Планёрка

Тёмным зимним утром по улице шёл пешеход. Дворники ещё не успели расчистить тротуар, и Максим Сергеевич прокладывал себе дорогу практически по первопутку, а точнее, по следам одинокого предшественника. Снег, впрочем, был не очень глубок. И в целом, шлось пешеходу неплохо.

Снежно-сказочные картины, деревья с толстыми, белыми, припорошенными ветками, сугробы, дома с редкими светящимися окнами, нечищеные тротуары, свежий воздух приятно скрашивали мерзопакостное настроение пешехода.

В душе он был зол и недоволен. Эти недобрые чувства мотивировались необходимостью раннего и совершенно ненужного, по его мнению, подъёма.

«Старая карга, – мысленно ругался Максим Сергеевич, – не спится ей. В понедельник утром! Каждый понедельник! Гонять коллектив на работу к семи утра на какую-то идиотскую планёрку!»

Здесь пешеход поскользнулся, но не упал, а только неловко взмахнул руками, вскрикнул, выровнялся и пошёл чуть медленнее и осторожнее, потому что обнаружил ледяную, прокатанную детворой дорожку под слоем свежевыпавшего за ночь снега. Впрочем, неловкое движение разозлило его ещё больше.

«Извращенка, – продолжал мысленно ругаться Максим Сергеевич, вкладывая в это слово всю ненависть застарелой махровой совы к жаворонкам, – самой по утрам не спится и другим не даёт».

Вдали показался трамвай. Он сверкал яркими окнами и шёл быстро, взметая снежную пелену и образуя белое, светящееся в темноте облако. Чтобы попасть в него, Максиму Сергеевичу пришлось бы бежать с портфелем в руке метров сто по снегу и льду.

– Тьфу! – плюнул в сторону трамвая Максим Сергеевич и принципиально замедлил шаг. – Всё равно не успею.

Но тут он представил себе недовольную мину и скрипучий, сдержанно-раздражённый голос Эвелины Елисеевны («Вечно Вы опаздываете!», «Неужели так трудно выйти на 15 минут пораньше!», «Мы говорим здесь о серьёзных и важных вещах!», «Как можно воспитывать дисциплинированность в детях, не будучи дисциплинированным самому!»).

Максиму Сергеевичу стало противно, и он побежал.

К остановке он прибыл одновременно с трамваем. И ему ещё пришлось пропустить эту ярко-жёлтую железную гусеницу, окатившую его прохладным облаком мягкой и мелкой снежной пыли. Трамвай остановился, и запыхавшийся Максим Сергеевич вспрыгнул в последнюю дверь.

Людей было мало, и он облегчённо плюхнулся на свободное одиночное холодное сиденье, полез в карман, извлёк оттуда проездной билет, показал его толстой и ленивой скучающей контролёрше, сунул билет обратно в карман, вздохнул, успокоился и уставился в окно.

Мысль вернулась на круги своя, и невыспавшийся Максим Сергеевич продолжил с каким-то мазохистским наслаждением думать о ненавистной директорше.

«Во сколько же она встаёт? Ведь живёт от школы далеко. И ехать ей, не как мне, двадцать минут, а больше часа, да ещё с пересадкой. Машины у неё нет. Ведь на общественном же транспорте таскается!»

Трамвай дёрнулся и остановился. Соскочила штанга, и водитель побежал приводить её в порядок.

Это на какое-то время отвлекло Максима Сергеевича. Он осмотрел пассажиров и вернулся к своим мыслям.

«Ну вот, теперь, наверное, опоздаю. Если перед мостом в пробку попадём, минут на пять опоздаю точно. Объявит, стерва, выговор и премии под Новый год лишит».

Он представил себе зеленоватые в ярком свете дневных ламп лица затурканных с утра пораньше коллег, дружно оборачивающихся в сторону двери, когда он, как всегда опаздывая, входит в класс, где вовсю идёт понедельничная планёрка.

«И как они успевают всегда вовремя? Это во cколько же надо встать, скажем, Маргарите, чтобы припереться в школу к семи! За городом человек живёт, на электричке почти час трясётся. Вечно несчастная, помятая, с сумками. А Илонка! Той даже причесаться толком некогда. Всегда у неё не голова, а какая-то метёлка с прищепкой! Химичка. Двоих детей ни свет ни заря в школу таскает, чтобы потом после планёрки обоих распихать, одного в садик, другого в первый класс. Сидят сейчас малыши в соседнем кабинете, ждут конца фельдфебельских амбиций», – подумал наш герой.

И он вспомнил всегда подтянутую и бодрую, с иголочки одетую, Эвелину Елисеевну.

«Ведь успевает же и нагладиться, и одеться, и накраситься, и причёску сделать, старая корова. Как будто нельзя выдать весь этот бред на большой перемене. Двадцати минут хватит за глаза. А так – целый час то про бумажки в коридоре, то про не так одетую Иванкову, то про засорившиеся унитазы. А сегодня мне будет шею мылить. В четверг мой Зайцев стекло разбил в пятом кабинете. Ну, разбил и разбил. Дети всегда разбивают стёкла. Тем более, что папаша его в пятницу это дурацкое стекло вставил! Нет, сейчас ведь разведёт бодягу минут на десять. „Вечно, Максим Сергеевич, ваш 5 "Б" что-нибудь натворит!” А я чем виноват? Что я их, свой 5 "Б", ежесекундно пасти должен? У меня выпускные классы, а у них экзамен в июне. Вот о чём думать надо. А...»

И тут Максима Сергеевича прошиб холодный пот.

«Контрольные, – подумал он, – я забыл дома контрольные! Неделю не мог проверить! Времени не было! А вчера сподобился. И забыл! Что же делать? Оценки-то сегодня надо выставить! Полугодие заканчивается. К тому же – выпускной класс».

Трамвай медленно тащился по утреннему городу.

Первой его мыслью было – встать, выйти на первой же остановке и вернуться домой.

«К первому уроку успею», – подумал он, поднялся и пошёл к двери.

Но тут у него возникла вторая мысль.

«На планёрку опоздаю. Эвелина уроет! Точно останусь под Новый год без премии».

Трамвай остановился, и двери открылись.

Максим Сергеевич продолжал стоять. Колебания его, однако, длились недолго. Он всё-таки решился и пулей выскочил на улицу.

«Поймаю маршрутку. Если она подойдёт быстро, то на конец планёрки, может быть, успею. А без оценок за контрольную нельзя. Надо посмотреть, у кого что выходит. Сегодня последний урок. Вечно я ничего не успеваю! Всю неделю ерундой занимался. Какой-то утренник готовили, репетировали, кабинет с детьми отмывали (не может, старуха, нормально уборщицам платить!), открытые уроки посещали, будь они неладны. Кому они нужны, да ещё в конце декабря месяца. На какие-то лекции в пожарную охрану три дня ездил, какие-то бумажки писал. Тьфу! Нет, чтобы делом заниматься – детей учить. Будь добр, ходи, бумажки по коридорам со своим дежурным классом собирай!»

С этими мыслями Максим Сергеевич перешёл дорогу и остановился у обочины, надеясь перехватить маршрутное такси. На его счастье, микрушка появилась сразу.

Чрезвычайно обрадованный Максим Сергеевич поднял руку, распахнул дверцу остановившейся машины и полез внутрь салона. От счастья он утратил бдительность и со всего маху стукнулся лбом как раз о ту раму, которую остроумные водители помечают табличкой, обозначающей место для удара.

Расстраиваться, однако, было некогда. Стараясь не обращать внимания на сильную боль и делая вид, что ничего особенного не произошло, Максим Сергеевич неловко пригнул голову, чтобы не задевать потолок, поскольку роста был немалого, отдал шофёру деньги и поехал в обратную сторону.

«И поделом тебе, – ругал он себя, страдая от невозможности хотя бы потереть ушибленное место, – нечего всякую дрянь о людях думать, ругаться и нудеть, коровой старую женщину обзывать. Ну, завидно ей, ну, ненавидит она молодёжь. Ну, что поделаешь? Возраст, климакс. Да, нехорошо с оценками за контрольную получается. Медведев плохо написал, а умный ведь парень. А тут заклинило, задачу неправильно решил. Надо будет его спросить сегодня, иначе оценка плохая получится. Тогда и с годовой проблемы будут. А он, кажется, в Бауманку поступать собирается. Да и у Петровской что-то не очень. А это уж самая светлая голова в классе. Наверное, тему я с ними плохо отработал. Надо бы ещё немножко подолдонить. А времени нет. Ладно, после Нового года ещё разок повторим и закрепим».

– У перекрёстка остановите, пожалуйста, – попросил он водителя и вышел на родную улицу.

Дорожка, по которой он шёл, была уже основательно протоптана.

Подойдя к двери квартиры, Максим Сергеевич задумался.

«Родители уже ушли на работу. А бабушка, наверное, ещё спит. Ключа нет. Придётся будить. Сейчас испугается, разволнуется».

И он, испытывая муки совести, нажал на кнопку. При этом как можно шире разулыбался в дверной глазок, чтобы бабушка поняла, что всё в порядке, и ничего страшного не случилось.

Дверь открылась, и Максим Сергеевич быстро залопотал, расстёгивая ботинки:

– Бабуль, я контрольные работы забыл. А сегодня надо оценки выставить. Обязательно. Всё быстро забираю и убегаю!

– Как же ты так? – посочувствовала бабушка. – На планёрку опять опоздаешь. Далеко уехал-то? Откуда возвращаешься?

– Да нет, почти с соседней остановки. Хорошо, что вспомнил! И маршрутка подошла сразу. Повезёт – опять поймаю. Может быть, ещё и успею. А то Эвелина задолбает.

– А ты ей, деточка, цветочек купи. Киоск у тебя как раз у школы, – говорила бабушка заскочившему в комнату, опять обувшемуся и ринувшемуся к лифту внуку.

Но он только махнул в ответ рукой, скрываясь в дверном проёме.

«В такую рань! Этой стерве только цветы дарить», – подумал Максим Сергеевич, уже покидая подъезд.

Он пошёл всё той же уже хорошо протоптанной тропинкой. И тут услышал приветственное бибиканье на дороге. Оглянувшись, он увидел машину соседа по дому и друга детства, подвозившего его иногда по причине одинакового маршрута следования.

– Привет, Макс! Опаздываешь? Летишь как метеор.

– Привет, Саш! Да вот, забыл кое-что, пришлось вернуться, – смущённо хмыкнул наш герой, усаживаясь на переднее кресло, захлопывая дверцу и неловко тыркая замком ремня безопасности куда-то в левую сторону от сиденья.

– Не понимаю, что ты делаешь в этой школе, – сказал, трогаясь, друг. – Денег нормальных не платят. В коллективе одно бабьё. Шум. Дети. Чего ты с твоей-то головой там торчишь?

– Да так, нравится, – удивлённо ответил Максим Сергеевич, стараясь не упоминать об отсутствии связей и пробивных черт в характере.

– Слушай, а давай на всё плюнем и махнём в Ирландию, – предложил вдруг Саша, – сейчас все туда едут.

– Нет, я клубнику собирать не люблю.

– А что сразу клубнику? Можно сандвичи делать, можно салаты строгать. Можно всё, что хочешь. Давай-ка на лето. Все уезжают. И каникулы заодно проведёшь.

– Давай, – согласился Максим Сергеевич, – сейчас пробку отстоим, я совсем опоздаю, Эвелина меня с работы турнёт, тогда и поедем... в Ирландию.

– Не турнёт. Где она ещё такого дурака найдёт?

Пробка стояла намертво.

– Опоздаю, – обречённо сказал Макс.

«Но я слишком уважаю свой предмет, – пафосным клише подумал он, – чтобы позволить себе в нём какие-то промахи. Надо было взять контрольные – вот и вернулся. А на Эвелину плевать».

Радио пропищало семь часов и принялось бубнить прогноз погоды и именинников дня сегодняшнего.

Саша нетерпеливо барабанил пальцами по рулю.

– Ангелина, Ангелина, снег, 5-6 ниже нуля, – повторял он вслед за диктором.

– О! – вдруг воскликнул он, – поехали, – и с радостью застоявшегося жеребца нажал на педаль газа.

У Максима Сергеевича отлегло от сердца.

Ещё через пять минут он быстро катапультировался из притормозившей машины, захлопнул дверцу и, стараясь идти прилично быстро, но не бежать, как того требовала солидность статуса, пошёл к школе. Киоск с цветами был уже открыт, и Максим Сергеевич по совету мудрой бабушки купил белую розочку.

Школа была ещё пуста. Герой наш не стал подниматься в свой кабинет на третий этаж. Он быстро снял пальто и, повесив его на руку, пошёл в конец полутёмного коридора на первом этаже.

«Войду и скажу что-нибудь вроде: „О, любезная Эвелина Елисеевна! В это чудесное и сказочно-снежное утро дайте нам шанс испытать истинное удовольствие и иметь неизбывное счастье вручить вам этот символ всеобщей любви и уважения к вашим заслугам и талантам”. И пусть подавится».

Ему представилось, как замученные коллеги всё поймут, посветлеют лицами и заулыбаются.

С этими мыслями он распахнул дверь и вошёл в кабинет. Зеленолицый коллектив сочувственно обернулся в его сторону. Максим Сергеевич решительно направился в сторону стоящей у доски экзекуторши с целью произнести подготовленную тираду, но не успел, потому что услышал долгожданное скрипучее:

– Ну, что можно ждать от учеников, если учитель позволяет себе систематически опаздывать на важные мероприятия. Это, дорогой Максим Сергеевич, открытое неуважение ко всему нашему педагогическому коллективу, который с трудом выкраивает из своего драгоценного времени минутку, чтобы обсудить все наболевшие, насущные вопросы.

Но Максим Сергеевич вдруг резко повернулся спиной к источнику звука и сказал:

– Дорогие коллеги. Давайте на миг оторвёмся от своих суперважных дел и вспомним о приятном.

Его внезапно осенило.

– Сегодня именины у Ангелины Ивановны. Поздравляем вас, голубушка. Будьте здоровы и счастливы.

И он отдал розу зарумянившейся и смущённой старушке-литераторше, которая по причине многолетней слабости нервов вдруг расчувствовалась и пустила еле заметную слезу из подслеповатого левого глаза.



("Коллекция характеров". Рига, "Gvards", 2008.)