Мемуары Командуемого пункта - 10

                ЗАХАРЫЧ 

Захарыч – личность примечательная, герой Афганистана, орденоносец. При всей его кажущейся простоте и добродушии он замечательный хитрован и своего не упустит. Человек он шумный и громогласный, и там, где он появляется, сразу начинается гвалт  и движение, сопровождаемое крушением «мёбели» и другими действиями,  напоминающими  слона в посудной лавке. Над Захрычем любят подтрунить, но он не обижается и охотно лукаво улыбается, прищуривая свои глаза на шутников, как мудрец,  снисходительно смотрящий на неловких простофиль.  По своей природе он добряк и никогда никому не  сделает дурного, даже если кого-то не взлюбит. Он вспыхивает, как спичка, если что-то идет вразрез с его мнением, и тогда петушится, краснеет  от натуги и сильно машет руками, как заправский дирижер оркестром, отстаивая свою правоту до самозабвения.
В молодости Захарыч был очень даже ничего. Но со временем потолстел, полысел и отяжелел. И только серые глаза его по-прежнему поблескивают лукавым блеском, как будто какой-нибудь бесёнок  шпыняет его под ребро. Мы с Захарычем подружились быстро и даже подзуживали друг друга, разыгрывая перед всеми несуществующий флирт. Конечно, смена понимала это, но с удовольствием подыгрывала нам. Когда я утром появлялась у них в зале, кто-нибудь обязательно радостно сообщал:
- Захарыч уже пришел.
И спустя несколько минут в нашей прихожей раздавался треск двигаемой мебели, возвещавшей о появлении Захарыча.
- Надя, я уже здесь, - раздавался его голос, и на пороге нашей комнаты возникала довольная и улыбающаяся фигура Захарыча, возвещавшего о своем прибытии.
Я любила пошкодничать над ним и никогда не упускала своего случая, зная, что он отнесется ко всему с юмором и без обиды. Ребята вслед за мной подхватывали мою шутку, и Захарыч оказывался в центре всеобщего внимания, разделяя наше веселье и смущенно поглядывая вокруг. Захарыч всегда был готов прийти на помощь и даже прикрыть грудью, если это требовалось, но локтями не пихался, не лез по головам и не занимался мелкими интрижками, чтобы достичь заветной цели. Он был наблюдателен и прозорлив, словно старый воробей, которого на мякине не проведешь. И на все мои замечания о нем всегда отвечал одной фразой: «А где ты у нас видела не умного и не хитрого?». При этом глазки его начинали поблескивать и лукаво щуриться, он потуплялся и обычно выдавал что-нибудь «эдакое».
- Я знаю, - сообщил он мне один раз, - ты мной только прикрываешься.  Захарыч сделал продолжительную паузу, стрельнув в меня горящим взором. - Я знаю, кого ты любишь…- Он опять замолчал, испытующе сверля меня взглядом. Я почувствовала, как кровь закипела у меня в жилах. – Сказать?..Сказать?..
- Ну, скажи, - разрешила я и нахально улыбнулась.
- Ты любишь Володьку, - сообщил Захарыч и торжествующе задрал голову, понимая, что попал точно в цель.
Должно быть, я покраснела, потому что Захарыч расплылся в улыбке и самодовольно замолчал.
- Захарыч,  тебя не обманешь,- как можно нежнее забормотала я и погладила его по руке, - но ведь ты никому не скажешь? Ведь не скажешь?
Захарыч тянул паузу, как большой артист на  кульминации в  премьере, накаляя обстановку перед развязкой.
- Ладно, - милостиво сказал он. – Конечно, никому не скажу. Так уж и быть, прикрывайся мной!
Я потянулась к нему и неловко чмокнула его в щеку. Захарыч вырвался и уже на ходу бросил, обиженно оглядываясь на меня:
- Не надо, раз ты любишь другого…
Отпечаток моих губ рдел на его щеке и не мог не привлечь всеобщего внимания смены. Ребята сразу смекнули, в чем дело и приступились к нему:
- Захарыч,- стали они его уговаривать, - сходи к генералу, отнеси прессу.
- Я уже у него был, - отмахнулся Захарыч, - и больше не пойду. Если тебе надо, иди сам.
Захарыч не любил ходить по начальству и предпочитал отсидеться в сторонке, предоставляя место на ковре генеральского кабинета кому-нибудь другому.
- Ну, сходи, Захарыч, - подхватили остальные, завидя сияющую блямбу у него на щеке, - ну, что тебе стоит.
Захарыч,  подспудно чувствуя какой-то подвох, отрицательно замотал головой и окинул смену орлиным взглядом, желая переменить щекотливую тему.
- Идите сами. А я вот вам лучше расскажу, как нужно быть осторожным с женщинами… - Ребята прыснули со смеху. – Не смейтесь, - назидательно произнес Захарыч. – Знаете, какие они, - он поманил ребят пальцем, - вот вы еще молодые все, неопытные, дураки… Вот вы пригласите женщину на танец, у вас и в голове ничего нет, а она уже за вас замуж собралась! – Он поднял палец вверх. – Они все такие! Так вас, дураков, и ловят! На живца берут, на булку с изюмом! А вы рот  раззявите, ну, - и готово дело!
Закончив свой монолог, он торжественно замолк, не понимая, почему смена лежит в изнеможении, трясясь от хохота.
- Не смейтесь! – Возмутился он. – Я вам дело говорю. Потом будет поздно, как  схомутают! Вы знаете, через что я прошел!..
- Захарыч, - изнемогая от хохота, наконец, произнес кто-то из ребят, - возьми зеркало…Посмотрись.
Захарыч недоуменно провел рукой по своим щекам.
- Я побрился, - сообщил он, - чего ты пристал?
- Да нет, ты возьми зеркало, - раздались другие голоса, - наставник ты наш… Ты скажи, кто тебя так приложил такого опытного, что ты даже не заметил?
В зале дружно заржали. Захарыч резко покраснел, схватился за щеку и пулей вылетел из-за стола. Ребята подставили ему зеркало, из которого на него глянуло испуганное лицо с блямбой  густо-красного цвета в полщеки.
- Это Надя, - констатировал он, - я у нее был.
- Ясное дело, - смеялись ребята, - а ты и не заметил от чувств, как она тебя…Эх, Захарыч, как же ты так пролетел, с твоим-то опытом…
К нам Захарыч вломился обескураженный и давящийся от смеха. Он резко ткнул себя в щеку и приступился ко мне:
- Твоя работа? – Я кивнула. – Знаешь, как надо мной сейчас смеялись? – И он замахал руками. – А я им там лекцию читаю, как с женщинами нужно быть осторожными. А ты меня так подвела…
- Ну, Захарыч, - утешила я его, - не переживай. И на старуху бывает проруха. Ты ж все-таки гусар…
Захарыч замолчал, задрал голову вверх и прищурился, обдумывая, что ответить мне и сказать смене.
- Ну, ладно, - смилостивился он, - скажу, что гусар, пусть завидуют! Но ты тоже… Не подведи.
- Как можно, - уверила его я, - мы ж договорились… А уговор… - и я подмигнула ему.
Захарыч не остался в долгу и вскоре «отомстил» мне.
Как-то утром во время рассылки он ввалился ко мне в комнату и, повиснув в амбразуре, как фокусник, вынул колоду карт, которые веером разложил перед моим носом. Картишки это были не простые, а, так сказать, сексуально иллюстрированные. «Чудо» по тем временам неописуемое. Раскрыв рот и онемев от изумления, я таращилась несколько минут, молча созерцая невиданные картинки, которые Захарыч ловко сменял одну за другой. Победоносный взгляд Захарыча говорил сам за себя: он был «отмщен»! Внимание мое было рассеяно окончательно.
- Захарыч! – Пролепетала я. – Где ты их взял? Дай домой посмотреть.
- Нет, только здесь, - Захарыч отвел мою протянутую руку. – Это трофей. Я их в Афгане у  одного солдата отобрал. Увидел и говорю: «А ну, отдай, паршивец! Ты что здесь развратом занимаешься! Комсомолец еще! Рано тебе такие картинки смотреть, испортишься!». И отобрал. Оставил себе. Видишь, как пригодились!
- Шел бы ты отсюда, - сказал я, чувствуя, как документы расплываются у меня перед глазами. – Как бы чего не вышло…
Он успел показать еще несколько изображений, прежде чем к нам вошли другие, затем сгреб карты в кучу и, оконфузившись, скрылся из вида.
Диверсия Захарыча увенчалась успехом. «Растопырившись», как говаривал, Тимофеевич, я заслала один документ не по адресу. В полдень раздался звонок, и я ахнула, припомнив утреннюю «картинную галерею». «Ну, Захарыч, - пронеслось у меня в голове, - погоди!».
- Отвлекают, - дипломатично призналась я начальнику, - вот и получается…Ну, ничего, дело поправимое, с кем не бывает.
Лясковский усмехнулся и быстро договорился об исправлении ошибки. Он так и не узнал истинную причину сбоя, но я на следующую смену «имела» Захарыча на всю катушку. Он сиял и испускал невидимые флюиды, загадочно улыбаясь на мою нелицеприятную брань.
- Гусары денег не берут! – Успел он еще крикнуть, уворачиваясь от моих ударов,  прежде чем перед его носом захлопнулась дверь.