Мертвый

Вечереет. Аллеи заброшенного парка как всегда пусты и безмолвны, лишь легкий ветерок гуляет в кронах деревьев, да листья тихо шелестят, опадая на землю. Осень - мое любимое время года. Раньше я мог ходить по выложенным камнем дорожкам, загребая ногами сухие листья. Или возвращаться домой под проливным дождем, не раскрывая зонта и чувствуя, как по лицу и волосам стекают ручейки. Любоваться из окна на желто-оранжевые и пурпурные деревья, на черные ветки, словно тушью нарисованные на фоне бледно-серого неба. А потом взять мольберт, краски, спуститься на набережную и запечатлеть эту красоту.
Нет, не только в осенней природе находил я вдохновение. У меня были разные картины, много картин, весь чердак моего дома был завален ими, они были в каждой комнате, в прихожей. Мне нравился этот постоянный творческий беспорядок, который вряд ли поймут те, кто приходил покупать их.
Тихие шаги в конце аллеи. Неужели он? Нет, лишь случайный прохожий. Сюда редко кто заглядывает, и парк медленно приходит в запустение. Вот и этот опасливо озирается, вглядываясь в сгущающиеся в зарослях кустарника тени. В следующий раз он обойдет этот парк стороной.
А он каждый вечер приходил сюда. В задумчивости бродил по пустынным дорожкам, загребая ногами сухие листья. С грустью и восторгом смотрел на небо, на кроны деревьев, любовался гладью тихого озера. И никогда не раскрывал зонта, если начинался дождь.
Иногда он сам себе что-то тихо говорил. А я слушал. Я очень любил слушать его. И если он напевал какую-нибудь знакомую мелодию, я подпевал. Но он не мог этого слышать.
Воспоминания относят меня дальше в прошлое. Мы познакомились год назад, на одной из выставок. Я тогда еще не видел его картин и никогда раньше не слышал его имени. Он раскритиковал одну мою картину, я бросил ему пару грубых фраз.
Позже, узнав друг друга получше, мы начали общаться довольно дружелюбно. Мне казалось, ему интересно говорить со мной, однако ни разу он не предложил встретиться помимо выставок. Хотя мы могли часами бродить по залам, говорить о жизни, литературе, музыке, обсуждать картины..
Моя последняя картина ему не понравилась. Выполненная в мрачных тонах, она говорила о конце надежды и жизни, о бесконечном блуждании во тьме среди страданий и печали. "А где же луч света в царстве тьмы?" - спросил он. Сказал, что тьмы без света не бывает и назвал мою картину противоречащей реальности.
Огромная обида жгла душу, когда я возвращался домой. Не было на свете человека, который понимал бы меня лучше, чем он. И было нестерпимо больно. Я не смотрел по сторонам, полностью погрузившись в себя, как это часто со мной бывало. Я услышал визг тормозов и даже ничего не успел почувствовать, как вдруг оказался лежащим на земле.
Вокруг столпились взволнованные люди. Я поднялся на ноги. Во всем теле ощущалась удивительная легкость, я как будто стал совсем невесомым. Обернувшись назад, я увидел себя, лежащего на асфальте в луже крови. Приехала машина скорой помощи. Врачи оттеснили толпу, осмотрели тело, развели руками и упаковали его в черный мешок. Толпа разошлась. Я стоял один рядом с лужей собственной крови. Скоро её уберут дворники.
Меня больше нет. Эта мысль ножом врезалась в сознание. Меня никто не видит и не слышит, ведь я теперь всего лишь дух! Абсолютное одиночество, холодное и вечное.
Не успокоившаяся душа будет вечно блуждать по земле, которая ей уже не принадлежит. Ничто мне здесь уже не принадлежало, даже дом, который когда-то был моим. Я понял это, увидев на следующий день, как какие-то люди выносят из него вещи, картины. Именно тогда я понял, что никогда больше не смогу сюда вернуться.
Медленно я шел по улицам города. Абсолютно без цели, куда глаза глядят. Мимо торопливо проходили люди, погруженные в свои собственные заботы, и никто из них так и не остановил на мне взгляда.
Незаметно для себя я вышел к старому парку на окраине города. Он казался заброшенным и тихим, всеми покинутым. В сгущающихся сумерках я шел неслышно, и так хотелось разрыдаться. Но призраки не могут плакать.
А потом я увидел его. Он шел вдоль аллеи мне навстречу, задумчивый и тихий. На какой-то миг я обо всем забыл, закричал, попытался взять его за руку. Но он меня не слышал и не чувствовал моего прикосновения. Я не существовал для него больше, хотя и раньше наверное тоже.
Вспоминает ли он обо мне? Или я был лишь кратким мгновением в его жизни? Эти вопросы терзают меня день ото дня, и иногда мне кажется, что он обо мне помнит, но эта слабая надежда тут же утопает в бескрайнем море боли и безысходности. Так или иначе, никогда уже не быть нам вместе.
И он любит другую. Он рассказал об этом в один из тихих вечеров. Не зная, что его слушают, он говорил о ней. Шептал, изливая боль вечерним сумеркам. Она его не любила. И я ничем не мог ему помочь. Да и разве нужна была ему моя помощь? Если бы он узнал, что я рядом, то скорее всего попросил бы оставить его. Но он не знал. И я шел рядом с ним, смотрел на него, слушал. И сердце сжималось от боли.
А иногда он был весел. И я радовался, видя его улыбку. Все бы отдал, только бы он был счастлив! Вот только разве осталось у меня хоть что-нибудь?

Звон колоколов - вечерняя служба в храме неподалеку. Меня бьет дрожь, все тело словно пронизывают сотни острых ножей. Неупокоенная душа не может выносить колокольного звона.
Я люблю смотреть на играющие солнцем купола, в них что-то неуловимо-возвышенное и торжественное. Раньше я часто ходил в храм.
Звон. Звук разрывает меня на части, хочется бежать, бежать без оглядки. Но я не уйду. Быть может, он еще придет сегодня. Он давно здесь не появлялся. Надежда увидеть его еще раз с каждым днем исчезает, но я все равно буду ждать. Быть может, когда-нибудь все же он придет.