Ёжики

          В детстве я боялся ежиков. Точнее, как раз ёжиков я не боялся, а боялся оставаться один, и темных комнат. Поэтому, когда мама уходила днем в магазин, я включал громко радио, и ждал «музыку» в виде разных песен, чтобы отвлечься от одиночества. Больше всего я любил «Катюшу», «Валенки», «Атланты». Но были и такие,- «По долинам и по взгорьям», «Тачанка», «Орлята учатся летать» и тому подобный бред. В те времена, в той стране, где мне посчастливилось родиться, большинство текстов песен были незамысловатые, оставляли неизгладимое впечатление, и «сквозное ранение» детской психики. Это заметно и сейчас на некоторых моих ровесниках. Приводить примеры текстов, необходимости нет, почитайте вариации гимнов ссср, или послушайте «Радио шансон»,- это один формат. Писали и пропускали в эфир все это «комикадство», «замечательные совецкие авторы». Уж какая там цензура была, что они там проверяли – перепроверяли.  Ну, не получилось,- бывает. Все это продается на каждом углу. Вкратце, суть одна, - все общее, - вокруг враги, их надо победить победилом, - и срочно отдать натощак жизнь за самую лучшую в мире родину, - как нам повезло, что мы в ней тут все родились. Дёшево и сердито, как воинский устав. Обескураживает одно,- ссср нет, а гимн остался. Ну, это сделали, как раз те самые раненые в детскую психику люди.
          В то время я мог слушать только радио, а там не формата не было. Мама приходила из магазина…. Радио «на всю катушку». Я марширую. Что думали соседи? - Соседский ребенок придурок, «прется» от советских песен,- «гвозди бы делать из этих людей, небылоб в мире вертлявей ****ей». Словом орлёнок с гранатой, ссука злой и неуправляемый. В следующий раз, уходя в магазин, мама уговаривала не включать радио. Но все повторялось. Тогда она стала вынимать вилку из розетки. Не помогло. Мозг был отформатирован! Слава кпсс!
          Отец купил телевизор. Все смотрели «Голубой огонек». В это время двор пустел. Мы собирались у телевизора, родители сидели на диване, я с братом на полу. Мне было интересно и очень комфортно. В этом возрасте мои руки не доставали до темечка, и я складывался пополам. Я мог смотреть все и долго, сидя с прямыми ногами лежать на них животом. Было очень удобно. Телевизор был черно-белый, назывался «Березка». Забавлял меня балет на музыку Арама Хачатуряна, мне нравился «Танец с саблями» и голос диктора за кадром, который рассказывал, что там происходит. Потому что, то, что там происходило, нифига не было понятно. Но музыка была резвая. От диктора я услышал слово «скрылся», и не мог понять его значения. «Скрылся» условный резвый джигит, в облегающем тёмном трико, бурке и кубанке. Мама «мозг сломала», пытаясь объяснить мне, что такое «скрылся». По поводу трико спросить стеснялся. Иногда отпускало, но «Голубой огонек» шел редко. А в основное время «заливали» тот же «бетон» что и по радио. И вот насмотревшись каких - то «художественных пыток» советского кинопроката, типа «Подвиг Зои», «Коммунист», или пьеса про строительство Комсомольска на Амуре,- захотелось «повеситься фашистами», или «умереть за кусок мыла» на советской стройке. А был я ребенок впечатлительный и предприимчивый, часто разыгрывал увиденные ситуации, особенно когда один и делать нечего. Я основательно развлекся. Надо же себя чем-то занять.
          В то время молоко было по талонам, не говоря о детской одежде. То есть, как бы есть деньги, как бы есть магазин, как бы бывает в определенное время там молоко, но купить нельзя. Нужен еще талон, который выдают тебе на работе, что бы ты обязательно работал. Это называлось «великим достижением советского народа, под руководством цэкакапээсэс». Но я этого еще не знал, мне это потом ещё долго объясняли. А тут песни, рекомендующие за все за это отдать свою жизнь. Пинцэт.
          Мама сшила мне штанишки. Ну, прежде, чем отдать жизнь за родину, надо человека накормить и одеть. Выкройка из журнала «Работница», дел на пол часа. - Досада, говорит мама: - резинки нет, ну мы тебе лямочку через плечо наискосок пришьем. Шили вместе. Я мешал, а она шила. Но не гнала, - любила меня. Надела мама на меня новые штанишки и ушла в магазин за молоком. А за молоком не пойти нельзя, молока не будет и талоны пропадут. У родины бизнес такой. А еще очередь за молоком отстоять надо, это такая «совецкая забава», чтоб люди без дела не шлялись. Так что времени для подвига у меня было достаточно.
          Пришла мама… Поздно. Штаны я порезал ножницами. Это были «пулевые и осколочные ранения». По моему сценарию я был что-то вроде «бессмертного джедая». В меня «стреляли» и всего «изранили», особенно досталось по штанам, я вставал и падал (на кровати с панцирной сеткой под идиотские песни), «идя на врага», не «сдавался», и не «умирал», ну чисто «коммунист» с гвоздями. Потому что если «умрешь», игра закончена, а мама еще не пришла из магазина, и делать будет нечего, станет скучно, потом страшно и обидно. Потому что ждать начинаешь. И ждешь от всего сердца и изо всех сил, до слез. Как в песнях и кино. Кошмар на улице имени террориста Желябова. «у власти орлиной орлят миллионы…».
          С тех пор мама прятала от меня ножницы. А надо было бы прятать радио и телевизор, заодно и название улицы.
          К вечеру, от этой окружающей среды моего обитания знобило и становилось бессознательно страшно. И мама спрашивала, - Дима, а чего ты боишься? В этом возрасте, после таких песен и такого кино, не то, что объяснять, сосредоточиться на минуту невозможно. Я сказал,- что боюсь «ёжиков». И папа принес мне ёжика,- существо естественное, предсказуемое, для человека полезное и безобидное. В отличие от страны, в которой я родился.