Нинка

 Нинке было 16, когда умерла ее мать. Еще накануне вечером мать была здорова. Точнее, она была немного бледная. И глаза у нее стали странно-голубые. Утром, собираясь на работу, она вдруг присела на диванчик у окна и сказала: "Я отдохну немного, что-то мне душно". А потом у нее изо рта хлынула кровь. Кровь была темно-алая и густая. Остолбеневшая Нинка бросилась к телефону вызывать неотложку. Неотложка приехала, но было уже поздно.
В тот же день Нинка забрала последнюю зарплату матери - пять тысяч рублей - и уехала к тете Тане в деревню. Тетя Таня была маминой подругой. Когда-то, в старые советские времена, они работали в одном музее экскурсоводами. В 90-ые годы все изменилось. Мама сменила много работ: была и риэлтером, и менеджером по продажам, и продавцом, и кондуктором, и вахтером. А тетя Таня продала городскую квартиру и купила дом в деревне.
 Мать похоронила ее сестра, крупная бездетная женщина с тяжелым взглядом. Потом, уже месяц спустя, сестра дала Нинке три тысячи рублей и сказала, чтобы Нинка ее никогда больше не беспокоила.
 В том году Нинка закончила школу. С поступлением в вуз были проблемы: ни связей, ни денег в семье не было, а Нинка плохо училась. Она была усидчивой и старательной, просто многие предметы ей не давались. Она могла весь вечер просидеть над простой задачей по физике и не решить ее. С гуманитарными предметами было лучше, но и тут Нинку подводила плохая память.
 Еще у Нинки не было подруг. Ни одной. Она не нравилась ровесницам. Она не умела одеваться, не умела краситься, не интересовалась журналами, сериалами, знаменитостями, и ее считали "закомплексованной и скучной". А поскольку она плохо училась - и отличницы, умные девочки, не принимали ее в свой кружок. Так и ходила она одна - лишь бы не трогали - да ее никто и не трогал, никому она не была интересна.
 Мама говорила, что поможет Нинке поступить в вуз, у нее были знакомые в педагогическом институте. Но мамы больше не было. А Нинка, оставшись одна в опустевшей квартире, ничего не могла и не хотела делать.
 Только через месяц после маминой смерти, Нинка вспомнила, что у нее есть отец. Телефон отца был в мамином мобильнике. Отец никогда им не звонил, ни разу не поздравил Нинку с днем рождения. Мама говорила, что отец был алкоголиком. И что в пьяном виде он распускал руки. И что он нигде никогда не работал. Нинка помнила немного из раннего детства: отец, пьяный, сидел на кухне и страшным голосом кричал.
 И вот, она зачем-то набрала его номер. Ответил ласковый, сильный, уверенный мужской голос: "Нина! Это ты? Позвонила, все-таки, как я рад тебе". И тут Нинку прорвало, сквозь бешеные истерические рыдания она могла только повторять: "Папа...мама умерла!"
 И он так хорошо говорил с ней, что Нинка сразу же сказала, что приедет к нему. Тут его голос изменился. Во-первых, Ниночка, сказал он, я на работе. Во-вторых, у меня новая семья. Такие вещи нужно обсуждать заранее. Но на выходных я к тебе приеду.
 И он приехал на большой красивой машине. Нинка потом узнала, что это называется "джип-чероки". Он ходил по квартире и говорил: "Да, бедно вы жили... Старая мебель. Ремонта здесь сколько лет не было?
Все складывалось само собой: Нинка брала у отца деньги и ехала к тете Тане. У тети Тани она, захлебываясь рыданиями, снова и снова говорила о маме, пыталась выспросить подробности той старой, прекрасной жизни, но тетя Таня отмахивалась и говорила: "Да я не помню, Ниночка. Да когда это было... Сейчас другое время".
Это произошло неожиданно. Хотя нет, узнав о том, что к Тане приезжает ее брат Вовчик, Нина женской интуицией почувствовала опасность. И ей не понравилось, как Таня говорила по телефону: "Конечно, сразу приходи ко мне! А здесь у меня и Ниночка сидит, ну я тебе говорила... Чего? А чего мелочиться-то? Бери сразу и шампанское и коньяк. И колбасы возьми, и сыра, и рыбы копченой. Мы ждем".
Вовчик приехал с женой и детьми из маленького северного городка и снял квартиру в поселке городского типа как раз рядом с таниной деревней. В первую же неделю он устроился работать на местный завод. Вовчику было сорок. Он был маленьким и плотным, с выпирающим пивным животом, лысиной и темными усиками. Он выглядел старше своих лет.
  В тот вечер они сидели долго, пили вино и смеялись, и Нинка говорила без умолку, хотя чувствовала, что то, что она говорит не интересно ни тете Тане, ни Вовчику. Она чувствовала какую-то судорожную потребность говорить. Говорить о том чудесном времени, когда мама и тетя Таня, молодые, позировали в картинной галерее. Танька перебивала ее: "Слушай, Нинок...я теперь грубая заводская баба..."
- Не заводская, а колхозная! - смеялся в усы Вовчик. 
 Тетя Таня захмелела и ушла спать. Нинка продолжала рассказывать Вовчику о том, как ее мама была экскурсоводом в большом красивом музее, как она знала все сорта мрамора, знала все древнегреческие мифы и даже умела немного говорить по-французски. Вовчик давно уже смотрел на нее тяжелым, неприятным взглядом, но она все говорила и не могла остановиться. И вдруг он сказал:
- Извини, пожалуйста, я сяду поближе к тебе...можно?
 И он сел рядом, взял Нинку за руку, чуть наклонился и поцеловал ее в губы. Нинка растерялась. Она молча смотрела на Вовчика, чувствуя все возрастающее отвращение к нему. Вовчик тоже смотрел на нее. Потом он усмехнулся и проговорил:
 -Можешь забрать свою руку.
 - Я пойду спать, спокойной ночи, - быстро сказала Нинка.
 - Значит, не дашь? - громко спросил он.
 Нинку затрясло от этого гадкого "не дашь". Она была девственницей, даже не целовалась никогда. В ту ночь она легла спать рядом с тетей Таней, не сняла ни джинсов, ни свитера. Наутро ей было дурно, ее мутило, Вовчик вышел на веранду и, недобрым взглядом глядя на Нинку, спросил:
  - А ты никому не даешь или только мне не дала?
  Потом он сказал:
  - Чего стоишь? Мне на завод. Яичницу пожарь.
  Ее отец, который был в советские годы жалким алкашом, действительно, поднялся. У него было три оружейных магазина. Он держал их на пару со своим другом, грузином, "вором в законе". И у него теперь была молодая жена Юля. Двадцатитрехлетняя Юля, красивая ухоженная девушка, очень хотела быть любезной с Нинкой. Но она задавала странные вопросы: "Когда подрастешь, получишь права, какую хочешь марку машины?" или "Почему бы тебе не поехать с нами в Швейцарию на выходные?" Для Нинки права и загранпаспорт были чем-то сверъестественным, и ей их не хотелось. Ей хотелось поговорить с отцом о маме.
  Да, вообще, хоть с кем-нибудь поговорить.
  Но именно разговаривать с ней отец отказывался. Он давал Нинке денег и говорил, что она должна быть умницей, и научиться зарабатывать большие деньги самостоятельно. Нинка не знала, как ей заработать денег. Она покупала разные сладости и фрукты и еще - бутылку красного вина. С вином переживать горе было легче. Нинка пересматривала мамины фотографии и слушала любимую мамину музыку, и ей было сладко и горько, и она навзрыд плакала, думая о маме. Ей очень хотелось с мамой поговорить, но она не смела это сделать. Нинке казалось, что ее мама в другом, лучшем мире, и в этом мире ей хорошо, и нельзя беспокоить маму своими жалкими земными проблемами.
  Никто не хотел говорить о маме. Говорила только тетя Таня, и то - сперва. Очередные отцовские деньги Нинка потратила на вино и фрукты, доводила себя до истерики и понимала, что ей становится все хуже, но остановиться не могла. Позвонила тете Тане, и та сказала: "Ничего страшного, Ниночка, приезжай, главное - есть деньги на дорогу? А у нас будет и вино, и закуска. Мы тебя любим, помни, ты не одна, так своему папаше и скажи".

   Своих денег на "вино у закуску" у тети Тани либо не было, либо она говорила, что не было. Когда приезжала Нинка, сразу посылала за Вовчиком. Вовчик привозил продукты, бутылку водки и пару бутылок дешевого вина. Нинка несколько раз просила тетю Таню не приглашать к себе домой Вовчика в те дни, когда приезжает она, Нинка. Тогда начался обман: тетя Таня клялась и божилась Нинке по телефону, что "Вовки не будет", а потом, когда было уже поздно, а Нинка уже достаточно напивалась, он появлялся на пороге. Тетя Таня и не отрицала, впрочем, что приходит он по ее приглашению, и Нинка никак не могла понять - зачем она это делает.

   Однажды, когда она снова приехала к тете Тане, "чтобы поговорить"...и Вовчик был уже там, исдел за столом и чистил грибы. На столе стояла бутылка водки, тетя Таня была немного пьяна, Вовчик - пьян серьезно. Нинка ожидала, что он уйдет, но, когда тетя Таня отлучилась куда-то в огород, он вдруг схватил Нинку, стал грубо обнимать ее, при этом он твердил что-то мерзкое, вроде "дай потрогать". От него пахло потом и спиртом. Нинка отчаянно отбивалась, но он был гораздо сильнее, и уже начал стаскивать с нее трусы, но в этом момент в дом вернулась тетя Таня. Вовчка Нинку отпустил и снова принялся за грибы.
 - Забавляйтесь, родные! - снисходительно сказала она, посмотрев на Нинкино зареванное лицо. - Дело молодое.
 - Что ты говоришь? Он отвратителен мне! Зачем ты позвала его? Он же ко мне пристает! Какая же ты подруга мне? - закричала Нинка.
 Тетя Таня, неожиданно, рассердилась:
   - А ты как думала? Легко в одиночку такое хозяйство на себе тащить? Спасибо Вовке, приехал, помогает. И дрова, и колодец - все теперь на нем. А ты, тоже мне, принцесса нашлась. Да у Вовки знаешь какая жена! И любовница у него есть, ядреная баба, и зарплата у нее хорошая в котельной, и в койку ее тащить не надо, она все знает и умеет! А тут ты появилась и модничаешь! Дистрофичка фригидная! Да кому ты нужна? На себя посмотри!
  Тетя Таня отступила на несколько шагов и осмотрела Нинку.
  - Чмо ты полное! - заключила она, затягиваясь сигаретой. - Ни сисек, ни жопы. Я даже не знаю, как Вовка на тебя возбуждается.
  - Наверное, он как-то, как ни странно, возбуждается, если в постель меня тащит, - сказала Нинка.
  - А ты это себе за комплимент приняла? Он просто в грязь лицом не хотел ударить. Как это - молодая баба рядом, значит, инициативу надо проявить.К тому же, ты наврала тут про себя всякого, что целка ты, - рассмеялась тетя Таня.
   И Нинка вдруг почувствовала бешенство, странную, неконтролируемую ярость.
  - Да что ты говоришь! - сказала она нарочито грубым голосом, акцентируя это "ты". - Да тебе же нужен этот алкоголь и сигареты, те, что брат твой, ублюдок, сюда приносил. И ты нарочно звонила ему, и говорила, девочка молодая придет, Нинка эта, дурочка. А я - несовершеннолетняя. И педофил он - твой Вовчик. И  твой - педофил. А ты - сводница. И все вы идете по статье УК. И всех вас я посадить могу. За решетку.
   И она в истерике сложила пальцы перед своим лицом и громко повторила:
  - Посажу вас, извращенцев!
   И тут что-то произошло. Вовчик, преспокойно чистивший грибы, вдруг поднялся, глядя на нее тяжелым спокойным взглядом, и еще Нинка заметила, что он как-то странно прищурился. Тетя Таня отступила в глубь сада, мгновенно сделавшись маленькой, незаметной, она словно исчезла. Вовчик двинулся на Нинку, сжимая в руке нож, которым он чистил грибы. Нинка медленно подошла к калитке, откинула цепочку, вышла на улицу. Она пошла по улице поселка: темные большие дома, обнесенные высокими заборами, за ними лаяли цепные псы. Под ногами Нинки была неровная горячая от солнца дорога, каблучки подворачивались на щебне, болью отдаваясь в коленях. А за ней шел Вовчик, пьяный, но с трезвой ожесточенностью, и нож он держал в руке, спокойно расслабленной, но лезвие было видно, как оно горело в лучах солнца. И Нинка чувствовала его взгляд всем существом, всем своим дистрофичным телом, полоской загорелой кожи над синим воротом платья, и она понимала, сейчас нельзя бежать, хотя бежать очень хотелось. Нельзя было даже ускорить шаги. Он бы бросился, как пес. И так они шли - она и Вовчик с ножом в руке в десяти шагах за ней, мимо закрытых домов за глухими заборами.
   Она вышла на шоссе и увидела автобус, который шел в сторону города, и тогда она бросилась почти под колеса, и когда она обернулась, увидела подтверждение того, что боялась увидеть: разочарование, ярость, страх на лице Вовчика и тогда она поняла окончательно, что он смог бы ударить ее ножом в это летнее утро.
   Прошел три года. По заметенной осенними листьями городской улице шла строгая, собранная девушка в элегантном темном пальто, с бежевой сумкой через плечо. Слишком строгая для своего юного возраста. Немного брезгливый, немного высокомерный взгляд из-под накрашенных ресниц. Это была Нинка. Папа помог ей поступить в вуз, мог бы и на дневное, Нинка сама захотела на вечернее. Днем она работала менеджером в фирме, занимающейся сносом ветхих зданий. В ее сумке лежал ежедневник в кожаном переплете, а список деловых контактов в ее телефоне насчитывал двести номеров, но там не было ни телефона подруги, ни телефона любимого. В бумажнике - пара банковских карточек и фотография, с которой улыбалась из 1984-го года счастливой девчоночьей улыбкой мама.