Сказки старого стокгольма

Иногда людей похищают только тогда,
когда они по-настоящему этого захотят.

- Еще чаю, доктор? – Габриела невесело улыбнулась пожилому мужчине в старомодных массивных роговых очках.
- Да, благодарю, госпожа Свантенсон. Ваш чай как всегда бесподобен, - мужчина с благодарностью пододвинул чашку, в задумчивости потер тщательно выбритый подбородок и, как бы, между прочим, произнес:
- Да-а-а, а погодка нынче-то ни к черту!
Габриела предпочла промолчать, только вздохнула в ответ. Когда она, захватив чайник, повернулась к гостю, тот по-прежнему не сводил глаз с окна, на две трети скрытого тяжелыми бархатными шторами.
Она хорошо понимала этого человека. Он относился к ней с уважением, даже с некоторым пиететом, вызванным долгими годами дружбы. Семейным врачам редко удается оставаться в стороне от бед своих подопечных. Может это и не совсем профессионально, подумала Габриела, зато уж точно по-человечески. Ганс Самуэльсон как раз был из таких. Вот и сейчас ему трудно было поддерживать разговор о Сванте, и он всячески его откладывал. Однако медлить Габриела уже не могла.
На самом же деле слова ей были не нужны, она знала, что час, когда отец покинет её, а заодно и весь этот мир, уже пробил. Она свыклась с этой мыслью, но всё же войти в спальню самого дорогого ей человека было выше её сил. Хорошо, что Ганс остался в эту ночь и пусть последнее слово будет за ним. Он имеет на это право. Уже двадцать восемь лет, как он стал настоящим членом семьи Свантесонов, и сейчас она это чувствовала, испытывает такую же боль, только старается не подавать виду.
 Габриела подошла к доктору и ласково положила руку ему на плечо. Рыхлый вельвет бесформенного пиджака приятно погладил кожу.
Она робко кашлянула и, стараясь, чтобы голос не дрогнул, тихо спросила:
- Ганс, это конец?
Мужчина поднялся из-за стола, беззвучно по мягкому ковру пересек небольшую гостиную, подошел к окну, по стеклу которого сплошным потоком бежали капли дождя, поправил очки, медленным движением вернув их на переносицу, немного помолчал, затем, не оборачиваясь, произнес:
- Уже неделю льет. Кажется, так долго, - помолчал, и добавил: - Но как долго бы не шел дождь, все равно он скоро прекратится. Все когда-то заканчивается.
- Ганс! Хватит с меня этих аллегорий! – неожиданно для себя выпалила Габриела. Она двинулась к нему опустив глаза, но сдерживая слезы. – Ты знаешь, как я люблю отца, и тебе хорошо известно как много он сделал для меня, для всех нас! Но я уже не могу выносить все это!
Мужчина встретил её сочувственным взглядом. Поймав её тонкие кисти рук, прижал их к своей груди.
- Я знаю, знаю, милая моя девочка. Твой отец человек с огромным сердцем, но даже такое сердце может устать от жизни.
На этот раз Габриела уже не смогла сдержаться и, уткнувшись в широкую грудь друга, зарыдала. Он дал ей возможность излить душу, а когда она, отдышавшись, взглянула ему в глаза, с сожалением кивнул.
Все было ясно, впрочем, ясно уже давно. Врачи давали полгода, максимум год. В том возрасте, в котором пребывал старик, операции уже не проводят. С диагнозом мирятся и ждут.
Шел девятый месяц. Болезнь взяла свое, и даже больше. От Сванте Свантесона уже почти ничего не осталось, однако его взгляд все еще был осмысленным и пытливым, таким же, как и всегда. Еще на детских снимках белокурый мальчик поражал всех умными голубыми глазами, искрившимися озорством особенно в те минуты, когда он играл со своей собакой.
Габриела помнила – этот пес, пожалуй, был единственным его другом. Хотя нет, был еще один, какой-то странный приятель, которого она никогда не видела, хотя много слышала о нем от отца. Но вот имя его она напрочь позабыла. Ей почему-то всегда казалось, что отец выдумал себе друга, наверное, потому, что в детстве он ни с кем не дружил. Как давно это было.
Женщина вернулась к столу, поставила чайник и села в кресло. Мебель привычно скрипнула. Здесь все напоминало об отце и о его немыслимых историях. Она ласково провела ладонью по истертому подлокотнику, на её лице заиграла улыбка. В памяти сами собой всплыли яркие образы и картинки: в детстве отец рассказывал ей о том, как, проказничая, они вдвоем с другом заставили это самое кресло летать под потолком, то и дело, задевая большую хрустальную люстру венецианского стекла – гордость бабушки Хельги.
- Ох, и влетело тогда отцу, - тихонько засмеялась Габриела, вспоминая, как веселили её отцовские рассказы.
Доктор настороженно посмотрел в её сторону.
- Все в порядке, Ганс. Вспомнила эти отцовские байки, ну ты знаешь.
Доктор понимающе улыбнулся и наиграно закатил глаза:
- Веселый он был человек, - потом осекся, смутившись слова «был», робко кашлянул и спешно добавил: - то есть я хотел сказать, теперь он не часто шутит…
Фраза казалась глупой, и доктор поначалу думал её исправить, но быстро осознал всю теперешнюю бесполезность этого, и, замявшись, снова потянулся к чашке с остывшим чаем.
- Знаешь Ганс, а я ведь виновата перед ним.
Доктор придал лицу выражение истинного удивления.
- Да, да. Все эти его истории про летающее кресло, погони за жуликами в простынях, и удивительного друга, как же его звали-то…- Хельга снова наморщилась. -  Все эти небылицы, которые так забавляли меня в детстве, все это впоследствии я стала считать странностью его характера, даже психической неуравновешенностью натуры.
Она украдкой глянула на друга и виновато спрятала глаза. Ганс аккуратно вернул чашку на место и поспешил успокоить близкого человека:
- Ну же, Габриела. Не стоит казнить себя. Если на чистоту, то ведь действительно Сванте несколько заигрался. Одно дело – развлечь дочь, и совсем другое – постоянно твердить о своих невероятных похождениях.
Фрекен Свантесон поднялась и вновь подошла к окну. Невидящий взгляд серо-голубых глаз находился где-то по ту сторону окна, он скользил по мокрым черепичным крышам погруженного в ночь старого Стокгольма.
- Это конечно глупо, - задумчиво произнесла она, поворачиваясь к собеседнику, - ну а если он был прав, а мы просто очерствели душой, не в состоянии его понять. Может быть, для отца я по-прежнему оставалась наивной маленькой девочкой, которая так любила вместе с ним лазить на чердак и с упоением слушать все эти истории о его проделках с этим,… ну как его…- она потерла лоб, мучительно пытаясь вспомнить имя.
- Однако теперь уж это не так важно. Ваш отец просто оригинальный человек, беззаветно преданный семье и в особенности Вам – своей любимой маленькой  Габи, - Ганс кротко улыбнулся.
- А знаешь, – женщина улыбнулась в ответ, - ведь мне порой казалось, что он и сам верит в то, что рассказывает.
Доктор недоверчиво прищурился.
- Нет, я просто уверена в этом! Я никому не говорила, но ведь я видела своими глазами, зачем он поднимается на чердак нашего дома.
Ганс Самуэльсон настороженно следил за рассказом Габриелы.
Она утвердительно закивала и продолжила:
- Я часто видела, как он подолгу всматривается в ночной город, а затем перед тем как уйти к себе открывает чердачное окно.
Врач принялся удивленно вращать глазами.
- Габриела, ну и зачем сейчас говорить о каких-то таинственных, жутких поступках Сванте, если…
Женщина не дала ему закончить:
- Постой, постой, - её взгляд словно был обращен внутрь, - а ведь я действительно никогда не задумывалась об этом. Один раз я спросила, и он мне снова рассказал о своем друге, который якобы шастает по крышам…
- Габриела…
Женщина вроде и не слышала старого доктора, она что-то шептала себе под нос, потом вдруг громко произнесла открывшуюся ей догадку:
- Он ведь прощался со мной чуть не каждый вечер. Он подходил к моей кровати, смотрел на меня, потом целовал в лоб и гладил мои волосы, а потом с грустным видом уходил к себе.
- Зачем ему было прощаться с тобой? – доктор недоуменно пожал плечами, и рассеяно потянулся уже к опустевшей чашке.
- Не знаю, но он очень хотел уйти, я чувствовала это, - продолжала бормотать женщина, - и сейчас я это поняла – он не уходил только из-за меня.
Она подняла к потолку влажные глаза.
- Куда бы он ушел, ведь ты в детстве часто болела, - пробурчал медик очевидный на его взгляд вывод. – Вообще, Габриела, ты была слишком болезненным ребенком. Отец очень переживал за тебя.
Но госпожа Свантесон по-прежнему не слышала доктора.
- Ну, как же его звали-то…
Внезапно из спальни отца донесся звук разбитого стекла. Доктор резко обернулся, роняя чашку. По паркету забарабанили мелкие осколки. На мгновение повисла тишина.
Они кинулись в комнату больного. Отварив массивные двери, ворвались и замерли.
Постель, в которой только что лежал немощный Сванте Свантесон была пуста. По комнате, подобно осеннему листопаду, носились клочки рецептов, газетные листы и прочая бумага. Окно было распахнуто настежь и по подоконнику звонко колотили увесистые струи дождя.
Габриела с замиранием сердца подскочила к окну и глянула вниз. Пятью этажами ниже у хорошо освещенного подъезда все было спокойно. Холод, сковавший все внутренности, понемногу отпускал, но ноги не слушались, и подоспевший вовремя Ганс подхватил женщину. В следующее мгновение она услышала странный шум. Это был жужжащий звук, как у вентилятора, он завывал на высокой ноте, потом снова срывался на низкую. Сначала Габриеле показалось, что она впала в беспамятство и все что теперь происходит вокруг лишь галлюцинации, вызванные глубоким нервным потрясением – внезапным исчезновением отца. Однако открыв глаза и увидев перед собой лицо доктора, засомневалась.
В этот момент звук пропеллера прозвучал где-то совсем рядом.
- Ты слышишь, Ганс? – простонала она.
Мужчина по-прежнему смотрел на неё с недоумением и беспокойством.
- Неужели ты не слышишь, друг мой? – Габриела досадливо покачала головой и оттолкнула его.
Не обращая внимания на осколки стекла, она облокотилась на подоконник, высунулась наружу и запрокинула голову. Дождь хлестал ей в лицо не оставляя и тени сомнений в реальности происходящего, хотя в то что полагала увидеть женщина поверить было невозможно. Она верила в это лишь однажды, когда была совсем маленькой девочкой. Сейчас Габриела вспомнила этот жужжащий звук, и в следующее мгновение в памяти всплыло имя.
Внезапно какая-то тень мелькнула у верхнего карниза и сквозь тугую пелену дождя она вдруг услышала угасающий голос отца:
- Прощайте! Он обещал и вернулся за мной.
Габриела отвернулась от окна и взглянула на доктора. Тот с испуганным видом стоял рядом, все еще протягивая к ней руки.
Её заплаканные глаза излучали необъяснимую радость. Она шмыгнула носом и, прерывисто вздохнув, восторженно произнесла:
- Его звали Карлсон! Карлсон, который живет на крыше.


2011г.