Тонзиан 2

                2
               Очевидно, я не мог до бесконечности зависеть от подачек отца и что ни вечер, столоваться у Дара. Мне нужно было найти способ самому зарабатывать на жизнь. А что я умел? Я не умел ничего, кроме управленческой государственной службы, к которой меня готовили с младых ногтей. Умел, но не желал этим заниматься. Тем более, если бы я пошел по стопам отца, как бы я стал строить свою личную жизнь?
               Жениться для прикрытия, и всю жизнь прожить во лжи? Прятаться по углам со Латом? Все время бояться пересудов и слышать, как за твоей спиной смеются и показываю пальцем? Все это было неприемлемо. Я должен был стать тем, с кем стали бы считаться.
               Мне нужно было использовать то, к чему у меня было больше всего любви и прилежания. Из меня получился бы неплохой металлург, но я изначально не хотел идти ни к кому в услужение. К тому же, у меня не было абсолютно никакой практики в работе с металлами. Одна теория. Куда это вело нас?
               Я точно знал, что в Северном Геймтуке были залежи медной руды. Но где? Мне нужна была карта провинции, если она существовала, и мне нужно было собрать все необходимое в путешествие. Читай, мне нужны были деньги.
               Я вышел из замка, и пошел к городу. Хотел обо всем подумать наедине с собой. Пошел дождь. Вспомнил, что Лат сегодня должен был приехать раньше.
               - Лат... Мейвис! Я знаю этого парня!
               Я похолодел и обернулся. У стены лежал совершенно пьяный, грязный мужик.
               - Ну чего уставился? – Дальше было невнятное мычание.
               Я наклонился ближе, и вдруг увидел бегущего по полю мальчика. Я стал этим мальчиком – бежал, и не видел перед собой дороги, потому что глаза застилали слезы. У меня только что умер отец. Умирал он очень долго и тяжело, никто не знал почему, и никто не знал, что нужно было делать, и я довольно насмотрелся его страданий. Задыхаясь от бега, я перехожу на шаг, сажусь в луговые цветы и загадываю желание никогда в жизни не болеть, а когда придет мой час, умереть быстро и без мучений.
               - Тонзиан. Тебя ведь зовут Тонзиан?
               Пьяница медленно открыл глаза.
               - Нет. Меня зовут Намигур.
               Странно.
               - Откуда ты знаешь Мейвиса?
               - Мы заказывали у них мешки.
               - Какие мешки?
               Дождь пошел сильнее, и я решил бросить этот дурацкий разговор и этого дурацкого бродягу, и идти домой.
               - Для тюрьмы нашей городской мешки... Вот какие мешки. Мертвецов упаковывать! А Тонзианом меня звали в детстве. Я выбросил это имя вместе с тем, что случилось. Меня теперь зовут Намигур.
               Мне стало все равно, как его зовут. Я развернулся, чтобы уйти.
               - Парень, погоди... У тебя не найдется хоть одной обертонды... Очень есть хочется.
               - Нет.
               Я замерз, промок, и хотел домой, и у меня действительно не было ни монеты.
               - Я тоже замерз!
               Вот, опять. Ничего себе.
               Я снова склонился над пьяницей.
               - Как у тебя это получается?
               Он с трудом разомкнул губы.
               - Никогда раньше не получалось. Смешно, правда? Наверное, я совсем допился... И ты мне мерещишься. Вот и ответ тебе, парнишка! Нет никакого парнишки!
               - Вставай, пошли.
               - Куда?
               - Ко мне домой.
               - Никуда я не пойду...
               - Есть хочешь?
               - Угу.
               - Вставай!


               Я пытаюсь вспомнить, что же было главного в его облике, в той манере, с которой он бросал слова раздраженно и отрывисто? Что было такого, что удивило, зацепило меня в этом человеке?
               Это была не разорванная и неопрятная одежда, и это не был факт того, что он был совершенно пьян, и не стеснялся этого.
               Мы с Намигуром вошли в замок, и возившаяся с какими-то ведрами у входа в кухню Натакруна в ужасе отпрянула.
               - Найди ему что-нибудь поесть. – Бросил я на ходу, и повел бродягу в единственную на первом этаже комнату слева от двери.
               - Вот. Поживешь тут, пока я не выясню, как получается, что ты читаешь мои мысли. Мы будем тебя кормить.
               - Я тут переночую, а завтра мне на службу.
               - На службу?
               - Парнишка, пьяный-то я, а не ты! Я ж тебе сказал, что служу при городской тюрьме. Платят не шибко, но лучше, чем в других местах.
               Что же в нем было главного? Какая-то необъяснимая внутренняя жесткость. Даже в таком виде на полу он не вызывал жалости. Он лежал, как будто так и надо. В нем не было цветов и оттенков. Он был черным монолитом, в котором без следа тонуло все, что туда попадало.
               - Кем ты служишь при тюрьме?
               Но к этому моменту Намигур уснул, и больше не просыпался.
Натакруна вышла из кухни с двумя засохшими кусочками хлеба, и жалобно взглянула на меня.
С этой бедностью нужно было что-то делать. Потому что теперь нас стало пятеро.

               Утром я спустился вниз, и узнал от Натакруны, что Намигур ушел рано, не сказав ни слова. Попрощавшись со Латом, я решил ехать к отцу.
               Он принял меня хмуро. У него было плохое настроение. Я почувствовал себя виноватым, ибо посчитал, что это моя вина. Я всегда и во всем винил себя. Наверное, меня так научили. Помню, как в детстве видел на улице других детей, и, если, к примеру, ребенок падал и начинал плакать, то мать поднимала его, начинала успокаивать. Я плохо помню, что делала в таком случае моя мать, но прекрасно помню, что делал отец. Он дергал меня за руку и бил куда придется, ругая меня при этом на чем свет стоит за то, что я такой неуклюжий. Ни слова утешения. Ни капли любви и сострадания.
               Зачем я об этом вспомнил? Ах, да, наш разговор. Он прошел на высоких тонах, но далеко не высоким слогом. Я изложил папаше мою идею, рассказал, что это наш с ним шанс больше никогда ни в чем не нуждаться. Он придумал тридцать три причины, почему мой план провалится, и поэтому он не даст мне денег.
               Я вышел с чувством горящей обиды и пониманием того, что в его глазах никогда не заслужу уважения, что бы я ни сделал. Впереди была только безысходность. Я шел по городу в забытьи, и не понял, как оказался у тюрьмы. Зашел и спросил, не служит ли тут некий Намигур. Меня узнали и сказали – по коридору третья камера налево. Вот так, просто.
               Раньше я никогда не бывал в городской тюрьме. Не довелось. В третьей камере налево оказалось совсем не то, что я ожидал. Там шла веселая пирушка. Четверо здоровых мужиков хохотали, проливали вино и хлопали друг друга по плечу.
               - Чего надо? – Это Намигур заметил меня первый.
               А я не знал, чего мне было надо, и зачем я пришел. Его окрик добавил досады в и без того полную чашу сегодняшнего дня, и я развернулся, чтобы уйти.
Сзади послышался грохот отодвигаемой по каменному полу табуретки, и кто-то положил мне руку на плечо.
               - Пацан, как ты узнал мое настоящее имя?
               О, как не готов я был отвечать на этот вопрос!!! Но теперь мне нужно было как-то зацепить нужного мне человека.
               - Сосредоточившись на ком-то, я часто могу видеть сцены из его прошлого и настоящего.
               Намигур взял меня за локоть, и вывел из тюрьмы.
               - Что я делал сегодня?
               - После того, как ты ушел из моего замка, ты опоздал на службу, потому что флиртовал с какой-то женщиной нездешнего вида. После тебе сказали, что твои услуги пока не требуются, и ты сидел на улице, пил вино и плевался. А под вечер...
               - Как звали женщину, с которой я общался утром?
               - Дериуза.
               Он больше ничего не спросил всю дорогу до замка.
               Ночью я дождался, пока все уснут, пришел к Намигуру, рассказал ему о своем плане, объяснил, что мне нужен партнер, и что если он согласится мне помочь, и я-таки найду, что ищу, ему больше никогда не придется служить при тюрьме.
               Он выслушал меня молча, не задав ни единого вопроса, и обещал дать ответ к утру. В ту ночь спать я так и не лег. Слонялся по замку. Намигур сказал, что теоретически мы оба могли бы чем-то заработать по дороге на Север. Теоретически алхимики до сих пор пытаются превратить ртуть в золото. Самые упорные регулярно травятся испарениями! За окном поднялся ветер. Я встал у окна, и бездумно смотрел на мечущуются тьму. Где-то в глубинах космоса пульсировала нейтронная звезда. В детстве я любил засыпать под этот ритм.


Рецензии
Уважаемая Дана!
Психологическая глава, где сцены и диалоги выверены и ярко предстают в воображении читателя. Безусловно, тебе удается преподносить именно то, что по твоему мнению нужно читателю. Но как талантливый мастер, ты оставляешь в каждой главе самое главное, а именно то, что хочешь донести: смысл жизни, умение взглянуть на себя со стороны и задуматься о своей душе.
Спешу заметить, что вся глава пропитана болью и переживаниями Домиарна. Он сдается и упорно продолжает идти. Перед ним не расступаются двери ведущие к роскошной жизни, он вынужден обретаться в мещанском и безрадостном мире. Если бы не его верные друзья и в первую очередь любимый Мейвис, возможно он впал бы в отчаяние. Но в его характере присутствует упорством и желание добиться поставленной цели. Он не может сказать, что у него ничего не получится. Он чувствует в себе жизнь и намерен воплощать задуманное до конца. И он прекрасно знает, что не получается лишь у тех, кто никогда не пытался что-либо предпринять.
Прекрасные обеды и ужины у добросердечного Лата, манили к себе возможностью насладиться, прежде всего, обществом гостеприимного хозяина. Как прекрасны были эти задушевные беседы, когда организм был сыт и доволен, а душа готовилась слушать красивые и неоспоримые истины Лата. Но, к сожалению реальность вынудила искать вариант дохода. Домиарн уже не мог из соображений совести, приходить к Лату и вкушать прекрасные яства. Наступила та пора борьбы, о которой Домиарн помнил и готовился. Но в глубине души ему не хотелось, чтобы его силы и талант были направлены в пустоту. Хотя он прекрасно знал, что в этом городе почти, что каждый занимается пустотой, ошибочно полагая, что трудится ради божьих заповедей. Особенно так глубоко ошибался его отец.
Прохаживаясь по лесу, сидя у окна или разговаривая с возлюбленным, Домиарн раздумывал над тем, какой источник дохода он сможет избрать, для того чтобы приемлемо прокормить семью.
Как чиновник он был испечен для государственной службы, такой скучной и грязной одновременно, что даже мысль о возможности работать среди обывательского уныния, приводила его в ужас. Он не жалел, что когда-то ослушался волю отца и не стал продолжателем его дела. А если бы стал, как сложилась бы его личная жизнь? А никак. Ему пришлось бы обманывать всех и себя, пытаясь удержаться возле какой-нибудь девушки. И она была бы несчастна и он. Нет, государственная служба годна зачастую лишь для тех, кто давно уже не слышит себя.
Домиарну не хотелось терять свою индивидуальность, в которой жило чувство к Мейвису. Да, денег нет, еды тоже, но зато какая теплота разлилась по всему замку, после того как он поселился с возлюбленным!
Эх, если бы можно было применить его талант металлурга. Вот где он чувствовал свое призвание и был готов с утра до ночи проводить опыты, ради прославления науки. Но эта профессия высоко не ценится и для начала, ему нужно было пойти к кому-то в ученики. А идти не хотелось, ибо все металлурги напоминали своим поведением Хантазарида. Так что же делать?
Он вспомнил о городе, в котором рай для искателей руды. Да, там можно было развернуть свой талант и даже разбогатеть. Домиарн давно хотел туда поехать, но были две причины, по которым он никак не мог осуществить задуманное. Не было карты и не было денег.
Домиарн погрустнел от этой мысли и, смотря как Натакруна начищала усердно обеденный зал, подумал о своем отце. В этом городе за денежной помощью он мог обратиться лишь к своей родной крови.
Открывая массивную входную дверь, он твердо знал, что сейчас пойдет и поговорит с отцом. Погода была ненастной и следовало еще поторопиться из-за того, что Мейвис обещал пораньше прийти пораньше.
Город принимал безрадостно и даже отталкивал его своею мещанской неприязнью. Но он шел твердо, пока не услышал чей-то пьяный голос, произносящий имя Мейвиса. Обернувшись, он увидел совершенно пьяного и вместе с тем на удивление не теряющего своего человеческого вида, потрепанного горожанина. Он был дерзок и нахален, но не это поразило Домиарна. Приблизившись к нему и нагнувшись, он тут же провалился в чей-то мир, в котором раскинулось поле, где мальчик от чего-то убегал. Видение углубило его ощущение и вот он уже сам становится этим мальчиком. Впереди завеса слез и разрывающаяся боль в душе. Ничто не возвращает к жизни, ибо только что умер отец. Его родной и любимый родич, когда-то пышущий здоровьем и вдруг в какой-то из дней жизни, начавший чахнуть и сгорать. На глазах мальчика он умер в страшной агонии и в сознание ребенка эта огромная потеря стала вечной болью в сердце.
Солнце пыталось обогреть его своими лучами, но мальчик, пробежав большую часть поля, в отчаянии бросился к цветам и также плача, пожелал, чтобы его жизнь не омрачалась болезнями, а смерть была легкой и более милостивой, нежели она была к его отцу.
Домиарн с трудом абстрагировался от чужой души и посмотрел на пьяницу. Он видел, что перед ним взрослая копия мальчика, пытающегося в алкоголе растворить свою детскую часть души, заполненную непрерывной болью.
Назвав его одним именем, он слышит другое: Намигур. (Да, тот самый Намигур, так хорошо мне знакомый в других главах). От пьяного человека он с трудом узнает, что Мейвис ему известен как портной, выполнивший заказ для городской тюрьмы.
«Столько мешков для мертвецов было сшито! Ей-богу, мешков вновь не хватает, а мертвецов с каждым разом прибавляется все больше.» - Некий цинизм проскальзывает в словах Намигура, под дождем объясняющего, что первое имя умерло вместе с ним в детстве. Теперь он тот, кем хочет себя называть. Он смотрит оценивающим взглядом на Домиарна и просит подать ему на стаканчик хорошего вина. Но не это поражает Домиарна. Намигур будто читает его мысли и призывает снизойти до него. Ведь он вообще-то тоже замерз и хочет отогреться. Домиарн пытается понять, что за человека он видит и без лишних предисловий решает привезти его к себе в замок.
Теперь мысли его заняты исключительно этим человеком. Казалось бы, обыкновенный пьяница, а ведет себя с достоинством и даже с каким-то оттенком ясновидения. Удивительный факт! Почему именно в нем Домиарн почувствовал что-то близкое? Что-то, что так не хватало и окутывало сознание нужной встречей.
В замке Домиарн без обиняков предлагает ему пожить у него. Пусть не беспокоится, накормлен будет. Пусть и не до отвала, но не пропадет.
И пока он смотрел на этого слегка заносчивого Намигура, он решил постепенно выяснить умение читать мысли.
Натакруна в этот момент засуетилась и по велению Домиарна, побежала искать еду для ночного гостья. И пока он пытался у него выяснить, какую должность тот занимает в тюрьме, вышла Натакруна, стыдливо неся два черствых хлеба. Они на пару секунд посмотрели друг на друга, а затем перевели взгляд на заснувшего Намигура. Тот уже спал как убитый, а Домиарн вновь вернулся к мыслям о заработке. В замке появился пятый человек.
С тяжелым сердцем на душе Домиарн на следующий день показался перед своим противоречивым отцом. Опять открылась эта не заживляющаяся рана вины. Вид отца всегда доставлял ему страдание и вина с каждым разом вместо того чтобы затихать, возобновлялась снова. Детство прошло, а воспоминания остались. Они были безрадостными и драматичными. Вокруг гуляли дети, которых одаривали любовью, а Домиарна при любой неуклюжести отец награждал тумаками. Родная кровь восставала против своей же.
И сейчас Мевилд принял его с уже готовыми обвинениями. «Какие деньги? Что за провинция? Да ты что других практичных целей не видишь? Все продолжаешь меня позорить? Мне и так достаточно того, что ты живешь с парнем! Нерадивый сын»
Домиарн не помнил, как он вышел из кабинета отца и как пошел по улице. Всю его душу вновь растоптало равнодушие, ненависть и жестокость отца. Все надежды вновь куда-то проваливались, а его душа разрывалась на части.
В таких обуреваемых болью чувствах, он и пришел к городской тюрьме. Посматривая на ее грязный и мрачный двор, он решил найти Намигура. Ему без предисловий указали куда держать путь. Он появился перед ним, не совсем понимая, что он тут делает. Тюремщики безудержно выпивали и вели не самые пристойные речи. И прием, который указал Намигур Домиарну, сначала показался ему продолжением разговора с отцом. Но лишь на минуту. Домиарн решил пойти в ва-банк и заявил Намигуру, что способен видеть жизнь человека насквозь.
То, что потом случилось, было отличной проверкой способностей Домиарна. Намигур задумчиво покачал головой и уже не задавал никаких вопросов, по пути в замок. Он видел, что перед ним необычный человек, магических способностей.
После скромного ужина, Домиарн не стал ходить вокруг да около и поведал ему о своем плане. Намигур привлек его своим умением читать мысли, а Домиарну как раз такие бесстрашные и проницательные люди нужны. И почему бы не попытаться найти руду? Разве он не хочет разбогатеть? Намигур допил забродившее вино в бокале и обещал дать ответ утром.
Домиарн в волнении слушал переливы своей души и вспоминал истории о многочисленных опытах алхимиков, умиравших в лабораториях, но так и не потерявших надежды сотворить золото. И у Домиарна есть надежда и есть вера в то, что он сможет сотворить не только золото, но и алмазы. Это нашептывала ему его любимая звезда и лес невдалеке своим шелестом говорил ему «дерзай, все получится».
Мой духовный наставник!
Снова благодарю за очередную главу и желаю, чтобы творческое вдохновение и удача озаряли тебя на протяжении всего жизненного пути.
С глубочайшим почтением,

Константин Каронцев   11.01.2013 02:39     Заявить о нарушении
Константин,

Спасибо большое!
"Смысл жизни, умение взглянуть на себя со стороны и задуматься о своей душе." Верно. Ситуация состоит в том, что ракушки прилипают к скале в форме самой скалы. Иными словами, события и люди отражают то, что человек есть.

Куда его ни помести, с кем бы его ни сведи - все сразу начнет отражать то, что он есть. Как это поменять? К сожалению, никак без того, чтобы понять, что же конкретно отражают в нас тяжелые события, и не самые лучшие близкие. Главное, не считать ничто вокруг себя ошибкой, а себя - невинной жертвой людей и обстоятельств. Это есть кармический тупик.

Как увидеть истинного себя? Это не случается за минуту. Единственный известный мне способ - написание дневников. Только в них ты рано или поздно поймаешь отблеск истинного себя, и часто - ужаснешься. Как ужаснулась я. Именно это помогло мне отразить образ Домиарна и его отца этой главе. Они есть одно и то же. Мевилд на поверхности отражает то глубинное негативное, что скрыто в Домиарне.

Но именно кропотливые каждодневные записи всего за собой помогли мне увидеть истинную себя, выяснить, что менять для того, чтобы изменилась судьба - то есть, возвращаясь к примеру с ракушками, как сделать из себя ту форму, на которую ракушки налипнут в той форме, которая мне понравится. И это в конечном иноге помогло мне нарисовать убедительный образ Домиарна, которого отражают все вокруг (беря шире, чем эта глава).

И знаешь, я говорю тебе это потому, что твоя личная неукротимая способность видеть самое главное меня уже не удивляет. Но такие вещи не падают голову. Я думаю, что твоя одаренность не пришла сама – это результат большого и кропотливого труда, организованности, неравнодушия, и желания все правильно понять в жизни. И поэтому мне приятно видеть тебя снова у меня в гостях, и приятно делиться своими мыслями!

Спасибо, Костя. Не знаю, насколько я заслуживаю твоих великолепных рецензий, и насколько я готова быть наставником кому-либо в чем-либо, но все это, несомненно, прекрасно, и греет мою душу!

Дана Давыдович   11.01.2013 08:31   Заявить о нарушении
Уважаемая Дана!
Давно хотел заметить, что вместе с яркими образами героев романа, Мевилд выделяется особо. Правильно ли я его представляю? Ему примерно где-то за пятьдесят лет, волосы уже покрыты пепельным цветом и слегка волнисты. Есть у него и борода, но он особо за ней не ухаживает и поэтому вид у нее зачастую всегда бывает небрежным. Он любит одеваться в дорогие наряды, но предпочитает особо и не думать, что ему надеть на службу. Тем более, слуги сами все за него делают. И есть в нем затаенная жесткость в глазах, особенно она проявляется при виде Домиарна. От природы он жесток, но умеет в угоду своим интересам подстраиваться под те или иные жизненные моменты.
А сколько в самом романе Жизни! Он священ уже тем, что ты уважаемая Дана, вложила в него всю душу!
И пусть как можно больше людей прочтут это выдающееся произведение и постигнут катарсис.
Благодарю от всей души!
С глубочайшим почтением,

Константин Каронцев   11.01.2013 19:45   Заявить о нарушении
Костя,

Да, на самом деле все верно. Мевилд очень похож на твое описание. Но проблема не в нем, а в Домиарне. Мы рождаемся у тех родителей, которых заслуживаем. То есть началось с жестокости Домиарна, которому достался такой папаша.

Спасибо большое!

Дана Давыдович   12.01.2013 03:22   Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.