Воспоминание I

23 октября 2011 года.

Здание спортзала медицинской академии закрыто на ключ. Свет люминесцентных ламп помеченных знаком "Аварийные", освещает коридор. Главный вход представляет собой крепление коричневых, пластмассовых балок между которыми располагаются стекло пакеты через которые можно увидеть пейзаж изнутри, так же в этой конструкции две двери, между которыми ещё есть пространство, так что напрямую помещение и улица не сообщаются. Напротив входа двери в спортзал, справа от входа инвентарная для инженеров и туалет, слева вход к преподавательским кабинетам, являющий собой коричневую дверь, около которой находится стол за которым сидит охранник, - так называемый "пост". Стол направлен в сторону туалета и главного входа, слева от него, как пластиковые стаканчики, насажены друг на друга пластмассовые стулья оставшиеся после соревнований по волейболу...таких колонн шесть штук. Их расцветка не так уж и разнообразна: красный, белый и синий. За ними дальше идёт узкий коридор, в котором находятся пару скамеек прижатых к стене, а в самом конце коридора красуется большое растение раскинувшее свои листья как лапы, они покрывают подоконник, окно которого открывает вид на фонарь освещающий подъезд дома напротив. В том же узком коридоре находятся дверь в охранную комнату и дверь ведущая в подвальные помещения, такая же коричневая как и дверь ведущая в преподавательскую. Шероховатые стены помещения выкрашены в монотонный оранжевый цвет. Я, сидя на посту, читаю "Процесс" Кафки.

Неожиданно слышно стук в окно. Струхнув я присматриваюсь к тому кто за ним - это Ю., моя хорошая подруга. Я встаю, открываю сначала первую дверь, затем вторую уже с помощью ключа. Она входит, лицо её красное от холода. На её голове вязанная шапочка для дред которая спадает на её макушку сзади, эта шапочка забавляет меня. Я закрываю за ней дверь. Она снимает портфель с которым нигде не расстаётся, затем пальто и кладёт их на одну их колон из стульев. Начинает сматывать свои наушники и кладёт их во внутренний карман своей кенгурухи. Мы обмениваемся рукапожатиями - рука у неё тёплая и мокрая. Она садится на одну из скамеек, а я, как дурак желая показать свою удаль, сажусь на одну из самых высоких колон этих стульев. Я смотрю на неё сверху и улыбаюсь, - вот он я какой, король! Она улыбается этому факту, я ободрённый этой улыбкой тоже улыбаюсь. Дальше я помню как мы долго разговаривали. Она рассказала как провела день, а я начал вести, почти монолог, с ней где выказывал все свои философские познания. Я спрашиваю её: "Не хочешь ли чаю?" - "Нет", "А если с бананом?" - "Давай" я ухожу в охранную, ставлю чайник и пока он греется я ей выкрикиваю свои различные вопросы и она отвечает в своей неопределённой, абсурдной манере. Я выхожу со стаканом в руках и смотрю как оно пьёт, что-то рассказывая при этом про то какие художественные сдвиги у меня есть и прочая чепуха. Она допивает чай, я мою кружку. Узнаю у неё "Сегодня ясное небо?" - "Вроде бы нет". Я мимолётом спрашиваю: "Не хочешь ли ты побывать на крыше?", она конечно согласна, но не восприняла это всерьёз. Я удаляюсь в охранную где одеваю свою кенгуруху, затем куртку, застёгиваю молнию и беру фонарь. Выхожу и говорю: "Пошли". Мы проходим в дверь к преподавательским кабинетам и поднимаемся по лестничному пролёту в густой тьме, фонарь включен. Мы проходим по такому же, тёмному коридору что и лестница, но его заливает свет фонарей с улицы. Проходя мимо дверей добираемся до очень короткой лестницы, перед которой дверь ведущая через лестничные перелёты на крышу. Она ещё не зная куда мы идём очень завороженно выпытывает куда я её веду? Я молча открываю дверь показывая ей ответ. Она приятно удивлена. Мы поднимаемся по первой лесенке, я что-то болтаю. Затем я спрашиваю: "Смотри там есть лестница на крышу спортзала", она видит. Понимаю что она хочет забраться, хотя я сомневаюсь уже видя высоту этой лестницы. Она забирается первая потому что я её попросил что бы при случае её поймать, но она на удивление проворно лезет. Я перекидываю фонарь через плечо и забираюсь следом. Она в восторге, да я этого и хотел, я хотел что бы она почувствовала тоже что и я когда забирался сюда. Она говорит что здесь можно сидеть и рисовать, определённо я ждал от неё этого, художница. Она видит то что видел и я: вдалеке освещён прожекторами Михайловский собор, его макушка издалека возвышается над корпусами Академии, по его бокам на центральной площади и ближе к пруду около Аксиона сменяющимися цветами заревами полыхают огромные, рекламные телевизоры, снизу, за корпусом нового и старого спортзала раскинулась небольшая площадь на которой стоят четыре скамейки, дорога от этой площади ведёт вверх к центральной площади и дворцу президента, сзади нас можно увидеть новый, изумрудный корпус УДГУ с абсолютно безвкусной архитектурой, снизу в эту же сторону видна проезжая часть по тротуару около которой ходят люди, и вокруг везде, как большие, отёсанные камни, раскинулись дома, дома, дома...Но я рассказываю ей только про один дом, который ближе всего. Я рассказываю про то как иногда заглядываю в его окна, как однажды я видел абсолютно отвратительную картину как пьяные мужчины играют с кошкой. И сейчас мы смотрим и видим различнейшие сюжеты: женщина готовит завтрак, мужчина в семейных трусах развалившись на диване смотрит телевизор, дети играют в своей комнате. Ю. изумлённо озирается по сторонам, а я в плохом настроении, свалившемся на меня как камень, говорю её что лучше бы уже спустится взад. Мгновение и мы уже обратно в том же коридоре. Я хочу показать ей сам спортзал, завожу. В нём любое слово троекратно усиливается и наши шаги раздаются по всему спортзалу. Там ужасно темно и я рассказываю ей про атмосферу когда находишься в спортзале совсем один. Она не может этого понять по всей видимости, но старается. Я показываю на различные вещи которые в разных углах похожи на силуэты притаившихся во тьме чудовищ, она понимает. Возвращаемся в коридор и спускаемся в подвал минуя тёмный лестничный пролёт. В подвале я веду её к выходу в столовую, абсолютной темноте. Здесь шумит вентиляция, я поведал ей как здесь страшно когда ты совсем один, а на часах 3-4 часа ночи. Он говорит: "Я пытаюсь понять". Опять возвращаемся наверх, в коридор. Она сидит на той же скамейке, а я, как на троне, восседаю на стульях. Я долго и со вкусом говорю различный философский бред. Между длинными монологами я делаю паузы по 2-3 минуты теряясь в своих мыслях. Юля из только что восторженной всем увиденным человека, превращается в погруженную в свои мысли девушку. Её лицо отстранено, рот открыт и ловит воздух, глаза грустно смотрят в одну точку не видя. Я пытаюсь вывести её на диалог, но она беспристрасна. В конце концов полностью погружённая в мысли она захлёбывается ими и на её лице появляется тоскливое страдание. Я говорю нарочито комичным: "Ю...Ю...", - пытаясь её развеселить, но тень улыбки проблеснув на мгновение тонет в тягучих и вязких мыслях. Лицо её кривится, она говорит "Извини, мне нужно идти" и вскакивает с места быстро идёт к выходу. Я её понимаю. Она ещё не умеет контролировать свои чувства и мысли, смотрю ей вслед с безучастным выражением - мне нечем ей помочь. Но я догоняю её и открываю перед ней дверь и прощаюсь. Я знаю что её тревожит, но это уже не для вас. Надеюсь она разберётся в себе.