На ковре

…Ах, если бы алмазная плита
Не возлегла однажды у окна,
Что было бы со мною одиноким
У грустного рабочего стола,
Но есть она, и я иду по ней,
Ступаю, слушаю шаги,
Они звенят с приличной высоты
И к кладбищу не думают вести…

Меня прервали. Я услышал звуки миниатюрной арфы, а они никогда меня к добру не приводили. Так и есть. На краю крыши, в стену под нею упирался и тоже крышей, но плоской, наш гараж, сидел Херувим. Он успел сунуть арфу в нагрудный кармашек клетчатой рубахи и, хитро прищурившись, целил мне в грудь золотым яблоком.
- Не балуй, с яблоками не шутят! – Воскликнул я.
Да, какие там шутки с Херувимами, в прошлый урожай он залепил мне таким же точно яблоком прямо в глаз – чудо, что глаз успел моргнуть, но и синяка мне хватило, чтобы долго вспоминать несносного мальчишку-хулигана недобрым, крепким словцом. Мелкое хулиганство, пережитое и ушедшее вместе с детством в прошлое, всегда помнится и преподносится с особым шиком: вот де, какие мы были! Не то, что вы сейчас! И так далее, можно даже не продолжать, всякие стариковские бредни у всех на слуху.
Однако как оно (хулиганство) противно, когда продолжается в старшем возрасте и на вполне уже законных основаниях, пусть и прикрытое малым ростом и голым задом.
Херувим, пожалев на этот раз снаряд, не стал калечить меня броском и скрылся с глаз. Собственно Херувим ничего не значит сам по себе, но ведь он секретарь шефа и его визит означает экстренный вызов в высокий кабинет.
Не прошло и долгой минуты позорного шествия по фабрике, достижения избы управления и проникновения в предбанник, торжественно именуемый приёмной, и вот - я стою на ковре. Не стою - утопаю. Моё приветствие тоже утонуло безответно в ворсистом пространстве.
Тишина в кабинете стоит такая, что я слышу, как капает с поддона, полного изумрудных кактусов, вода. Капает уверенно, держа интервал, чтобы слушающий успевал осмыслить ценность нарушаемой каплей тишины.
- Ну, Леонид, что скажешь? – Донеслось из-за крысы, разлёгшейся на столе перед шефом и скрывшей его своим грязно-серым телом от моего нижайшего взора.
- Да что вам скажешь, Ген-шеф, сами отлично всё знаете, а того что - нет, так то уж и не важно.
- Растёшь на глазах, ценю. Льстишь по писаному, зато работать перестал. Маленьким ты мне нравился больше. Сейчас же – дубина стоеросовая, а идеи твои всё меньше и меньше, как числом, так и величиной, не говоря о размерах.
Шеф вытаскивает из сигарной коробки – хьюмидора - электронный мелкоскоп и протягивает мне.
- Наведи на стол, не стесняйся, крыса не укусит. А теперь смотри, что ты создал за последние три года.
Атомная электростанция – один ангстрем шириной, в два длинной, а о высоте умолчим – ничтожна.
Вечная лампочка Леонида – неугасаемая, ни при каких обстоятельствах.
Серьга, лишающая человека всякой болезни. Ещё бы золотая была, красивая, а то – невидима и невесома, куда годится?
Библиотека – все издания. Буквально все, включая утерянные рукописные и даже ещё ненаписанные шедевры. Была уже у тебя такая, так делать тебе нечего, усовершенствовал и поместил в глазной хрусталик – осталось катаракту заработать и читай себе на здоровье.
Казалось бы, куда уж идти-то тебе? Но ведь двинулся – уместил пластырь бессмертия на кончике ногтя. Это полбеды, но побочным явлением обернулось отсутствие всех болезней, включая катаракту!
Куда теперь денем библиотеку? Кто пожелает портить свой хрусталик наивысшей чистоты в угоду сомнительному и неперспективному занятию? Обидно, но на библио-хрусталик уже получили международный патент!
А серьгу! Куда теперь её? Во всех отчётах она фигурирует…
Я смущённо скрипел лаптёй, но скрип не долетал даже до колен, все звуки висли на персидских ворсинках.
Не обращая на меня больше никакого внимания, Ген-шеф стал нажимать на правое плечо крысы, отвечавшей на его действия пронзительным возмущённым писком, и вызвал контекстное меню для перехода к своей любимой игре. Я понял что...
- Свободен! – Прохрипел ген-шеф.
Я шёл по заводу, тщательно обходя недавно заделанные провалы почвы, заделанные наспех, потому ненадёжно, чтобы сохранить свою свободу, необходимую для единственного остававшегося полезным мне и человечеству занятия – хождения по алмазной плите, то есть, маленькому балкону, совмещённому с крышей гаража – и разглядыванию Пятницкого кладбища.