не купил от тараканов. Не успел я, как следует, выругать себя за непростительную халатность, как почувствовал, что волосы мои поднимаются дыбом от увиденного в дверном проеме. Там ворочалось нечто – уродливые лапы гигантского жука не давали мне проникнуть в помещение. Сквозь его мутное, напоминающее надутый презерватив, брюхо просвечивалась не переварившаяся пища. Этот мерзавец, кроме всего прочего, не жуя и не раскупоривая, проглотил палку московской, бутылку шампанского и банку икры.
Чудовищная догадка пронзила мой мозг – за трое суток не пойманный мною таракан разъелся на моих харчах, отоспался на моей кровати, и теперь мне нет места в собственном доме.
Последней каплей была По. Она прибежала на шум настолько быстро, насколько позволяли годы. Услышав клацанье ее коготков по паркету, я вздохнул с облегчением. Признаться, после увиденного, не ожидал застать ее в живых.
- Иди скорее сюда, По, кс-кс, - осторожно позвал я, но кошка с безразличием породы, способной ко всему приспособиться с легкостью, потерлась спиной о лапу гигантского насекомого, похоже, занявшего мое место в ее сердце. Как просто и быстро… Всего три дня…
Я не стал вынимать из замка ключ, просто прикрыл дверь и спустился вниз. Вряд ли в ближайшее время удастся избавиться от «квартиранта». Ясно, что обычные средства борьбы с насекомыми здесь не помогут. Может, просто дождаться, пока он растолстеет и сдохнет от обжорства?
21. 09.2010


Мыши в пропасти.
Уже давно Лина падала в какую-то пропасть. Теперь, когда стало понятно, что падение затягивается, и до дна далеко – вообще, собственно, непонятно, есть ли дно в этой пропасти – страх ее сменился любопытством. Сейчас ей начало казаться, что так было всегда – она падала вниз в довольно широкую, метров до 7 в диаметре, трубу. Или, как иногда приходило в голову, двигалась вверх гигантская труба, Лина же в неподвижном состоянии, как в невесомости, парила внутри. Постепенно она привыкла к своему необычному состоянию. Момент потери почвы под ногами все более и более отдалялся в памяти. Она уже не помнила обстоятельств, при которых началось падение, лишь была уверена, что этот момент затерялся в темных коридорах далекого прошлого. На деталях своего падения удалось сосредоточиться спустя время, когда страх разбиться в лепешку сменился желанием понять смысл происходящего. Первым стало ясно то, что мимо Лины в обратной хронологии проносились эпизоды ее жизни. Трудно было с точностью определить общую продолжительность падения. Порой казалось, что это неделя, иногда – месяц. Лина перестала следить за часами – в этом не было никакого смысла с тех пор, когда она поняла, что в этом месте нет времени. 00:00 высвечивалось на мобильном. Заметив странность в поведении телефона, Лина попыталась исправить ошибку, установив «правильное» время – на промелькнувшей мимо стене пробили часы, их стрелки показывали три пополудни. Но упрямый телефон, казалось, разучился понимать цифры – после десятка безуспешных попыток Лина забросила это бесполезное занятие. Бог с ним, с временем – не лучше ли просто не обращать на него внимания? «Счастливые часов не наблюдают» - не раз беспечно говаривала она и принципиально не носила часы, считая, что делает для счастья все необходимое, если и не достаточное. Теперь даже бездушная техника была с нею заодно.
Скорость падения не всегда была одинаковой. Бывали моменты, когда прошлая жизнь стремительно проносилась мимо, не давая сосредоточиться на подробностях. Случалось, что падение замедлялось, предоставляя Лине возможность   порыться в мелочах, ранее не замеченных. Недавно она так долго задержалась на эпизоде недавнего путешествия в Париж, что даже уснула. Запомнившееся во время реальной поездки ощущение эйфории посетило ее и сейчас. Но на этот раз остановившееся время предоставило уникальную возможность изучить каждый камень старинных мостовых, насладится воистину сказочным вкусом кофе в небольшой кофейне, рассмотреть антикварные фотоработы, украшавшие стены. За крошечным столиком напротив нее сидел Дима и улыбался. Кофе ему был противопоказан, поэтому он просто сидел, опираясь локтями на столешницу, грозившую скорым падением от непосильной ноши. Так умел улыбаться только он: слегка прищуриваясь, будто от близорукости, краешки губ шкодно подрагивают – кажется, что в следующую секунду он вскочит и отчебучит что-то неимоверно смешное. Сам он называл такое настроение «столбняком». В такие минуты он всегда внимательно рассматривал Лину - так, как если бы никогда не встречал ее раньше, и всегда молчал. Тогда, во время настоящей поездки, в этом маленьком кафе, островке покоя посреди безумного мира, ей до боли захотелось получить этот покой навсегда. Она почувствовала, что сейчас и надолго покой для нее – в этом человеке, в его спокойной созерцательности. В ненасытной жажде путешествий, смене городов и стран, поглощении информации и немедленной замены ее новой, Лина пропускала нечто главное. Следовало немедленно сообщить о своем прозрении, отбросить штампы и сказать, что она любит его, всегда будет любить. И навсегда остаться в этом месте – тишина кафе, маленький столик, недопитый кофе и счастье… Никакого выяснения отношений, никаких претензий на собственность. Но слова застряли в горле – она просто взяла со столика микроскопическую чашку и отхлебывала глоток за глотком. Кофе не убывал, но и вкуса она не ощущала. С каждым новым глотком очертания окружающего интерьера становились все более и более размытыми, прозрачными, как и стены кафе, и Дима - все еще улыбающийся... Лина проваливалась в сон… Эпизод легким воздушным шариком удалялся от Лины вверх, словно давая понять, что нелепо спать в такие уникальные моменты – надеяться на третий шанс глупо…
- Что интересного? – спросил как-то однажды Дима, заглядывая из-за Линыной спины в монитор. Он только что пришел, и если бы предательски не звякнули ключи, Лина  и не догадалась бы о приходе гостя. – Париж?
- Угу…Через месяц, - Лина улыбнулась и подставила щеку для поцелуя. – А ты, как всегда – крадешься, как дикая кошка на охоте. Я не слышала, как ты вошел. Тренируешь мое бесстрашие?
- Просто люблю на тебя смотреть, когда ты об этом не знаешь, - он снова глянул на монитор. – Бросай работать. Ваше турагентство и так растет, как на дрожжах. Конкуренты скоро вымрут, как мамонты.
- Я в этом не сомневаюсь. Особенно с моей новой парижской программой. Лариска в жизни до такого не додумается – октябрьские скидки молодоженам и тем, у кого в октябре день свадьбы. Елисейские поля, Нотр Дам, посещение могилы Квазимодо – вечная любовь, осенняя романтика и все в этом духе.
- Почему в октябре, Линочка? Не тяни с последним ударом по Лариске – добивай сейчас.
- Неа, раньше не выйдет – я только с октября скидку получила. Так что пусть пока живет, - Лина помолчала.- Знаешь, я каждый раз радуюсь возможности побывать еще раз в Париже. Может, пора уже пресытиться, но нет – жду этих поездок, как дитя малое. Это город, который нельзя узнать до конца – нужно просто любить его. Мне там так хорошо, будто и не работа это совсем…Может и меня когда-нибудь кто-то очень хороший пригласит отметить годовщину свадьбы в Париже. Или годовщину знакомства, - слегка покраснев, спохватилась Лина, - или просто день рождения. Я, конечно, и сама могу пригласить кого угодно, но это же не то…
- Вот беда, нет вокруг хороших людей! Или ты за своей работой ничего и никого не замечаешь, - Дима подошел к пианино, открыл крышку и прошелся по клавишам. – Вспомни лучше, как мне пришлось сдавать билеты во Львов, потому что некому было поручить Прагу. Кто там у тебя рожал?
- Не рожал, а сохранялся. И Львов не Париж.
- Можно начинать с малого – научиться не работать.
Они так и не поженились, с момента знакомства прошли год и семь месяцев, до дня рожденья  было еще куча времени, а разговор о романтическом турне позабылся. В общем, для путешествия в Париж видимого повода не было. Поэтому, когда однажды Дима принес путевку на двоих, Лина была просто ошеломлена.
-  Не у Лариски взял, надеюсь? Если нет – наверняка переплатил.
- Милая, ну не мог же я у тебя ее купить, с твоей любовью к неожиданностям. Конечно, у Лариски.
- Тогда и езжай с Лариской, - будто бы обиженно буркнула Лина. Тем не менее, вещи начала собирать в тот же вечер.
В Париже Дима не сделал ей предложения, хотя в маленькой кофейне на Монмартре для того были все условия. Почему он тогда промолчал? Может, и правда следовало самой завязать разговор?... Но Лину тогда охватил приступ застенчивости, и она назло самой себе тоже молчала. С каждым глотком кофе затянувшееся ожидание перерастало в глухое недоумение. Безмятежное выражение не уходило с лица Димы, и это все сильнее нервировало Лину. Романтизм момента, по ее мнению, достиг апогея. Молчание спутника, казалось, кричало о странном нежелании немедленно жениться на Лине, и быть с ней всегда, до самой старости. Обслуга в лице носатого немолодого мсье за кассой и носатой же юной особы в форме официантки ехидно щурилась и переговаривалась, скорее всего, на их счет. Лина просто была уверена в этом. Конечно, они зубоскалят, подслушав слишком громкие мысли Лины о желанном предложении. Наверно, жалеют ее, дурочку, терпеливо ожидающую, когда иссякнет молчание этого недогадливого слона. В этом случае больше подходит роль жирафа. Хотя, внешне Дима – вылитый слон – большой, добрый, флегматичный, неповоротливый…
Кофе закончился, а он все молчал – и Лина вспылила. Что за дурацкая манера замолкать на сутки? Может, для кого-то молчание – золото. Но уж никак не для нее, особенно в ожидании предложения руки и сердца.
- Мне надоело – скажи что-нибудь,- злобно прервала молчание Лина. Ей надоело почти слышать насмешки.
- Что сказать? Не хочется говорить банальности, а мне так хорошо, что это неизбежно, - Дима улыбнулся.- К тому же, мы вполне можем обойтись без слов - ты часто читаешь мои мысли.
- Жаль, что ты не читаешь мои, - Лина резко встала, согнав выражение безмятежности с лица Димы. – Пойдем отсюда, - и она, не дожидаясь, ринулась наружу.
Дима догнал ее почти через квартал.
- Что за выходка? Кажется, до месячных тебе далековато, других причин истерики просто невозможно себе представить...
-   Причем тут месячные? Мы уже почти два года вместе…- захлебнулась Лина.
- Надо же! Всего два года? По-моему, мы всегда были вместе, - Дима очень натурально удивился, явно пытаясь избежать боя.
- Перестань паясничать, - раздраженно сказала Лина.- Почти два года. И ни разу ты не сказал, как ко мне относишься, хотя мы вместе спим, едим, грустим и веселимся.
- Мы просто живем, Линочка, - Дима странно смотрел на нее - как-то отчужденно, будто удивленный запоздалым пониманием очевидной истины.
- Ах, вот оно что – «просто живем»? Отлично!- Лина гомерически расхохоталась. – Конечно, ты просто живешь! А я люблю тебя, и жду, что ты мне хоть намекнешь на подобные чувства с твоей стороны! Даже Париж не властен создать в тебе любовное настроение!
- Как ты все портишь, Лина. По-твоему, нужно без конца твердить о любви, хотя это и так ясно. Потом, тон твой меня начинает раздражать…Либо ты немедленно тушишь в себе эту нелепую вспышку, либо…
- Да иди ты к черту со своими условиями! Мне тридцать пять лет, и я знаю, что мне нужно, - Лина перестала кричать и зажмурилась. – А ты – нет. Ты как большой ребенок, играешь во взрослую жизнь. Надоест – можно опять в детсад. Там – отмолчался, здесь – пересидел. Сейчас я очень хочу узнать – собираешься ты на мне жениться или предпочтешь и дальше морочить голову?
Лина сама удивилась своей прямоте. Еще больше удивился Дима:
- Это я морочу голову? А не ты ли совсем недавно чуть глотку не порвала, доказывая, что не родился еще тот несчастный, который вернет тебя к оседлой жизни? Не устраивай комедию, ты и дома-то два месяца к ряду не бываешь – все со своими туристами. Вообще, не для того мы здесь вместе, чтобы закатывать на ровном месте истерики. Через полчаса тебе будет стыдно за себя, ты же знаешь…
- Стыдно??!!! Это за что, интересно?! За то, что я призналась тебе в любви, а в ответ получила нотацию на полчаса!!! Раз в жизни решила назвать вещи своими именами. Не следовало.
Через полчаса Лине стало стыдно – как и всегда в подобных случаях. По-идиотски получилось. На уровне подсознания все пять дней пребывания в Париже она ждала от Димы откровенного разговора и подведения итогов в форме назначения даты свадьбы. Часы и дни поездки постепенно перетекали из настоящего в прошлое, но Дима «просто жил». То ли Лина действительно переборщила в своих декларациях независимости, то ли сам «жених» не утвердился с выбором – все получилось так, как получилось. Наверно, стоило поубавить активность в разговорах о свободе и независимости женщин от мужчин. Или попробовать «просто жить», без претензии на конкретные, угодные ей именно здесь и сейчас, действия любимого человека. Но любовь эгоистична и сумбурна, она плачет и смеется одновременно, переигрывая и забывая тексты – никаких сценариев. Одно было известно Лине доподлинно: Дима  - убежденный пацифист, не приемлющий насилия в принципе, после ее парижской выходки нескоро заговорит о свадьбе. Если быть откровенным, не очень-то и хотелось. Так, накатило – романтики обкурилась. «Какая из меня жена? – донимала себя Лина по приезду. – Даже об Аурелито толком не смогла позаботиться – преставился, бедняга…»
Несчастный Аурелито, Линын хомяк, скоропостижно скончался накануне отъезда. Жить бы и жить ему еще, дак нет – Лина совсем забыла о нем, даже не обращала внимания на его подозрительную вялость в последнее время. Вернее, все-таки были некоторые подозрения на счет проблем со здоровьем и настроением Аурелито. Но так много всего навалилось в последнее время… Словом, внутренний мир хомяка не очень-то занимал Лину. С тех пор, как ее мир наводнили люди в сером, все прочее, и Аурелито, в том числе, перестало интересовать ее. Однажды вечером Лина прислушалась к необычной тишине в квартире. В такое время Аурелито, по обыкновению, бесчинствовал, наматывая километры беготней в барабане. Почувствовав неладное, Лина подошла к клетке и постучала по прутикам. Слабое шевеление внутри успокоило, но ненадолго – хомяк вяло, с видимым усилием вылез из домика и посмотрел на Лину полными печали глазами. Она дала ему корма – без аппетита, просто из уважения к хозяйке, Аурелито взял пару зерен.
- Ты что, малыш? – Лина не могла припомнить момента, когда хомяк проявлял равнодушие к еде. – Может, сыру тебе?...- Лина бросилась к холодильнику, а когда вернулась, Аурелито икал с такой силой, что сотрясалась клетка. Принесенный сыр не вызвал интереса, зверек потянул воздух носом, отвернулся. Потом завалился на бок, поднялся – икнул и опять упал. По описаниям было похоже на приступ эпилепсии. Лина все поняла…
Маленькое, еще не успевшее закоченеть, тельце покойника придали земле. Дима расстроился, хотя пытался не показывать вида. Его прощальная речь была лаконична, и потому невероятно трогательна:
- Отмучился, страдалец… Ну, тихо, тихо, не скули так, - и они с Линой вернулись домой, оставив крошечный холмик свежей земли в палисаднике у дома.
Потом был Париж, а потом - люди в сером… Линына жизнь превратилась в перманентный кошмар, наполненный встречами, которых нельзя было избежать, телефонными звонками без права не снимать трубку, нелепыми обвинениями и поначалу смешными угрозами. Круг смыкался, дверцы захлопывались, сон стал похож на забытье… Она устала, а когда усталость стала невыносимой, вышла на улицу с оживленным движением. Истеричный сигнал машины, удар невероятной силы, нечеловеческая, недолгая боль и – темнота… А потом началось падение – лица, события, места сменялись, путались, не вызывая в душе Лины ни гнева, ни страха, ни раздражения…
…Падение снова замедлилось. Она ощутила на лице сырое дыхание осени. В тот день Лина намеренно не взяла зонт, несмотря на показания барометра. Ясное утро давало основания усомниться в его правдивости. Впрочем, врал он всегда, ни капли не смущаясь. Когда на улице громыхала гроза, насмешливая «вражья техника» утверждала - на улице солнечно, в пасмурную, по версии барометра, погоду, на небе не было ни тучки. Поэтому, Лина не столько на него ориентировалась, сколько пыталась поймать на совпадении. Мысли барометра и погода на улице совпадали редко, но если уж это случалось – жди удачи. Этот брехливый прибор Лине подарили в Германии. Чем больше наблюдала она за его предсказаниями, тем больше убеждалась, что мерзавец, скорее всего, показывает погоду на родине изготовления. В тот день после обеда небо затянуло черными, зимними тучами – и хлынул ливень. Сначала он робко моросил, не вызвав никаких опасений у решившей пройтись пешком Лины. Потом усилился, а когда до дома стало рукой подать – полил, будто из пожарного шланга. Стуча зубами и досадуя на неудачное завершение прогулки, Лина разделась прямо в прихожей. Оставив вещи на полу, бросилась в ванную, отогрелась. Шандарахнула шнапса. Аурелито неистово крутил барабан. Он был жив, чем очень порадовал Лину – она-то знала, что это уже неправда. Она просунула между прутьями сушку – хотелось побаловать зверя. Но он не обращал на нее никакого внимания…Что ж, поделом. Потом Лина вызвала такси и поехала за своим «маклером» - надо было кровь из носу показаться вместе у Вано, этот визит многое решал. Маклер тогда выставил ее со всеми манатками после трех лет совместной жизни – примета сбывалась, ей таки повезло в тот день. Просто, она не сразу поняла, что это везение. Без дрожи трудно вспоминать их совместную жизнь – он, Лина и кошка, старая, как мир, и противная, как кикимора. Видит Бог, Лина неоднократно пыталась с ней подружиться – превозмогая брезгливость, чесала ей за ушами, кормила свежей куриной печенью, даже брала с собой в гости. К маклеру подлизывалась. Очень зря, он явно не оценил. Кошка же и вовсе игнорировала ее старания – стоило маклеру выйти за дверь, выгибала спину и шипела с ненавистью, неестественной в таком зрелом возрасте. Через неделю после «предоставления независимости» маклеру и его заплесневелому мирку Лина, не удержавшись от соблазна отомстить более сильной и удачливой конкурентке, воспользовалась оставшимся набором ключей и проникла в свою «бывшую колонию». Решительно войдя на кухню, взяла за хвост спящую на табуретке кошку и выбросила в окно. Осуществив вендетту, Лина  с чувством исполненного долга покинула вражеское логово. Каково же было ее удивление, когда перед выходом из подъезда она встретила маклерскую любимицу, преспокойно потягивающуюся на скамейке, хотя и несколько взъерошенную. Не надо было спешить – контрольный выстрел здесь бы не помешал…Между тем, падение потянуло ее дальше. Воздух стал густым, как кисель, движения давались с трудом…
…Как часто в последнее время приходили Лине мысли, что если бы можно было открутить, как в кино, жизнь назад, то скольких бы ошибок удалось избежать. Не тратить время попусту – на неинтересных, неприятных людей, не раздражаться и не злиться по пустякам, родить, наконец, ребенка. Осторожнее принимать решения, не ввязываться в рискованные авантюры. Не чувствовать себя пупом земли.
 Как раз с этим было труднее всего. Лет с семнадцати Лину не оставляла четкая, уверенная мысль – она самая умная в мире. Со временем пришло понимание, что и самая красивая, к тому же. Ведь настоящая любовь к себе приходит не сразу, она должна быть выстрадана и осмыслена. С яростным нигилизмом молодости Лина отметала все устоявшиеся и новые авторитеты, они были ей ни к чему. Ее анархия была по-настоящему, без утопии прекрасна. Взять хотя бы случай с поступлением в ВУЗ. Наделала она тогда шороху! На экзамены ездили с отцом – и не только потому, что он был морально ближе матери, а еще и с практической точки зрения. По прекрасной советской традиции все дети, не испытывающие тяги конкретно ни к какому занятию, шли по стопам преуспевших в жизни родителей. Линын отец был крупной шишкой в сфере государственной безопасности. Поэтому выбор карьеры юриста оказался не самым неожиданным для его дочери. С трудом представляя, что именно ожидает ее в туманном будущем, Лина легко проглотила наживку – родители видели ее в форме прокурора. Во время сдачи документов для поступления погоны отца не остались незамеченными. Заинтересованно глядя в Линыну анкету, приятный молодой человек из числа членов приемной комиссии игриво спросил:
- Юрист во втором поколении? Похвально, когда девушка следует примеру отца. Приходите, Алина Николаевна, будем рады.
Лучше бы он молчал. Лине сразу стало скучно.
Перед экзаменом она совершенно не волновалась, не то, что отец – он поднялся, когда еще было темно. После минутного грохота будильника, «тихонько» поискав в карманах пиджака сигареты, и дернув балконную дверь так, что та чуть не оторвалась, отец удалился на балкон со словами: «Спи, доця, спи», чем и довершил Линыно пробуждение. Все утро он курил, шумно шутил и, наблюдая спокойствие дочери, одобрительно кивал.
Когда в приемной комиссии вуза дребезжащий, бесполый голос объявил о необходимости следовать на экзамен, Лина безразлично поднялась со скамейки, где сидела рядом с отцом. Вместе с прочими охотниками стать юристами она последовала за лицом спорной половой принадлежности. «Дядя или тетя?» - терзалась Лина, вытягивая шею в желании лучше рассмотреть объект. Но не такой-то простой оказалась задача. Не только голос, тело принадлежало унисексу бальзаковского возраста с жирными, короткими волосами, убранными за уши. Бесформенные брюки, хипанская рубаха свободного покроя. «Тетя?» - подумала Лина. Похоже: мужчина бы короче остригся, и шея такая женственная. Хотя - ни сережек, ни маникюра. «Дядя», - кивнула сама себе Лина. В ту же минуту шедшая навстречу женщина, обращаясь к предмету Линыного внимания, попросила:
- Ольга Викторовна, зайдите ко мне попозже, есть дельце.
Обладательница универсальных голосовых связок с готовностью закивала в ответ, продолжая шествие во главе колонны абитуриентов.
«Тетя, однако...» - отметила про себя Лина. Оглядываясь по сторонам и видя вокруг нервные  лица, она  хотела найти в себе хоть отголосок волнения – тщетно, все ее естество окунулось в изучение гермофродита. Полету Линых мыслей суждено было прерваться – колонна достигла цели. Рассевшись в экзаменационной аудитории, молодежь, и до того не слишком шумная, совсем замолчала. Лине захотелось спать. Когда прозвучала ее фамилия, Лина по-прежнему спокойно встала, подошла к столу, на котором лежали билеты. Безучастно взяв первый попавшийся, прочитала. «Повезло, легкие вопросы. Жаль, что не тому достались», - подумала Лина и вслух сказала:
- Мне нужно выйти.
-  Вам плохо? – немного встревожено спросил сидевший ближе всех к Лине преподаватель.
- Нет, я просто передумала, - с улыбкой изрекла Лина.- Сейчас я поняла, что хочу быть врачом.
Приемная комиссия не собиралась превращать вступительный экзамен в дешевый фарс. Лине дали подписать какую-то бумажку и отпустили.
Теперь предстояло пережить справедливый гнев родителей. Увидев Лину через пять минут после последнего напутствия, отец сразу уловил подвох. Выслушав ее сбивчивые объяснения о том, как на нее «что-то нашло», он дрожащей рукой достал из кармана сигареты, опять их вернул на прежнее место.
- Что матери говорить будем?- безнадежность его тона передавала все, что иногда происходит с сильными людьми и нежными родителями, убитыми выходкой обожаемого чада.
Дома Лину ждал «теплый» прием безутешной матери.
- Убить тебя мало, юродивая!!! – орала мать, гоняясь за Линой по дому с полотенцем  в руках. – Я ВСЕГО тебя лишу, ВСЕГО!!! Дворником пойдешь, на завод пойдешь – по сменам!!!
Устав от крика, она киношно падала в кресло, выпивала заботливо поданную отцом валерьянку, отдыхала с минуту и, хватая полотенце, снова принималась за Лину.
- За что, мама? Я правду сказала - я хочу быть врачом! – Лина, заслоняясь от полотенечных ударов, подливала масла в огонь.
- Молчи, не юродствуй, а то возьму грех на душу – прибью своими руками, - кричала мать, постепенно выдыхаясь.
В общем, задали тогда Лине порядочную трепку. Через неделю она уже работала на заводе – мама постаралась, чтобы работа была погрязнее.
- Будет тебе школа! – прокомментировала она выстраданный родительский приговор.- Я тебя быстро от подобных «заездов» вылечу.
И правда, «лечение» Лине помогло. Уже через три месяца она поступила на подготовительное отделение «подходящего» родителям вуза - с рвением, значительно превышающим первую, неудачную попытку присоединиться к очереди за дипломами. Родители облегченно вздохнули, но ненадолго: учиться она не хотела совершенно. Вуз Лина закончила с горем пополам. Приобретя специальность, по которой в будущем не работала ни дня, позволила родителям мысленно вытереть пот со лба. Ее устроили в какой-то институт лаборантом. От скуки Лина записалась на курсы английского. Занятие неожиданно увлекло ее, потом один знакомый предложил место в турагентстве – а там понеслось… К радостному удивлению родителей, Лина в скором времени оказалась в числе лучших, замещала начальство и в дальнейшем завела собственное агентство. Потом, уже заматерев и приобретя некоторый опыт, открыла еще и небольшой ресторан. Ее беспокойная натура жаждала постоянных перемен, неожиданных поворотов, всплесков эмоций – в общем, эта работа оказалась для нее настолько идеальной, что и описать трудно. Жизнь напоминала сказку, пока не появились люди в сером. Сначала она думала, что это плохая шутка, она им скоро надоест, и они исчезнут. Но нет, их становилось больше, встречи удлинялись и становились чаще, а жизнь из сказки превратилась в кошмар…
…Здесь, в полете, страх перед «мышиным кодлом» оставил Лину, вернув способность к анализу. Если уникальная возможность повернуть время вспять выпадает только во сне или здесь, в пропасти, то почему бы ею и не воспользоваться? Мысль понравилась Лине. Она разделается со своими врагами отсюда, из пропасти, а когда закончится ее затяжной полет, все будет так, как раньше. Вот она парит возле кабинета отца. Он уже давно на пенсии, увлеченный дачник и рыболов. Лине известно, что в нижнем ящике его стола хранится именное оружие – пистолет, подаренный командованием при выходе на пенсию. Там же и патроны. Отец очень редко открывает этот ящик – он и не заметит… Мысль стащить у отца пистолет появилась, когда люди в сером очередной раз атаковали Лину. В действительности она так и не решилась на эту авантюру – всех гадов не перестрелять, несерьезно это, очень напоминает боевик, да и духу у нее не хватит. Вот если бы всех ее врагов постиг инфаркт или сразило молнией – это другое дело. Придя как-то к родителям, и воспользовавшись возней матери на кухне, Лина вошла в кабинет к отцу. Он дремал, тихонько похрапывая на диване. Лина долго в нерешительности стояла у двери, потом ушла ни с чем. Что это с ней? Не стоит вмешивать в свое дерьмо родителей…
На этот раз, в полете, мысль ее была четкой и уверенной. Лина протянула руку – ящик стола самостоятельно открылся. Холодная сталь рукоятки в руках, не забыть патроны… Осиротевший ящик с пустой коробкой от патронов захлопнулся, Лина летела дальше, она уже чувствовала их запах – звериный запах людей в сером. Еще секунда – и они полезли отовсюду, протягивая к Лине свои мерзкие руки, противно, самодовольно скалясь и корча рожи. Клоуны… Они лопались от ее уверенных выстрелов, как гигантские воздушные шары, их вонючие внутренности прилипали к стенам тоннеля. Лина оглянулась вокруг – никто не спрятался? Тихо… Она заметила неширокое ответвление тоннеля, неожиданно для себя зацепилась за него рукой и -  остановилась!... Оказывается, полет можно прекратить по собственной воле?! Все вокруг было испачкано кровью и всяким дерьмом - плодами стрельбы, но Лина протянула и другую руку, крепче схватилась за скользкий выступ, подтянулась и села, как в дупле, свесив  ноги в тоннель. Без особой брезгливости вытерла об себя руки.
За спиной послышался шорох. Лина прищурилась и заметила Аурелито – хомяк выжидательно смотрел на нее, будто узнавая. Лина поспешно поднялась, заметив, что здесь нет невесомости – почва под ногами была твердой, никакая пропасть больше ее не засасывала. Рефлекторно пошарив по карманам, нашла печенье, протянула его Аурелито. Он взял его лапками и благодарно кивнув, принялся грызть. Работа его челюстей походила на лязганье металла. Лина махнула зверьку рукой и пошла прочь от пропасти – скорее, скорее и побежала. Металлические звуки усилились, в ушах загудело…
…Первым, что увидела Лина, открыв глаза, был ее гигантская рука. Тяжелые веки снова сомкнулись.
- Лина, Лина, открой глаза, нельзя спать, - трубный голос, очень знакомый,  дошел до ее сознания.
«Дима? Откуда?» - на этот раз глаза получилось открыть на целую минуту. Тело было чужим и неподвижным, но рука визуально уменьшалась, пока не достигла нормальных размеров. Жуткая боль в боку разрасталась. «Зачем я здесь?» - пронеслось в голове. «В полете нечего не болело… А эти, в сером, тоже живы?» Лине стало страшно. Она сжала кулак – пальцы слиплись. С усилием открыв глаза, она заметила на руке запекшуюся кровь, вытертую об себя там, за минуту до возвращения. Мертвы, стало быть… Можно пока остаться. Теперь она знала о пропасти, где можно все исправить…
13.10.2010