Письма его, письма к нему

Читаю письма А.С. Пушкина.  Письма его, письма к нему...
 
Я вижу мальчика Сашу в Лицее, задиру и ревнителя: успехи приятелей в играх вызывали у него бурю эмоций, ему непременно нужно было быть первым, он "был раздражительнее многих и потому не возбуждал общей симпатии: это удел эксцентрического существа среди людей". Первым он был в поэзии, в своих лицейских литературных опытах. Конечно же, это его воодушевляло...

Позднее, уже известным начинающим поэтом, Пушкин также проявлял эти " эксцентрические" свойства: "либеральный по своим воззрениям, имел какую-то жалкую привычку изменять благородному своему характеру", - пишет его лицейский друг Иван Пущин. Он часто сердил друзей тем, что любил в театре вертеться у оркестра рядом с молодыми людьми высшего круга, которые с покровительственными улыбками выслушивали его шутки и остроты. Многие современники Пушкина отмечают бросающуюся в глаза "вертлявость" в поведении, неровность в обращении с людьми, частые и даже резкие перепады настроения его от весёлости к унынию и задумчивости.

Понятно, что Александру нужно было быть везде, знать всё, участвовать во всём. Не зря он обижался, когда чувствовал, что его друзья скрывают от него свои связи с тайным политическим обществом... Друзья были правы. Друзья знали характер Пушкина!

Самим собой, просто Сашей, был он в родном Михайловском. И не даром только там он мог быть один на один со своим талантом: он становился тем, кто он есть - поэтом! И бОльшая часть его произведений создана там, в уединении... Самим собой он был и в Крыму, под надзором, но вдали от суетного света. И ещё неизвестно, как сложилась бы судьба поэзии Пушкина, если бы ему не пришлось бывать "в изгнании"...

Увы, но его же либерализм, необходимость и желание быть в свете, на виду, жить жизнью общества и быть в то же время поэтом имели результатом и пожалованный ему государем "шутовской" костюм камер-юнкера! "Государь мне о моём камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его", - писал поэт после встречи с государем на балу у графа Бобринского (в дневнике от 1833 года). Нет, дело тут вовсе не в том, что Наташа должна была танцевать при дворе, как писал  Александр Пушкин.  Куда важнее было иметь доступ к государственным архивам для работы. А это была сделка не только с царём, но и с самим собой... Терпи, камер-юнкер...

1834 год: "Слава богу! Масленица кончилась, а с нею и балы... Царь дал мне взаймы 20000 на напечатание Пугачёва. - Спасибо."
Словно опять видишь Пушкина возле оркестра в театре среди светских львов. Да ещё и в костюме камер-юнкера. Обидно... Сидел бы себе за письменным столом, в архиве бы работал. Трудно быть везде, когда работать надо!

"Государю неугодно было, что о своём камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного..." Камер-юнкерство давало ему возможность работать в архиве. Но нужно было и присутствовать на балах: обязанность.

"В свете его не любили, потому что боялись его эпиграмм, на которые он не скупился, и за них он нажил себе в целых семействах, в целых партиях врагов непримиримых", - строчки  из воспоминаний В.А. Соллогуба. Пушкин продолжал эпатировать публику, как пишет далее Соллогуб: "Почти каждый день ходили мы с Пушкиным гулять по толкучему рынку, покупали там сайки, потом, возвращаясь по Невскому проспекту, предлагали эти сайки светским разряженным щёголям, которые бегали от нас с ужасом. Вечером мы встречались у Карамзиных, у Вяземских, у князя Одоевского и на светских балах."

Противоречия. Ему трудно было примирить свой характер с требованиями света. Он был слишком открыт... А между тем, двигалась  работа Пушкина над созданием журнала "Современник". Впрочем, не одного Пушкина работа. Скорее всего, литератора Пушкина всегда приходилось контролировать и подгонять: тут уже требования не света, а работы...
Ах, молодость: женщины, Наташа, стихи, балы! Без эпатажа тоже нельзя: все должны видеть поэта, слышать поэта, говорить о поэте!

"Видел я трёх царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упёр меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвёртого не желаю; от добра добра не ищут." Пушкин не пожелал явиться "с поздравлениями и приветствиями"  к совершеннолетию будущего царя Александра Второго.
Апрель 1834 года... Я вижу Александра Сергеевича Пушкина, "не мальчика, но ...".