Дурочка

Что-то в ней выдавало дурочку. Не знаю, прическа, одежда или манера держаться, но это что-то просто кричало: «Я дурочка!» Эта странная кофта зеленого цвета, спичечные ножки в ботиках «Прощай, молодость», торчащие из-под какой-то несуразной юбки, и прическа даже издали не оставляли сомнений в ее неполноценности. Неестественно вывернув влево свою коротко стриженую головку, она брела по прохладной аллее городского парка, и, казалось, ее нисколько не волновал ни ее вид, ни сидящие на соседней лавочке молодые люди, залившиеся смехом при ее приближении. Покрутив рыженькой головкой по сторонам, она направилась в мою сторону с явным намерением разделить со мной мою лавочку.
Я, наверно, ненормальный, так как с детства испытывал брезгливость  к калекам и неполноценным. Умом я понимал, что это нехорошо, но меня буквально выворачивало, когда я видел культю вместо ноги, а прикосновение к чьему-то протезу для меня было бы страшней прохождения семи кругов ада. Вдобавок, я никогда не общался с душевнобольными. Я просто держался от них подальше, подозревая их ущербность, которая также вызывала отвращение.
Она шла ко мне! Подхватив бутылку пива и газету, я переместился на самый край лавочки, почти к мусорной урне. Теперь, когда она подошла, я рассмотрел ее лицо. Оно не было уродливо, нет, но какие-то неуловимые черты дебилизма уродовали эту, в общем-то, симпатичную мордашку с огромными синими глазами.
- Я присяду? 32? – какое-то подобие улыбки исказило ее лицо.
- Садись…
Ы-ы! Она села на середину лавочки! Широко расставив худющие коленки и положив на них плети рук, она обнажила ровные, но слишком широкие зубки:
- Хорошая погода, да? 32!
- М-м, да…
32 градуса? Пожалуй, меньше. Собираясь уходить, я зашуршал газетой. Если меня сейчас увидят знакомые…
- Угости даму пивом.
Я скрючился от хохота!
- Мы с братом никогда не пьем вино и водку, 38,7, но, пиво мы любим!
Тридцать восемь чего? Попугаев? Это стало забавным! Пришлось идти за пивом. Когда я вернулся с двумя бутылками и стаканчиками, то застал ее сидящей на лавочке в позе Алёнушки у пруда. В позе дебильной Алёнушки. Улыбнувшись мне лучезарной улыбкой до ушей,  она протянула руку за своей бутылкой. Мы разговорились.
Через пять минут я уже знал, что она живет на Старом Музее, что ей семнадцать лет, что ее отец пьет и частенько ее поколачивает, а она получает пенсию в две тысячи рублей. Ее мать работала техничкой в больнице, так как ее младший брат нуждался в постоянном уходе. Связи и логики в этом я не нашел, но это не было важно.  Было заметно, что ей просто хотелось поговорить, а я с удовольствием слушал. Она как-то неправильно выговаривала некоторые слова, но это ей так шло! Этот звук «ю», который она выдавала вместо «у», придавал ее голосу какой-то иностранно-космический шарм. Вот только удивляла ее привычка к месту и не к месту выдавать какие-то цифры, значение которых она, наверняка, и сама не понимала, но это нисколько не мешало нашему разговору.
- Ну, что ж, мне пора. Еще увидимся. Кстати, как тебя зовут?
- Аэлита…

Мы встретились через месяц. Аэлита стояла возле ДК и разглядывала яркую гастрольную афишу какого-то цирка. Увидев мою физиономию, она  расплылась в улыбке и бросилась мне чуть ли не на шею.
- 17! Тут артисты гастролирюют, сходим, а?
Посещение цирка не входило в мои планы на тот вечер – надо было успеть в баню. После жаркого дня стояла невыносимая духота, и пришлось пригласить ее в кафе «Лето». На пиво. Она согласилась.
- Возьми мне сюхариков. 5.
Я  был очень рад услышать ее голос. Этот тембр был неподражаем!  Попробуйте представить себе необычный грудной голос молодой женщины с легким оттенком подростковости. Плюс ее акцент, если можно назвать это акцентом,  эти бессмысленные цифры, это все в сумме создавали образ какой-то шпионки из Космоса.
- Попроси их сделать мьюзику потише! 96! Мне очень плохо тебя сльишно!
Легко! Интересно, как вовремя ее мама прочитала Алексея Толстого. Аэлита! Мне кажется, прекрасней имени просто не могло быть. Было время, когда мне очень нравилось имя Наташа. На-таш-ка! Красиво, правда? Но Аэлита! Это было на порядок выше.
Мы просидели часа два. О чем может разговаривать тридцатидвухлетний мужчина с дурочкой, спросите вы? Да обо всем! Мы болтали о привычках, о музыке, перемыли косточки всем посетителям кафе и от души нахохотались. Это было здорово! Два дня назад я в этой же кафешке сидел с Мариной. Она - очень красивая и умная женщина, но тот вечер не шел ни в какое сравнение с этим. Тогда у нас разговор просто не клеился: Маринка пила свое любимое «Мартини» и, поджав губки, щурилась своими красивыми зелеными глазами на посетителей. Я же просто сидел и разглядывал ее пухлые щечки, ее челку, пил свое пиво, но общения у нас тогда не получилось. А сейчас за болтовней мы с Аэлитой не смогли «добить» даже двух бутылок пива.
- Аэлита, мне не хочется  с тобой расставаться, но мне надо идти. А когда мы встретимся еще раз, я тебе куплю целый килограмм сухариков: ты так забавно ими хрустишь!
- Хорошо. 15, 09, 05. Проводи меня до музея.
На прощание я  записал ей мой номер телефона, и мы расстались. До осени.

Я думал, два-три телефонных разговора ничего не значат. Как бы не так! Встретив на улице любую свою знакомую, я непременно начинал сравнивать ее с Аэлитой. Столкнувшись с проявлением «женской логики», да простят меня феминистки, я опять мысленно возвращался к Аэлите и который раз говорил себе: вот Аэлита так бы не сделала. Ну и пусть, она не умеет так одеваться, как эти чопорные дуры, занимающие высокое общественное положение, пусть она не хочет казаться крутой, как эти набитые пробки, изображающие дам полусвета, но Аэлита им нисколько ни в чем не уступала. И вот настал день, когда я, как восьмиклассник, назначил ей свидание! И она пришла.

В тот вечер мы впервые поцеловались. О чем я думал, покрывая поцелуями ее мраморные щечки с голубыми прожилками? Черт его знает! Я просто улетал, получая ее мокренькие, такие неумелые и невинные поцелуи. Я держал в своих руках это маленькое, худенькое сокровище, и в этот миг для меня не существовало ничего. И никого!
Идиот, да? Вы правы. Какой-то месяц назад мы с Людой уже строили планы нашей совместной семейной идиллии, и вот чем все это закончилось. Люда, Людочка, прости, но так странно все получилось. Теперь у меня есть Аэлита. Аэлита! Пусть весь мир провалится к чертовой бабушке, лишь бы снова ощутить на своих плечах ее такие милые ладошки! А ее голос!
Да, я бабник. У меня было много, нет, пожалуй, слишком много женщин, но это было все не то. Были очаровашки с классическими ножками, пампушки и худышки, блондинки и… всякие. И вот, наконец, я нашел ее! Она не пользовалась косметикой и не обливалась духами, и, можно сказать, совсем не прилагала усилий для того, чтобы понравиться, но она была лучше всех. В ее голосе не было нарочитой эмоциональности, которой грешат почти все девушки ее возраста, но ее такой живой голосок просто сводил с ума. Вот только эти дурацкие цифры. В них, мне казалось, не было никакого смысла, и только много позже я понял их значение!
 Пацанка! Да, так в юности мы называли этот тип девушек. Может, я педофил? Или как там это называется? Ну и пусть! Плевать!

Я пытался познакомить ее с моими друзьями. Что из этого получилось- лучше не рассказывать... После минуты зловещего молчания Люда отозвала меня в сторону и высказала все, что она обо мне думает. Что моя жестокая шутка перешагнула все границы, что мне надо почаще закусывать и отвести эту девчушку туда, где я ее взял, что я - олух, и мне надо срочно жениться.  Когда же я заявил, что мы с Аэлитой любим друг друга, Вэнс, чуть не упав со стула, залился таким дурацким хохотом, что я всерьез забеспокоился о его психике, но и его аплодисменты повисли в гробовом молчании. Это был конец. Но мне уже было все равно. Мы шли по вечернему городу, и я все крепче и крепче сжимал рукой ее худенькую ладошку.
- Ты правда меня льюбишь?
- Очень! Я буду любить тебя до самой смерти!
- 10.12.05… Ой! – она виновато посмотрела мне в лицо.
- Извини, я не хотел… – я ослабил свою кисть. Все-таки я медведь! Неуклюжий медведь!
…Осенним вечером под шелест падающих тополиных листьев я, как последний идиот, пригласил ее к себе, домой.

Планы? Да, мы строили планы… но, вы же понимаете…
Утром я осознал весь ужас моего положения. Ох, если бы можно было все вернуть назад! Я проснулся, но боялся открыть глаза. Боже мой, что я натворил! Осторожно, пытаясь не разбудить ее, я оторвал от подушки голову.
Она не спала. Над верхним краем одеяла, схваченным ее пальчиками,  под прозрачно-голубым лобиком тёмно-синими озерами светились ее глаза. И в них не было ни капли неполноценности! Скорее так – более осмысленного выражения глаз я не встречал.
- Доброе ут…
- Льюбимый… тебе не о чем беспокоиться, 24, сейчас  я встану и уйду. Т-с-с, – она закрыла мне рот своими ладошками, – я все знаю и ни о чем не жалею, но 10,35, ты не должен вставать в это утро! 88,05.
Я взглянул на часы: мы проспали до девяти.
- Мне пора! – она выпорхнула из постели на прикроватный коврик, – 130. Прощай, постарайся быть счастливым. 387.  Не провожай.
Я от ужаса закопался в одеяло: она все понимала!!!

Из сводки дорожно-транспортных происшествий: «…24 сентября 2005 г. в 1035 в районе Старого музея водитель автомобиля Зил-130, гос. номер. 387, гр. Д., находясь в нетрезвом состоянии, двигаясь по ул. Социалистической, превысил скорость и, не справившись с управлением, вылетел с проезжей части на тротуар, где совершил наезд на гр. Аэлиту С. 1988 г.р., которая в результате полученных травм скончалась на месте происшествия…»