Эхо войны

Из новой книги "Похождения Витьки Жбана и его друзей"


Во время войны немцы бомбили железнодорожный мост через речку Веракушу, но в оккупации наш полустанок не был. Сосновский район оказался  прифронтовым, в нем отдыхали и лечились солдаты с фронта, формировались и обучались взрывному делу бойцы партизанских отрядов.  Здесь же хранилось большое количество оружия, боеприпасов и продовольствия. Все оно переправлялось через линию фронта в блокадный Ленинград. Мой отец, Василий Иванович, не раз пересекал эту линию фронта с эшелоном, привозя в город продовольствие и снаряды, и увозя оттуда стариков и детей. Героем себя не считал, но медаль за «Победу над фашистской Германией» считал главной среди многочисленных наград. Мы, мальчишки послевоенного времени, бредили оружием, жаждали подвигов как Николай Гастелло или Александр Матросов.  Такое уж было воспитание – патриотизм во всем.
Как-то вечером ко мне прибежал взволнованный Витька-Жбан:
- Толян, – зашептал он мне на ухо, чтобы не услышала возившаяся на кухне, мать. – Я узнал,где партизанский схрон с оружием...
- Какой такой схрон? – переспросил я, еще не веря в сказанное Витькой. Наши старшие братья давно все, что можно нашли, взорвали и прибрали к рукам, да и местные мужики не дремали. Кое-кто переделывал винтовки под ружья для охоты на зверя, и пистолеты, и ножи из штыков были почти в каждом доме. Милиция проводила рейды и изымала оружие, но оно снова и снова появлялось у населения. Слишком его много осталось после войны.  Но к пятидесятым годам практически вся территория района была очищена от снарядов и бомб, а оружие – изъято! И тут такое!
-А где?
- Где, где, у тебя на бороде, – пошутил, было, Витька.
Я обиделся.
- Не хочешь, не говори, зачем пришел?
- Ладно, тебе, Толян, обижаться. Я не знаю, как это место называется. В общем, это где-то на Большой верети, ближе к Брюхову… -  взволнованно ответил Витька. - Давай, завтра с утра рванем туда. Там на месте разберемся.
На второй день мы с утра были на ногах. Взяв в дорогу по паре вареных яиц, краюхе хлеба и перочинные ножи, мы с Витькой на велосипедах покатили на Большую вереть. Веретями в нашей местности называли высокие песчаные насыпи, покрытые огромными, в три обхвата соснами, которые тянулись среди болот и топей на многие километры. Это следы тектонических движений земной коры, произошедшие  в древности,  сохранившиеся до наших дней. Песчано-каменистые почвы веретей располагают к обилию растительного и живого мира. Кроме огромных сосен, здесь росли почти голубые, с длинными пушистыми хвоинками ели, высотой до 50 метров, все обсыпанные шишками, как на новогодней елке. Если приехать на вереть зимой, то сразу же чувствуешь себя маленьким гномиком в заснеженном царстве огромных деревьев. Стоишь и не веришь, что ты находишься на земле,а не в сказке. От таких впечатлений, наверное, и рождаются настоящие поэты и художники. Пушкин, Лермонтов, Есенин, Репин, Суриков детство провели в деревне, вот отсюда их высокое искусство, такое же мощное и народное, как та природа, которую они видели в детские годы. Не может человек, выросший в городе, так  остро чувствовать и любить окружающий мир.  Водились на веретях и звери. Зайцы, лисы, медведи и волки не решались здесь строить свои жилища,  боялись охотников: скрыться негде, вереть длинная, но узкая, метров пятьдесят-сто,  вокруг болота. Если что, им не убежать…. Поэтому лису и зайца на верети можно было встретить каждый раз, но выходили они на вереть поохотиться и уходили восвояси отобедав а волки и медведи здесь были редкими гостями.И народ любил ходить на верети без опаски. Ягод, грибов на них – любых, все сезоны,кроме зимы: с ранней весны, когда  на проталинах появлялись первые грибы вешенки, до поздней осени, когда стояли припорошенные снегом огромные желтые моховики  и ядреные опята . Белые грибы, подосиновики  водились во множестве, но они созревали по сезону. Первыми появлялись подосиновики, таких огромных размеров, что с десяток грибов было  достаточно, чтобы заполнить лукошко, а белые -чуть позднее, в августе, особенно к концу месяца. Эти  лесные красавцы с черной шапочкой и белой толстенной ножкой, стояли как  великаны, как олицетворение праздника и даров русской природы. Господи, Господи, как богата и обильна наша земля и как мы бываем невнимательны к ней. Пусть читатель простит мне это лирическое отступление, слишком велики впечатления от природы полученные в детстве, что не высказать их - значит опустить, что-то очень важное. Но попасть на верети  было не простым делом, необходимо преодолеть болото.
Доехав до кромки мха,  мы с Витькой спрятали велосипеды в кустах, дальше по болоту тащить их на себе было опасно. В некоторых местах болото проваливалось, и запросто можно было оказаться в его ловушке по шею в жиже, из которой выбраться было совсем не просто, а тут еще велосипед. Мы медленно шаг за шагом прошли зеленое, колыхающее под ногами болото и, наконец, оказались на песчаной почве Большой верети.
Витька, удовлетворенно вдохнув в себя воздух, выкрикнул что-то несуразное, типа:
- Аааэээааа….
- Ты чего орешь, Витька! – одернул я друга.
-Да хорошо мне! Здесь так  хорошо, Толян!
Я заулыбался:
- Точно,  здорово,  Витек! – согласился я. Остро пахло  ягодами и грибами и, вообще, какой-то необычной свежестью и полной свободой.
Никогда позже я не ощущал себя так свободно и комфортно, как тогда в далеком детстве на Большой верети.
- Ну, давай Толян, перекусим и потопаем к Брюхову – предложил Витька, немного успокоившись.
- Погоди Витек, еще рано, до обеда далеко, вон солнце еще не в зените, дойдем до места, тогда и поедим, – ответил резонно я приятелю. Пошли…
Витька-Жбан поворчал и нехотя зашагал за мной. Любил Витька поесть.  Поговорка: люблю повеселиться, особенно поесть, была как раз про него. Когда солнце оказалось в своей верхней точке, мы, наконец-то, дошли до места, где предположительно был схрон с оружием. Остановились около холма из веток ели и сушняка. Витька сказал:
- Это здесь! Все, пришли!
- А почему   здесь? – нерешительно спросил я, опускаясь на пенек рядом с холмиком.
- Пастух, дядя Павел сказал, что за пару километров до Брюхова, он завал сделал из веток и сушняка...
- А он как сюда попал, коров то он здесь не пасет? – возразил, было, я.
- Не пасет, это верно! Но одна буренка сбежала у него и прямо по верети сюда... в сторону Брюхова. Говорит, иду по следу, потом след пропал… Я туда- сюда нет нигде и тут, слышу, коровка моя замычала. Смотрю, бедолага провалилась всеми четырьмя ногами в яму. Ей ни туда, ни сюда… Ну, думаю, куда же она провалилась? Стал смотреть, вижу, землянка, видно, партизанская. Потолок  прогнил, вот буренка и провалилась, едва ее вытянул, хорошо веревка была да топор…
Не говоря ни слова, я принялся раскидывать завал. Витька чуть помедлив, пришел на помощь. Полчаса нам потребовалось, чтобы мы не только разобрали груду хвороста и сушняка, но и залезли внутрь обнаруженной землянки. Витька был в восторге:
- Толян, ты смотри, тут точно партизаны жили! – и он показал на плакат знакомый тогда каждому школьнику «Родина мать зовет!».
Плакат весь прохудился, местами  его съела плесень и сырость, но строгий облик Родины-Матери просматривался хорошо. После долгих поисков мы нашли диск от советского автомата ППШа, снаряженный патронами,  штык от трехлинейной винтовки, любимого оружия партизан во время войны. Из винтовки было удобно стрелять на поражение, на большое расстояние, а ППШа был незаменим в прямой стычке с фашистами.
- Витька, а где же схрон оружия? – когда мы усталые, вылезли наружу, спросил я.
- Где-то рядом должен быть, но где я пока не знаю…
- А что же ты говорил, схрон нашел…- возмутился я.
- Схрон здесь, я точно говорю! – уверенно отвечал Витька. - Но мы его пока не обнаружили…
- Ладно, давай все же поедим, а то в животе сосет – отошел я от больной темы.
- Ага, это хорошая мысль, – откликнулся радостно Витька.
Мы достали еду и в один миг уничтожили все, что взяли с собой, смакую каждый кусочек хлеба и  вареные яйца.
- Попить бы теперь… - гладя себя по животу, произнес Витька.
- Река здесь далековато, – отозвался  я. - Но, где-то рядом есть ручей, он из-под земли выходит, вроде родника. Вода там холодная, как лед и чистая. Мы с отцом за грибами, когда ходили, всегда воду там пили, – продолжил я.
- Давай поищем, – предложил Витька. - Где он, не помнишь?
- Кажется где-то слева… – ответил я.
Мы пошли искать ручей. Вскоре ручей нашелся,  он змейкой вытекал из под заросшим мохом камнем и снова пропадал во мхах и мы в волю напились холодной, до боли в зубах, родниковой водой.
- Надо бы про запас взять, да не во что, – посоветовал Витька. Вдруг еще пить захотим.
- На сегодня хватит, пойдем к дому, – стал уговаривать я Витьку, видя, что он собирается продолжить поиски схрона с оружием. - Завтра приедем сюда, сразу же после школы… Поедем на великах  через Брюхово, так ближе, и по дороге, без болота…
- Ладно, уговорил – согласился Витька.
На другой день я задержался в школе, нужно было помогать классу,  выпускать стенгазету. Я неплохо рисовал, и Анна Васильевна, наша учительница, попросила остаться и поработать со стенгазетой. Так я не попал на второй  на Большую вереть.
Несколько дней мы с Витькой не виделись. Лишь на переменках, Витька загадочно улыбался и говорил какие-то странные вещи, вроде таких:
- Толян, ты какие  мины знаешь? Или - немецкий шмайсер, видел?
Я занятый заданием Анны Васильевны  мотал головой.
- Что ты у меня ерунду всякую спрашиваешь! И мы расставались, так и не поговорив о схроне..
Вечерами Витька не заходил ко мне, верный признак, что он занят чем-то серьезным.  Наконец, стенгазета была выпущена, и я радостно выскочил из школы и сходу наткнулся на Витьку-Жбана.
- А я тебя поджидаю! – торжественно объявил он, увидев меня.
- Ты газету видел? – не обращая внимания на Витькины слова, переключился я.
- Видел!
- Ну, как?
- Нормально!
Я даже обиделся, целую неделю рисовал за весь класс, и на тебе, нормально, и это говорит мой друг. Но  Витька не стал дожидаться моего возмущения, а перешел прямо к делу.
- Сейчас я тебе такое покажу, что твоя газета пустяком покажется! – и Витька все также загадочно ухмыляясь, повел меня к дровянику на школьном дворе.
- Чего я там не видел? – возмутился я. - Ты, Витька совсем сбрендил. Что там, в дровеннике, может быть?
Но, Витька, откинув охапку дров, вытащил какую-то замасленную тряпку, стал ее развертывать
- Автомат немецкий – прошептал я. - Настоящий?
- А то!
- Что и стреляет?
- Еще как, бьет без осечек, хочешь одиночными, хочешь очередью.
- Где ты его добыл?
- В схроне!
- Ты, что нашел схрон? – воскликнул возбужденно я.
- Нашел! – просто ответил Витька.
- А что там еще?
- Да, ерунда всякая: мины, гранаты, диски к автоматам, пулеметные ленты. Из оружия, вот только этот трофейный автомат. Лежал как новый, весь в вощенной масляной бумаге и три диска к нему. Один я уже расстрелял, прямо там, на верети, а два еще остались. Хочешь, сегодня пойдем постреляем.
- Еще бы.
- Ну, тогда пойдем, сумки закинем домой и на вереть.
Ощущение, когда в твоих руках настоящее оружие, трудно передать. Это словно полет на качелях: вверх – радость и гордость, а вниз – сердце замирает.
Автомат, когда стреляешь одиночными пулями, дергался в руках, но когда стреляешь очередями – он подпрыгивал и так сильно, что едва можно было удержать. Изрешетив взятые с собой пустые банки и картонки, мы, наконец, успокоились.
- Ты только никому ни слова, а то за оружие могут штраф родителям дать, – наставлял меня Витька на обратной дороге.
- А чего мне болтать, я ведь тоже стрелял. Дай мне автомат на пару дней. Хочу научиться разбирать и собирать, – попросил я Витьку.
- Нет, я его прячу в надежном месте, никто не найдет, а у тебя негде. Вместе будем разбирать – на этом и порешили. 
Но судьба распорядилась иначе. Наша стрельба в лесу не осталась незамеченной. Вскоре милиция появилась в нашей школе. На школьной линейке строгий капитан милиции рассказал о том, как опасно хранить оружие, особенно взрывчатку и попросил нас кто, что знает об этом, сообщить сегодня ему или своим учителям.
Для тех, кто добровольно сдаст оружие, ничего не будет, а тот, кто будет прятать и его найдут – передадут дело суд.
Мы с Витькой переглянулись, но ничего не сказали друг другу. К вечеру милицейская машина подъехала к Витькиному дому и строгий капитан  в сопровождении нашего участкового дяди Паши, вошли в квартиру Ершовых. Через какое-то время оттуда стали выносить мины, гранаты, патроны и пулеметные ленты в цинковых коробках.
- Да, Петр Степанович, у вас целый арсенал под кроватью оказался. Не дай бог, взорвался бы, тут не только ваш дом, но и полстанции в небо поднялось...- выговоривал отцу Витьки строгий капитан.
Дядя Петя разводил руками.
- Не думал, товарищ капитан, не гадал, что он, поганец, притащит это все в дом  и под мою кровать...  Никогда бы не догадался... А он, вишь, сообразил... Я его сорванца проучу... Вот вернется домой, мало не покажется...
- Ты, Петр Степанович, конечно, поддай парню жару, но не очень, пацаны же... И мы с тобой такими же были. Или забыл?
Петр Степанович почесал затылок. 
- Скажешь, Федор, тогда время другое было, без оружия было никак...
- Так-то оно так, Петр, но и войну со счетов не сбрасывай, сколько недетских игрушек разбросала...Верно?
- Это так! Спасибо Федор, что по-человечески, все сделал: добровольная сдача и все такое...
- Да, ладно тебе Петя, мы же не пацаны, войну прошли вместе…. Чего мелочится то и ради чего? Ну, тогда прощай! - и они, пожав друг другу руки, расстались.
Милицейский козелок, груженный Витькиным арсеналом, замигал по дороге в райцентр. Мы ничего с Витькой этого не узнали бы, если бы дома Витьке не было взбучки от отца. На мой вопрос, почему Витька  выбрал место для схрона под родительской кроватью-  он объяснил просто и доходчиво.
- А никто туда кроме отца не заглядывает... Он там свои охотничьи припасы держит... Я думал, пока туда сложу, а потом мы с тобой куда-нибудь все перевезем… А оно вон как вышло… Витька виновато смотрел на меня...Подвел я всех...И он зашмыгал носом.
- А кто выдал тебя? – не унимался я.
- Не ведаю. Даже ты не знал. Я никому не говорил, чтобы не подставлять... Загадка!? - пожимал плечами Витька.
Уже вечером я стал уговаривать Витьку:
- Не ходи домой ночевать, у меня оставайся... Дядя Петя тебе порку задаст, как пить дать...
- А чего откладывать, пусть уж сегодня все произойдет... – нерадостно отвечал мне Витька.
- Хочешь, я с тобой пойду, попрошу дядю Петю не лупить тебя... сильно?
- Не надо. Я же не маленький!
В  этом был весь мой друг, Витька-Жбан. И хотя Витькин крик: «Больно же, больно, я больше не буду…» долго стоял в моих ушах, я ничем не мог помочь своему товарищу.
Утром в школе Витька едва садился за парту, но никто не смеялся, все знали, что Витьку  изодрал ремнем, как сидорову козу,  отец, дядя Петя и все сочувствовали его горю.
Но эхо войны еще долго стояло над нашим полустанком, и если Витька поплатился лишь ударами ремня по заднему месту, то у многих оно окончилось оторванными руками, искалеченным лицом или даже смертью.
Война, она всегда убивает, даже тогда, когда уже давно закончилась... Об этом нужно помнить всегда!