Грибник

               
На  грибы в  это  лето  был  урожай.   Вслед  за  высыпавшими  расторопными  маслятами  прорезались  сыроежки.    А  там  и  подберёзовики  с  подосиновиками  и  белые.  А  ещё  у  нашей  матушки  были  три  заветных грибных  места  по  округе,  где  росли  липовики. Не  знаю    научного  названия этих  грибов,  но  выглядели  они  великанами,  среди  других  благородных  грибов.  Высота  ножки  гриба  достигала  двадцати  пяти  сантиметров,  а  её  толщина – двенадцати.  Да  плюс  шляпа  семи  сантиметров  толщиной  и   диаметром  - пятнадцать.   Называю  такие  точности   только  потому,  что  сам  был  свидетелем  такого  чуда.  По  вкусу  это  были  те же  белые,  но  только  гораздо  величавее.   И  ещё  одна  особенность – липовики  никогда  не  червивели.  Вырастали  они  по  одному,  реже  по  два  экземпляра  на  место. Коричневато-зелёные  шляпы  нелегко  было  сыскать  в  высокой  траве.  Но  матушка  только  по  своим,  особым,  приметам  находила  их.
   Бим  к  тому  времени  превратился  во  вполне  взрослого пёсика  ростом  с  новорожденного телёнка.  Он  буквально  боготворил  свою  хозяйку.  И  в  семейной  иерархии (а  он  сразу  же  почувствовал  себя   полноправным  членом)    он  ставил  себя  на  третью  ступень.  На  первой  ступени  была  естественно  маманя.  Сам  был  свидетелем  того,  как  Бим  долго  облаивал  моего  брата Кольку,  после  того,  как  маманя  поругала  Кольку  за  невыполненную  работу  по  дому. Вторую ступень занимал  старший  брат  Ильюха,  и,  как  мне  кажется,  я.  На  третьей  ступени  расположился  пришедший  из  Армии  Вовка,  живущий  в  городе  Пашка, и,  естественно, сам  Бим.  А  к  мнению  Валерки,  Вальки,  Кольки  и  Мишки,  которых  Бим  ставил  на  четвёртую  ступень,  можно  было  только  прислушиваться.  Да  и  поворчать  на  них,  при  случае. 
Будка  Бима  располагалась  вблизи  крыльца.  Обзор  огромный.  Бим  издалека  видел,  кто  идёт  по  дороге  к  деревне. Увидев  возвращающуюся  домой  хозяйку,  Бим  тут  же  сдёргивал  ошейник   через  голову  и   огромными  прыжками  мчался  навстречу.  Матушка  всякий  раз  поругивала  его,  но  это
были  лишь  дежурные  слова.  Потому  что  при  подходе  к  дому  Бим  тут  же  умудрялся  надеть  ошейник  себе  на  шею,  само-собой  так же – через  голову.  Зимой  маманя  разрешала  Биму  быть  в  доме.  Что  очень  не  нравилось  Ильюхе: «Портишь  только  собаку!»    И  всякий  раз  Бим  получал  такую  словесную  взбучку,  что  буквально  через  пару  мгновений  пулей  вылетал  на  улицу  в  свою  конуру,  открыв  головой  входную  дверь.  Но  такое  случалось  редко.  Чаще  всего  маманя  с  кухни  в  окно,  увидев   приближающегося  к  дому  сына,  произносила: «Ну,  вот  и  Илюша  идёт!».  И  тут  же  раздавался  стук  резко  открывающейся  двери.
 А  затем  раздавался  возглас: «Мам,  почему  дверь-то  открыта!?  Вам  что,  жарко  стало!?».   Бим,  как  ни  в  чём  не  бывало,  сидел  в  своей  конуре  с  ошейником и  на  цепи.
То  лето,  как  я  уже  упомянул,  было  грибное.  Маманя,  в  один  из  свободных  дней,  решила  сходить  по  грибы,   а  заодно  и  проведать  заветные  места  с  липовиками: «Может  хоть  нынче  выросли».
  Так  уж  получилось,  что  в  этот  раз  пришлось  ей  идти  одной.  Ребята  все  по  делам  разъехались,  да  разбежались.  Бим  долго  вымаливал  взглядом  хозяйку,  чтоб  та  взяла  его  с  собой. Но  маманя  была  в  этот  раз  несговорчива: «Не  умеешь  себя  хорошо вести – сиди  дома!  Вон  на  днях  с  ребятами  в  лес  ходил – добрые-то  грибы  сам  ел,  а  ребятам  одни  червивые  оставлял!  Так  что,  сиди  уж,  помощничек!»  Она  разговаривала  с  Бимом  так,  как  будто  он  и  не  собака  вовсе.  Пёс,  словно  поняв  тяжесть  своего недавнего проступка,  положил  голову  на  лапы  и  только  изредка  глубоко  вздыхал,  поглядывая  на  сборы  хозяйки.
Через  деревню – вниз  под  горку,  по  мостику  через  Долгу и  в  горку,  а там,  по  прямой,  через  поле  и  ручей  по  давно  нехоженой  тропинке  шагала  матушка  в  сторону  родины  своей -  деревни  Одино.  Там  родилась  она.  Оттуда  и  в  школу  бегала.  Давно  это  было.  Осталось  от  Одино  название  одно.  Раньше  ещё  можно  было  различить,  где  дома  стояли – по  тополям,  черёмухам  да  липам.   И  родники    пересохли,  всё  кустьями  ивняка  поросло. Да  и  травой  всё  позатянуло. А  вот  и    иссушенные  старостью липы,  в  тени  которых  и  находили  изредка,  в  особо  урожайные  годы,  гигантские  грибы.
Маманя  от  неожиданности  вздрогнула – из  высокой  травы,  чуть  склонив  голову  набок,   на  неё  виновато  смотрел  Бим.
- Ну  и  что  я  должна  с  тобой  делать?   Ты  же  опять  пакостить  только  будешь! -  укоризненно  вздохнув,  она  стала  внимательно, метр  за  метром,   просматривать  траву. Особой  надежды-то  и  не  было.   Лет  пять  подряд – то  засуха,  а  то  и  лето  холодное  да  дождливое.  Не  было  липовиков.
Грустные  мысли  прервал  звонкий  голос  Бима.   Метров  за  шестьдесят  от    лип,  в  густой  высокой  траве,  Бим  наткнулся  на  что-то  такое,  что  заставило  его  тявкать,  явно  не  своим,  голосом. Именно  «тявкать», по-другому  это  было  назвать  трудно. Так  лает   мелкая  дворняжка,  впервые  столкнувшаяся  с,  невиданной  доселе,  коровой,  или  другим  крупным  животным.
На  взбугрившейся  зеленовато-белым  мхом  земле,  раздвинув  мощными  шляпами  побеги  осота  и  клевера – стояли  красавцы  липовики.  Два  побольше,  помощнее,  почти  сросшиеся  ножками,  стояли  отклонившись  друг  от  друга   на  ширину  шляп.  Три  других  липовика, помоложе и  поменьше,  стояли  чуть  в  стороне. Бим,  приседая  на  все   четыре  лапы,  а  затем,  резко  подпрыгивая,  издавал,  не  подходящие  для  его  габаритов, звуки,  явно  для  того,  чтоб  привлечь  внимание  хозяйки.
Домой  возвращались  счастливые  и  довольные  уже  рядышком:  Матушка –улыбаясь и  изредка  поглядывая  на  неслуха-любимца.
Бим – степенно  и  горделиво,  всем  своим  видом  показывая: «  Ну,  что б  вы  без  меня  делали?!»
Корзина  была  с  верхом  наполнена  липовиками  и  парочкой  боровых  синявок,  подвернувшихся  по  пути.