Последний штрих к портрету, философская сказка

— Не правда ли, мсье, какое прекрасное время года – лето? – бабочка лимонница уселась на громадный лепесток Пиона, чтобы отдохнуть и заодно скоротать время в благородном обществе.
      – Да, Вы правы, летом очень хорошо. –  Мартен Каюзак охотно поддержал беседу. — Скажите, у Вас, лимонниц, у всех такие тонкие, холодные ноги?
— Ну, что Вы, что Вы? — засмущалась та в ответ. —  Просто я только что из парка, прямо с Хризантемы, и к Вам. Вы уж извините, я немножко на Вас погреюсь.
— Пожалуйста, пожалуйста, — в свою очередь засмущался Пион  и сделался ещё краснее, — только мне даже нечем Вас угостить, мисс... э?..
— Зовите меня просто Мила. — Лимонница закинула ногу на ногу и, достав сигарету, вдохновенно закурила. — Я знаю, мсье Каюзак, что Вам не нужны ни тычинки, ни пестики.  Вы освободились от них, чтобы дышать только свободой. Поверьте, я сыта уже тем, что сижу здесь и разговариваю с Вами. Я вообще люблю поговорить с благородными господами...
Перед тем, как отложить яйца и спокойно покинуть этот мир, лимоннице захотелось хоть немного поднабраться умишка.
— Что это?.. — Пион вдруг весь поблек и задрожал, нервно вдыхая воздух, — что это у Вас на ногах, мисс Мила?
— Я не понимаю, о чём Вы? — Лимонница спешно одёрнула коротенькую, выцветшую на солнце, юбчонку и подогнула под себя ноги. — Что такое может быть у меня на ногах?  Пыльца, конечно!
— Что это за цветок, на котором Вы сидели только что? — Пион был почти без чувств.
— Я ведь говорила уже, что была в парке и прямо с Хризантемы прилетела к Вам. Я, кажется, уже говорила, что очень замёрзла и попросила разрешения отогреть на Вас ноги. — Лимонница изящно стряхнула с ног пыльцу и снова вытянула их на обозрение. — Эта Хризантема такая тонюсенькая, такая сладенькая, но такая холодная, бр-рр, что я вся насквозь промёрзла. Хорошо, вот, на Вас теперь отогрелась немножко,  мсье Ка-ю-за-а-ак!.. — Бабочка обратила внимание на то, как Пион весь сразу напрягся и выпрямился. — Ну, вот Вы, цветы, все одинаковые: сразу и фантазии у вас, и любовь. — Лимонница печально закурила очередную сигарету. — Мсье Каюзак, уверяю Вас, ничего такого в Вашей Хризантеме нет! Ну, красивая, ну, ароматная.
Но Вы бы видели, как очаровательна Ваша соседка Аргентина, что живёт за прудом, или красавица Жанно, это же просто чудо!  Я прямо вся дрожу от наслаждения, когда они мне позволяют садиться на них. Кстати, они передавали Вам большой поклон, мсье Каюзак.
— А Хризантема... она какая? —  Пион, совсем обезумев, обнимал, усыпанные пыльцой, ноги лимонницы.
— Далась Вам эта Хризантема! — Лимонница не стала оказывать сопротивления, почувствовав настоящую мужскую силу. — Мсье Каюзак, положитесь на меня, я знаю женщин, как свои шесть ног. Тут главное не только запах, но и вкус, поверьте мне. О, если бы Вы знали, мсье, как сладострастна Миртл Джентри...
Но Пион уже ничего не слышал.  Дурманящий, убаюкивающе нежный, аромат Хризантемы сладостно проникал в самую душу, в его одинокое сердце. Закрыв глаза, Пион вдыхал и вдыхал пыльцу Хризантемы.
— Скажите, Мила, а она выше меня?
— Кто, Жанно или Аргентина?
— Хризантема!
— Так Вам нравится Хризантема? — Лимонница нервно отдёрнула ноги. — Я, как дура, рассказываю, передаю приветы, а его лишь  интересует, какого цвета лепестки... то есть волосы у Хризантемы, так?
Пион сконфуженно молчал.
— Волосы у неё светлые, — продолжала бабочка, — но она их красит, уверяю Вас! Глаза? Глаза у неё не то, чтобы голубые, нет, они, я Вам скажу, у неё какие-то зелёные, но ресницы длинные. Наклеенные  — это точно! Мсье, я знаю женщин, положитесь на меня...
О, это сладостное упоение портретом своей возлюбленной! Пион нарисовал его сразу, как только услышал запах Хризантемы. Он увидел её такой, какая она есть. Именно такой она и должна была быть! Он даже услышал чудную музыку её голоса — именно так должна была говорить, его возлюбленная. Оставалось нанести последний,  неуловимый штрих, чтобы его картина ожила и заговорила.
— Как похожа, мсье Каюзак, так похожа, прямо, как живая! Вот это, я понимаю, любовь!  —  Лимонница  от  восхищения чуть было не проглотила свой неимоверно длинный язык. — Ну, хорошо,  уговорили, завтра утром я снова буду в парке и передам ей от Вас подарок: портрет и привет.
— Как... привет? — простонал Пион, пробуждаясь от волшебного сновидения. — Ей?.. От меня?
— Ну, как приветы  передают?  Очень даже просто. Уж Вы поверьте мне, мсье, всё будет очень культурно, —  Лимонница спрятала под юбку картину, погасила сигарету и поправила свой туалет. — Если она передаст Вам письмо, обязательно принесу нераспечатанным, я не любопытная.
— Как... письмо?! — Пион снова чуть не упал в обморок. — Девушки не пишут писем.
— Сегодня все пишут. — Бабочка отряхнула от табака свой  язык и несколько раз взмахнула крылышками перед взлётом. — Это я сделаю только ради Вас, мсье Каюзак, только потому, что Вы мне симпатичны и душевны очень.
В это время мимо пролетал яркий лапидоптера, и лимонница, не дожидаясь ответа, самозабвенно подпрыгнула  и полетела догонять своего броско окрашенного кавалера, крикнув на прощанье:
— Ну, пока-а-а! Завтра принесу Вам письмо от Хризантемы-ы-ы...
Весь вечер и всю ночь Пион продрожал нервной опьяняющей дрожью в ожидании счастья. Чего он только не напридумывал* за это время: и то, что Хризантема вместе с письмом пришлёт свой лепесток с вышивкой  «Л.П.»,  и то, что в конверте будет лежать её фотография с надписью «Твоя навеки!», и ещё многое другое,  о  чём может мечтать любящее сердце. Только не подумайте, что Пион на самом деле ждал всего этого, нет, он просто мечтал об этом,
а это, согласитесь, не одно и то же.
— Она, конечно же, мне не напишет. — Встречая рассвет, Пион едва держался на стебле после бессонной ночи. — Она просто прогонит эту болтушку Милу сразу после того, как та сообщит ей обо мне.
Ровно в полдень на задремавшего Пиона, прямо с неба, свалилось на голову счастье.
— Я принесла  ему послание от любимой, а он, полюбуйтесь-ка, спит! — Мила на лету просунула между полураскрытыми лепестками свёрток и деликатно улетела поболтать с соседом Пиона Банкером Хиллом, оставляя мсье Каюзака наедине с мечтой. Но не успела она пересказать и десятой доли всех новостей, как мсье Каюзак позвал её к себе.
— Мила! Мила! Что Вы ей такое наговорили? — Пион весь распустился от нестерпимого внутреннего жара, прочтя ответ своей возлюбленной.
— Ничего особенного, мсье, я сказала, что Вы её очень любите и в знак взаимной любви хотели бы получить от неё письмо. Разве это не так?
— ?..
— Разве Вы её больше не любите, мсье?
— Люблю, очень люблю. Но она пишет, что не может ответить мне взаимностью и принять от меня эту картину.
— Гм, и почему же?
— Она принадлежит другому, и останется верна ему до самой осени…
— О, мсье Каюзак, поверьте мне, даме, всё это — обычные женские штучки. Не обращайте внимания! Скажите, Вы её очень любите?
— О, да!
— А она Вас?
— Пишет, что тоже. Очень. Она даже читает мои мысли!
— Так чего же Вам ещё надо, мсье? Вы любите, Вас любят — полнейшая идиллия! Я на Вашем месте засохла  бы от счастья, а Вы? Вы хотите, чтоб она отвернулась ото всех и сохла бы только по Вам,  рыдала бы по ночам, а днями вяла бы от одиночества 
и тоски сердечной. Вы этого добиваетесь от неё?
— Нет, нет, конечно же, нет!
— А чего же?..
Терзаясь от волнения, Пион молчал, впервые в жизни не находя никакого вразумительного ответа на заданные вопросы.
— А и в самом деле, — начал размышлять Пион,— чего же ещё мне ждать? Письмо я получил. Лепесток с вышивкой тоже. Даже на фотографии в углу, хотя и мелко, но аккуратно выведено: «Твоя навеки». — Я просто схожу с ума, — листья Пиона безжизненно опустились, и он весь сразу сник.
— Вот и пойми Вас, влюблённых! — Лимоннице пришлось даже вспорхнуть, чтобы не упасть на землю. — Когда у вас ничего нет, вам хочется всего, когда же появляется всё, то оказывается, вам уже ничего и не надо!
Пион сознательно умирал от нахлынувшего на него счастья.
— Ну, так что, ответ какой будет? Или уже не надо ничего? — Лимонница своим длинным языком слизывала сладкие, благородные слёзы Пиона с шелковистой поверхности его лепестков.
— Уже... ничего не надо... — Пион дорисовал последний недостающий штрих к портрету, смотреть на который он уже не находил никаких земных сил.
С портрета на него, не мигая, смотрела ожившая Богиня, зовущая его к себе. И он, не раздумывая, пошёл на этот зов — счастливый и по-настоящему влюблённый.
Картина И. Мясникова "Художник за работой"