Мемуары Командуемого пункта - 12

                «КАКОВ ПОП…»

После Лясковского к нам назначили Егорыча. Он был смугл, черняв и внешне спокоен. Характеристику с прежнего места службы  его бывшие подчиненные ему дали замечательную, и она оправдалась полностью. Был он человечен, всегда готов прийти на помощь и взять на себя любую работу, что иногда явно было ему во вред. Нас предупредили, чтобы мы не наглели и не «заездили» его. И надо сказать, что мы проявляли к нему самое искреннее уважение и никогда не позволяли себе сесть ему на шею.  А при его сталинской фамилии Молотов о нем остались самые теплые и добрые воспоминания и как о человеке, и как о начальнике. Но хорошие люди нужны везде, и вскоре его от нас забрали. Вот тогда и начались наши мучения…
Смена начальства всегда лихорадит коллектив. Вот и тогда мы ждали новое руководство с осторожностью и любопытством, заранее стараясь хоть что-нибудь разнюхать. Услышав фамилию нового начальника, Львенок ехидненько засмеялся, и сразу стало понятно, что грядут не лучшие времена. «Годон здесь работать не годится, - полновесно заявил он, - кто его сюда присватал?».  Отзывы с прежнего места службы повергали в оцепенение и уныние. По мнению бывших подчиненных, это был человек, любивший поспать и спавший на ходу. Был он не расторопен и даже медлителен, за что женщины немилосердно прозвали его «мешок с дерьмом».  Мужики же, прослышав о его новом назначении, тоже не остались в долгу, рассказав про случай с новыми электронными часами, которые незадолго до этого повесили на стенку в их подразделении  и которые наш новый начальник (для краткости будем называть его ГАИ) сломал, воткнув в них гвоздь. По его мнению, часы очень громко тикали и мешали ночью спать. Починить часы так и не удалось, но история эта запала в память многим. 
- Идите, предупредите генерала, - советовали нам, - хлебнете вы с ним горя. Пусть отыграют назад. Иначе…-  И снова слышались смешки.
Мы не торопились, хотели собственными глазами увидеть, что это такое. И увидели: медлительный толстенький человек, похожий на надутый пузырек, весьма женственного телосложения, с  пухлым лицом и толстыми губами был неуклюж, неповоротлив и производил впечатление полного пофигиста. Лясковский, до этого момента державший свое мнение при себе, наконец, подтвердил наши умозаключения и тоже решил уведомить руководство о необходимости его замены. Все мы трое: и  я, и Львенок, и он перебывали в кабинете генерала с одним и тем же вопросом о необходимости отыграть назад и подобрать другую, подходящую кандидатуру. Нас трудно было обвинить в какой-то предвзятости, мы его не знали ни как человека, ни как начальника. Но те отзывы с прежних мест, которые дошли до наших ушей,  говорили сами за себя, а его внешность и первое впечатление подтверждали правоту этих слов.
Но то ли генерал перед уходом не хотел ни с кем ссориться, то ли просто не внял нашему мнению, то ли еще была какая-то причина, но ГАИ остался, и с первых минут его начальствования, мы твердо поняли, что «влипли» по полной.
Наш ГАИ мало пекся о работе, предпочитая решать свои домашние дела и проблемы. За все пять лет пребывания у нас он не отработал полностью ни одного дня: либо его не было на службе вообще, либо он уходил с обеда, либо появлялся только во второй половине дня. Мотивировал он все бесконечными заботами о детях, с которыми дома сидела его жена и всяческими домашними проблемами. Урвав очередное звание, он окончательно потерял интерес к службе и устремил свой взор туда, где можно было цапнуть что-то побольше, рвать жилы здесь ему было не за что. На все наши увещевания и пристыжения в его адрес он отвечал кратко и односложно: « А мне насрать на ваш КП!». Дела начали расстраиваться и приходить в упадок. Но нашего ГАИ это особенно не волновало. Взоры его были прикованы к местам, от которых исходило очередное звездное сияние.
Авторитет его, как начальника, рухнул, не успев появиться, и за ним прочно утвердилась кличка с медицинским уклоном, открытым текстом напоминающее известное сексуальное изделие для предотвращения деторождения. Даже генерал позволял себе время от времени пошутить, называя его «Презервативов» прямо в нашем присутствии, что вызывало  продолжительный гомерический хохот. Откровенно говоря, он действительно напоминал это использованное изделие своим внешним видом. И кто знал его лично, подтвердит правоту моих слов. «Ах, злые языки страшнее пистолета!».
При таком отношении к службе, офицеры крыли его матом, не стесняясь. А один из них даже пригрозил застрелить, если он будет ему мешать. Дело в том, что ГАИ всеми силами хотел доказать всем, что он начальник и его следует уважать, забывая при этом, что авторитет  прежде всего зарабатывается честным отношением к работе и людям, а не поисками выгод и очередных званий. Атак как ГАИ предпочитал заниматься собственными делами и в рабочее время, то, естественно, что ни о каком уважении не было и речи. Поэтому его служебный зуд рассматривали как надоедливое жужжание осенней мухи. Конечно, люди разные, и кое-кому удавалось отделаться от него более дипломатичными способами, но были и горячие головы, которые не давали ему спуску и ломили на всю катушку,  громогласно посылая его на… «передовую».
Обиженный ГАИ жаловался и строчил рапорта с ябедами, в которых требовал «привлечь, наказать  и защитить».
- Вот меня послали, - жаловался он нам, - а как мне, указывать в рапорте, куда или нет?  Все-таки своими словами как-то неудобно. Может быть, написать просто «Послал на…»?
Мы еле сдерживались от смеха.
- Как же так, - начинали мы подзуживать, - а как командир поймет куда, он вас послал? Может быть, на дачу бабочек ловить, может быть, на праздник. Нет, ГАИ, пиши, как есть. Юристы любят чистые факты, а так домысливай, что да как…
ГАИ задумывался и устремлял взгляд в потолок, не понимая нашей иронии.
- Так и писать?.. – Растерянно вопрошал он. – Ну, да, фактически все так и было…
- Вот-вот, - поддакивали мы, - так и пиши, вноси ясность полностью, чтобы не было никаких сомнений, куда, кого и на сколько…
Поразмыслив, ГАИ все-таки написал «послал на…», поставив в конце жирные три точки.
- Если не догадаются, я скажу куда, - многозначительно произнес он на наше новое замечание.
Конечно, парню попало. Только звезда авторитета ГАИ после этого случая закатилась окончательно. Мужики старались общаться с ним по-минимому, за спиной немилосердно награждая его самыми яркими  матерными эпитетами и сравнениями. С нами отношения у него тоже не клеились. Его постоянное отсутствие вскоре сказалось на всей работе, и начались неминуемые конфликты с нами. Наш гаишник был ленив и до безобразия флегматичен, но обожал, когда ему заносят на поворотах и лижут кое-что сзади. Однако среди нас таких было немного, и ему никак не удавалось подмять нас под себя. Правда, кое-кому все-таки пришлось дать задний ход, но в этом они были виноваты сами. И то периодически огрызались, потеряв всякое ангельское терпение от его нескончаемого зуда и занудства.
ГАИ наш был человеком трезвого поведения, но выпить и пожрать за чужой счет не упускал возможности. И если принимал на грудь хотя бы пять капель, становился красный, как рак, и выдавал всех с головой. Поначалу его принимали, но потом нахальство «на чужбинку» надоело, и его стали откровенно выпроваживать, что и обижало, и злило, и досадовало его. Мы диву давались на его жену-домохозяйку, которая звонила ему по десять раз на день, нагружая какими-то домашними заботами. И он бегал по магазинам, покупая молоко и другие продукты, абсолютно забывая про свои дела на службе. По всему было видно, что это его интересовало меньше всего.
Иногда он начинал откровенно ехидничать и вредничать, таким образом, пытаясь поставить на своем. Но это ему мало удавалось. Поголовно все, начиная с начальника, кто скрытно, а кто и явно, выражали ему свое презрение и пренебрежение.
- Где этот идиот?  - Совершенно выйдя из себя, кричал Белов, вбегая в нашу комнату и теряя терпение. – Я два часа объяснял ему, как нужно сделать адрес, а он все испортил.
- Его нет, он нам не докладывал, куда ушел, - говорили мы. – А что он сделал?
- Да все наоборот, - кричал Белов. – И еще смылся куда-то… Времени нет переделывать, вот же идиот!.. – И далее следовал набор непереводимых идиоматических выражений.
Отцы-командиры тоже уже не стеснялись высказывать к нему  свое отношение.
- Ваш ГАИ, с его куриными мозгами, - частенько приходилось  нам слышать. – Когда у вас здесь будет порядок?
- Когда будет толковый начальник, - огрызались мы. – Кого вы поставили, с тем и мучаемся…
ГАИ любил иногда поруководить. Повиснув надо мной, он начинал бухтеть: «Я начальник!», и давать ЦУ перед самым уходом домой. Тогда я работала с 4-х часов утра и уходила значительно раньше других. А  ГАИ «просыпался» как раз перед самым уходом и у него начинался начальнический зуд. До этого он пил чай, болтался по коридору или ходил в магазин, и создавалось впечатление, что он делает все нарочно. Честно признаюсь, глазик я ему подбивала здорово. В отличие от другой нашей сотрудницы, меня ему подмять под себя не удавалось и в силу большего моего авторитета, и в силу компетентности, но главным образом, потому, что я ему не давала повода одержать над собой верх. Он проигрывал мне по всем параметрам, смены целиком и полностью стояли на моей стороне.
Нас с Львенком он ужать не мог, мы просто были ему не по зубам. Наш альянс держался стойко, крепко и незыблемо. Поэтому он выбрал иезуитскую тактику изведения всевозможными несущественными или даже выдуманными придирками. То он сливал в цветок чайные опивки с лимоном, которые травили его, то сваливал на меня какой-нибудь промах, к которому я не имела никакого отношения. Бои шли кровопролитные, но я не сдавалась. Его наплевательство и разгильдяйство выводили меня из себя, и я срывалась иногда так, что офицеры становились на шухер, прикрывая меня в то время, как я его «имела в виду».
То, что начальника нужно менять, уже ни у кого не вызывало сомнения. Обстановка внутри была ненормальная, и происшествие шло за происшествием.
Когда несколько позже мне был задан вопрос: « Что же вы, Надежда Юьевна, при вашем огромном опыте не подсказали и не научили?», я только усмехнулась.
- А что же вы, уважаемые командиры, подбираете и назначаете таких начальников, которые не способны работать в экстремальных условиях, а только заботятся о собственном благополучии и выгоде, наплевательски относясь ко всему, что не касается лично их? Ведь вас предупреждали и не единожды.
Вопрос, как говорится, на засыпку.
Уйти его оказалось делом не простым. Наш ГАИ сотрясал воздух угрозами, вопя, что «уйдет с большой кровью». На что Львенок, услышав такое, многозначительно протянул: « Это тебя уйдут с большой кровью отсюда!». Ну, что поделать, как говорил один наш очень умный морской офицер: «Дурак – это надолго!». Всего не перескажешь, но нервов он всем попортил много.
Я не раз говорила ему, что он не на своем месте, не потому что хотела уязвить его, а потому что видела реальный ход вещей. Со временем он понял мою правоту и соглашался:
- Я бы ушел, Надежда. – говорил он, - но мне некуда, никто никуда не берет.
- Потому что вы так умудрились везде «наработать», - отвечала я, - что «слава» о вас идет задолго вперед, и проблемы никому не нужны. Как вы ко всем, так и к вам…
Но сколько веревочка не вейся… ГАИ представили на увольнение. Он сразу сник, притих  и приумолк, и уже  не грозился «уйти с большой кровью». Досиживал он в смене, под прикрытием начальника. Но и тут умудрился подвести его под монастырь, о чем я лучше умолчу, чтобы не обижать смену.
Нам же дали другого, человека толкового, но абсолютно сырого, не имевшего никакого опыта. Было заметно, как ему тяжело и непросто. Он и принял на себя всю тяжесть удара наших реформ. Чего это ему стоило, можно было только догадываться по внешнему виду при наших встречах…
 ГАИ уволили тихо и незаметно. «Хоронила» его третья смена.