6

-6-

Дом Изабеллы Говард – один из тех образчиков архитекторских усилий, когда холодный и бездушный лишенный малейшей толики воображения владелец нанимает за тысячи фунтов дизайнера, чтобы тот придал его интерьеру некоторый уют и душевность. В результате обычно получается богатый арабский этностиль с низенькими столиками, обилием подушек, слишком дорогими коврами из дорогих лавчонок и прочими экзотическими безделушками, дабы создать впечатление, что владелец дома:
а) много путешествовавший космополит;
б) знает толк в красоте.
Светильники – марокканские фонарики, накидки на диванах – антикварные сари, на каминной полке стоит каменная статуэтка Будды. Узнаю этот интерьер – таких домов я видел уже немало и с уверенностью могу сказать, что автор декора – стареющий гей со странным акцентом, который величает себя Ричард Хайл, хотя клиентам он известен под именем Мистер Кики.
У этого Мистера Кики есть два стиля. Первый я бы назвал “этническая роскошь”, ярким примером которого является интерьер дома Изабеллы Говард, который Кики сам изобрел лет сорок назад, решив обратить на пользу впечатления от своего отпуска на африканском побережье. Второй - “максимальный минимализм”, который, в принципе, не что иное, как обычный минимализм: огромные помещения, бетонные или пластиковые полы, неудобная мебель строгих форм чёрного, серого или шоколадного цвета, к которому Кики добавляет немного вишневого дерева, книги, современные произведения искусства и цветы. Цветы - либо кактусы, высаженные в странные ёмкости вместо горшков, например, в канистры из-под бензина, либо орхидеи, высаженные в ещё более странные сосуды, но интерьеры с орхидеями я видел всего несколько раз – думаю, этот цветок не так моден. Современные произведения искусства обычно от Доминика. Книги Кики наверняка покупает оптом, выбирая их по размеру и цвету корешков, что иногда приводит к восхитительным результатам: немного запыленный томик “120 дней Содома” с корешком приятного бледно-зеленого оттенка соседствует с детской книжкой “История какашки” на полке в гостиной пожилой аристократки. Впервые увидев это сочетание, я понял что ни Кики, ни сама обладательница интерьеров и близко не подходят к книжному шкафу.
Само собой разумеется, я не делюсь этими соображениями с Изабеллой, лишь вежливо восхищаюсь красотой её интерьера.
– Тебе действительно нравится? – спрашивает Изабелла, прикасаясь к моему локтю. – Ты не представляешь, сколько времени ушло на то, чтобы всё это собрать.
Вообще-то представляю. Мистер Кики обычно велит своим клиентам уехать куда-нибудь на юг Франции, на пару недель, и за это время с командой своих помощников оформляет дом. Но эти соображения я также оставляю при себе.
Изабелле около сорока пяти. Двадцать из них она была замужем за Марком, издателем, который ушёл от неё лет пять назад к одной из своих писательниц – нервной молодой женщине с большой, очень красивой грудью. Марк был чрезвычайно богат, я бы даже сказал, неприлично богат, имел огромную зарплату и немалое наследство, и он облегчил свою совесть, назначив бывшей жене хорошее содержание – немалую долю своей ежегодной ренты. Изабелла стала активно устраивать приёмы и вечеринки, потихоньку проникая в самые интересные круги лондонского общества, и вскоре наладила отношения со всеми его основными фигурами. Особенно хорошо у неё получается находить контакт с “молодыми людьми”. Их она раз в неделю собирает у себя дома на ужин и три раза в год устраивает для них большие приёмы.
Изабелла была против моего расставания с Домиником, о чём она неоднократно давала понять в очень изысканной манере, поэтому, уйдя от Доминика, выпал из её списка постоянных гостей, но, судя по сегодняшнему приглашению, я опять в числе избранных. И это приятно, потому что у Изабеллы талант по устройству вечеринок и развлечений, а на её званых ужинах почти никогда не бывает скучно.
Все гости уже собрались. Комната освещена мягким розовым светом фонариков и алых свечей, выставленных за окнами. Негромко играет какая-то джазовая музыка. Низкий и длинный кофейный столик с затейливой резьбой усыпан лепестками роз, и на всех свободных столах и полках расставлены серебряные блюда с деликатесами. (Фрэнк бы непременно отметил, что это очень в моём духе – сначала изучить еду, а потом уж гостей, но гости никуда не исчезнут в отличие от закусок.) Общее впечатление – мы как будто в будуаре и в конце вечера ожидается, по меньшей мере, оргия.  Но некоторый шарм в подобной обстановке есть.
– Даниэль, душечка, что будешь пить? Как обычно или попробуешь один из моих коктейлей?
– М-м, пожалуй, коктейль.
Изабелла протягивает мне высокий бокал – шампанское с сахаром и свежей мятой.
– Ну, ты со всеми тут знаком?
Я вглядываюсь в лица, которые не очень чётко вижу в розовом полумраке. Нет, надо признать, я вообще тут никого не знаю.
– Здравствуйте, – говорю я, смело приближаясь к парочке у камина. – Я – Даниэль.
– Даниэль раньше был с Домиником Мидхерстом, – любезно сообщает Изабелла, сразу расставляя все точки над i. – Не так ли, дорогой? Как нынче дела у Доминика? Ты не в курсе?
– Думаю, что хорошо. Он много времени проводит в Токио.
Неужели до сих пор обязательно представлять меня как приложение к мужчине, с которым у меня краткое время были серьёзные отношения? В наше время это уже нонсенс.
– Здравствуйте, – говорит мужская половина пары. – Джордж Бигси. К сожалению, не могу сказать, что я в восторге от работ, которые представляет Доминик, – дружелюбно смеётся он, щуря глаза. – Все эти инсталляции... Я сам предпочитаю мастеров эпохи Возрождения, особенно Рубенса.
У него довольно толстое и красное лицо, да ещё огромный нос. Но, как ни странно, на вид он добрый.
– Понимаю вас, – улыбаюсь я в ответ. – И совершенно с вами согласен.
– А это моя жена Эмма. – Джордж указывает на бледную миниатюрную даму.
Она похожа на фею в этих светлых кусочках ткани, которые прилеплены к её худенькой мальчишеской фигурке. Явно не Рубенс. Интересно, не страдает ли она булимией – в наше время это так распространено.
– Здравствуйте, – улыбаюсь я.
– Добрый вечер. – Эмма изучает меня с ног до головы не самым приветливым взглядом.
– А это, – говорит Изабелла (менее радушная хозяйка оставила бы меня стоять в недружелюбном и молчаливом обществе Эммы), – это Уильям Купер, с которым я хотела тебя познакомить. – Из-за его спины она кидает на меня многозначительный взгляд. Ага, вот и он – Холостяк! – Уильям – пластический хирург, так что дружить с ним полезно, будешь бесплатно подтягивать животик!
– Да что ты! – Изумляюсь я, делаю резкий вдох и напрягаю мышцы пресса. Отлично: я только услышал, кем он работает, а уже чувствую себя последним уродом. Что же будет дальше?
– Не то чтобы подтяжка живота вам необходима... – мягко отзывается Уильям Купер, пристально оглядев мой животик. – По крайней мере, пока в этом нужды нет. Очень рад с вами познакомиться. – Он немного опускает взгляд и останавливает его на уровне моей ширинки, потом поднимает ещё выше и дарит мне сексуальную улыбочку.
“А я-то как рад! – думаю я про себя. – Привет, привет, сладенький”. Что ж, если сегодня не найду никого интереснее, я буду иметь кандидатуру Уильяма в виду.
У Уильяма Купера бархатный голос и подозрительно красивая внешность (он что, и себя оперирует? Надо будет расспросить). Красивый и слишком холёный: кожа подтянутая, гладкая, совершенно не видно пор – что не часто встречается у мужчин его возраста, то есть под пятьдесят (если я ему не слишком польстил – никогда не умел определять возраст). Ослепительно белые зубы блестят в полумраке зала, как, впрочем, и ногти (хм, неужели маникюр?). У него чёрные волосы и – вглядываюсь, – да, голубые глаза. Прекрасное сочетание. Одного не могу понять - нравится ли мне его внешность. С эстетической точки зрения, да – красив, даже очень. Но есть в нём какая-то неживая, пластмассовая гладкость. Однако факт налицо –  он, несомненно, сексапилен.
– А меня зовут Три, – вмешивается какая-то женщина.
А, этот типаж мне знаком. У Три длинные, всклокоченные волосы, очень дорогая стрижка, пряди осветлены так профессионально, словно это ее натуральный цвет, лицо не слишком приятное, не слишком умное и не слишком молодое, без грамма косметики, украшение – маленькие серёжки с бриллиантами, определённо дорогие. Она худа до сходства с мартышкой. Одета по последнему писку богемной моды, что для большинства означает “непонятные одёжки”, а для нее – “шикарный наряд за 800 фунтов”. Пальцы на ногах у неё в кольцах, и, подозреваю, где-то на теле найдется пара татуировок. Живет Три наверняка в престижном районе в пятиэтажном особняке; я почти уверен, что у неё есть трастовый фонд, доставшийся ей в наследство, и очень богатый муж. Подобные дамочки, как правило, занимаются каким-нибудь “творчеством” – дизайнер, художница, актриса - и страдают массой незаурядных пищевых аллергий, что будет легко проверить за ужином.
– Мне нравятся ваши туфли, – чирикает Три. – Клёвые.
– Спасибо, я их уже сто лет ношу.
– Кожа, – говорит она. – Прекрасный и совершенно натуральный материал. – Три потягивается. – Как же я устала. Сходила поплавать перед приёмом и теперь вот хочу спать.
– В Порчестерском центре? – закидываю я удочку, желая проверить свою догадку.
– Нет, дома, – пожимает плечами Три. В яблочко! У неё дома бассейн.
– Чем вы занимаетесь, Три? – спрашиваю я.
– О, я учусь музыкальной терапии, – оживляется она.
– А что это такое?
– Специалисты такого профиля работают с людьми, у которых, ну, вы понимаете, серьёзные проблемы, и лечат их прекрасной музыкой. У меня есть барабан.
– Да что вы, – говорю я, стараясь не выдать сарказма. – А какой барабан?
– Знаете, такой барабан мира и мудрости, – объясняет Три. – С бусинками. Мне его подарил Абба Бабу. – Видя моё недоумение, добавляет: – Это мой гуру. Три месяца в году я провожу в ашраме. Ах, Индия – такое духовное место, вам не кажется?
– Не знаю. Я там был всего раз. На Гоа, пляж хороший.
– И ещё с перьями.
– Кто, гуру?
– Нет, барабан.
– А, – говорю я, не находя других слов.
Людской гам внезапно стихает, все замолкают, чтобы оглянуться на припозднившуюся гостью. Это женщина с такими мужественными чертами, что никто бы не удивился, узнав, что у неё есть пенис. Очень высокая, с широкими, но не полными бедрами. Выглядит необычно: на ней мужского покроя чёрные брюки, такой же чёрный мужской свитер, надетый поверх снежно-белой рубашки. На ногах грубые ботинки; на тонких элегантных пальцах – шесть или семь простых серебряных колец; седые стриженые волосы зачесаны назад, открывая обзору аккуратные уши и высокие скулы, которым позавидовала бы женщина и вдвое моложе – даме уже явно за шестьдесят. У нее блёклые голубые глаза и умное, беспощадное выражение на лице, словно она пришла на битву (пленных не берём).
– А, Барбара, дорогая, – вскакивает Изабелла. – Я так рада, что ты смогла к нам присоединиться.
– Добрый вечер, Изабелла, – говорит Барбара хриплым прокуренным голосом (три пачки в день, не меньше). – Я тоже рада, что смогла выбраться к тебе. Мне полезно иногда выходить из дома, – добавляет она, повернувшись ко мне с улыбкой. От неё пахнет Guerlan Vetivier – самым приятным мужским ароматом в мире. – Мне иногда кажется, что мои конечности вот-вот атрофируются.
– Чепуха, Барбара,  тебя и дома-то не бывает, – говорит Изабелла, любовно похлопывая её по руке. – Ты же всегда в гуще событий. Выпей чего-нибудь, – предлагает она, ринувшись на поиски графина с коктейлем.
– Я – Даниэль, – представляюсь я Барбаре.
– Без фамилии? Что ж, тогда я – Барбара. – Она кидает на меня дерзкий и весьма откровенный взгляд, прямо в глаза – выстрел, потом ещё один. – Садитесь рядом со мной. Я не люблю стоять, когда у меня нет трости.
Мы идём к дивану и садимся рядышком. – Кто эти люди? – спрашивает Барбара.
– Откровенно говоря, я и сам тут никого не знаю. Вот этот – пластический хирург, – указываю я на Купера.
– А, да, как раз его я знаю – Уильям Купер. Он в прошлом году убирал моей сестре второй подбородок. Она прямо-таки влюбилась в него. Знаете, по-моему, у него была интрижка с Изабеллой.
– Правда? Прелесть какая. Когда? Неужто она тоже была его пациенткой?
Очень мило со стороны Изабеллы передать его мне. Интересно, сейчас принято так поступать среди друзей? Видимо, да: я уже много раз слышал, что мужчин не хватает на всех женщин. Что уж говорить о том, что их не хватает и для мужчин тоже.
– Пациенткой? Надеюсь, что нет. Ужасная вещь эта пластическая хирургия. Многие женщины моего поколения навсегда испортили себе лицо. Знаете, годы спустя после операции у них вдруг начинают образовываться опухоли.
– Ой, – я придаю своему лицу испуганное выражение. – Так вот, рядом с ним женщина по имени Три, она изучает музыкальную терапию. – Барбара понимающе улыбается мне, и я не могу сдержать ответную ухмылку. – А вот пара у камина, – продолжаю я, – не знаю, кто они, но он с виду весельчак.
– А она не очень?
– Да, не слишком.
– А вот и наша Изабеллочка. Знаете, она ведь моя крестница.
– Нет, я не знал. Прелестно. А свои дети у вас есть?
– Нет, солнышко, – улыбается Барбара. – А у тебя?
– Моей крестнице полтора года. Зовут Элизабет.
– Какое замечательное имя.
– Правда ведь? Она очень милая.
– И чем вы с Элизабет занимаетесь целыми днями?
– Да так, ничем особенным. Её мать в разводе, и я выполняю роль няни, что мне очень даже по душе. Большую часть времени мы сидим дома на Примроуз-Хилл. Иногда я перевожу с французского и русского.
К счастью, Барбара не ударяется в банальные “что вы говорите”, на которые мне всегда нечего ответить.
– А я живу в Хемпстеде, – вместо этого говорит она. – Мы могли бы иногда встречаться, чтобы поболтать. Вы гуляете?
– Да, если только на улице не льёт как из ведра. Я стараюсь водить Элизабет на детскую площадку и на прогулку в парк.
– Если хотите, мы могли бы вместе гулять. Правда, я не слишком быстро хожу.
– С удовольствием, – искренне соглашаюсь я.
Я почти уверен, что Барбара – лесбиянка, что, в общем-то, не имеет значения. За исключением того, что я, видимо, не до конца научился скрывать свою ориентацию и излучаю какие-то гомосексуальные флюиды, потому что лесбиянки и геи моментально вычисляют меня в любой толпе. С другой стороны, некоторые из этих женщин выглядят настолько мужественно, что иногда наталкивает меня на мысли о сексе с женщиной. Барбара – очень старая лесбиянка, и если бы я собирался попробовать на практике, то сделал бы это с женщиной своего возраста. Если уж говорить совсем откровенно, я не представляю себе секса без полноценного пениса из крови и плоти. Помню, в школе с другими ребятами я подсматривал за девчонками в женской душевой, и у некоторых девчонок соски и пупок представляли что-то вроде рожицы: два страшненьких глазика (соски), нос (пупок) и пушистый треугольник вместо рта. В отличие от других мальчишек, у меня никогда не возникало желания поближе познакомиться с этими “рожицами” или даже пощупать их. Нет, сколько ни пытаюсь себе представить, мне сложно вообразить себе пылкий любовный акт гея и лесбиянки. Хотя… в этом что-то есть.
К нам подходит Три – поболтать с Барбарой, и я задумываюсь. Уильям Купер. Если бы Изабелла не дала понять, что хочет познакомить меня именно с ним, я бы и не подумал, что Уильм - гей. Что с ним? Женат, но ищет разнообразия? Такой вечный жених, более старая, печальная и лишенная юмора версия Фрэнка. Или бисексуал, который не обходит своим вниманием и слабую половину человечества. Или же, подобно Фрэнку, он великий мастер своего дела, герой-любовник, который стремится осчастливить своим членом всех мужчин планеты? Видимо, я совсем дошёл до ручки, поскольку гладкокожие пластические хирурги совершенно не в моём вкусе. Впрочем, он действительно невероятно красив, пусть и смахивает на манекен. В конце концов, у него есть пенис. Наверное, в сравнении с лицом, он ужасно бледный, если только доктор Купер не натирает автозагаром свои причиндалы.
Почему я вообще об этом думаю? Что это со мной? Сексуальная неудовлетворенность действует на меня разлагающе - сейчас я сам на себя не похож.
Чуть позже выяснилось, что Уильям Купер не натирает свой член автозагаром. Я знаю – видел, но обо всём по порядку.
За ужином меня усадили рядом с ним. Купер явно был не против. Лёгкое, добродушное, слегка кокетливое подшучивание (как если бы он был полоумным дядюшкой моего мужа), по мере того как подливалось вино и развивался вечер, переросло в нечто большее. Я не возражал – всякому приятно, когда с ним флиртуют, а со мной уже сто лет никто не заигрывал. Правда, двусмысленные намёки мистера Купера лёгким флиртом назвать трудно. Каждый раз, обращаясь ко мне, он ослеплял меня своей до неприличия белозубой улыбкой. В итоге я обнаружил, что чем активнее он флиртовал со мной, тем охотнее я отвечал на его внимание  - количество выпитого и приятное мужское лицо своё дело сделали. В проявлениях чувств мистер Купер был чрезвычайно старомоден, но в полумраке столовой он казался очень даже сексапильным.
А потом принесли десерт: маракуйя, крем-брюле и инжир. Я повернулся, чтобы пообщаться с Джорджем Бигсби (кстати, я был прав насчет Три: у неё аллергия на миллион продуктов – на пшеницу, молоко, рыбу, алкоголь, – бедняжка), как вдруг почувствовал, что о мою лодыжку трется чья-то ступня, облаченная в кашемировый носок. Я уставился на Джорджа, а он в ответ непонимающе уставился на меня. Тогда я повернулся направо. Уильям Купер подмигнул и продолжил гладить меня ногой. Его движения были столь очень интенсивны, что больше походили на массаж, а не на ласку, но все равно были приятны. Осмотрев сидящих за столом, я увидел, что все заняты разговорами. Я поднял глаза, чтобы сказать мистеру Куперу всё, что я о нем думаю, и онемел (а со мной такое случается крайне редко). Купер делал римминг инжиру.
Он держал несчастный фрукт, разрезанный пополам, загорелыми квадратными руками, и мякоть инжира отливала розовым кругом в свете свечей. Повернувшись так, чтобы удобнее было смотреть мне в глаза, он продолжил... э-э... вылизывать мякоть инжира круговыми движениями  заостренного и очень упругого языка. Сначала медленными, томными движениями, затем – о ужас! – его язык стал двигаться быстрее, все настойчивее и резче, метясь в середину инжира. В этот момент доктор прикрыл глаза и (честное слово, не вру) издал глухое гортанное “А-а-а”; язык мелькал всё быстрее и быстрее – до тех пор, пока инжирина, похоже, не достигла оргазма. Всё представление заняло около полутора минут, но наши сотрапезники, казалось, ничего не заметили. Вот это я понимаю – светские люди!
Я был поражен. Шокирован! Уверяю вас, вы были бы шокированы не меньше моего, окажись на моём месте. Боже правый! Но ещё больше я поразился, когда доктор Купер облизнул губы и прошептал мне в ухо самодовольным тоном:
– Завёл я тебя?
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, после чего я ответил:
– Ни на пол-оборота.
И это была правда. Хотя – мне стыдно в этом признаться – я испытал лёгкое волнение во время его нелепого акта с инжиром. Но ему я бы этого не сказал даже под дулом пистолета, поэтому и выдал такой, на мой взгляд, резкий ответ. Но вместо того чтобы смущенно опустить глаза и пробормотать: “Простите, я не знаю, что на меня нашло”, Купер довольно ухмыльнулся, снова подмигнул мне и положил под столом руку на моё бедро.
В жизни каждого настает момент, когда приходится принять решение. И этот момент для меня явно настал. Что же делать? Мне сложно представить что-нибудь более скандальное и нелепое, чем сексуальный акт с инжиром. Хотя, если подумать, бывают извращенцы и похуже. Я себя, конечно, к ним не причисляю, но ведь в этом поступке явно содержалось недвусмысленное предложение. А мне так давно никто ничего подобного не предлагал. И всё-таки, надо же было до такого додуматься! Я вот не могу вообразить, чтобы мне пришла в голову идея впечатлить сидящего рядом со мной мужчину, сделав прилюдно энергичный минет сосиске, – даже если его бы это завело.
Итак, что же делать? У меня появилось время на раздумья, так как Эмма, сидящая слева от Купера, спросила, правда ли, что липосакция вредна для здоровья. И в эти несколько минут, вынужден признаться, я решил для себя: ДА. Я решил, раз уж у меня там всё почти заржавело, пусть Купер смажет. А что? Он красив, член у него есть, язык тоже, пользоваться им он умеет,  в чём я мог в этом убедиться пару минут назад. И после секса я не обязан встречаться с ним снова. Кому какое дело, что доктор привык соблазнять, насилуя на глазах бедные фрукты? Или ягоды? А, без разницы.
И чем больше я об этом думал – для пущей решительности выпив ещё пару бокалов вина, – тем больше мне нравилась идея переспать с Купером. Отличный, лёгкий, пусть и сумасбродный способ решить проблему – мне давно пора переспать с кем-нибудь и продолжить жизнь дальше. Значит, после ужина я могу уединиться где-нибудь с Купером, сделать с ним всё по-быстрому, доказав себе, что ещё в состоянии заниматься сексом, а затем вернусь домой. Итак, приняв сие решение, я с нетерпением стал дожидаться окончания вечера.
За кофе мы с Барбарой обменялись телефонами. Потом я посмотрел на часы и громко сказал, что, дескать, пора отпустить няню домой.
– Ты не могла бы вызвать мне такси? – спросил я у Изабеллы.
– А вы в какую сторону едете? – тут же подыграл мне Купер.
– На Примроуз-Хилл.
– Я вас подброшу до дома, – предложил он.
– Да, будьте так любезны, – бестактно обрадовалась Изабелла.
– Хорошо.
– Это не очень далеко. Мы ведь не можем отпустить мистера Мидхерст одного так поздно.
– Совершенно с вами согласен, – ответил Купер.
Я поблагодарил Изабеллу и подумал, может, стоит ещё раз поблагодарить – за то, что она организовала мне партнера на эту ночь. Потом попрощался со всеми гостями и забрал своё пальто (“Давай, хватай своё пальто, ты уже снял мужика”, – хихикнув, пробормотал я себе под нос и понял, что четырёх бокалов хватило, что напиться в стельку). У Уильяма было тёмно-синее пальто с бархатным воротником – такие обычно носят детишки из состоятельных семей, которые чинно гуляют в сопровождении гувернанток в Кенсингтон-Гарден.
Его машина стояла прямо у дома – чёрный джип с кожаными сиденьями. Как только мы сели в машину, на целых тридцать секунд салон залил безжалостно яркий свет. За это время я успел понять, что оранжевый загар у Купера (всё-таки проблема у меня с оранжевыми мужчинами) – не настоящий, да и волосы, скорее всего, крашеные. Открытия эти немного отрезвили меня, но ненадолго.
– Итак, – произнес Уильям, как только погас свет, и снова сверкнул в темноте хищной, но очень сексуальной улыбкой. Интересно, отчего меня так возбуждают острые резцы?
– Хм, – отозвался я задумчиво.
О том, чтобы поехать ко мне, не могло быть и речи – все равно, что гадить в родном гнезде. Ну не то чтобы гадить, но это не подействовало бы благотворно на атмосферу в моём доме – каждый раз, лежа в своей постели, я невольно представлял бы себе голого Купера.
– Не желаешь рюмочку ликера на ночь? – спросил Уильям, поворачивая ключ зажигания.
– Да, – ответил я.
– К тебе или ко мне? – вкрадчиво спросил он.
– К тебе, – улыбнулся я.
– Хорошо, – и Уильям погладил мою ногу от колена вверх, – очень хорошо. Это недалеко.
И вдруг я понял, что доктор Купер запросто может оказаться маньяком-убийцей или жутким извращенцем, ведь я ничего о нём не знаю! Он может увезти меня к себе домой, привязать и пытать меня током, держать в ящике или кормить кошачьей едой. Да мало ли что! Конечно, я познакомился с ним в приличном месте, и врачи редко бывают психами, но ведь был же доктор Франкенштейн. Я решил быстренько послать сообщение Фрэнку, чтобы хоть одна живая душа знала, где меня искать.
– Ты чем там занимаешься? – спросил Уильям.
– Хочу предупредить домашних, что вернусь поздно.
– Очень поздно, – плотоядно зыркнул на меня Купер, облизнул губы и снова хотел сжать мою коленку, но промахнулся и ухватил меня за бедро. Или у меня необычайно короткие ноги, или он так сильно возбудился. – Ты бы лучше просто позвонила своей соседке, чем писать ей.
– Не соседке, а соседу. И вообще, так быстрее.
– Что ты ему пишешь?
– М-м, да так, “вернусь поздно”, и все, собственно. Чтобы он не волновался.
Я соврал. Фрэнку я написал: “Снл мжка, есл не врнсь к двм нчи, звни в плцию”. Я так и не научился толком писать сообщения. Они все напоминают мне рекламу, которую я видел в метро несколько лет назад: “Сли вы смгл прчтть эт сбщне, вы мжт стть скртрм и плчть хршю рбту”. Из-за этого объявления я долго думал, что все секретари немного глпвты.
– Отправил? – спросил Уильям.
– Да. И теперь я готов проверить на себе вашу профпригодность, доктор. У меня очень болит там, хм, внизу.
Уильям ужасно обрадовался этой моей фразе и погладил меня по бедру.
– М-м, – добавил я. – Не могу дождаться. Вы наденете свой стетоскоп?
– А тебе бы этого хотелось?
– Мне требуется полный осмотр, – сказал я, уже сам немного возбуждаясь. И тут же спохватился: – Но только не ректальный, конечно. Мой зад желательно не трогать.
– Что? – спросил Уильям, уклоняясь от встречного фиата. – Что ты сказал?
– Я не люблю анальный секс, – пояснил я. – И говорю тебе это сразу. Чтобы не разочаровывать в постели. Надеюсь, я тебя не разочаровал?
Не то, чтобы я его не любил, просто у меня давно никого не было, и я бы предпочёл бы быть сверху.
– Э-эм, нет, – ответил он. – Ничего, э-эм... страшного. Вот мы и приехали, – добавил он, останавливаясь на Марилбоун-Хай-стрит, у квартала больших домов в викторианском стиле.
Как я и предполагал, квартира Купера – шикарное холостяцкое логово, но обставлена так старомодно (в духе семидесятых), что я вынужден был спросить, сколько ему лет. На что он, естественно, ответил: “Достаточно, чтобы научить тебя хорошему сексу”. В гостиной стояли диваны-сексодромы, обтянутые чёрной кожей, свет был приглушен (классика жанра), а одна стена полностью состояла из затемненных зеркал. Присутствия в доме женщины было незаметно. Либо это квартира только для встреч, либо Уильям всё же стопроцентный гей.
– У тебя случайно нет пластинки Барри Уайта? – спросил я в шутку.
– Конечно, есть, – ответил Купер спокойно и как-то торжественно.
– О, детка, – прорычал я самым низким голосом, на который только способен, стараясь, чтобы он звучал хрипловато, как если бы я был очень возбуждён, рассмеявшись про себя, потому что до жути точно скопировал голос Барри.
Купер, стоя спиной ко мне и роясь в пластинках, кажется, удивился моему рыку.
– Ну вот, – сказал он, повернувшись и кинув на меня странный взгляд. – “Лучшие хиты”.
После этого все происходило очень быстро. Зазвучал Барри, погас свет, на пол полетело его пальто, следом мой свитер. И тут – о нет, только не это – доктор Купер начал танцевать. Он извивался и корчился, но этого, видимо, было мало, и он стал развязывать свой галстук, продолжая дергаться, с трудом попадая в такт музыке. Потом завращал бедрами, а сжатые кулаки сновали взад и вперед на уровне бедер. Криминальное чтиво? Или он изобразил паровозик (чух-чух)? Я подумал, есть ли закономерность между одарённостью в танцах и одарённостью в сексе? Если да, то меня явно ожидал паралитический и нервный половой акт. Я стоял в полном смятении, наблюдая за действом, и думал, не уйти ли мне отсюда, пока не поздно. Но тут доктор Купер прохрипел:
– Иди сюда. Ты меня так возбуждаешь.
– Ладно, – зачем-то сказал я, придвигаясь ближе. – Ты хочешь, чтобы я тоже... станцевал что-нибудь?
– Да-а, – ответил Купер, ткнувшись лицом мне в шею и (фу-у!) облизывая ее. – Потанцуй со мной, моя горячая штучка.
Знаете, как бывает, когда очень-очень хочется рассмеяться, но нельзя, а оттого что нельзя, делается еще смешнее? Вот такое было у меня состояние. Мне хотелось кричать и хрюкать от хохота, ржать как лошадь, меня прямо-таки разрывало от смеха. Я был готов упасть на пол и смеяться до колик в животе. Но я этого не сделал. Потому что так же сильно мне хотелось секса. И я понимаю, насколько странно или даже ужасно это звучит, но поверьте мне – в докторе Купере чувствовалась какая-то необъяснимая сексуальность. У него было стройное тело, пусть оно и юлило, скорчившись, в данный момент по всей комнате. Я тоже стал танцевать.
Вскоре я обнаружил, что, пока мы танцевали, он засунул руки мне в трусы. После чего развернул меня к себе спиной и прижался ко мне сзади. И мы оказались перед стеной из зеркал. Я никогда не горел желанием увидеть в зеркале себя, полуголого, качающегося под Барри Уайта, а потому поспешно закрыл глаза, что Уильям, несомненно, истолковал как признак полного экстаза.
– Ты уже кончаешь? – страстно прошептал он мне на ухо, а затем издал какой-то лошадиный звук – нечто среднее между воплем Остина Пауэрса и ржанием дикого пони.
– М-м-м, – ответил я. А что ещё можно сказать в такой ситуации, чтобы не показаться грубым? – Вообще-то нет ещё. – И это прозвучало грубо, поэтому я добавил: – Но я, э-эм, уверен, что скоро кончу, э-эм, потом, попозже.
– Ох, какой у тебя будет оргазм, – пообещал мне Купер. – Такой, что тебе и не снилось. – И опять издал лошадиный звук: – Ииииееааааа.
– Прекрасно, – ответил я без особого энтузиазма. И предложил, указывая на спальню: – Может быть, перейдем к... – спросил я.
– О, да ты не можешь больше ждать. Ты же весь горишь от нетерпения. – Купер внимательно и довольно оглядел себя в зеркало, ловко поправив челку. – Ах ты, развратный мальчишка.
– Весьма. Ну что, пойдем? – Теперь уже я начал поторапливать, иначе у меня может начаться приступ истерического хохота и пропадёт эрекция.
– Развратный, м-м, – повторил он. И отвёл меня за руку в спальню, пританцовывая по дороге.
Не буду вдаваться в подробности. Плюсы: простыни атласные, а потолок без зеркал. У доктора Купера оказался достаточно большой пенис. Тело у него было подтянутое, но какое-то слишком гладкое – все время меня не покидало ощущение, что я занимаюсь сексом с пластмассовой игрушкой. Он продемонстрировал мне пару миленьких приёмов. Договорённость о неприкосновенности моего зада он нарушил через две минуты, из-за чего мне было довольно дискомфортно, но один слабенький оргазм всё же был. Жаловаться не на что, поскольку за этим я к нему и пришёл.
С другой стороны, я не из тех, кто довольствуется малым. Поэтому минусы: в спальне, напротив кровати висит зеркало во всю стену. Пока я раздевался, Уильям ползал по кровати и рычал как тигр. Да, так и рычал: рррррррр. А потом говорил не переставая. Я не против краткого комментария к действиям, не против разговоров в постели, но от его болтовни у меня даже уши заболели, тем более что словарный запас Купера, как я уже говорил, сильно напоминает Остина Пауэрса. Кроме того, если уж мужчина решил говорить непристойности, то лучше это делать грубовато. А модуляции богатого тенора доктора Купера никак не соответствовали его словам из лексикона тинейджера. И очень скоро я устал от всех этих “пирожков”, “рожков” и “писей”. Волосы на груди, по-моему, доктор Купер тоже красит, потому что позже я обнаружил, что кожа на моей груди имеет какой-то странный тёмно-серый оттенок. Наверное, принимает ванну с краской для волос. А пенис был бледным-пребледным, как привидение, в темноте маячил белым пятном и вообще походил на слепого альбиноса.
Когда мы закончили, я выждал минут десять, а потом начал одеваться. В голове кружилось сразу несколько мыслей:
1) после тридцати пяти быть сверху во время секса не стоит, потому что все провисает, и выглядит это ужасно;
2) было на удивление неудивительно снова заниматься сексом;
3) наверное, мне следовало заняться сексом с мужчиной, который не был бы таким придурком;
4) возможно имело смысл банально снять проститута;
5) я всё сделал правильно, и пусть он был смешон, секс оказался вполне приличный;
6) ненавижу, когда мужчина не снимает презерватив сразу после акта и лежит в нём, а его скукоженный член как будто одет в дешевый плащик из клеёнки.
– Как тебе, малыш? – спросил Купер, пока я натягивал трусы.
– Отлично, – ответил я, нащупывая в темноте свои джинсы и высматривая свой свитер среди разбросанных на полу вещей. – Очень хорошо. Спасибо.
– Ты куда? – спросил он. – Неужели не хочешь... – он облизнул губы, которые в темноте поблескивали, как слизни, – ещё? А? А? Ещё, развратник?
– Нет, спасибо, Уильям. Мне пора домой. Через пару часов мне надо будить мою девочку.
– Сестра, – сказал Купер. – Сестра?
– Кто? – Он что, забыл все глаголы? – Нет, дочь. Маленькая. Ну, спасибо, что поимел меня, ха, ха... до встречи.
– Сестра, мистер Мидхерст готов к осмотру, – с вожделением протянул Купер, словно обращаясь к несуществующей медсестре. – К полному осмотру, я думаю. – И опять проржал, к моему ужасу, зашевелив рукой под простыней.
Ох, идиот я, дурак. Ну, зачем я говорил ему про игры в докторов? И тут я осознал всё, что произошло, и меня от этого чуть не стошнило.
– Я только возьму свои инструменты, – сказал Купер, вылезая из постели и всё ещё обращаясь к воображаемой медсестре.
– Мне действительно пора, – проговорил я, встал и последовал за ним из спальни. – Было приятно познакомиться. Честное слово, мне пора, – вынужден был добавить я, потому что он продолжал рыться в докторском саквояже и вдруг вытащил оттуда стетоскоп и пару резиновых перчаток. – Мне очень, очень надо вернуться домой. Так что... м-м... до свидания.
– Заходите на осмотр на будущей неделе, – подмигнул голый Купер, стоя у двери в одних резиновых перчатках. – Я позвоню, чтобы подтвердить время консультации.
– Пока, – кинул я и ринулся вниз по лестнице.
– Ррррррр, – прорычал он мне вслед.
Стоя на улице в ожидании такси, я не знал, плакать мне или смеяться, поэтому плакал и смеялся одновременно.
Сентиментальный дурак, тебе уже тридцать восемь, а ты продолжаешь мечтать о большой любви.