В. Скотт Обрученные Глава III

Кончен моей жизни счет,
Здесь меня оставьте… Я тут умру.

У. Шескпир, «Генрих VI».

РАЙМОНД Беренджер, отсылая гонца Гвенвина, знал, что его ожидает, но не испугался. Он оповестил своих вассалов, чтобы они готовились к вторжению врага, и не дремали. Тотчас были расставлены дозорные на башнях, кои, как гнезда ястребов, высились над равнинами, охраняя подступы к границе, в пределах видимости друг друга, чтобы, завидя врага, подать сигнал, который полетит от башни к башне, поднимая тревогу и призывая к защите. И хотя Раймонд принял эти меры предосторожности по причине опасного и коварного нрава своих соседей и во исполнение своего солдатского долга, он не верил в вероятность скорого нашествия валлийцев, и не ведал об их внезапном решении обрушиться на него всеми силами.
На второй день после памятного пира в Красном Замке, на границе разыгралась буря. Вдруг рог дозорного заиграл тревогу; и стала передаваться она от башни к башне, от замка к замку в Шропшире, где всякое село являлось крепостью. На скалах и на вершинах холмов запылали сигнальные огни, колокола зазвонили во всех церквях, призывая к оружию, ибо надвигалась опасность небывалая даже в этих краях.

С первыми вестями о вторжении, Раймонд Беренджер собрал всех рыцарей и воинов, на коих мог положиться в трудный час, и принял все необходимое для обороны замка. Решив осмотреть округу, он поднялся на смотровую башню и увидел ее затянутой дымом пожарищ. Его верный оруженосец был весьма удивлен пристальным и тревожным взглядом своего господина, сколь даже в самих жарких схватках он привык видеть его неизменно веселым. Сэр Раймонд, полностью облачен, стоял с непокрытой головой, пока шлем его держал оруженосец.

- Деннис Моролт, - спросил старый солдат, - ждем ли мы еще кого?

- Да, мой господин, мы ожидаем фламандцев.

- Ленивые псы! Что ж они не поторопятся? Разве мы не на границе, чтобы мешкать? Они, что их волы, которые спят во время пахоты.

- Позвольте заметить, - возразил Деннис, - что несмотря на это, они нам очень могут пригодиться. У Уилкина Флеммока-младшего кулаки, как молоты в его сукновальне.

- Да-да, знаю, он станет ими отбиваться, коль некуда деваться, - отмахнулся рыцарь. - Его и с места не сдвинешь.

- Потому он и ему подобные с нами против валлийцев, - не сдавался Моролт. - Твердолобость его земляков, быть может, и мешают им присоединиться к нашим соседям – перекати-поле; как скалистые утесы, сдерживают они натиск волн. Но, чу, хозяин, я слышу шаги фламандца. Он так топает по ступеням, будто звонарь ухает в колокол.

Шаг за шагом приближался звук тяжелый, пока не представил огромного и крепкого Флеммока в проеме башенного хода, какой он целиком собою заслонил. Уилкин Флеммок сиял невероятно тяжелой броней, начищенной с заботой и аккуратностью, отличающей его нацию, но, вопреки обычаю норманнов, без каких бы то ни было украшений, золочений или резьбы - то была обыкновенная, отшлифованная до зеркального блеска, сталь. Его бацинет  не имел забрала, оставляя незащищенным его широкое с тяжелым взглядом лицо, в коем угадывался и ум, и характер. В руке он держал увесистую булаву.

- Итак, Флеммок, - сказал кастелян, - мне кажется, вы ничуть не торопитесь на мой зов.

- Прошу прощения, сэр, - признался Флеммок, - нам нужно было погрузить на повозки добро и прочее.

- Ха! Повозки? И сколько ж повозок?

- Шесть, господин, - ответил Уилкин.

- А людей?

- Двенадцать, ваша доблесть.

- По двое на каждую телегу? Хотелось бы знать, не маловато ль? - спросил Беренджер.

- Еще раз прошу прощения, сэр, - отвечал Уилкин, - я и мои товарищи взяли только то, что смогли; все прочее пришлось бросить на разграбление этим бродягам. И я не вижу смысла оставаться здесь и дать этому волчьему выводку насладиться нашею кровью. Мы едем в Глостершир.

Норманн подался на фламандского ткача, кем был Уилкин Флеммок, и с презрением бросил ему обидные слова:

- Я многих видывал… Но не трусов с бородой!
- И не увидите, - отвечал спокойно Флеммок. - Я готов защищать свою жизнь и добро, а в этой стране им всегда что-нибудь угрожает, и то, что я еще здесь, говорит о моем безрассудстве. Целая шкура лучше дырявой, так-то.

- Что ж, - сказал Раймонд Беренджер, - война не для слабых духом, хотя ты и крепок телом. А мы имеем то, что имеем. Так, видел ты бродяг-валлийцев? Есть ли Гвенвин среди них?

- Да, я видел его знамя с белым драконом, - ответил Уилкин. - Его я сам ему соткал, а то не смог бы вам ответить.

Раймонд столь глубоко задумался при этих словах, что Моролт счел нужным отвлечь от него внимание фламандца-ткача.

- Вот увидите, - сказал он Флеммоку, - когда констебль Честера присоединится к нам со своими копьеносцами, ваш дракон полетит вспять быстрее челнока на ткацком станке.

- Раньше, Моролт, - сказал Беренджер, - набив свое брюхо нашей плотью.

- Боже! Пресвятая Дева! - воскликнул оруженосец. - Что это значит, сэр? Констебль не успеет к нам на помощь? - И увидев в глазах рыцаря ответ на свой вопрос, он не поверил: - Не может быть такого… За этими стенами с двумя сотнями разве мы не стоим тысяч? И ваша честь и слава старого рыцаря, думаю, нам добавят силы.

- Прости, Деннис, - улыбнулся рыцарь, - не желаю быть неблагодарным за любовь твою и верность. Но, Моролт… Через три часа валлийцы будут стоять над нашими трупами, или честное имя Раймонда Беренджера увянет на его родовом древе.

- Тогда… Тогда мы станем биться, мой благородный господин, - сказал оруженосец, - и верьте Деннису Моролту, я знаю, мы победим. Станем сплотимся под щитами у ворот, и арбалетчики Уилкина нас прикроют сверху.

- Нет, Деннис, - покачал головою его господин. - Мы встретим их в открытом поле, иначе я предстану трусом. Знай, когда на Рождество вино лилось рекой, мы с хитрым дикарем заспорили о неприступности моего замка, и он указал мне на эту единственную причину, которая берегла меня в прежние дни. Я не сумел держать язык за зубами, ибо был пьян, и ума теперь не приложу, как я мог так обезуметь, чтобы с ним не согласиться? Если Гвенвин нападет на замок, я встречу его вон там, внизу перед мостом, и клянусь рыцарской честью и верой Христовой, я не отступлю, чего бы мне это ни стоило.

Оруженосец ничуть не удивился причине, которая раньше мешала Гвенвину овладеть замком, и которая ныне обрекала на смерть его господина. Но не таков был Уилкин Флеммок. Он улыбался… Нет, он едва сдерживал себя, чтоб не рассмеяться, тогда как кастеляну было не до смеха.

- И только? - спросил он. - Если б задолжали вы сотню флоринов еврею или ломбардцу то, конечно, подождали бы с расплатой; и я не понимаю, почему нельзя отсрочить сведение счетов с врагом до того дня, когда окажетесь вы в силах долг отдать? А, впрочем… Так что хранилось на дне бутылки?

- Долг иного свойства, его важней отдать, чем взять, - ответил Беренджер. - Бежать своего слова, хотя и спьяну сказанного, тяжкий грех.

- Ну, от такого-то греха, - заметил Моролт, - уверен я, аббат Гластонберийский  в миг бы вас избавил за несколько флоринов.

- А кто позор отмоет? - вскричал Беренджер. - Кем я стану в глазах рыцарей, бежав разбойников-валлийцев? Нет! Ни слова о том больше, Моролт. Живы будем иль погибнем, судьбу мы ныне встретим в чистом поле.

- Так, может, - предположил Флеммок, - Гвенвин позабыл о вашем слове и не за ним сюда явился, ведь как я слышал, ум свой он утопил в французских винах?

- Верьте мне, - сказал кастелян, - он не забыл, и не упустит случая убрать меня со своего пути раз и навсегда.

Тут они узрели клубы пыли, катящие со всех сторон к другому берегу реки, где старый мост назначен был для битвы. Не стоило гадать, зачем. Гвенвин, бросив грабежи, собирался всеми силами у моста на равнине.

- Прикажите выступать, - сказал Деннис Моролт. - Мы вступим с ними в бой на мосту. Вы связали себя словом биться с ним в открытом бою, так почему нам не воспользоваться преимуществом этого узкого места? Наши люди и кони наготове, лучники прикроют нас с берега. Приказывайте, я с вами до конца!

- Мы еще раньше оговорили место встречи, - ответил Раймонд Беренджер, - и условия боя, драться мы будем на равных. Я так сказал, и он так понял. Какой смысл кривить слова, когда они прямей не станут? Мы не двинемся с места, пока последний валлиец не перейдет мост, и затем…

- Храни бог наши души! Но…

- Что? - спросил Беренджер. - Что ты хотел сказать?

- Моя юная госпожа, ваша дочь, Эвелин…

- Я сказал ей, что делать. Она останется в замке с тобой, Моролт, и несколькими солдатами. Через сутки осада замка будет снята, ты сможешь продержаться - мы и с меньшим гарнизоном держались дольше. Потом ты отвезешь ее к моей сестре, аббатисе обители бенедектинок, и она позаботится о дальнейшей судьбе Эвелин.

- Я покину вас?! - ужаснулся Деннис Моролт, и глаза его увлажнились. - Я стану наблюдать со стен, как погибает мой отец?! Я буду щитом пред леди, когда вас убивают? Я слишком стар, чтобы беречь вас в битве?

Старый воин плакал как девушка, потерявшая возлюбленного, и Раймонд, взяв его за руку, сказал:

- Нет, мой друг, мой старый боевой товарищ, не потому я отсылаю тебя, что ты поизносился со мной в битвах. Но ты не в ответе за мое безрассудство, кое толкнуло меня на погибель. Я умираю, чтоб спасти свое доброе имя, о горе! Однако, прощай, мне пора…

- Господин, - взмолился Моролт, - позвольте мне разделить вашу судьбу! У бедного эсквайра  никого нет, кроме вас. Во многих битвах я разделял вашу славу, и я тень вашей доблести, так пусть же никто между нами не втиснет бесславье, и ни один злой язык не лишит вашей чести меня! Я - это вы! Как можно обрекать на погибель других, кто идет вместе с вами, и жить частью себя самого?

- Деннис, - расчувствовался рыцарь, - ты заставляешь меня думать, каков я был… глупец. Я счастлив взять тебя с собой, но… дочь моя?

- Сэр рыцарь, - сказал фламандец, несколько тронутый таким диалогом, - я подожду с отъездом и останусь в замке, чтобы сделать для вашей дочери, леди Эвелин, все, что всякий добрый человек…

- Эй, ты! - оборвал его Беренджер. - Останется он в замке! Кто дал тебе право тут распоряжаться?

- Черт меня попутал! Но, сэр кастелян, - ничуть не смутившись, отвечал фламандец, - у меня тут земли, мельницы, склады и прочее, что под защитой вашей; и сам я замок ваш готов оборонять. Однако, если вы хотите, чтоб я его покинул, и шел бы с вами драться, как говорите вы, в бою смертельном, то должен вам сказать, что я вас не послушаю, и уезжаю.

- Жалкий ткач! - крикнул Моролт и, схватившись за кинжал, двинулся на фламандца.
Но Раймонд Беренджер остановил его рукой и повелением:

- Не тронь его, Моролт, и не поноси! И у него свой долг, хоть он нам и не ровня; фламандцы более привычны крепости оборонять. В своей стране они воюют из-за стен городов, и много смыслят в баллистах и всяких там орудиях. Пусть он возглавит соплеменников своих, их немало в замке; думаю, ему станут они повиноваться более, чем кому-либо. Ну, что на это скажешь, ткач? Могу я, хоть и знаю, что ты не предан мне по чести, покинуть на тебя в твердыне дочь мою?

- Уилкин Флеммок, сэр, всего лишь неотесанный мужик, конечно, - обрадовался оруженосец, будто был велико награжден, - но он крепок и надежен, ему можно доверять; и он вовсе не дурак, чтобы сдать валлийцам замок, который им не взять, так что осаждать его они не станут долго.

- Решено тогда, - сказал Раймонд Беренджер. - Ты, Моролт, отправляешься со мной, а в замке остается Уилкин Флеммок, - и рыцарь рек с важностью фламандцу: - Я не буду говорить с тобою благородно, коль все равно ты не поймешь, но ты честный и добрый человек, набожный к тому же, потому тебе вверяю я свой замок. Не позволяй врагу водить себя за нос, и не слушай уговоров и угроз на их милость сдаться - помощь придет скоро. Если ты исполнишь все, как я тебе велю, Хьюго де Лаг будет щедр с тобою, а нет - по-справедливости жесток.

- Сэр рыцарь, - фламандец отвечал, - вы мне поверили и ладно - мастеровые люди на слово крепки. Сюда я прибыл из земли, привычной биться с морем, и меня не испугает поток свирепых дикарей. Вашу дочь беречь я стану, как свою, коль вам приходится расстаться с нею; конечно, если вам не надоест блажить, и в голову придет закрыть ворота, опустить решетку, поднять мост, и стрелами со стен попотчевать гостей незваных. Не глупите, в самом деле…

- Нет, фламандец, не быть тому, - отверг его слова рыцарь. - Я слышу голос дочери моей, и не хотел бы с ней встречаться. Богом заклинаю, храни ее! За мной, мой верный Моролт!

И старый воин устремился вниз по лестнице южной башни, тогда как дочь его поднималася восточной, чтоб в ноги броситься отцу и умолять его остаться. Ее сопровождали святой отец Олдрован, дряхлый псарь Рауль, уже не годный на травлях и гонах, но незаменимый в разведении и выучке собак, кои были страстью норманна-рыцаря; и Роза, дочь Флеммока, синеокая девушка, пухленькая и тихая, как куропатка, коей было позволено скрашивать одиночество дочери владетеля замка за неимением других подруг. С распущенными волосами и полными слез очами Эвелин взлетела на крепостную стену и с нетерпением потребовала у фламандца:

- Где мой отец?

Флеммок сделал неуклюжую попытку поклониться и ответить, но у него не получилось ни то, ни сё. Не справившись с собой, он отвернулся от Эвелин, и ничуть не обращая внимания на вопросы священника и псаря, сказал своей дочери по-фламандски:

- Безумец! Безумец! Бедное дитя… Росхен, герр Раймонд сошел с ума!

Более он не сказал ни слова и затопал по лестнице вниз. Спустившись в подвал, он стал как лев в пустыне рыкать, клича камергера, келаря, ключника и прочих, покуда старый Рейнольд, прежний оруженосец рыцаря, не отозвался на его зов, когда фламандец наконец-то помянул его англо-норманнский титул. Сей служащий предстал в двери своей каморы и медленно поплыл к нему в длинной серой мантии волочащейся по полу, гремя тяжелой связкою ключей на серебряной цепи привешанной к ремню из кожи, и согнутый под тяжестью огромного меча, каким не то чтобы владеть, но и препоясаться ему уж было не под силу.

- Что вам угодно, мастер Флеммок? Или, что прикажете, коль господин мой приказал мне вашу волю исполнять покамест?

- Только вина, мастер келарь… то бишь, дворецкий.

- Счастлив слышать свое звание из ваших уст, - натянул улыбку Рейнольд, негодуя внутри себя на то, что всякий проходимец, хотя и временно, будет командовать замком.

- Бутылку рейнского, будь так любезен, а то так сердце у меня захолонуло, что надобно толкнуть его глотком покрепче.

- Глоток, вы говорите, - переспросил Рейнольд, - глоток придаст вам храбрости, ее, быть может, вам недостает? - И сей хранитель пустился в плаванье к подземным тайникам, из коего вернулся с серебряною флягой, вмещающей в себя по меньшей мере кварту. Откупорив ее и собираясь наполнить кубок, он похвалился: - Это редкое вино мало кому испробовать доводилось.

- Нет-нет, дружок, давай-ка всю бутыль. Я люблю как следует глотнуть перед тяжелой работенкой, - сказал Уилкин, и выхватив из рук Рейнольда вино, глотнул немного, собираясь оценить букет и вкус хваленого напитка. Оставшись, видно, довольным и тем и другим, он присосался к фляге и медленно, чтобы мимо рта не пролилось ни капли, стал вздымать ее днище, пока не выпил всю.

- Ты не солгал, герр келарь, - сказал он, вкачав в себя весь воздух из подвала. - Клянусь Небесами, ты прав, лучше вина я давненько не пробовал. Оно может поспорить с подвалами Гента и Ипра.

- До них мне дела нет, - отвечал Рейнольд, - мой господин получает лучшие вина из Саксонии и Франции, выдержанные, легкие и веселящие, а не кислятину с Рейна или Неккара.

- Это вопрос вкуса, - не согласился фламандец. - Но скажи-ка, много ль в подвале такого вина?

- Мне показалось оно вам не по вкусу... - заметил Рейнольд.

- Нет-нет, что ты, друг, - ответил Уилкин. - Я сказал, что лучшего давно не пробовал, но хорошее тоже неплохо, коль другого нет. Так сколько же его?

- Целая бочка, - сказал гордо дворецкий. - Ее я только что пробил для вас.

- Отлично, - обрадовался Флеммок. - И вот какое богоугодное дело надо сделать: подними-ка эту бочку наверх, и пусть каждый солдат выпьет столько ж вина, сколько я только что. Я чувствую себя превосходно, хотя мое сердце скакало, когда я видел со стен черный дым над моими складами. Так, я сказал, по полной кварте крепкого вина - от слабого не устоит наш замок.

- Я сделаю, как вы велели, Уилкин Флеммок, - сказал дворецкий, - но ведь не все как вы. Фламандцев ваших, может быть, и подогреет эта мера, но норманнов, и без того горячих, воспламенит, и как бы вашим землякам тогда одним на стенах не остаться.

- Верно, вы знаете лучше своих, и сами их угостите как знаете, но фламандцам каждому по кварте рейнского. Но как быть с английскими селянами, коих тут немало?

Старый дворецкий наморщил и почесал лоб.

- Все равно, что выплеснуть на землю, - наконец решил он, - хотя, в бою ударов не считают. Они, как вы, смешанной породы - немецкого вола и злого пса-валлийца. Легкие вина их усыпят, а крепкие взбесят. А что вы скажете об эле, кой топит страх, мозгов не воспаляя?

- Эль? - удивился фламандец. - Хм… Подействует ли, а, господин дворецкий? Может быть, его количество удвоить?

- Вы сомневаетесь во мне? - взвился дворецкий. - С марта по октябрь, клянусь, вот уж тридцать лет, здесь зреет лучший в Шропшире ячмень. Судите сами…

И он наполнил до краев ту флягу, какую Флеммок осушил недавно, и кою он теперь вторично опростал.

- У-у! Вот это да! - признал фламандец. - Доброе зелье твое, ключник. Как черти англичане станут драться, когда его в себя вольют, да подзакусят говядиною с черным хлебом. Что ж, мастер Рейнольд, вас я озадачил, пора и о других подумать.

Уилкин Флеммок оставил дворецкого и, с глубоко безмятежным выражением лица по вполне понятной причине, а также глух ко всему происходящему вне замка, обошел его укрепления, расставляя небольшой гарнизон и своих земляков с арбалетами и прочими самострелами, изобретенными воинственными норманнами и неизвестными англичанам в англосаксонский период, с коими фламандцы управлялись с завидной ловкостью, на постах по стенам,. Знание и навык в обращении с оружием дальнего боя, а также крайне опасное положение, примирили норманнов и англичан с военачалием Флеммока, тем более, что угроза осады возрастала с каждой минутой.