Выпавшее сердце

ВЫПАВШЕЕ СЕРДЦЕ

Я почти не помню маму здоровой. Помню только её тёплую грудь и долгую колыбельную, а ещё зелённые глаза…
С раннего детства я жила в семье деда и бабушки, подружки считали, что это и есть мои родители, просто я поздний ребёнок. Да и самой мне так казалось. Но порой, такая тоска сжимала мою душу, что я рыдала неостановимо. Я никогда не могла объяснить взволнованным взрослым причину этих слёз. Теперь-то я знаю, что это рыдало моё сиротство.
Тогда, бабушка крепко прижимала меня к животу и гладила по головке. Это всегда помогало.
В маминой болезни родственники, соседи, и даже незнакомые тётеньки, обвиняли моего отца: - "Если бы он вас не бросил!…"
Я помню, как уходил он с чемоданом - высокий, кудрявый. Отец всегда казался мне красавцем. Помню, как бежала я за ним и кричала:- Папа! Папа!
Он остановился, подхватил меня на руки, а потом отдал запыхавшейся маме, и ушёл. И я горько почуяла: – Папа меня бросил. Было мне тогда три года.
А мама его ждала. Она вся превратилась в ожидание. Она всё молчала, смотрела в окно, часами сидела возле двери, её словно не стало - осталось только ожидание.
И однажды отец вернулся. Он стоял за дверью, глотал пьяные слёзы и умолял впустить. Я, ходила вокруг мамы, и ждала, когда она откроет дверь моему красавцу. Но дедом и бабушкой уже было сказано столько сердитых слов про папу, что я не смела просить, чтобы она впустила его. Маме нужно было лишь щёлкнуть замком и открыть дверь, но она сказала: - Уходи! Ты пьян. И не приходи к нам больше, мы и без тебя проживём."
Но прожить без папы мы не смогли.
Когда я подросла, то познакомилась с женщиной к которой ушёл тогда мой отец. Она была намного старше моей мамы, веселая, нарядная, хитрющая, как лиса. Ласково мурлыкала она над отцом, и словно придерживала острым коготком, свою добычу. Работала она в ресторане, и потому, отец при ней всегда был вальяжен и беззаботен.
А мама ухнула в болезнь, как в колодец. Мне было четыре года, и поняла я это не сразу. Всё началось со скандалов с соседями. Мама вдруг становилась злой и некрасивой, в таких - же отвратительных превращались соседи. Они скалились, и громко шипели некрасивые слова. Я трепетала от страха и тянула маму за руку: - Не надо! Пошли!
- Они думают, что я сумасшедшая! - рыдала она. - Сволочи! Вы сами сумасшедшие!
Мы жили в деревянном доме: длинный коридор, и большая кухня – одна, на весь этаж, в которую мы теперь ни ногой. Мама стала готовить на старенькой плитке в крохотном коридорчике. Нас, словно окружили враги, они потешались над нами - изгоями. А мама и я, ощетинились и замерли в своём убежище.
Но как же мне хотелось, чтобы мама, снова подружилась с соседями, снова стала красивой и радостной, что бы закручивала волосы и подкрашивала губы. Но она тускнела, полнела и замыкалась.
- "Ну покрась губки…" - канючила я, подавая помаду. Когда же, изредка, она закручивала волосы на бигуди, мне казалось, что счастье снова вернулось в наш дом и мама стала прежней, такой, как и другие мамы накручивающие волосы.
Но самым большим моим ужасом была мамина история о «выпавшем сердце». От этой истории я трепетала, но мама упорно рассказывала её всем: бабушке, дедушке, знакомым на улице и даже этим гадким соседям:
-У меня выпало сердце. Я взяла его в руки и поставила на место, но не туда… "
- Мама, ты никому этого не рассказывай. Только мне! Только мне! – уговаривала я её. Мне казалось, что стоит маме перестать рассказывать эту страшную историю всем встречным и люди забудут про её «выпавшее сердце» и перестанут с ней ругаться и называть сумасшедшей. Но если ей так хочется об этом рассказывать, то пускай только мне. Только мне! – А уж я - то -потерплю."
Но мама продолжала приставать ко всем, и никак нельзя было её отговорить . Я с ужасом чувствовала, что мама забывает обо мне, и вообще обо всём забывает, а помнит только о своём «выпавшем сердце». Тогда – то и поселилась во мне глубокая, ледяная печаль, от которой спасали только игры с другими детьми.
Теперь мама подолгу сидела, словно оцепенев. Она не ела, забывала покормить и меня, а наша коридорная плитка совсем перегорела.
Мама, мама, мама, мама…- как заведённая повторяла я, пока она, наконец, очнувшись, спрашивала: - Что, доченька? Кушать хочешь? - И открывала консервную банку.
Наш телевизор давно показывал только полосы, но стоял "для красоты". Но мне было важно, что бы он всё же стоял. Ведь телевизор был в тёплых, весёлых домах моих подружек, и наш , в своём углу, согревал обманом что: - и у нас, как у всех.
Но у нас всё было совсем по- другому - холодно и тихо…
Зато по вечерам, мама для меня рисовала. И это был праздник. В толстом альбоме моя любимая художница рисовала принцев и принцесс, травы и цветы, зверей и птиц. Что мама нарисует сегодня, решала я:
-Нарисуй волка.
- Я не умею.
- Попробуй!
И фокус-покус – вот он, волк. Да ещё какой! Я любила наблюдать за маминым карандашом. Это было, пожалуй, интереснее мультика по телевизору.
Однажды мама принесла домой грязного, замученного голубя, посадила его в корзинку и долго выхаживала. Но он все же умер.
В другой раз она принесла чумазую голую куклу, найденную на помойке. Искупала её в тазу и сшила для неё платье. Нарядив повеселевшую куклу, протянула мне: - Возьми, будет тебе доченька.
Маме всегда было жалко выброшенные игрушки. Она подбирала их, и приносила домой. Но прежде, чем отдать мне, мыла и наряжала. Мне казалось, что мама так играет, как маленькая девочка. У меня же и без того было полно игрушек, и "помойными" я брезговала, брала их и прятала куда подальше: - "Пусть спят! "
Мама жалела и увядшие цветы, и бездомных собак, и побитую молью одежду - всё никому не нужное, казалось ей живым и страдающим. Тогда-то, я и научилась у неё жалеть весь белый свет.
Когда маму положили в больницу, об этом заговорил весь наш городок. Во время очередного скандала, кто-то из соседей вызвал скорую помощь.
Взрослые принялись жалеть меня, будто мама уже умерла. Но я по- прежнему желала одного, что бы мама забыла свою историю о "выпавшем сердце".
Теперь я стала жить у деда с бабушкой. Они души во мне не чаяли. Дед, кормил вкусненьким, и каждый день читал книжки, бабушка гладила по головке, и пела жалостливые песни про "Белокурую Машу- пастушку", обманутую чернобровым подлецом.
С того-то времени я сроднилась с печальной дорогой вдоль леса, по которой бабушка, водила меня к маме в психбольницу.
Когда маму выписывали, то она непременно забирала меня к себе. Я покорно мирилась с полуголодной участью и погружалась в тревожное одиночество. Мне хотелось в тёплый бабушкин дом, но ведь я нужна маме.
Она, бедная, как могла боролась с болезнью: то запоем читала, то просиживала со мной днями и вечерами в кинотеатре, то блуждала по магазинам и приносила домой не нужные вещи, и где только не работала, но держалась на одном месте не больше месяца…
А однажды мама исчезла.
Из детского сада меня забрала заплаканная бабушка: - Лапушка, поживи у тёти Сони, мы с дедом поедем искать маму. - прорыдала она в платок.
Тогда-то я впервые осталась у родственников. Дядя Фима и тётя Соня радушно приняли меня и положили спать в одной комнате со своей младшенькой.
Света – моя двоюродная тётя, была ещё школьницей, она решила меня позабавить чем-нибудь интересненьким.
А ты знаешь, что люди произошли от обезьян?
Я подумала, что Света шутит, и хихикнула.
- Не веришь? Это правда! Тебе потом и в школе об этом расскажут.
Мне стало не до смеха:
- Неееет, это неправда!
- Правда! Честное слово! - торжественно заявила Светка.
И тут я перепугалась не на шутку… Обезьяны, были для меня такими же животными, как тигры слоны и медведи. Я не верила.
-И твоя мама из обезьяны?
-Да!.
-И папа?
- И папа.
-Да ты сама из обезьяны!
-Да, и я из обезьяны, и ты, и вообще все люди.
Я представила превращающихся в людей обезьян, и мурашки побежали по спине.
- Да, ты вруша!
- Вот картинки в учебнике, посмотри.
Но картинки и сам учебник казались мне омерзительными. А Светка настойчиво совала мне его под нос: - Да ты посмотри!
Я отворачивалась. От жуткого учебника дохнуло ужасом, как от истории "о выпавшем сердце".
И я зарыдала. Да, что там - орала до хрипоты, и вскоре судорожно давилась всхлипами. Прибежали испуганные взрослые, они стали гладить меня по головке, совать конфеты, и ругать Светку: - «Бессовестная, надо же так напугать ребёнка!», но остановить меня было не возможно. Утихла я только в постели, между дядей Фимой и тётей Соней. Они совсем не были похожи на обезьян и я успокоилась.
Дед с бабушкой вернулись печальными - без мамы.
Но через три месяца мама нашлась сама. Она светилась радостью и привезла домой мешок вяленной рыбы и загадочные коренья.: Я соскучилась по своей доченьке, поэтому и вернулась- сказала она родителям.
Всё это время мама жила у ульчей. В их стойбище она добралась по Амуру на катере. Туда её "подбросили" свойские речники. Маленький народ ульчи посчитал её русской учительницей. Вскоре ульчский шаман распознал мамину болезнь, и лечил по- своему, травами и кореньями. А мама приглядывала за ребятишками, пока женщины хозяйничали у очага. Вместе с ними она шила изузоренную бисером детскую одежду, и всё вспоминала свою доченьку. На том же катере, вернулась она через три месяца в Хабаровск, и вот – приехала домой…
Сегодня, когда я стала старше той несчастной беглянки, я думаю – лучше б она не возвращалась, возможно, жизнь её сложилась бы иначе - лучше.
Вскоре, мама снова оказалась в больнице. И уже навсегда.


Рисунок: Анны Селивончик