Любовь нечаянно нагрянет...

                Любовь нечаянно нагрянет...

          (О психологии личности при тоталитарных и авторитарных режимах)


                Книга-хрестоматия

                Автор-составитель М. Архангородский

                (главы 5 - 9)

        Коллаж автора

                - 5 –


     Актуальным для нашей страны сегодня является анализ формирования тоталитарной личности в нацистской Германии. Постановка и изучение проблемы психологического объяснения становления тоталитарных режимов, причин прихода к власти тоталитарных лидеров связано с проведением исследований по психологии нацизма. Германия периода 20-х- 40-х гг. является одной из популярных среди американских психоисториков эпох. (В.Лэнгер, Г.Бичевский, П.Левенберг, Р.Бинион, П.Вэйт, Г.Гилберт). Вопрос о психологических предпосылках нацистского режима в Германии рассматривался в двух направлениях:
1. Причиной установления тоталитарного режима является уникальность и сила воздействия тоталитарного лидера на массы, вызванная психологическими особенностями лидера, его “харизмой”. Так, уже в годы второй мировой войны группа американских психологов под руководством В.Лэнгера по заказу Управления стратегических служб США проводит психоаналитическое исследование личности Гитлера, основанное на изучении множества документальных свидетельств о жизни и деятельности Гитлера
2. Определенные психологические тенденции в массовой психологии людей, живших в Германии в 20-е годы создали своего рода психологическую потребность в сильной политической власти, в тоталитарной идеологии, в тоталитарном вожде, что предопределило появление лидера типа Гитлера и его популярность. Уже в первых исследованиях, посвященных психологическому объяснению прихода к власти Гитлера, причин его популярности признается необходимость изучения психологических характеристик населения Германии, психологического анализа нацистской идеологии, социально-психологического анализа ситуаций общений “вождя” с массами (Ф.Нойман, Ф.Шуман, Г.Гилберт, Г.Бичевский). Например, в статье Э.Эриксона “Образ Гитлера и германский народ”, опубликованной в 1942 г. помимо психоаналитического описания личности Гитлера анализируются особенности психологического воздействия фюрера на массы, исследуется его влияние на различные социальные группы. Изучив материалы выступления Гитлера, а также, психологические характеристики его аудитории, Э.Эриксон выделяет четыре группы населения, испытавших идеологическое влияние Гитлера:
• молодые преступники- рецидивисты, не слишком многочисленные, они были заместителями нацистских лидеров, они жили и умирали за порядок, который легализовал их тип и способствовал их процветанию;
• толпы, подчас хороших и дружелюбных немцев, в которых никто не заподозрил бы отравляющий комплекс подавленного юношеского бунта: Гитлер освободил их;
• массы ни хороших, ни плохих людей, которые хотели хлеба и зрелищ, слепо верили в догмат подчинения. Когда этот мир потерпел поражение (имеется ввиду поражение Германии в Первой мировой войне, и поражение социалистической революции 1918 - 1919 гг.), их революционная энергия была парализована, они не могли убивать аристократов, Гитлер дал им взаимен евреев (имеется ввиду направленность агрессии в сторону от истинного источника фрустрации, как правило в таких случаях массовая агрессия направляется политическими силами на группы населения, имеющие отличия от основной массы населения, например, этническое меньшинство);
• маленькая, но влиятельная группа, система ценностей членов которой протестует против нацистского спектакля. Однако ее представители не осмеливаются поднять руку на лидера, отождествляемого с образом немецкого барона (поскольку Гитлер активно эксплуатировал образцы “настоящего арийского поведения”), - идеала их юношеских мечтаний.
          Наиболее эффективным для решения вопроса о психологических истоках тоталитаризма оказался поколенческий подход, реализованный в исследованиях П.Левенберга, Г.Дикса, П.Меркли, которые изучали поколение немцев 1900-1905 гг. рождения, принявших активное участи в национал-социалистическом движении в Германии начиная с 20-х годов. Впервые поколенческий подход к анализу исторической реальности был сформулирован в статье немецкого социолога К.Маннгейма в1928 г. По мнению Маннгейма для понимания исторических событий необходимо исследование возрастной специфики поколения, активно участвующего в историческом событии. Поколение - возрастная группа людей, формирование характера которых происходит под влиянием определённых исторических событий, экономических и культурных условий, что определяет общность и сходство некоторых личностных характеристик в результате сходного для представителей данной возрастной когорты социального опыта.
            Описание исторических особенностей социализации поколения, изучение психологических характеристик принадлежащих к определенному поколению людей, объяснение личностных свойств представителей поколения общей для них “технологией” социализации, сходным социальным опытом - все эти исследовательские операции являются необходимыми для осуществления поколенческого подхода. Идея З.Фрейда о поиске историко - психологических корней и причин массовых социальных движений в исследовании психологических эффектов исторических событий в жизни данного народа получает продолжение в психоисторических исследованиях проблемы становления тоталитарных режимов, прежде всего - в исследованиях по психологии нацизма. Эта проблематика является одной из популярных в психоистории - многие авторитетнейшие в этой области ученые (Э.Эриксон, В.Лэнгер, Г.Бичевский, П.Левенберг, Р.Бинион, П.Вэйт, Г.Гилберт) начинали свои исследования с интереса к этой теме.
          Предположение о том, что исторические события могут иметь травматические последствия для современников и потомков впервые высказано З.Фрейдом в работе “Моисей и монотеизм”. Идея выявления неблагоприятных психологических последствий исторических событий является одной из основных в исследованиях американских психоисториков. Еще в 1957 году один из основателей этого направления В.Лэнгер призвал изучать проблему, когда существенные изменения в психологии общества и культуры могут быть усмотрены, хотя бы частично, в некоторых серьезных ранах, от которых страдает все общество. Например, известный психоисторик П.Левенберг обнаруживает своеобразный историко-психологический эффект первой мировой войны, повлиявшей на психологию немцев военного и послевоенного поколений. В работе “Психоисторические корни нацистского молодежного движения” для понимания психологической специфики поколения немцев - ровесников 20 века, их социального поведения в 20-30-е гг., активное участие в нацистском движении исследуются переживания детства, формирование характера представителей этой группы, влияние исторических событий (первая мировая война, революция 1918-19 гг. в Германии), экономических условий (голод) на их психическое развитие. В результате комплексного изучения медицинских и исторических источников, социологических материалов и художественной литературы, дневников и автобиографий представителей поколения П.Левенберг приходит к следующим выводам: первая мировая война, послевоенные испытания этого поколения оказали решающее травматическое влияние на формирование личности молодых немцев (например, большинство из них росло в неполных семьях), способствовало формированию у будущих “наци” таких психологических качеств, как слабая индивидуальность, повышенная агрессивность, гневливость, что, в конечном счете, обусловило подчинение тоталитарному лидеру. На основании психоисторического анализа дневников идеолога нацистского движения Г.Гимлера П.Левенберг составляет “каталог психических отклонений”, свойственных исследуемому поколению:
• кризис идентичности;
• потребность в идентификации с отцом, доходящая до навязчивых состояний;
• расстройство временной перспективы;
• отождествление мужской силы с военными занятиями;
• комплекс псевдомужской роли, характеризующий отношение к женщинам с позиции ненормального аскетизма и повышенного сексуального контроля над собой, выработка чувств превосходства над ними.
          Как мы уже говорили, теоретическим результатом исследований, посвященных психологии нацизма, является разработка американскими учеными концепции авторитарной личности и авторитарного характера, объясняющих индивидуальное и групповое поведение в условиях тоталитарного режима (Э.Фромм, Т.Адорно, Г.Дикс, Ю.Литвин, Е.Шилз и др.). В дальнейшем вклад в развитие концепции авторитарного характера вносят в исследования Г.Дикса, Е.Шилза, Г.Маркузе, М.Рокича, Ю.Литвина, которые доказали справедливость тезиса о том, что авторитарная личность является психологической базой деструктивных социально-политических движений, прежде всего - тоталитарного режима. Авторитарный характер определяется одновременным присутствием  садистских и мазохистских влечений. Садизм – это стремление к неограниченной власти над другими, более или менее связанное с разрушительными тенденциями. Мазохизм  определяется как стремление раствориться в подавляющей силе, приобщившись тем самым к ее мощи и славе. И садистские, и мазохистские тенденции вызываются неспособностью индивида к самостоятельному существованию, его потребностью в симбиотической связи для преодоления одиночества.
Нацизм – это экономическая и политическая проблема, но без учета психологических факторов невозможно понять, каким образом он приобрел власть над целым народом. Факторы, поддерживающие экономическое положение низших слоев старого среднего класса – мелких предпринимателей и ремесленников. Авторитет монархии был непререкаем; опираясь на нее и отождествляя себя с него, представитель низов среднего класса приобретал чувство уверенности и нарциссической гордости. Столь же прочно держался еще авторитет религии и традиционной морали. Индивид ощущал свою принадлежность к устойчивой общественной и культурной системе, где у него было собственное место. Короче говоря, его экономическое положение было еще достаточно прочным, чтобы дать ему чувство довольства собой. В период 1924-28 гг. экономическое развитие принесло низам среднего класса новые надежды (после 1923 года), но депрессия, начавшаяся в 1929 году, ничего от них не оставила. Средний класс оказался самым беззащитным.
Но кроме этих экономических причин, были еще и психические, усугубившие положение. Первая из них – поражение в войне и падение монархии. Инфляция тоже нанесла смертельный удар принципу бережливости и престижу государства. В довершение всех бед пошатнулся и последний оплот уверенности среднего класса – семья; крушение прежних символов власти и авторитета – монархии и государства – отразились и на личных символах авторитета, т.е. на родителях. Когда называют причины возникновения фашизма в Германии, почему-то умалчивается еще один очень важный исторический факт: нацистской идеологии во многом предшествовало антисемитское учение лютеранской церкви Германии. Да, именно церковь способствовала возникновению благоприятной почвы для фашизма. Одна из старейших церквей протестантского мира допустила в своём учении роковую ошибку и позволила ненависти к еврейскому народу проникнуть в её учение. Это дало возможность духу антисемитизма и расизма распространиться по всей стране. Уже потом большинство верующих признает свою ошибку, покается, но будет поздно... Церковь, которая, по словам апостола Павла, является «столпом и утверждением истины», станет совмещать несовместимое – крест и свастику, учение Христа и человеконенавистничество.
Чувство тревоги, бессилия и социальной изоляции, которыми был охвачен прежний средний класс, и вытекающие из них разрушительные тенденции – один из психологических источников нацизма.
Итак, определение социально-экономического изменения (особенно упадок среднего класса и возрастание роли монополистического капитала) произвели глубокое психологическое воздействие. Нацизм психологически возродил нижние слои среднего класса и в то же время  способствовал разрушению их прежних социально-экономических позиций. Нацизм мобилизовал эмоциональную энергию этих слоев и превратил ее в мощную силу, борющуюся за экономические и политические цели германского империализма.
Личность Адольфа Гитлера, его учение и вся национал-социалистская система являются крайними проявлениями того типа характера, который мы назвали «авторитарным». Именно поэтому А. Гитлер привлекает ту часть населения, которая обладает подобным складом характера. В «Майн Кампф» А. Гитлер неоднократно демонстрирует свое садистское стремление к власти. Вот что он пишет об удовлетворении, которое доставляет массам господство: «Чего они хотят – это победа сильного и уничтожение или безоговорочная капитуляция слабого». Доктор Йозеф Геббельс оценивает массы в том же духе: «Люди хотят только одного: чтобы ими прилично управляли». Массы для него «не больше, чем камень для скульптора…». Национал-социалистскими вождями движет стремление к власти над массами. А. Гитлер пытается рационализировать и оправдать свою жажду власти. Примером рационализации первого типа может служить следующий абзац из «Майн Кампф»: «Если бы в своем историческом развитии немецкий народ обладал тем же единством, какое выпало на долю других народов, то Германская империя, наверно, была бы сегодня владычицей всего мира». Уверения А. Гитлера, что его целью является не только благополучие Германии, что его  достижения служат внешним интересам цивилизации вообще, стали хорошо известны. Вторая рационализация – что его стремление к власти обусловлено законами природы – это больше, чем только рационализация; в ней обнаруживается стремление к подчинению высшей внешней силе. Третья  рационализация его садизма – будто бы он защищается от нападения других (многократно встречается в писаниях А. Гитлера). Любовь к сильным и ненависть к слабым, столь типичное для садомазохистской личности, объясняет множество политических актов А. Гитлера и его сторонников. В гитлеровской идеологии есть и мазохистская сторона, т.е. должно присутствовать и стремление подчиниться подавляющей силе, уничтожить свое «я», и это стремление мы действительно обнаруживаем. Высшие силы, перед    которыми он склоняется, - это Бог, Судьба, Необходимость, Истерия и Природа. В действительности все эти слова означают для него одно и тоже: символ подавляющей силы. Сила, производящая на А. Гитлера, вероятно даже большее впечатление, чем Бог, Провидение и Судьба – это Природа. А. Гитлер настаивает на том, что можно и должно управлять людьми, но Природой управлять нельзя. «Природа – это великая сила, которой мы должны подчиниться, а вот над живыми существами должны господствовать».
Две тенденции в писаниях А. Гитлера, как основные стремления авторитарной личности; жажда власти над людьми и потребность в подчинении подавляющей внешней силе.
Одиночество и бессилие индивида, его стремление реализовать возникшие в нем возможности, объективный факт возрастания производственной мощи современной промышленности – все это динамические факторы, составляющие основу растущего стремления к свободе и счастью. Бегство в симбиотическую зависимость может на какое-то время приглушить страдание, но не может его устранить. История человечества – это история растущей индивидуализации и вместе с тем история растущей свободы. Стремление к свободе является неизбежным результатом процессов индивидуализации и развития культуры. Авторитарные системы не могут ликвидировать основные условия, порождающие стремление к свободе; точно так же они не могут искоренить и стремление к свободе, вытекающее из этих условий.
В нашем обществе мы сталкиваемся с тем же явлением, которое повсюду питает корни фашизма: с ничтожностью и бессилием индивида. Мы гордимся тем, что нас не гнетет никакая внешняя власть, что мы свободны выражать свои мысли и чувства, и уверены, что эта свобода почти автоматически обеспечивает нам проявление индивидуальности. Но право выражать свои мысли имеет смысл только в том случае, если мы способны иметь собственные мысли. Подавление спонтанных чувств, а следовательно и подлинной индивидуальности, начинается очень рано (по существу, с самого начала воспитания ребенка). Одни из самых подавляемых чувств – чувства враждебности и неприязни. Подавление эмоций. Нет никакого сомнения в том, что творческое  мышление – как и любое другое творчество – неразрывно связано с эмоцией. Однако в наши дни идеал состоит как раз в том, чтобы жить и мыслить без эмоций. Вместе с тем, поскольку эмоции нельзя подавить до конца, они существуют в полном отрыве от интеллектуальной стороны личности (результат – дешевая сентиментальность, которой кормятся миллионы изголодавшихся по чувствам потребителей у кино и у популярной музыки). Есть одна запретная эмоция – это чувство трагедии. Осознание смерти и трагической стороны жизни – будь оно ясным или смутным – является одним из основных свойств человека. Каждая культура справляется с проблемой смерти по-своему. Например, христианство сделало смерть нереальной и пытается утешить несчастного индивида обещанием жизни после смерти. Страх смерти живет в нас, живет вопреки попыткам отрицать его, но подавление приводит к его стерилизации. Такому же искажению, как чувство и эмоции, подвергается и оригинальное мышление. Один способ подавления самостоятельного мышления – это настойчивое требование от учащихся знать факты, а точнее информацию.  Другой способ подавления самостоятельного мышления состоит в том, что всякая истина считается относительной.
Современный человек живет в состоянии иллюзии, будто он знает, чего хочет; тогда как на самом деле, он хочет того, чего должен хотеть в соответствии с общепринятым шаблоном.
Мы превратились в роботов, но живем под влиянием иллюзии, будто мы самостоятельные индивиды. Индивид живет в мире, с которым потерял все подлинные связи, в котором все и вся инструментализированы; и сам он стал частью машины, созданной его собственными руками. Он знает, каких мыслей, каких чувств, каких желаний ждут  от него окружающие, и мыслит, и чувствует и желает в соответствии с этими ожиданиями, утрачивая при этом свое «я». Такая потеря собственной сущности превращает конформизацию (вследствие конформизма индивид превращается в робота, теряет себя, но при этом убежден, что он свободен и подвластен лишь собственной воле) в императив: человек может быть уверен в себе лишь в том случае, если живет в соответствии с ожиданиями других. Отчаяние людей-роботов – питательная среда для политических целей фашизма.
Один аспект свободы: бессилие и неуверенность изолированного индивида, который освободился  от всех уз, некогда придававших жизни смысл и устойчивость. Беспомощность и сомнения парализуют  жизнь, и чтобы  жить, человек старается избавится от своей негативной свободы. Бегство от свободы не восстанавливает его утраченной уверенности, а лишь помогает ему забыть, что он отдельное существо.
Реализация своего «я» достигается не только усилиями мышления, но и путем активного проявления всех его эмоциональных возможностей. Эти возможности есть в каждом человеке, но они становятся реальными лишь в той мере, в какой они проявляются. Иными словами, позитивная свобода состоит в спонтанной активности всей целостной личности человека.
Спонтанная активность – это не вынужденная активность, навязанная индивиду его изоляцией и бессилием; это не активность робота, обусловленное некритическим восприятием шаблона, внушаемого  извне.
Спонтанная активность – это свободная деятельность личности. Спонтанная активность возможна лишь в том случае, если человек не подавляет существующую часть своей личности, если разные сферы его жизни слились в единое целое.
Негативная свобода превращает индивида в изолированное существо – слабое и запуганное, - чье отношение к миру определяется отчужденностью и недоверием. Спонтанная активность – это единственный способ, которым человек может преодолеть страх одиночества, не отказываясь от полноты своего «я», ибо спонтанная реализация его сущности снова объединяет его с миром – с людьми, с природой и самим собой. При всякой спонтанной деятельности индивид сливается с миром.
Подлинный идеал – это любая цель, достижение которой способствует развитию, свободе и счастью личности. Те вынужденные и иррациональные цели, достижения которых может иметь субъективную привлекательность (например, стремление к подчинению), но вредно для жизни – это идеалы ложные. Из этого следует, что подлинный идеал -  это отчетливое выражение полнейшего утверждения его собственной личности.
Рациональная власть  - авторитет, - как и подлинный идеал, имеет своей целью развитие индивида; поэтому она в принципе не может быть в конфликте с индивидом, его подлинными – не патологическими  - стремлениями.
Таким образом, для современного человека свобода имеет двоякий смысл: он освободился от прежней власти и превратился в «индивида», но в тоже время стал изолирован и бессилен, стал орудием внешних целей, отчужденный от себя самого и других людей. Такое состояние подрывает человеческую личность, ослабляет и запугивает человека, подготавливает его к подчинению, новому рабству.
Позитивная же свобода означает полную реализацию способностей индивида, дает возможность жить  активно и спонтанно. Свобода может  победить лишь в том случае, если демократия  разовьется в общество, в котором индивид, его развитие и счастье станут целью и смыслом.
Для реализации позитивной свободы и индивидуализма необходимы такие экономические и социальные перемены, которые позволяют индивиду стать свободным в смысле реализации его личности.
Демократия – это система, создающая экономические, политические и культурные условия для полного развития индивида.
Фашизм – это система, заставляющая индивида подчиняться внешним целям и ослабляющая развитие его подлинной индивидуальности.
Одна из величайших трудностей для организации условий подлинной демократии состоит в противоречии между плановой экономикой и активным сотрудничеством каждого индивида.
Если планирование сверху не будет сочетаться с активным участием снизу, если поток общественной жизни не будет постоянно восходить снизу вверх, плановая экономика приведет к новой форме манипулирования народом. Решение проблемы сочетания централизации и децентрализации – одна из главных задач, стоящих перед обществом. Победа над авторитарными системами всех видов станет возможна лишь в том случае, если демократия будет не отступать, а наступать, осуществляя те цели, к которым стремились борцы за свободу в течение последних столетий.
Демократия победит силы нигилизма лишь в том случае, если сможет вдохнуть в людей самую сильную веру, на какую способен человек, - веру в жизнь, правду и свободу – в свободу активной и спонтанной реализации человеческой личности.
Идеи Фромма о социальном формировании тоталитарной личности дополняются выдающимся ученым К. Юнгом, создателем аналитической психологии, выдвинувшем идею «коллективного бессознательного». В человеческом обществе на бессознательном уровне  исторически закрепляются определенные стереотипы представлений, которые Юнг назвал архетипами. В этом плане архетипически закрепленные жесткие взаимоотношения «вождя и его племени», строгая иерархия подчинения вождю и подавления личности членов племени может актуализироваться в любом цивилизованном обществе при наступлении тоталитаризма или авторитаризма. Но, к сожалению, самому Юнгу, выдающемуся интеллектуалу и ученому, до определенного времени убежденно отстаивающего свои взгляды в психологии довелось на себе испытать именно социальное влияние германского фашизма. Этот печальный и малоизвестный пример из жизни Юнга мы приведем, так как он весьма поучителен.
После прихода Гитлера к власти Юнг сделал уступки нацистской расовой философии, что подтверждает, что ему недоставало бескомпромиссной нравственной твердости Фрейда и его научной объективности. В 1933г. д-ром Герингом, родственником нацистского лидера Германии Геринга, было основано Новое германское психотерапевтическое общество. В том же году президент общества  профессор Кречмер подал в отставку. Место его вместе с должностью главного редактора «Центрального   психотерапевтического журнала», занял Юнг. И общество, и журнал официально признали нацистское мирровозрение. Геринг без обиняков заявил об этом в первом номере реорганизованного журнала: «Общество имеет своей задачей объединение всех германских медиков под эгидой национал-социалистского руководства… в особенности тех медиков, которые пожелают развивать психиатрию на основе принципов мирровозрения национал-социализма».  Юнг написал краткое вступление к этому номеру, где он – в ряду других двусмысленных политических сентенций – утверждает: «Если мы не будем больше замазывать реальные и хорошо известные различия между германской и европейской психологией, это только послужит на пользу науке» В следующем номере этого же журнала в путаной статье «Нынешняя ситуация в психотерапии» Юнг обрушивается на взгляды Фрейда относительно детских истоков неврозов. В этой же статье Юнг нападает  и на «еврейскую теорию» Адлера о влечении к власти и базовой мотивационной силе. Сравнивая собственную идею о первенстве творческого аспекта бессознательного содержания с гедонистическими взглядами Фрейда (принцип удовольствия), он обвиняет Фрейда и Адлера в том, что те видят лишь теневые стороны человеческой натуры. Он приписал популярность среди врачей лечебного метода Фрейда тому, что психоаналитик недооценивает личность пациента и, таким образом, «бьет пациента в самое больное место и быстро и дешево добивается превосходства… Но есть люди действительно порядочные, не обманщики, не склонные пользоваться идеалами и ценностями других для приукрашивания собственной неполноценной личности. Лечить таких людей редуктивным методом (слово «редуктивный» относится к генетическим теориям Фрейда, согласно которым более поздние, «высшие» стремления человека развиваются из ранних, более примитивных и изначально асоциальных влечений), приписывая им какие-то скрытые мотивы, подозревать наличие за их природной чистотой какой-то грязи не только греховно и глупо, но и преступно».
То, что Юнг, человек далеко не глупый, позволил себе столь демагогическую фальсификацию взглядов Фрейда, можно объяснить только как попытку оправдать наукообразным языком нацистские взгляды о низком уровне мышления евреев.
Юнг пишет: «Евреям свойственна одна черта, характерная для женского мышления, - как физически более слабые, они находят наиболее уязвимое место в защите оппонента и целятся именно в него. Благодаря этой технике, выработанной в течении столетий, евреи лучше защищены там, где другие беззащитны…Благодаря своей древней культуре они способны совершенно сознательно и в окружении даже вполне дружеском и терпимом потворствовать своим порокам, в то время как мы еще слишком молодая  культура, что бы не иметь «иллюзий» о себе… Еврей, культурный кочевник, так и не создал своего собственного культурного стиля и, возможно. Никогда не создаст, ибо все его инстинкты и таланты зависят от уровня цивилизации нации, приютившей его. Арийское бессознательное содержание имеет более высокий потенциал, нежели еврейское; это и преимущество и недостаток молодости, которая пока еще ближе к варварству». Юнг считает арийскую душу более варварской, но и более творческой. «неосознаваемое у арийца содержит напряжения и творческие элементы, которые смогут быть реализованы в будущем.  Весьма опасно и непозволительно обесценивать эти творческие силы, считая их детским романтизмом… По моему мнению, нынешняя медицинская психология делает ошибку, невольно применяя еврейские категории, которые, кстати, применимы не ко всем евреям, к германским народам и христианским славянам. Самый ценный секрет германской личности  - ее творческая душа, полная интуиции, - был объявлен банальным детским лепетом. В то же время мой предостерегающий голос подозревают в антисемитизме. Это подозрение началось с Фрейда. Он знал о германской душе так же мало, как и его германские обожатели. Научились ли они чему-нибудь с появлением на мировой сцене национал-социализма, на который весь мир смотрит удивленными глазами: где же были тот порыв и стремительная наступательная сила до того как родился национал-социализм? Они были спрятаны в немецкой душе, в самых ее глубинах. И душа эта есть что угодно, только не вместилище детских желаний или нерешенных семейных конфликтов. Движение захватившее всю нацию целиком, должно было взрасти в каждом человеке».
Эрнест Хармс в своей статье «Карл Густав Юнг – защитник Фрейда и евреев» делает тщательную, но совершенно неубедительную попытку оправдать деятельность Юга в этот период. Его главный довод сводится к тому, что Юнг не был антисемитом и что он попытался защитить Фрейда и других еврейских психиатров теми методами, какие были возможны в те дни. Однако Хармсу не удалось развеять впечатление, что Юнг увидел в национал-социализме возможность отомстить Фрейду и ликвидировать фрейдовский психоанализ в Германии, объявив его неприемлемым для германской личности. Юнг называет психоанализ «бездушным материалистическим  движением», продуктом нетворческой расы, которая не может охватить созидательную интуитивную германскую гениальность. Юнг не был гражданином Германии, и формально у него не было повода для того, чтобы стать лидером германской психиатрии нового типа и главным редактором журнала, который открыто и официально подписался под философией национал-социализма. Принимая руководство этим новым психиатрическим движением, имевшим четко выраженную направленность, Юнг, фактически, стал главой психиатрии в Центральной Европе. Его действиями руководили не антисемитизм или истинная убежденность в принципах национал-социализма. В письме коллеге, на которое ссылается Хармс, Юнг пытается развеять слух о своем антисемитизме. Он заканчивает письмо следующей саморазоблачительной фразой: «А теперь еще люди придумали, что я страдаю отсутствием всяких принципов, не являясь ни антисемитом, ни нацистом». Это именно то, что Юнг продемонстрировал в остальной части своего письма. Неизбежно встает вопрос: что же двигало Юнгом, когда он заявил, что психология Фрейда, та самая психология, в которую он внес немалую лепту и которую он превозносил и защищал в прежние годы, не годится для неевреев? И что заставило его играть лидирующую роль в новом расистском психологическом движении? Поскольку это, по-видимому, не расовые предрассудки и не нацистские убеждения, то, что же? Трудно уклониться от догадки, что это был чистый оппортунизм. Фрейд подозревал, что Юнг, чтобы добиться признания, не брезговал тем, чтобы позволить своим взглядам следовать за общественным мнением. Эту точку зрения подтверждают вся деятельность Юнга и его труды, созданные им в гитлеровскую эпоху. (Цитируется по книге Ф. Александр, Ш. Селесник «Человек и его душа», М., 1995).
 
    И тот же К.Г. Юнг, как в довоенный период, так и послевоенный, становится автором оригинальной концепции, объясняющей приход Гитлера к власти, как массовую психическую эпидемию. Историко-психологическая концепция К.Юнга содержится в его работах: “Подход к бессознательному”(1961), “Об архетипах коллективного бессознательного”(1934), “Психология и религия”(1938), “Проблема души современного человека”(1928), “Современный миф” (1958), “Вотан”(1936), “Эпилог”(1946), “О становлении личности” (1934). Исторические события, исторические изменения толкуются К.Г.Юнгом как психологическая ситуация, сложившаяся в результате активности сферы бессознательного. В основе концепции находятся оригинальные представления о характере психического бессознательного, о его интенсивности, одержимости, автономности и преемственности. Концепция о содержании и роли коллективного бессознательного как фактора исторического процесса основана на следующих теоретических положениях:
1) К.Г.Юнг рассматривает сферу бессознательного как мощную детерминанту сознания, поведения и всей жизнедеятельности человека, как ” условие, выходящее за пределы досягаемости, не поддающееся его воздействию”. К.Г.Юнг убежден, что человек зависим, что им управляет нечто, некая сущность, которой он не знает, но которая, начиная с доисторических времен, является ему в представлениях, постоянно “открывая ” себя с их помощью.
2) Условием целостности “Я” является компенсация сознательных и бессознательных свойств психики. Функция компенсации становится важнейшим фактором психической активности. Компенсаторными психическими феноменами являются видения, галлюцинации, образы, сны. Именно через компенсацию проявляется содержимое бессознательной сферы человека.
3) Основным содержанием человеческого бессознательного выступают архетипы - своеобразные паттерны, мысленные клише, “первобытные образы”, символические значения, являющиеся символическим проявлением инстинктов. Архетипы проявляются в сновидениях, мифах, произведениях искусства в качестве регулирующих принципов его формирования. Содержание архетипов (образов коллективного бессознательного) отражает историю человечества и человеческой психики и выступает в виде сверхличного символа. К.Г.Юнг выделяет такие характеристики архетипов как нуминозность (божественность) и целостность.
4) Активность бессознательного обусловлена конкретной историко-психологической ситуацией в ту или иную эпоху, и проявляется в виде популярных символов: “Неиссякаемым источником религиозной символики в любую историческую эпоху является тот инстинкт, который именно в данную эпоху особенно актуален и причиняет людям наиболее серьезные заботы”. Это утверждение основано на аналогии между активностью бессознательного у отдельного человека и целой нации: “Как у отдельных индивидов, у народов и эпох есть свойственная им направленность духа, или жизненная установка. Где есть направленность, там есть и устранение отвергаемого, а устранение означает, что какие-то области психики не могут жить жизнью сознания, поскольку это не отвечает глобальной установке”.
5) В юнговских архетипах воплотилась идея экстериоризации имманентных психических содержаний в образы культуры. Архетипы реализуются в бессознательных действиях, выполняют функцию ментальной терапии для обеспокоенного и страдающего человечества. Так, например, идентифицируясь с героем из героического мифа человек освобождается от чувства собственной недостаточности, наделяется сверхкачествами, выходит за пределы обыденного потребления.
6) Деятельность коллективного бессознательного проявляется в искусстве, политике, тенденциях обыденного сознания. Архетипы, подобно роли личных комплексов в жизни человека, имеют колоссальное историческое значение, поскольку “архетипы создают мифы, религии и философии, оказывающие воздействия на целые народы и исторические эпохи, характеризующие их ”.
        Исторические изменения рассматриваются К.Г.Юнгом как порождения коллективного бессознательного: “Великие новшества не приходят свыше; они неизменно поднимаются снизу, подобно тому, как деревья растут вверх из земли, а не с небес. Перевороты, происходящие в нашем мире и сдвиги в нашем сознании, суть одно и то же”. Как считает К.Г.Юнг “психические неурядицы нормального человека находят выход в социальную и политическую сферу, принимая форму массовых психозов, таких, как войны и революции”. Согласно концепции К.Г.Юнга “Жизнь наций - это огромный и стремительный поток, совершенно не контролируемый человеком. Любой контроль со стороны человека становится невозможным, когда личность оказывается захваченной массовым движением. Здесь-то и начинают функционировать архетипы”. Историко-психологическая причина массовых психических эпидемий заключается в психических неурядицах целого народа, накапливаемых годами и десятилетиями. В рамках концепции К.Г.Юнга причинами этого явления выступает состояние, которое он обозначает как “диссоциация личности”, симптомами которого и является одержимость. Навязчивая приверженность идее, как правило, путем идентификации с этой идеей является еще одним способом компенсировать тревожность и невротическую слабость “Я” (“Я” ощущает себя как бы размножившимся и увеличившимся в размерах, хотя на деле оно отодвигается на задний план). По мнению К.Г.Юнга состояние навязчивой увлеченности является следствием “прорыва” бессознательной сферы в форме персонифицированной психической силы - архетипического образа, являющегося в сознание личности как навязчивой идеи. Примером психологического анализа явления массовой “захваченности” идеей является исследование К.Г.Юнга “Вотан” (1936), где предлагается экзотическая, на первый взгляд, гипотеза, объясняющая приход к власти национал-социализма в Германии. Немецкий национал-социализм расценивается как вспышка коллективного бессознательного, как массовый психоз (”немецкая психопатия”). К.Г.Юнг считает, что массовая увлеченность (”захваченность”) идеей силы и привилегированности германской нации является появлением действия одного из архетипов коллективного бессознательного, символизированного древнегерманским богом национализма - Вотаном (”Он является фундаментальным атрибутом немецкой души, иррациональным психологическим фактором,… наиболее высшее и непревзойденное олицетворение того фундаментального качества, которое особенно присуще немцам”). 
К.Г. Юнг признает, что параллель между “возродившимся” Вотаном и социальной, политической, психологической бурей, сотрясающей Германию, может выглядеть, по меньшей мере, как притча. К.Г.Юнг считает, что демонстративное подчеркивание таких вещей, как германская раса, наследие, кровь и почва (даже Иисус изображается как светловолосый и голубоглазый герой) являются содержанием германского нерационального архетипа (“свидетельствами пробуждения к новой жизни Вотана - древнего бога грозы и неистовства, разнуздывающий страсти и жажду битв”). Поскольку психологическая функция архетипа заключается в презентации личностной целостности, что имеет компенсаторный характер в ситуации диссоциации личности, в массовой увлеченности, одержимость идеей, архетипическим образом проявляется стремление массы людей к восстановлению нарушенной целостности посредством усиления собственного «Я». Массовое распространение такой идеи, как правило, происходит посредством отдельных личностей, которые являются “эмоциональными лидерами” массовых движений. Именно в момент массовой психической эпидемии на первый план выдвигаются личности, способные быть выразителем массового состояния. К.Г.Юнг называет таких людей, реактивность которых имеет патологический характер, “латентными психотиками”: “Их душевное состояние соответствует коллективному возбуждению группы людей, охваченных эмоциональными предрассудками и фантастическими чаяниями. В этой среде они чувствуют себя на высоте, они знают язык таких состояний и умеют говорить на нем”. В такие моменты психопатизированные личности становятся вождями массовых движений и могут оказывать существенное влияние на массовое поведение. К.Г.Юнг приводит как пример феномена популярности Гитлера, объясняя его соответствием Гитлера массовой одержимости под действием бессознательных сил (архетипов): “В феномене современной Германии особенно впечатляет то, что человек, который сам по себе явно “одержим”, заразил весь народ до такой степени, что все пришло в движение навстречу неминуемой гибели”.
        Одним из ярких исследователей нацистского тоталитаризма на себе испытавшим его «прелести» стал Бруно Беттельгейм (1903-1991гг.), австрийский еврей, эмигрировавший в Америку и ставший крупнейшим практикующим психиатром. На исходе шестидесятых Беттельгейм говорил о трех катастрофах, которые пережило его поколение и в которых оно переламывалось и формировалось. Это первая мировая война, Освенцим и Хиросима. Добавлю экспатриацию и необходимость, вполне взрослым человеком, опять начинать жизнь едва ли не с начала, в иной цивилизации, в другой языковой среде. Двадцать катастрофических лет потребовали еще как минимум двух десятилетий на свое осмысление. Он был одним из свидетелей случившегося с миром (и с его собственным миром), нашел в себе мужество стать исследователем произошедшего и сумел помочь своим современникам признать и осознать ими пережитое. В октябре 1943 года в американском "Журнале патологической и социальной психологии" (издании узкоспециальном) появилась ставшая тут же знаменитой статья Беттельгейма о повседневном существовании в нацистских лагеря:  "Индивидуальное и массовое поведение в экстремальных ситуациях". После этого едва ли не каждая публикация ученого на протяжении последующих пяти десятилетий становилась общественным событием. Так было с книгой "Одной любви мало" (1950) о лечении детского аутизма, с "Символическими ранами" (1954) о проблемах и ритуалах мужского созревания, "Сведущим сердцем" (1960), рассказывавшем о личности в условиях тоталитарного государства, "Чарами у нас на службе" (1977), посвященными символике и психотерапевтической роли волшебных сказок, "Сносными родителями" (1990) и так далее, и так далее. Думаю, мало кто еще в ХХ веке заслужил такую прижизненную славу врачевателя душ и мало кому в этом столетии она принадлежала до такой степени заслуженно.
       Я хочу привести выдержки из статьи Беттельгейма в переводе с английского С. Дубнова  (Перевод сделан по книге "Выживание и другие эссе" (1979), «О психологической привлекательности тоталитаризма». Публикуемая статья увидела свет в "Американском журнале экономики и социологии" в 1952 году.
        «Прежний деспотический правитель либо не требовал от подданных добровольного согласия, то есть внутреннего одобрения своих взглядов и методов, либо не имел возможности подкрепить подобные требования силой. Предполагалось, что тирану подчиняются все; но, поскольку это было так, он уже, как правило, не слишком заботился о том, что про него. думают подданные, лишь бы они держали свои мысли при себе, и не в последнюю очередь потому, что не мог обнаружить, о чем они, собственно, думают. В тоталитарных государствах нашего времени средства массовой коммуникации обладают почти неограниченными возможностями воздействовать на мысли каждого. Сегодняшняя технология обеспечивает наблюдение за любым шагом частного лица. Это и многое другое позволяет тоталитарной диктатуре утверждать, что подданные свободны в своих мыслях,  а нынешняя технология и массовое общество с неизбежностью требуют этого во многих областях приложения человеческих сил и, тем не менее, добиваться, чтобы подданные придерживались убеждений, которые им считает нужным внушить государство. Так что при диктатурах прошлого можно было существовать внутри системы и поддерживать известную независимость мыслей, а нередко и определенных действий, сохраняя уважение к себе, тогда как в современном тоталитарном государстве сохранять это самоуважение и вместе с тем жить во внутреннем противодействии системе невозможно. Практически каждый сегодняшний нонконформист стоит перед выбором: или выказать себя врагом этой власти, подвергшись преследованиям и чаще всего уничтожению, или исповедовать на людях то, что глубоко ненавидишь и презираешь втайне. 
Нацистское приветствие ввели именно для того, чтобы, сталкиваясь друг с другом в местах публичных и частных встреч: в ресторанах, вагонах железной дороги, конторах, на заводах или просто на улицах, без труда опознавать тех, кто все еще цепляется за устаревшие "демократические" формы приветствия друзей. Для приверженцев Гитлера ежедневно и многократно повторяемое приветствие служило выражением уверенности в себе, свидетельством господства. Всякий раз, как законопослушный субъект его повторял, его "Я" укреплялось. Для противников режима - совсем наоборот. Встречая кого-то в публичном месте, нонконформист всякий раз переживал состояние, разрушавшее его "я" и ослаблявшее целостность личности. Если бы приветствию сопротивлялось лишь его сверх-Я, ему было бы легче, но приветствие раскалывало надвое именно его "я", задача которого, согласно психоаналитической теории, обеспечивать внутреннее и внешнее благополучие индивида, и, прежде всего, его выживание, служа посредником между внешним и внутренним миром и приводя их в соответствие друг другу.  Оставалось одно: убедить себя, что приветствие как бы не в счет, поскольку по нормам окружающей реальности приходится на него отзываться, если не хочешь попасть в гестапо. Целостность личности определяется соответствием ее поступков убеждениям. Поэтому сохранить целостность, отдавая приветствие, можно было, только перестав считать подобное приветствие недопустимым.  А это еще больше закабаляло, поскольку приветствовать надо было помногу раз в день, и не только официальных лиц, скажем, учителя, полицейского, почтальона, но и ближайших друзей. Даже зная, что друг с тобой заодно, а полагаться на друзей можно было далеко не всегда, - приходилось учитывать других. Стоило ли осложнять положение случайно встреченного человека, отступая от нормы? Поскольку обо всех отклонениях в приветствии требовалось неукоснительно сообщать властям, нарушитель ставил под удар не только себя, но и другого. Так противника нацизма вынуждали или становиться мучеником, испытывая тем самым смелость и убежденность других, или терять уважение к себе.
Если сознание в конфликте с бессознательным, это немедленно скажется на содержании снов. Типичный случай - сон одного свидетеля первых лет фашизма: он решается открыто выразить свой протест против нацистского режима. Повинуясь тому, что сознание считает его моральным долгом, он принимается во сне за протестующее письмо. Но, отправив его по почте, понимает, что послал в заботливо запечатанном конверте чистый листок бумаги. Дело здесь не только в том, что герой совершает типичную ошибку "по Фрейду" и справедливая тревога за себя заставляет его поступить наперекор сознательным намерениям; во сне ему открывается, что эта тревога, скажем иначе, самозащита, рано или поздно победит его убеждения. Человек даже во сне понимает, к каким разрушительным для его самоуважения последствиям ведут подобные внутренние конфликты и способы, которыми реальность принуждает их, так или иначе, разрешать. Сначала он чувствовал себя очень гордым, решившись-таки выразить протест, а потом, глубоко пристыженным, не сделав этого. В конце концов, сон оставил в нем чувство униженности и стыда за себя.
     Душевный конфликт, в связи с гитлеровским приветствием, переживали многие немцы. Это находило бессознательное выражение в снах, один из которых я здесь приведу. Вскоре после прихода Гитлера к власти некий фабрикант увидел во сне, что его предприятие посещает Геббельс. "Перед строем рабочих я должен был вскинуть руку в нацистском приветствии. Мне понадобилось полчаса, чтобы поднять ее сантиметр за сантиметром... И вот я стоял на собственной фабрике, с поднятой рукой, торча перед своими рабочими. И стоял так, пока не проснулся".  Этот, в корне не принимавший нацизма человек, решал во сне ту же проблему, которая занимала и его сознание: должен, и сможет ли, он поступиться своими убеждениями ради того, чтобы сохранить за собой фабрику? (В первые годы гитлеровского режима отказ от фашистского приветствия еще не угрожал жизни, касаясь лишь благосостояния). Сон предсказывал, каким, скорее всего, будет итог, воспринятый, однако, с глубочайшим отвращением. По словам героя, борьба во сне за то, чтобы поднять руку, "переломила ему позвоночник". Позвоночный столб -обычная метафора твердых убеждений и действий в согласии с ними. Сон приоткрыл сновидцу то, что он знал, но таил от себя. Только он сам может перебить себе моральный хребет, никакому режиму это не под силу. Не Геббельс заставил его поднять руку в приветствии - он сам принудил себя это сделать, чтобы не выдать своих разногласий с системой. Факт, что режим способен заставить людей делать такое с самими собой, показывает,  до каких разрушительных последствий доводит его воздействие.  Сны активно сражавшихся с системой и потому не осаждаемых внутренними вопросами, решаться на это или нет, были совсем иными. Не то чтобы эти люди вовсе не ведали тревог: им, скажем, снилось, что их поймали и пытают гестаповцы, опасность вполне реальная. А в другой раз им могло присниться, что они победили. Так или иначе, им не снилось, что они вынуждены, переламывая собственные убеждения, подчиниться врагу.
        Сказанное о фашистском приветствии относится, конечно, и к другим повседневным чертам нацистского режима. Приведу еще один пример из жизни школьницы. Однажды ей с одноклассницами предложили участвовать в переписи населения. Уклониться значило опять-таки рисковать своим и семейным благополучием, притом, что внешне предложение выглядело вполне безобидным. Но, уже участвуя в переписи, девочка вдруг почувствовала, как что-то в ней сопротивляется заданию - расспросить о подробностях существования одной еврейской семьи. Она поняла, что собеседники ненавидят ее как представительницу режима, и это вызвало в ней озлобление - озлобление против них. Тут она догадалась, что именно этого и добивался от нее режим, и оценила его способность вызывать чувства наперекор воле. Это пробудило в ней презрение к себе. Теперь она ненавидела себя за участие в программе, направленной под видом переписи, против евреев. Конечно, она ненавидела режим, который вверг ее в это безвыходное положение, но еще больше - себя. Это окончательно разрушало в ней остатки самоуважения.
          Так тоталитарный режим почти ежедневно ставил человека перед требованиями, которые он должен был либо исполнять, либо рисковать собственной гибелью. Многие противники системы, подчиняясь подобным требованиям, начинали ненавидеть и ее, и самих себя. Вскоре это ввергало их в тяжелейший внутренний конфликт: действовать ли по убеждениям и рисковать, либо остаться в безопасности, но чувствовать, что трусишь и предаешь самое дорогое. Режим, нимало не трогаясь их ненавистью, продолжал себе существовать, тогда,  как они по-настоящему мучились невозможностью примирить явное поведение и скрытые ценности; тем самым режим оказывался разрушительным для их целостности, а также, поскольку они поступали вопреки убеждениям -- и для их уважения к себе. И самоуважение, и целостность личности это, подчеркну, единственные психологические подпорки, которые способны поддерживать нас, давая силу жить в мире, постоянно угрожающем уничтожением.  Чаще всего противник системы не находил избавления даже внутри собственной семьи. Семьи, целиком состоящие из антифашистов, были крайне редки. Особенно чувствительными к внушению в школе, в юношеских гитлеровских организациях, оказывались дети. Их убеждали следить за родителями и сообщать властям. Подчинялись немногие. Но дети тех, кто держался антифашистских взглядов, попадали в трудный конфликт между приверженностью родителям и обязанностями по отношению к государству, которое учило их, что выдать изменника -  долг каждого. Подобные конфликты мучили ребенка, и он начинал ненавидеть всех, кто вверг его в такие психологические тупики.  Рано или поздно ребенок озлоблялся против политических убеждений родителей, если не против них самих, ведь именно они создавали для него все эти проблемы. С другой стороны, и родители, понимая давление, оказываемое на их ребенка, старались скрывать свои подлинные взгляды, не то чтобы опасаясь предательства, но, не желая осложнять жизнь ребенку. Поэтому, даже дома и в кругу семьи невозможно было избавиться от лицемерия: оно сопровождало и в четырех стенах, в самых задушевных проявлениях семейной жизни.  Лишь убежденные нацисты были согласны друг с другом во всем, и это еще тесней сплачивало семьи приверженцев режима. Противникам же приходилось, напротив, сражаться не только с самой системой, но, куда чаще, друг с другом, и если не по принципиальным вопросам, то хотя бы по обиходным мелочам. Всегда оставалась одна беспокоящая проблема: как сопротивляться, не подвергая опасности всю семью, и мучительный вопрос, имеет ли человек право рисковать свободой, благополучием и самим существованием партнера или ребенка ради собственных политических и моральных убеждений.  В подобных политических разногласиях внутри семьи рано или поздно выносились на поверхность и получали запоздалое оправдание все прежние семейные конфликты, которые сами по себе не имели с политикой ничего общего: раздоры между мужем и женой, родителями и детьми, братьями и сестрами. Вот лишь один пример.
       Жена некоего высокопоставленного правительственного чиновника придерживалась непримиримых антифашистских взглядов. Ее муж, неплохой, в общем, человек, не принимал многое из того, с чем по положению был вынужден мириться. Обеспеченная супруга могла не работать и не работала, а потому имела возможность уклониться и от неприятного ей гитлеровского приветствия, и от тех либо иных из бесчисленных официальных и партийных обязанностей (они практически не различались), которые, соответствуя требованиям системы, приходилось выполнять ее мужу.  Разумеется, никто в семье не хотел, чтобы глава семейства поступился своим положением и тем самым вверг родных в крайнюю нищету. А заподозри государство, что у него все эти годы было на уме, семья подверглась бы публичному остракизму, кто-то, вероятно, и открытым преследованиям. Пользуясь удобствами, которые давало ей и всей семье внешнее сотрудничество мужа с нацистами (включая возможность не появляться на улице и не отдавать приветствие, а потому и не входить в конфликт с собственными ценностями), супруга резко критиковала мужа за то, что он изменяет своим убеждениям. Спор подпитывался и обострялся старыми разногласиями между супругами, давно уже избегавшими друг друга.  Обида на жену, которая его критикует и стыдит, постепенно отвращала отца семейства и от ее антифашистских взглядов. Страх, что они обнаружатся и подвергнут опасности всех, давал дополнительный повод раздражаться на жену, чьи убеждения и поступки замыкают семейство в изоляции, еще больше осложняя официальное общение героя с сослуживцами. Поскольку дома на него, ради сохранения статуса попросту следовавшего официальной политике, смотрели свысока, тогда как вне дома его внешнюю приверженность системе, напротив, горячо одобряли, у главы семейства постепенно, но неуклонно исчезали те мысленные увертки по поводу режима, которые так отяжеляли ему служебную и домашнюю жизнь. В итоге наш герой, как ни трудно это было, примирился с режимом. Тем самым он проявил, наконец, приверженность собственным ценностям, как жена - своим, то есть как бы сделал то, чего она от него, столько времени требовала. И теперь он уже не чувствовал себя ниже ее, жившей все эти годы в согласии со своими ценностями; больше того, он даже мог испытывать моральное превосходство над нею, как прежде она над ним: ведь, отвергая его политические взгляды, она тем не менее не отказывалась пользоваться тем, что ему эти взгляды давали.  Дети разделились между матерью и отцом. Сыновья давно приняли нацизм, поэтому после обращения отец, презираемый женой и дочерью, стал пользоваться полной поддержкой мужской половины; теперь он был уже не так одинок. Сыновья не поддерживали взглядов матери, но и не придавали им особого значения, считая ее несовременной, непросвещенной и старомодной особой. Дочь же целиком встала на сторону матери и, как она поняла поздней, не столько по несогласию с отцом, сколько из соперничества с братьями; кроме того, ценности матери казались ей очень привлекательными, а последовательность в их отстаивании не могла не впечатлить девочку.  Став старше, дочь поняла, что политические разногласия родителей уходили корнями в их давнюю семейную размолвку. Раздор между близкими был для дочери очень болезнен, она хотела, чтобы в доме царил мир. В ней нарастало озлобление против политики, а политические взгляды все больше представлялись простым оружием в борьбе одного человека с другим, ведь политика лишила ее семейной жизни, в которой она так нуждалась. Но поскольку все, относящееся к политике, казалось ей в равной мере отвратительным, она теряла и свои антифашистские или продемократические убеждения.  В конце концов, дочь хотела одного: чтобы семья снова сплотилась и родители жили дружно. В отрочестве она поняла, что взгляды ее матери объединить семью не сумеют; из-за них отцу придется лишиться работы, а она и братья не смогут поступить в университет. Она все еще восхищалась матерью, верной своим убеждениям, но вместе с тем и ненавидела ее, разрушившую единство семьи. Это ввергало девочку в глубокий внутренний конфликт, у истоков которого лежал конфликт между родителями.  Дочь росла, росли и ее способности оценить ситуацию трезво. Она увидела, что мать порвала все связи с миром, оставшись, ради верности своим убеждениям, совершенно одинокой даже в собственном доме. Девочка чувствовала, как ей все труднее расходиться во взглядах со сверстниками, и в конце концов, признала нацизм. Отвергнув все, что отстаивала мать, дочь освободилась от внутреннего конфликта между восхищением смелостью матери и обидой на нее за раскол семьи. Перелом освободил ее и от конфликта между собственными ценностями и требованиями общества. Она впервые чувствовала глубокое душевное успокоение, однако приписывала эту новую способность наслаждаться жизнью не разрешению застарелого внутреннего конфликта, а более позитивному взгляду на мир, который внушил ей воспринятый нацизм, что еще раз говорило в его пользу.
        Как видим, на самом грубом, внешнем уровне привлекательность тоталитаризма в том, что, примиряясь с ним, достигаешь согласия с ближними и остальным миром, переставая тем самым быть чужаком. На более глубоком, или высоком, уровне тоталитаризм притягателен тем, что восстанавливает внутреннюю целостность человека, подвергающуюся опасности, когда он вынужден поступать вопреки собственным чувствам. На некоторых людей потребность в разрешении этого противоречия давила так сильно, что они шли на самоубийство. Другие попадали в руки гестапо как бы из-за случайной небрежности, подсознательно мотивированной желанием покончить с этим противоречием, даже если придется отправиться в концлагерь. Но подавляющее большинство прежних антифашистов сложили оружие и встали на сторону режима. Не присоединяясь к партии и не разделяя до конца ее ценности, они стали видеть в режиме некие светлые стороны, хоть и сохранили критическое отношение к некоторым аспектам системы.
        Фашистское приветствие, столь малозначительная, но оказывающая такое воздействие на людей деталь системы,  касалась лишь внешнего поведения, как и настенная карикатура на Гитлера или, скажем, в других обстоятельствах, на Сталина. Они приобретали чудовищную важность лишь потому, что всякий день и час сознательной жизни напоминали нонконформисту о его неспособности жить в согласии со своими ценностями. При всей психологической грубости подобных механизмов вряд ли кто станет отрицать их высочайшую эффективность.  Были нити и потоньше. Столь мощная сила контроля извне возобновляла в человеке детские взгляды и чувства. Только в детстве другие люди, родители, обладают подобным могуществом ввергать нас в безнадежные внутренние конфликты, если наши желания расходятся с их собственными. Вначале ребенок, как и нонконформист, противится контролирующей его силе. Но она столь же велика, сколь и притягательна (в конце концов, ничто так не удается, как успех!). И чем господство над ребенком успешнее, тем большей привлекательностью оно обладает, в конце концов, усваиваясь в качестве «сверх-Я».
     Стоит на минуту задуматься о системе воспитания в стране перед приходом Гитлера к власти, о системе, в которой ребенка всюду видят, но никогда не слышат, и мы легко поймем особую притягательность гитлеровского режима для немецкого юношества. Почти в любом обществе дети страдают от принудительного воздействия взрослых. Тоталитарная система делает юношей и девушек свободными, убеждая их высказываться во весь голос, следить за родителями и сообщать, если они не повинуются законам системы.
       Не забудем, что тоталитарные системы обычно возникали в обществах с жесткой иерархической организацией, если и не собственно феодальных, то, по крайней мере патерналистских. Глава государства, органы исполнительной власти (скажем, полиция), армия, учителя выступали мощной заменой родительского образа или, точнее, суррогатом сверх-Я. Суррогатами сверх-Я служили представители власти, которые психологически отождествлялись с родителями и повеления которых воспринимались, поэтому, как усвоенные родительские приказы.  Нередко, даже в концлагере вера во власть и справедливость полиции была настолько сильна, что заключенные не хотели признавать несправедливость своего наказания. Они заставляли себя найти хоть какую-то собственную вину. Внутреннее желание опеки со стороны «сверх-Я» очень велико, и чем слабее "Я", тем это желание сильнее. Поскольку же в тоталитарных системах самыми могущественными заместителями «сверх-Я» служат вожди и их представители, короче говоря, система как таковая, добиться одобрения можно только отождествившись с системой. Подчиняясь приказу извне, чувствуешь себя свободным от вины, а потому, в безопасности.
       Таить и постоянно чувствовать в себе «сверх-Я» с его критикой общества, в котором вынужден, жить, крайне болезненно. В целом это возможно, только если тебе доступны и другие, альтернативные образы сверх-Я. Американцам нелегко понять наши трудности: они растут в свободном обществе, где их окружают различные образы сверх-Я, из которых можно выбирать. Есть, например, пуританин и приверженец свободы воли, мужчина в сером сюртуке или ковбой, а также много других. Но в гитлеровской Германии все образы сверх-Я сводились к одному, и было чрезвычайно трудно сформировать или поддерживать глубоко личный образец, расходись с окружающим обществом.  В тоталитарных государствах противники режима живут в постоянном страхе совершить ошибку, раскрыть свои подлинные чувства, поставив на карту жизнь, свою, а то и своей семьи. Поэтому им приходится быть безукоризненными актерами. Но для этого надо прочувствовать роль, сжиться с ней. Лишь превратившись в послушного члена тоталитарного государства, человек может быть спокоен, что его не заподозрят в невыполнении какого бы то ни было приказа.
       Привлекательность тоталитаризма - в его обещании разрешить самые суровые внутренние конфликты мира с собою и дать  чувство собственной безопасности согласия с окружающим. К несчастью для противника режима, эти согласие и мир достигаются лишь утратой самостоятельности, самоуважения и человеческого достоинства. Царящее в тоталитарных государствах спокойствие оплачено гибелью души».
       Не менее важна для исследования тоталитарной психологии и следующая цитата из трудов Беттельгейма приводящаяся по его книге «Просвещенное сердце»:
       «Никто не желает отказываться от свободы. Но вопрос становится значительно более сложным, когда нужно решить: какой частью своего имущества я согласен рисковать, чтобы остаться свободным, и насколько радикальным изменениям готов подвергнуть свою жизнь для сохранения автономии. Когда речь идет о жизни и смерти или о физической свободе, то для человека, еще полного сил, сравнительно легко принимать решения и действовать. Если же дело касается личной независимости, выбор теряет свою определенность. Мало кто захочет рисковать жизнью из-за мелких нарушений своей автономии. И когда государство совершает такие нарушения одно за другим, то где та черта, после которой человек должен сказать: "Все, хватит!", даже если это будет стоить ему жизни? И очень скоро мелкие, но многочисленные уступки так высосут решимость из человека, что у него уже не останется смелости действовать. То же самое можно сказать о человеке, охваченном страхом за свою жизнь и (или) свободу. Совершить поступок при первом сигнале тревоги относительно легко, так как тревога — сильный стимул к действию. Но если действие откладывается, то, чем дольше длится страх и чем больше энергии и жизненных сил затрачивается, чтобы его успокоить, не совершая поступка, — тем меньше человек чувствует себя способным на какой-либо поступок.
          При становлении режима нацистской тирании, чем дольше откладывалось противодействие ей, тем слабее становилась способность людей к сопротивлению. А такой процесс "обезволивания" стоит только запустить, и он быстро набирает скорость. Многие были уверены, что уже при следующем нарушении государством их автономии, ущемлении свободы, они наверняка предпримут решительные действия. Однако к этому времени они уже не были ни на что способны. Слишком поздно им пришлось убедиться в том, что дорога в лагерь смерти вымощена не совершенными в нужное время поступками.
       Влияние концентрационных лагерей на автономию свободных граждан также шло постепенно. В первые годы режима (1933-1936) смысл лагерей заключался в наказании и обезвреживании отдельных активных антифашистов. После 1936 года, когда политическая оппозиция была сломлена и власть Гитлера окончательно укрепилась, в Германии уже не осталось отдельных людей или организаций, которые могли бы серьезно угрожать существованию нацизма. Хотя по-прежнему имели место индивидуальные акты протеста, подавляющее большинство сосланных в лагеря в последующие годы выбирались по причине их принадлежности к какой-либо группе. Их наказывали, поскольку данная группа почему-либо вызвала недовольство режима, или могла вызвать его в будущем. Главным стало наказать и запугать не отдельного человека и его семью, а определенный слой населения. Такой перенос внимания с индивидуума на группу, хотя и совпал с приготовлением к войне, нужен был, в основном, для обеспечения тотального контроля над людьми, еще не полностью лишенными свободы действия. Иными словами, индивидуальность следовало растворить в полностью послушной массе. К тому времени, хотя недовольные еще оставались, подавляющее большинство немцев приняли гитлеровское государство и всю систему. Однако их лояльность к режиму расценивалась как акт свободной воли, совершенный людьми, которые все еще обладали значительной внешней свободой и чувством внутренней независимости. Оставалась также власть отца над своим домом. Про человека, который на деле и полностью распоряжается жизнью своей семьи, и черпает самоуважение и чувство надежности в своей работе, нельзя сказать, что он полностью потерял независимость.
          Поэтому следующая задача государственной тирании — покончить и с этими свободами, мешающими созданию общества, состоящего целиком из существ, полностью лишенных индивидуальности. Те профессиональные и социальные группы, которые хоть и приняли идеологию национал - социализма, но протестовали против ее вмешательства в сферу своих личных интересов, должны были научиться стоять по стойке смирно и усвоить, что в тоталитарном государстве нет места для личных устремлений. Уничтожить все группы, которые еще обладали какой-то степенью свободы, было бы нерентабельно — это могло бы повредить государству и нарушить работу промышленности, жизненно важной ввиду надвигавшейся войны. Следовательно, их надо было принудить к полному подчинению путем запугивания. Гестапо называло такие групповые меры "акциями" и применило их первый раз в 1937 году. Во время первых акций наказанию подвергались только лидеры "беспокойных" групп. Это было естественно, поскольку нацистская система, основанная на принципе единоначалия, подразумевала, что начальники несут ответственность за все, что происходит, а подчиненные должны лишь беспрекословно выполнять приказы. Однако этот принцип работает лишь в том случае, когда начальников немного, или группа представляет собой хорошо слаженную команду. Он не соблюдается для расплывчатых групп с неясной структурой подчинения. Современному обществу вообще присуща сложная система группировок. При этом даже группы, созданные самим государством, проявляют тенденцию к укреплению своей независимости, к борьбе за свои интересы против других таких же групп. Поэтому задача заключалась не только в том, чтобы подчинить старые, уже существующие группы, но и сделать вновь создаваемые полностью подконтрольными. Оба типа групп были необходимы для существования государства. Это обстоятельство осознавалось членами этих групп и укрепляло их независимость. Более того, если подчиненные слепо следовали за своими начальниками, как им это предписывалось, государство все равно не чувствовало себя в безопасности, поскольку кто-то из лидеров групп мог уклониться от "генеральной линии". Требовалось найти способ полного контроля над всеми, и начальниками, и подчиненными, который не нарушал бы, однако, принципа единоначалия. Решение заключалось в следующем: надо было запугать членов группы до такой степени, чтобы их страх за собственную жизнь уравновешивал стремление полностью подчиниться начальнику.
       Этого можно было достигнуть с помощью контроля снизу, который, тем не менее, не должен был укреплять низы. Наоборот, их нужно было, насколько возможно, ослабить, для чего использовались чувства озлобления и тревоги. Действия, вызванные этими чувствами, даже если они приводят к успеху, не прибавляют силы и защищенности. В некоторых группах злобы на начальника было достаточно, чтобы обеспечить нужный контроль снизу. В других группах интересы подчиненных настолько совпадали с интересами начальника, что для получения нужного эффекта требовалось добавить тревогу. Например, по доносу уничтожается один начальник. Его заменяют другим, обязанным этим повышением не уважению своих коллег или профессиональным успехам, а все тому же государству. Легко понять, что он вызывал ненависть у окружающих и обвинялся в смерти человека, которого он заменил. Такому начальнику трудно было рассчитывать на поддержку своих подчиненных, и ему оставалось лишь доказывать свою преданность государству, полностью подчиняясь его требованиям. Таково было запугивание снизу — "народный контроль" в гитлеровской Германии. Довольно быстро выяснилось, что запугивание непокорных начальников не решало всех задач. У рядовых членов групп создавалось впечатление, что, не совершая заметных поступков и не выражая личного мнения, можно чувствовать себя в безопасности. Гестапо пришлось пересмотреть свою практику и вместо простого ареста начальника посылать в концентрационный лагерь целую "выборку" из представителей неугодной группы. Такое нововведение позволяло гестапо терроризировать всех членов группы, лишая их независимости, и не трогая, если это было нежелательно, ее начальника. Так было, например, с движением протеста против регламентации в области искусства. Это движение, выступившее в защиту так называемого декадентства, группировалось вокруг известного дирижера Фуртвенглера. Он скрыто вдохновлял его, не высказываясь, однако, публично. Фуртвенглера не тронули, но движение было уничтожено, а деятели искусства всерьез запуганы арестом ряда своих коллег. Даже если бы Фуртвенглер захотел сыграть более активную роль в этом движении, он оказался бы в положении полководца без войска, и движение неминуемо распалось бы. Важно отметить, что наказанию подверглись также и те деятели искусства, которые не имели никакого отношения к движению протеста. В результате мало кто задавался вопросом "За что?", и были запуганы все деятели искусства, независимо от убеждений. На первых порах лишь несколько профессиональных групп, например врачи и адвокаты, были "прорежены" подобным образом за неприятие нового, непривычного для них положения в обществе. Это неприятие было естественным, ибо на протяжении более ста лет они гордились своим образованием, превосходными знаниями, своим вкладом в жизнь общества и своим положением, которое отсюда вытекало. Они считали, что имеют право на уважение и определенные привилегии, которые выражались, прежде всего, в особом к ним отношении. Члены привилегированных групп признавали, что многие действия нацистского государства были необходимы ему, чтобы завоевать поддержку масс и держать их в узде, но считали, что все это не может и не должно касаться их самих. Они сами способны рассуждать и решать, что лучше для них и для всей нации. "Акции" против этих групп сразу поставили их на колени, показав, насколько теперь опасно даже для них иметь собственное мнение или ощущать себя личностью.
    Групповые акции оказались настолько эффективными, что вскоре стали использоваться для полного уничтожения профессиональных групп, признанных ненужными или нежелательными. Первыми в этом списке стали цыгане — люди, традиционно сопротивлявшиеся любым покушениям на свободу передвижения или поведения. Когда попытки принудить их к оседлости и подчинить контролю провалились, а арест нескольких сотен не привел в чувство остальных, все цыгане были отправлены в концентрационный лагерь. Так прозвучало новое предупреждение: если "прореживание" не дает нужного результата, вся группа целиком будет уничтожена. Поэтому такое радикальное решение уже не требовалось для других нежелательных групп, таких как содержатели ночных клубов или профессиональные танцоры. Именно танцоры были первой группой, предупрежденной заранее через газеты и с помощью специально распространяемых слухов о необходимости сменить профессию на более полезную для государства. После того, как некоторые из них были заключены в концентрационные лагеря, оставшиеся сразу показали, что прекрасно усвоили урок: они "добровольно" распустили свои организации и нашли себе другую работу. С тех пор одного намека на желательность найти более "полезное" занятие было достаточно, чтобы вызвать требуемую для государства переквалификацию. Сложнее обстояло дело с группами, более значимыми для общества, чем содержатели публичных домов, сводники, графологи или ночные танцоры. Труд не был еще жестко регламентирован. Рабочий по-прежнему обладал некими юридическими правами: мог менять место работы, критиковать плохие условия труда и требовать повышения жалованья. Вскоре и эти возможности для самоутверждения были ограничены, и не столько из-за мелких неудобств, причиняемых ими промышленности или рынку рабочей силы, сколько из-за того, что они оставляли рабочему некоторую автономию.
       Население Германии испытывало страх перед концентрационными лагерями с момента их появления. Однако до введения групповых акций "маленький человек" мог убеждать себя, что лагеря созданы не для таких незначительных людей, как он. Не "примеряли" их к себе и члены нацистской партии, считавшие, что их положение позволит им открыто выражать недовольство или совершать мелкие нарушения дисциплины. Однако тоталитарное государство неизбежно со временем начинает осознавать важность запугивания своих же приверженцев. Первые сподвижники национал - социализма пытались "несвоевременно" проводить в жизнь принципы системы в соответствии со своими убеждениями или другими способами отклонялись от "генеральной линии". Такие люди были признаны столь же опасными для государства, сколь и его активные противники. Потому что вновь, как и в других случаях, опасность заключалась не в конкретном мнении, которого придерживался какой-то человек, а в том, что он вообще имел личное мнение. Групповые акции показали членам партии, что и их жизнь висит на волоске. Еще раньше они поняли, как опасно отклоняться от норм, установленных гестапо. Теперь же им нужно было осознать, что не менее опасно вообще иметь личные убеждения.
Групповые акции использовались не только для того, чтобы приструнить членов организованных групп. Они служили также средством подавления любого неорганизованного стремления к независимости и самоутверждению. В 1938 году, например, была проведена весьма нашумевшая кампания против так называемых "ворчунов", позволявших себе в кругу своих знакомых критиковать своих начальников или правительство. Кампании против "ворчунов" и слушающих зарубежное радио практически положили начало государственному контролю над поведением человека, нарушили неприкосновенность его дома.
        Следует, правда, отметить, что еще раньше состоялась акция против нарушителей "расовой чистоты". Она имела целью контроль над наиболее интимными, сексуальными отношениями. Но эта акция была направлена только против немцев, имеющих связи с евреями (неграми и т.д.). Поэтому она коснулась лишь очень небольшой группы граждан. Кампания против гомосексуалистов еще глубже затрагивала личную жизнь человека, однако, из-за резко отрицательного отношения к ним большинства населения, она также задела лишь небольшое число "заинтересованных" лиц.
Преследование "ворчунов" резко изменило всю ситуацию. Теперь ни один немец не мог больше чувствовать себя в безопасности в своем доме — акции разрушили неприкосновенность жилища в Германии. К тому времени значительно окреп гитлеровский союз молодежи. Подростки стали достаточно "подкованными", чтобы, отбросив страх или уважение к родителям, шпионить за ними и их друзьями. Дети сообщали в полицию о наиболее интимных разговорах и поступках родителей или угрожали это сделать. Вначале просто поощрялось доносительство на людей, слушающих по вечерам радио. Акция против "слушателей", была широко разрекламирована, и эта реклама увеличивала страх "домашних" доносов. Казалось, что они случались очень часто и имели ужасные последствия. Поскольку в данном случае нельзя было рассчитывать на поголовное уничтожение всех нарушителей, и тактика случайной выборки также не имела смысла, собирались доносы на несколько сотен "нарушителей" и их всех одновременно отправляли в концентрационные лагеря. И вновь не имело значения, что некоторые пострадавшие никогда не слушали зарубежных радиостанций. Эффект запугивания остального населения был от этого ничуть не меньше. Примерно к концу 1939 года число серьезных диссидентов так упало, что просто слушание зарубежного радио стало столь же тяжелым политическим преступлением, каким несколькими годами ранее было печатание и распространение подстрекательских листовок.
    Я хочу подчеркнуть, что "акции" карали тех, кто не нарушал никаких законов. Ведь государственному аппарату не составляло труда издать любой запретительный закон. Но смысл "акций" не в том, чтобы наказать нарушителей. Они должны были принудить всех граждан добровольно вести себя так, как того требовало государство. Без сомнения, главной причиной конформизма становилось не стремление следовать букве закона, а страх. Страх, сидевший в самом человеке и принуждавший его к конформизму. Каким бы несущественным ни казалось это различие, оно очень значимо психологически. Дело здесь вовсе не в том, есть или нет у "человека с улицы" юридические основания для выбора. Юридические тонкости обычно не имеют никакого, или почти никакого, психологического эффекта. Решающее различие заключается в том, что когда закон опубликован, каждому ясно, на что он может рассчитывать. В случае же групповых акций человек никогда не знает, что будет караться завтра. Тех, кто постоянно опасался попасть впросак, групповые акции вынуждали предугадывать желания государства задолго до того, как они высказывались. Страх рождал в воображении человека все новые "акции", захватывающие все более обширные области поведения, причем такие, какие даже тоталитарное государство на самом деле не могло бы себе позволить без ущерба для себя. Так что в результате подданные должны были вести себя значительно "правильней", чем того требовали реально проводимые акции. Чтобы предугадывать будущие события, человек должен знать тайные мысли, мотивы, желания других людей (или групп). "Человек с улицы" мог получить такое "интуитивное" знание лишь одним способом — путем полного слияния с государством, с его настоящими и будущими целями. Именно непредсказуемость акций, определявших высшую меру за поступки, которые человек, "не имевший доступа", считал допустимыми и даже безопасными, вынуждали его становиться человеком, "имеющим доступ". Спасая свою жизнь, он должен был до такой степени стать частью тоталитарного государства, чтобы предугадывать и быть готовым к тому, что оно, возможно, потребует от него завтра.
       Подчинение тоталитарному государству приводит к распаду казавшейся вначале вполне цельной личности и к проявлению в ней многих инфантильных черт: например, мечты вместо зрелой оценки реальности и легкомысленное неверие в собственную смерть. Многие, скажем, считали себя избранниками, которые непременно выживут, а еще большее число просто не верило в возможность собственной смерти. Не веря, они не готовились ни к ней, ни к защите собственной жизни.
Те же, кто не отрицал, не отгонял от себя мысль о возможности смерти, кто не верил по-детски в собственную неуязвимость, вовремя подготавливался. Такой человек был готов рисковать собою ради самостоятельно выбранной цели и пытаться спасти свою собственную жизнь или жизнь других людей.
Иллюстрацией может служить пример моих дальних родственников. В самом начале войны молодой человек, проживавший в небольшом венгерском городе, объединился с другими евреями, готовясь к вторжению немцев. Как только нацисты установили комендантский час, его группа отправилась в Будапешт, поскольку в большом городе легче скрыться. Там они сошлись с подобными группами из других городов и из самого Будапешта. Из этих групп были выбраны мужчины типично "арийской" внешности, которые, получив фальшивые документы, вступили в венгерскую СС, чтобы иметь возможность предупреждать своих о готовящихся акциях, районах проведения облав и т.п. Система столь хорошо работала, что большинство членов этих групп остались живы. Кроме того, они обзавелись оружием и были готовы в случае необходимости сопротивляться, чтобы гибель немногих в бою дала бы большинству возможность скрыться.   Некоторые вступившие в СС евреи были все же разоблачены и немедленно расстреляны, но такая смерть, надо полагать, предпочтительней газовых камер. Тем не менее, большинство членов этих групп, скрывавшихся до последнего момента среди СС, уцелело.
Мой молодой родственник не сумел убедить свою семью последовать за ним. Три раза, страшно рискуя, он возвращался домой и рассказывал сперва о растущем преследовании евреев, затем о начавшемся их уничтожении и газовых камерах, но не смог убедить родных покинуть свой дом, свое имущество. С каждым приездом он все настойчивее уговаривал их, но с отчаянием видел, что они все менее хотят или способны действовать. С каждым разом они как бы все дальше продвигались по пути в крематорий, где потом все действительно и погибли.
        Чем больше была угроза, тем сильнее его семья цеплялась за старый распорядок, за накопленное имущество. В этом истощающем жизненные силы процессе уверенность в завтрашнем дне, державшаяся ранее на планировании жизни, постепенно заменялась иллюзией безопасности, которую давало им имущество. Как дети, они отчаянно цеплялись за предметы, наделяя их тем смыслом, которого они более не видели в окружающей жизни. Постепенно отказываясь от борьбы за выживание, они все более и более сосредоточивались на этих мертвых предметах, шаг за шагом теряя свою личность. В Бухенвальде я разговаривал с сотнями немецких евреев, привезенных туда осенью 1938 года. Я спрашивал их, почему они не покинули Германию, ведь жизнь стала уже совершенно невыносимой. Ответ был: "Как мы могли уехать? Это значило бы бросить свои дела, свой бизнес". Земные блага приобрели над ними такую власть, что приковали их к месту. Вместо того, чтобы использовать имеющиеся у них средства для своего спасения, люди попали к ним в подчинение.
        Постепенный распад личности, для которой вся жизнь сосредоточена в материальных ценностях, можно увидеть также и через призму изменявшейся политики нацистов по отношению к евреям. Во время первых бойкотов и погромов еврейских магазинов единственной видимой целью нацистов было имущество евреев. Они даже позволяли евреям взять что-то с собой, если те соглашались немедленно уехать. Достаточно долго нацисты с помощью дискриминационных законов старались принудить к эмиграции людей, принадлежавших к нежелательным для них меньшинствам, в том числе и евреев. Политика уничтожения, несмотря на свое соответствие внутренней логике нацизма, была введена только после того, как не оправдался расчет на эмиграцию. Не встречая сопротивления, преследование евреев потихоньку усиливалось.   Возможно, что именно покорность евреев привела нацистов к мысли, что их можно довести до состояния, когда они сами пойдут в газовые камеры. Но я встречал много и евреев, и антинацистов других национальностей, оставшихся в живых в Германии и в оккупированных ею странах, подобно венгерской группе, о которой я рассказал выше. Все эти люди поняли вовремя, что, когда мир разлетается вдребезги, нельзя продолжать жить как обычно. Нужно радикально переоценить все, что ты делаешь, во что веришь, за что борешься. Короче, надо занять позицию в новой реальности, сильную позицию, а не прятаться в личную жизнь. Главное — понять, что происходит и почему. Проанализировав окружающую обстановку, человек не станет, как я полагаю, обманывать себя верой в то, что, приспосабливаясь, он сможет выжить. Он тогда способен понять, что многое, внешне кажущееся защитой, в действительности приводит к распаду.
       Так что, в сущности, путь в газовую камеру был следствием философии бездействия. Первый шаг в лагерь смерти человек делал задолго до того, как туда попадал. Тревога, стремление защитить свою жизнь вынуждали его отказываться от необходимой для человека способности правильно реагировать на события и принимать решения, хотя именно эта способность давала ему наилучшие шансы на спасение. Лишаясь ее, взрослый человек неизбежно превращается в ребенка. Сознание, что для выживания нужно принимать решения и действовать, и в то же время попытка спастись, пряча голову в песок — такая противоречивая комбинация истощала человека настолько, что он окончательно лишался всякого самоуважения и чувства независимости.
Подданный тоталитарного государства, несогласный с режимом, был вынужден встать на путь самообмана, подыскивая себе лазейки и оправдания. Но тем самым он как раз терял уважение к себе, которое так старался сохранить. Всеохватывающая мощь тоталитарной системы состоит именно в этом: она не только вторгается в наиболее интимные стороны каждодневной жизни человека, но, самое главное, разрушает целостность его личности, если он пробует сопротивляться. Большинство людей, подчиняясь требованиям системы, принуждающей их к конформизму, начинает ее ненавидеть, а в конечном итоге испытывает еще большую ненависть к самому себе. И если система может противостоять этой ненависти, то человек — нет, поскольку ненависть к себе разрушает личность.
        Теперь мы подошли к пониманию еще одного феномена — психологической притягательности тирании. Тирания государства подталкивает своих подданных к мысли: стань таким, каким хочет видеть тебя государство, и ты избавишься от всех трудностей, восстановишь ощущение безопасности во внешней и внутренней жизни. Ты обретешь спокойствие и поддержку в своем доме и получишь возможность восполнять запасы эмоциональной энергии.
Можно суммировать следующим образом: чем сильнее тирания, тем более деградирует ее подданный, тем притягательней для него возможность "обрести силу" через слияние с тиранией и через ее мощь восстановить свою внутреннюю целостность. Но это возможно лишь ценой полной идентификации с тиранией, т.е. отказа от собственной автономии.  Собственно, для большинства людей, когда они вынуждены выбирать между деградацией личности и невыносимым внутренним напряжением, неизбежным будет выбор в пользу первого для сохранения внутреннего покоя. Но великая правда состоит в том, что в условиях тирании это не покой человеческого существования, а покой смерти.
Лишь немногие немецкие граждане могли выдержать давление тирании и выжить в условиях моральной изоляции и одиночества. Для этого необходимо быть очень крепко выстроенной личностью и сохранить ее с помощью близких людей, или иметь такие достижения, которыми можно гордиться и которые дают удовлетворение, даже когда никто другой не знает о них».


                - 6-


      Русские во многих отношениях - в смысле их психического склада - такие же люди, как европейцы, но они в гораздо большей степени сохранили наследие душевной жизни первобытного человека - в лучшем и более доступном сознанию виде, чем другие цивилизованные народы. Русские ближе к общечеловеческой бессознательной сущности, чем народы Запада. Их бессознательное, их «Оно» лежит гораздо ближе к поверхности сознания, чем у европейцев. Это является следствием того, что у русских значительно тоньше, беднее культурный слой - система «Сверх-Я», тех норм, которые, подчиняя себе первичные инстинкты человека, вытесняют их в бессознательное. Но это же делает русских благодарным материалом для психоанализа: они хороши и как пациенты, и как ученики, и недаром русские предвосхитили открытие самых глубоких тайн бессознательного.
                З.Фрейд


       Наше понимание массового формирования тоталитарного сознания было бы не полным без исследования истоков формирования русского фашизма. Те политические организации российской эмиграции послеоктябрьского периода, которые ставили себе целью борьбу за уничтожение советской власти и строительство на месте СССР другого государства (монархического,национально-трудового, фашистского и т.д.), долгие годы вели против СССР
тайную войну. При этом использовались разнообразные методы - засылка на территорию СССР агентов с пропагандистской литературой, с целью разведки, террора, диверсий, организации подпольных групп и т.д. 
   Первую русскую фашистскую партию – Национальную Организацию Русских фашистов (НОРФ) основали в 1924г. в Сербии белоэмигранты: профессор Д. П. Рузский и генерал П. В. Черский. В 1927 году эта организация издала свою программу, которая “исходила из общих положений итальянского фашизма, но соответственно русским условиям намечала путь революционной борьбы с большевизмом и будущий ход восстановления освобожденной от коммунистов России. Вскоре она прекратила свое существование.   
    В конце 1926 - начале 1927 года в Харбине кубанский казак Ковган создает организацию под  названием Рабоче-крестьянская казачья оппозиция, или Русские фашисты (РККО-РФ). Сохранились две его книги - “Еврейство и Сатанизм” и “Записки Неуча”.  В своей программе члены этой немногочисленной организации декларировали: “... Сама партия Рабоче-крестьянская казачья оппозиция или Русские Фашисты  состоит из рабочих, крестьян и казаков с лозунгами и девизами, отражающими желания народных масс. Можно сформулировать так, что РККО - РФ - это три кита, на которых Россия стояла 300 лет. Опираясь на эти три главные силы России с их лозунгами и желаниями, есть полная возможность свергнуть
настоящих узурпаторов жидо-коммунистов, поработивших Россию на началах Федерации - Штатов - Республики с Президентом во главе, то есть полное народоправство и самоопределение народов”. РККО-РФ действовала до середины 30-х годов. Русские фашисты существовали и в США. В 1933 году русский эмигрант Анастас Вонсяцкий создает Всероссийскую Фашистскую организацию (позже переименована во Всероссийскую Национал - Революционную партию). В
1934 году он пытается объединить свою организацию с Русской Фашистской партией в Маньчжурии (об этой организации речь пойдет ниже) - для “создания единого антикоммунистического фронта в Русском Зарубежье“. Но спустя год  этот союз распадается - в частности потому, что “Вонсяцкий был противником антисемитизма”, - отмечает американская энциклопедия. Во второй половине 30-х годов он разослал по всему свету около 3 млн. номеров издаваемой им газеты “Фашист” (1933-1941) и бесчисленное количество фашистских листовок и открыток. И, тем не менее, число его сторонников было крайне малым. “Бурной” деятельностью Анастаса Вонсяцкого заинтересовалось правительство США. 9 Мая 1942 года ФБР устроило обыск в его имении, конфисковало оружие и большое количество фашистской литературы. 22 Июня 1942 года Вонсяцкого приговорили к 5 годам тюремного заключения и штрафу в 2 тысячи долларов. После освобождения от политической деятельности он отошел.    Наиболее сильные оппозиции были у Всероссийской фашистской партии в Маньчжурии, созданной в 1925 году и сменившей за годы своего существования несколько названий. В 1925-1932 гг. она именовалась  “Российская фашистская организация”; в 1932-1935 гг. - “Русская фашистская  партия”; в 1935 - 1937гг. - “Всероссийская фашистская партия”; в 1937-1943 гг. - “Российский фашистский Союз”. Руководителем организации, ее генеральным секретарем, а затем - “главой” с начала 30-х годов, по момент ее закрытия - 1943г. - был К. В. Родзаевский. 

   В Харбин он приехал 18-летним юношей в августе 1925 года. Поступив в Харбинский юридический факультет, уже в начале 1926 года вступает в Русскую фашистскую организацию и вскоре становится членом актива РФО. В 1927 году он организовал первые русские фашистские профсоюзы в Харбине - “Союз  Национальных Синдикатов русских рабочих фашистов Дальнего Востока” (СНС). СНС напрямую подчинялся Центральному Комитету Русской фашистской организации.) Здесь были русские учебные, культурные и иные общественные заведения. При Харбинском юридическом факультете, созданном русскими профессорами-эмигрантами, работало Русское студенческое общество, объединявшее также студентов и из других высших учебных заведений Харбина. К 1924 году внутри Общества сплотилась небольшая конспиративная группа, в которую вошли бывший офицер белой армии А. Покровский, сын генерала белой армии В. Голицын, сын казачьего офицера П. Грибановский, сын генерала белой армии М. Матковский, сын крупного банковского чиновника В. Олесов, эмигрант Б. Ливенцов, эмигрант Б. Румянцев. В качестве идеологической основы для борьбы с коммунизмом Покровский предложил идеи итальянского фашизма. В 1925 г. из членов этой группы и других русских студентов была создана Русская  фашистская организация (РФО).
 
   Руководство Всероссийской фашистской партии в своих программных документах: программе, уставе, так называемой “Азбуке фашизма” - выделяло три этапа деятельности организации:

“этап собирания сил - подготовки”
(работа в эмиграции по организации партии); “этап наступления - активной
борьбы”, которая должна была завершиться “национальной революцией” (работа
в эмиграции и перенос ее в СССР); и, наконец, “последний этап, после
свержения коммунистической власти - национальное строительство, воплощение
наших идей и программы в жизнь” - деятельность в России, создание “Великой
Российской Фашистской Империи”.
   Как известно, до третьего этапа дело не дошло.   Как у любой серьезной организации, у Всероссийской фашистской партии высшим органом был съезд. Их прошло четыре. Правда, первым посчитали информационное совещание, вторым - переговоры между Всероссийской
фашистской организацией Вонсяцкого и РФП. А вот 3-й можно по праву назвать важнейшим событием в жизни партии...  До съезда были выработаны проекты Программы, Устава, план антисоветской “внутрисоюзной” работы, подготовлены отчет о проведенной работе и финансовый отчет. Военная миссия дала добро на съезд и предоставила помещение. Съезду предшествовали бесконечные заседания ЦК ВФП. Программа прошла единогласно. “План Новой России” как общенародного государства, базирующегося на “советах без коммунистов и евреев”, предложенный Родзаевским, был принят единогласно. Проекты Устава партии и плана “трехлетки” на предварительных заседаниях ЦК вызвали разногласия и были перенесены на съезд.
    3-й Всемирный съезд ВФП состоялся в июле 1935 года.  Проект Программы был принят с незначительными поправками и обнародован последующими двумя изданиями в виде “Новой программы ВФП”, проект Устава - подавляющим числом голосов. Съезд провозгласил К. В. Родзаевского Главой Всероссийской фашистской партии и избрал предложенный им состав Верховного Совета ВФП, Центральной Контрольной Комиссии и Центральной Ревизионной Комиссии. Не вызвал возражений и “план фашистской трехлетки“.  Любопытно, что российские фашисты позаимствовали у большевиков не только понятие “генеральная линия”, но и, подобно советским пятилеткам, установили “фашистскую трехлетку”. В частности, в рамках 1 Мая 1935г. - 1 Мая 1938г. они ставили перед собой задачу свергнуть коммунистическую власть в России. “Российские фашисты обязаны выполнить эту задачу или погибнуть!” - говорилось в “Азбуке русского фашизма”.
    Путь осуществления “трехлетки” виделся им через максимальное развертывание “внутрироссийской работы” : в продолжение трех лет всю Россию намечалось покрыть “сетями несвязанных друг с другом ячеек”, которые по сигналу в 1938 году должны были поднять повсеместное единовременное восстание. В обязанности “русских подъяремных активистов” входила широкая пропаганда идей, программы и тактики российского фашизма. Каждая созданная в России революционная фашистская ячейка должна образовать несколько аналогичных революционных ячеек путем распространения фашистских листовок,
устной пропаганды, террора, повстанчества и т.д.
    Подробный план осуществления “трехлетки” был помещен К. В. Родзаевским в брошюре с сакраментальным названием “Что делать?”, которую российские фашисты пытались распространять среди российской эмиграции. Во все организации ВФП, особенно в странах, граничивших с СССР, были высланы подробные инструкции: пересылать в СССР фашистскую литературу, стараться заслать людей, распространяющих ее с заданиями по созданию там фашистских ячеек. Фашистскую литературу пытались пересылать в СССР и с советскими
гражданами, выезжавшими в 1935-1937 гг. после продажи КВЖД правительству
Маньчжоу-го.
   В последствии Родзаевский напишет: “... Я абсолютно верил, что большинство русских людей настроено против власти, что Советская власть держится исключительно террором ЧК-ГПУ-НКВД, блестящей организации сыска, которая делает невозможной централизованную внутреннюю организацию, но что внутри страны - в армии, в партии, в самом НКВД, в народе - идет кровопролитная внутренняя борьба, существуют многочисленные мелкие организации, их террор и контртеррор власти. В организационном отношении объединить эту борьбу невозможно, но возможно объединить в идейном отношении, разрозненные выступления не принесут пользы, но если заблаговременно назначить отдельный срок единовременного выступления и широко оповестить об этом сроке население СССР, то задача, может быть будет достигнута и Россия будет “спасена”. Так думал я тогда, ослепленный своим недоверием и ненавистью к власти, которая в моем представлении “губила” русский народ, а на самом деле вела его к рассвету и привела к неслыханной мощи. Я считал, что методом работы должна быть посылка внутрь СССР через все границы листовок, пропагандирующих “трехлетку”. Повсеместный посев тайных, несвязанных друг с другом и с нами оппозиционных, революционных,  национал - революционных, и фашистских ячеек с одновременным повсеместным их выступлением 1-го Мая 1938г.”.
 
ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДОСЬЕ

    «Российской Нации нужен передовой отряд, нужна Партия Нации - Всероссийская Национальная партия, Партия Национальной Революции - сегодня, Партия Национального строительства - завтра. Такой Всероссийской Национальной Партией призвана стать со временем наша Всероссийская Фашистская партия, потому что под знаменами ее собрались сильные, самодеятельные русские люди, потому что эта Партия явственно слышит родной
голос Нации и в программе своей формулирует Национальную волю, потому что современная жизнь требует именно фашистских форм оформления Нации, - фашистские формы обеспечат победу над коммунизмом, фашисты дадут наилучшую организацию национальных сил в корпоративную систему национально-трудового государства, фашистские формы гарантируют от еврейской и масонской опасности... Выражая общерусские цели, только Всероссийская Фашистская Партия с максимальной отчетливостью формирует пути и способы борьбы - план свержения коммунизма и план возрождения России...»
    К. В. Родзаевский “с момента начала проведения фашистской трехлетки, - писал один из теоретиков русского фашизма Г. В. Тараданов, - Всероссийская Фашистская партия становится партией национал - революционной, главнейшей своей целью ставящая работу на революционную борьбу с коммунизмом. Работа в эмиграции должна свестись, главным образом, к подготовке
национал-революционных кадров”. Здесь не случайно подчеркивается факт принадлежности российского фашизма к “национал - революционному” направлению российской послереволюционной эмиграции. И далее: “ВФП будет приветствовать всякое вторжение в СССР иностранных войск, коль скоро это вторжение будет иметь действительно целью ниспровержение коммунистической власти и не преследует никаких захватнических целей”. Расчет на “внешнюю войну” основывался прежде всего на уверенности, что она ускорит ниспровержение коммунистической власти, заставит события пойти более быстрым темпом: “... Приблизит нас к национальной революции - сократит нашу фашистскую трехлетку”. Что же касается слов “не преследует захватнических целей”, трудно судить, что это - наивность или демагогия.    Русская фашистская организация в 1927-1931 годах продолжала разработку идеологии русского фашизма. В этот период были изданы: “Основные положения Русского
Фашистского Движения”, “Тезисы Русского Фашистского Движения”. После войны, находясь в московской тюрьме, К. Родзаевский пишет в своих показаниях: “... Идеология Русского Фашизма разрабатывалась Покровским и Румянцевым, потом мною, в убеждении, что каждой эпохе свойственна своя международная ведущая идея, что такими идеями в прошлом последовательно были либерализм, демократия, социализм, что на смену им грядет “эра
фашизма” и что “каждый народ должен создать свой фашизм, сочетающий общемировые формы с историческими традициями данного народа”. Эти исторические традиции мы усмотрели в идеале “Святой Руси”: государства, основанного на православной вере и социальной справедливости”. 
 
   В начале 1930-х годов положение эмигрантов сильно осложнилось. Основные причины тому были политические. Так, принятие СССР в Лигу Наций (1934г.) дало ему возможность саботировать меры помощи эмиграции и больше влиять на положение в других странах, которые к тому времени почти все установили дипломатические отношения с большевиками. В результате, после признания СССР Болгарией и Чехословакией (1934г.), “издававшаяся в Софии эмигрантская газета вынуждена была эвакуироваться в Белград. В Праге... стали запрещаться собрания эмигрантов, прежде не встречавшие никаких препятствий. В Париже, после установления франко-советской дружбы, редактору русской газеты категорически было предложено умерить нападки на Москву”, - пишет И. В. Гессен.    С другой стороны, вторая половина 1930-х годов - это период окончательного краха “версальской” раскладки сил в Европе: восточноевропейские страны (Малая Антанта) и лимитрофы постепенно были перетянуты крепнувшей Германией в свою сферу влияния, Лига Наций стремительно теряла авторитет. В значительной мере это было следствием становления новых сил (фашизма). Стоит уточнить, что в ту эпоху слово “фашизм”, еще не скомпрометированное последующими военными событиями и расистским гитлеровским режимом, привлекало внимание самых широких ученых кругов Европы (в области социально экономических реформ), в том числе внимания католической Церкви (что нашло свое отражение в папских энцикликах). В большой статье “Фашизм и освобождение России”, опубликованной в газете “НТС”, говорится: “Слово “фашизм” пользуется у нас
большой популярностью. Хотя фашизм в своей социальной и политической сущности еще не определился, но только определяется, многие возлагают на него надежды в деле спасения России.
    Сила идей несомненна. Они часто являются первопричиной действий. И
многим фашистские идеи казались именно теми идеями, которым суждено
уничтожить коммунизм. ”Двумя основными разветвлениями пропаганды ВФП были:  пропаганда в СССР и в эмиграции. Они, в свою очередь, распадались на ряд
конкретных направлений. В документах русских фашистов определялись и формы
пропаганды: устная и письменная агитация, диспуты, “радиоагитация”,
“непосредственная агитация”: ношение значков, формы; праздники, шествия
демонстрации, “фашистские уголки”, агитационные экскурсии, “агитационные
игры”; художественная агитация: фотографии, плакаты, карикатуры, “фаш.
стихотворения, фаш. рассказы, фаш. пьесы, живые картины, живые газеты,
киноагитация” и т.д.  Были определены “объекты” пропаганды: “враги”, “нейтральные”, “сочувствующие” и “фашисты”, и в отношении каждого из них
ставились свои задачи. Так, задачей пропаганды среди “врагов” являлось:
“Разделить - поссорить - создать неправильное представление о работе
организации. - Вселить страх и мысль о поражении. - Вселить уважение. -
Сделать нейтральными. - Заставить сложить оружие без боя. «Нейтральных»
предполагалось сделать “сочувствующими”, у “сочувствующих” - “вызвать
решение встать в ряды организации”. Задачи пропаганды в отношении
фашистов: “Создавать чувства единства, спайки. - Сглаживать противоречия. -
Создавать правильное представление о работе организации. - Вселить бодрое
настроение и уверенность в победе».     Свои идеи РФП распространяла через центральный орган “Наш путь”, ежемесячный журнал “Нация” и журнал «Фашист».
В то же время были созданы “Идеологический Совет” и “Комиссия по
изучению СССР”, некоторое время готовившая ежемесячные сводки о положении
в СССР для журнала “Нация”. В 1933 году в Харбине открылся Русский клуб -
центральный штаб фашистов. Здесь же работал игорный притон, вносивший
приличные суммы в кассу партии.  Так же на территорию СССР засылались группы, снабженные листовками и фашистской литературой. К этому пытались также привлечь капитанов пароходов. Фашистская литература закладывалась в бутылки, которые при выходе парохода на границу сбрасывались вводу в расчете на то, что часть из них попадет на территорию СССР. В 1936 году совместно с японской военной миссией в СССР засылается “1-й фашистский отряд спасения Родины”. Плохо снабженный оружием и боеприпасами, он вскоре был настигнут частями НКВД и уничтожен.  4-й съезд (июнь 1939г.) Всероссийской фашистской партии постановил считать «трехлетку» частично осуществившейся, «так как в СССР введен культ родины и колхозники получили приусадебные участки”. Новый генеральный план фашисты формулировали как “национальный  антикоминтерновский сговор». Как писал К. В. Родзаевский: “Антикоминтерновский сговор должен был заключаться в сговоре со всеми иностранными фашистскими движениями, для построения против Коминтерна - Антикоминтерна всех иностранных фашистских организации, а также в поисках таких элементов в Германии и Японии, которые стояли бы на точке зрения войны не за отторжение территорий, а идеологической - уничтожение коммунизма для создания дружественной России...» Подготовка кадров первых русских фашистов в период существования РФО осуществлялась через «Политические курсы РФО» - еженедельные лекции и собеседования, проводимые Покровским и Румянцевым. В то же время начались первые доклады о фашизме для всех желающих в помещении Студенческого общества. Впоследствии существовала довольно четкая ступенчатая система политического образования: начальная – «Элементарные курсы фашизма»,
средняя – «Районные школы фашизма» и высшая – «Фашистская академия имени П.
А. Столыпина».    Такие идеологические методы дополнялись и практическими.
Фашисты срывали проводимые советской колонией в Харбине торжественные
собрания по случаю революционных праздников, демонстрации советских
фильмов, для чего отключали свет, подбрасывали сосуды с сероводородом,
чихательные порошки... Желающие вступить в ряды РФП писали заявление о том, что “разделяют вполне идеологию и тактику Русской фашистской партии”.
Сначала их определяли в сочувствующие, затем - в кандидаты и через какой-то срок - в действительные члены. Существовали первичные (2-5 человек) организации -
фашистские ячейки, более крупные – «очаги» и организации в одной или
нескольких странах – «отделы».    Отделы партии были в США, Уругвае,
Литве, Румынии, Сирии, Японии, Канаде, Чили, Новой Зеландии, Филиппинах,
Индокитае, Марокко, Греции, Бельгии, Германии, Голландии, Испании.    Для
вступления в организацию заполнялась анкета и опросный лист, на каждого
члена велось личное дело, на каждую организацию - также. В феврале - марте
1934 года были учреждены сопартийные органы: «Российское Женское Фашистское
Движение», «Союз Юных Фашистов – Авангард», «Союз Юных
Фашисток-Авангардисток» и «Союз Юных Фашистских Крошек».  «Непосредственной пропаганде» отводилась важная роль. В начале 1934 года ЦК РФП принял постановление о форме, значке, партийном гимне. Формой организации была принята черная рубашка, черные галифе и сапоги, портупея через плечо; значком - сочетание свастики с двуглавым орлом царской России; приветствием - поднятие вверх правой руки с возгласом «Слава России!». “Фашистки” носили белые блузки с галстуками в виде банта.    Каждая организация имела свои знамена с эмблемами, в центральной части которых была, конечно же, свастика. В таком живописном виде фашисты выходили на парады, демонстрации. Эти шествия действовали на массы и привлекали новых членов. За 1934 год численность организации в Харбине достигла 2000 человек, по всей Маньчжурии - 6000 человек, с заграничными организациями - 15 000, к 1937 году общая численность достигла 20 000 членов. Всего за годы существование партии через нее прошло около 30 тыс. человек.

ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДОСЬЕ


   «... Нас, Русских Фашистов, многие, настроенные против, обвиняют в том, что наше фашистское учение является точной копией фашизма иностранного: итальянского и германского.    ... Российское Фашистское Движение построено на началах религиозных, национальных и трудовых. Не случайно одним из лозунгов русских фашистов является: “Бог. Нация. Труд”.  ... Русские Фашисты считают, что Россия испокон веков была оплотом Православия, и Православие являлось одним из объединительных факторов для создания
Русского государства из разрозненных до тех времен славянских племен, что именно Православие осветило их путь светом истины и указало дорогу к дальнейшему нравственному совершенствованию, поэтому необходимо почитать культ Святого Равноапостольного князя Владимира, как утвердившего
   Православие на Руси... Н. Иванов». Вот что писала газета «НТС» накануне второй мировой войны: «Европе не впервой переживать борьбу двух коалиций... Но теперешнее соперничество глубже и сильнее, ибо противников разделяет не только экономическое соперничество и борьба за власть, но и глубокая идейная вражда. Два идеала, два миропонимания, два уклада, презирающих и ненавидящих друг друга...». После нападения Германии на СССР в руководстве РФС произошел раскол, часть фашистов во главе с Родзаевским приветствовала
Гитлера, так как была уверена в скором крахе советского строя, другие руководители организации (Н. Н. Петлин, Ф. С. Сиваченков и др.), резко осудив нападение фашисткой Германии, вышли из состава Верховного совета и рядов РФС решившихся на борьбу. Самым главным побудительным мотивом было то, что поначалу и наш народ питал те же надежды на германский поход против большевизма, что и эмиграция. Антикоммунистический потенциал в СССР был огромен и проявился в первые же месяцы войны, когда в плен к немцам сдались почти 4 миллиона красноармейцев, не желая защищать сталинский режим...  Многие военные надеялись на создание Русской Освободительной Армии и национального русского правительства со статусом союзника Германии. В конце июня 1941 года начавшаяся война Германии против СССР так воодушевила К. В. Родзаевского, что буквально на следующий день он с группой российских фашистов посетил немецкого консула в Харбине, передав ему приветствие в адрес Гитлера и заявив, что Российский фашистский союз рассматривает эту войну не как войну с русским народом, а как войну за уничтожение коммунизма.    Известно, что через несколько дней после начала войны было проведено секретное совещание членов штаба РФС, на котором «большинство участников высказывалось за необходимость установления прочных связей с зарубежными отделами РФС и выяснения наличия у этих отделов сил и возможностей для организации активной подрывной работы против СССР». Позднее члены штаба создали «мобилизационный план РФС», в котором были разработаны мероприятия по мобилизации кадров Союза в случае начала войны Японии с СССР. РФС в 1942году насчитывал более 600-700 человек по всей Маньчжурии, активных членов - около 200 человек. Сохранилось несколько документов РФС периода Великой Отечественной войны. Большинство из них датировано 1942г. В секретном «Приказе №3 Главы Российского Фашистского Союза» РФС объявлен с 22 января 1942 г.  в «состоянии окончания подготовки к переходу на родную землю». Там же была утверждена новая «организационная схема РФС», в которой 17-м пунктом значилось: «Учреждаю Секторы РФС в освобожденной части России: Сектор РФС - в Западной части России, Сектор РФС - в Северной части России, Сектор РФС - в Южной части России. Проведение этой работы поручается моему заместителю на освобожденной части России и наличным там фашистским кадрам. В дальнейшем сектора должны быть развернуты согласно плану местных управлений РФС, с тем, чтобы в каждой области освобожденной России был отдел РФС».

   Но из Советского Союза и с «освобожденной от коммунизма территории России» в Маньчжурию начали приходит вести, о том, что немцы на оккупированных территориях не создают ни «Русского национального правительства», ни «Русской Армии, национальных советов и русской национальной партии», как предполагали фашисты в Маньчжурии, что там
ведется война на уничтожение русского народа.  Среди российских эмигрантов стали усиливаться антинемецкие настроения, члены фашистской организации требовали от своего руководства “отказаться от слова «фашизм» и от знака «свастика», с заменой его знаком василька, как символа русских полей».  В начале войны начальник Парагвайского отдела РФС Эрн прислал письмо о том, что он считает необходимым закрыть отдел и единственный выход видит во вступлении в Красную Армию «для борьбы с внешним врагом, отложив счеты с властью на будущее».  Постепенно Союз теряет своих членов и деятельность его практически прекращается. А уже 1 июня 1943 года Русский фашистский союз был официально закрыт властями Маньчжурии.    После оккупации Харбина советскими войсками в августе 1945 года, уже через год, в конце августа 1946-го, в Москве состоялся судебный процесс по «Делу бывшего белогвардейского атамана Г. М. Семенова, руководителя Российского фашистского союза К. В. Родзаевского и других...»

   По приговору Военной коллегии Верховного суда Союза ССР Григорий Михайлович Семенов был повешен, а Константин Владимирович Родзаевский расстрелян в сентябре того же года.    Из всего сказанного можно сделать вывод, что расчеты российских фашистов на успешное развертывание диверсионной деятельности в России не оправдались. Провалилась не только
«трехлетка», планирующая захват власти к 1 Мая 1938г. По-видимому, ни одна серьезная акция фашистам не удалась, если не считать случаев распространения агитационной литературы на территории СССР, особенно организациями ВФП, созданными за пределами Маньчжурии.

КОМАНДУЮЩЕМУ ОККУПАЦИОННЫМИ ВОЙСКАМИ КРАСНОЙ АРМИИ СССР В МАНЧЬЖУРИИ  МАРШАЛУ А. М. ВАСИЛЕВСКОМУ

    «В эти дни со всех сторон Вы получаете поздравления с победой. Война в Манчжурии окончена, и СССР стер позор старой России в прежней Русско-японской войне. Над исторической Русской крепостью веет знамя Новой РОССИИ - советское Знамя Революции.  Я не имею права к общему хору приветствий нашего народа присоединить свое и своих соратников поздравление, но как Русский человек, как вчерашний враг СССР, пересматривающий весь свой жизненный путь и свою былую антисоветскую работу, я могу выразить свою и всех тех, кто идет за мной - искреннюю радость по поводу очередной славной советской победы, по поводу новых блестящих достижений Российской Армии - Красной Армии СССР под Вашим командованием и сталинским руководством. В ночь на 13 августа я покинул Харбин, а перед тем вышел из состава «Главного Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской Империи»,  не для спасения своей жизни, а для спасения от опасностей переходного периода работы в моей организации - и потому, что мы не хотели участвовать в войне против нашей Родины. Мы уже сделали много роковых ошибок, назвали наше молодежное и национально-трудовое движение «фашистским», боролись с коммунизмом вместо борьбы с мировым капитализмом, были на стороне Германии  в решающие для нашего государства и народа годы, 1941-1943, работали как друзья, союзники, пленники и рабы японцев в последние 14 лет, но давно уже сомневались в правильности нашего пути, давно колебались и искали путей примирения с Родиной, и конечно, не могли не понимать, что война СССР с Японией ведется явно за Русские национальные интересы. Мы были против коммунизма, когда коммунизм был против религии и нации, поскольку религия и нация были орудиями прежних господствующих классов, но когда старые классы были уничтожены, когда религия и нация примирились с коммунизмом и коммунизм с ними примирился, - цели борьбы исчезли, борьба стала бессмысленной и преступной... Поэтому, хотя 9-10 августа мы и сделали вид, что хотим принять участие в войне СССР с Японией на стороне Японии, но уже в 9.08 стали уничтожать архивы, литературу нашего «Российского Фашистского Союза», а в 11.08 я согласился уехать из “Маньчжу Ди-го” (Маньчжоу-го) при условии, что мне будет разрешено взять с собой моих соратников...  Покинув Харбин вместе с маленьким кадром последних единомышленников, я нашел в поезде других руководителей бывшего “Главного Бюро” и различную случайную публику в среде которой мы тотчас же образовали замкнутую группу, от лица которой я сделал соответствующее заявление ближайшим советским представителям. В этом письме я подробно изложил свою душевную эволюцию от лжефашизма к национал-коммунизму и сталинизму и утверждаю, что в моем представлении интересы России сейчас и навсегда абсолютно совпадают и что Армия мировой революции - Красная Армия СССР - одновременно выполняет великую миссию Российской великодержавности, раз Россия, ставшая СССР через построение социализма в одной стране, стала единственным в мире социалистическим государством.   Я прошу Вас и через Вас соответственные  следственные органы - внимательно разобраться в деятельности нашего  «Российского Фашистского Союза» в Манчжурии и обратить внимание, что, не смотря на свой профашистский и вынужденный про-японский характер, эта деятельность всегда стремилась к защите Русских интересов, Русского имени, Русских людей. Мы старались по мере сил бороться за правовые, экономические и культурные интересы эмиграции.    ... Прошу вас взять под свою защиту - во имя справедливости в интересах Родины - бывших российских фашистов, по недоразумению, по заблуждению или из-за моей страстной проповеди состоявших в нашем Движении. Эти люди могут быть полезны для родины.    ... - Да
здравствует сталинская коммунистическая партия - ведущая партия народов
Советского Союза и неизбежно грядущей мировой справедливости!

                К. В. Родзаевский.

К. В. Родзаевский был арестован 29 сентября 1945 года. Письмо напечатано в одном экземпляре и находиться в деле К. В. Родзаевского среди материалов «Судебного процесса по делу антисоветских белогвардейских организаций агентов японской разведки...». Письмо отпечатано на пишущей машинке на 8 листах, вырванных, вероятно, из блокнота. Заглавие и подпись сделаны чернилами.

     Так бесславно и покаянно закончилась первая часть истории русского фашизма возникшая, как крайняя форма протеста против октябрьского переворота и не получившая серьезной поддержки в стране охваченной кровавыми репрессиями по тоталитарным мотивам. Сталину фашисты были не нужны. Потом была беспримерная по тяжести война с фашистской Германией не выработавшая иммунитета к фашизму. А сейчас…
     Вспоминается знаковый диалог героев замечательного фильма «Семнадцать мгновений весны» шефа гестапо Мюллера и Штирлица, которые обсуждают, что будет после войны. И Мюллер произносит примерно следующее: «Вы думаете национал-социализм умер? Нет! Когда в какой-то стране, когда-нибудь, вы услышите слово «Хайль!», знайте, мы живы, мы возродились и оттуда мы вновь начнем наш крестовый поход!».
Слово «хайль» мы теперь слышим в России…



                - 7 –


                "Познай то, что перед лицом твоим,
                и то, что скрыто от тебя,
                откроется тебе. "
               

                "Евангелие от Фомы" (апокриф).

                Тоталитаризм и религия

    Воинствующий атеизм марксизма и гонения на религию в СССР и других коммунистических странах достаточно хорошо известны в России, чтобы нам на них тут останавливаться. Что касается фашизма и нацизма, то, по сути дела, эти языческие доктрины глубоко враждебны христианству: внешне Гитлер и, особенно Муссолини, выступая в качестве антиподов марксистов и коммунистов, выдавали себя за защитников христианства. Более откровенным Гитлер был в «Моей борьбе»: «Для меня лично и для всех национал-социалистов существуют только ... нация и отечество. Мы должны бороться ... за сохранение и распространение нашей расы и нации ... сохранять в чистоте нашу кровь, свободу и независимость... Каждые мысль, идея, учение и все виды познания должны служить этой цели». Еще более откровенным Гитлер был в так называемых застольных беседах, например: «Думаете, что массы снова станут христианскими? Никогда! ... а духовенство предаст своего Бога нам... и сменит крест на свастику. Они будут славить чистую кровь нашей нации, вместо крови Христа...». К концу 1939 года в Германии было арестовано около 5700 католических священнослужителей, то есть примерно 20% всего германского католического духовенства, половина из них была посажена в концлагеря. Сопротивление германского католического духовенства нацизму наиболее сильно было выражено в декларации съезда баварского католического епископата от 22 марта 1942 года, которое было широко распечатано и распространено, несмотря на правительственный запрет. В декларации говорилось: «Годами уже идет в нашем отечестве борьба против христианства и Церкви ... Мы выступаем не только за права непосредственно религии и духовенства, но и вообще за права человека, данные ему Богом... Мы требуем юридических доказательств вины всех приговоров и освобождения тех, кто содержится в заключении без таковых. ...Нацисты хотят уничтожить христианство...». Известно также лютеранское движение сопротивления нацизму. Это так называемая Конфессиональная или Исповедническая церковь. Меньшинство лютеран, олицетворяли такие личности, как пасторы Нимеллер и Боннхефер - оба были заключены в концлагеря: Боннхефер там и погиб, а Нимеллер пережил войну и был активным религиозным и миротворческим деятелем послевоенной Германии.
        Итальянское католическое духовенство было «куплено» Лютеранскими соглашениями 1929 года, признавшими Католическую церковь государственной, позволившими ей получать дотации от государства, включавшими обязательное преподавание закона Божьего в программы всех государственных школ и давшими право Католической церкви иметь свое молодежное движение параллельно с фашистской Балилле. Муссолини в своей «Доктрине фашизма» писал: «Фашизм является религиозным мировоззрением ... Фашист это индивид, отожествляющий собой нацию и отечество. Это нравственный закон, связывающий индивидов и поколения единой традицией и миссией ... нация создается государством, которое вооружает людей, сознающих свое нравственное единство волей, а, следовательно, и осмысленностью бытия .... Иными словами, фашизм не только законодатель и учредитель институций, но еще и просветитель, и вдохновитель духовной жизни».
Ясно, что в этих доктринах и претензиях места христианству и Богу нет. Тоталитаризм не может быть невраждебным вере в Бога, ибо сам является неким новоязыческим культом идола-государства, идола-нации, идола-расы, наконец, идола-вождя. Как любая религия, тоталитаризм охватывает всего человека, требует от человека полной самоотдачи себе, наподобие того, как глубоко верующий человек посвящает себя Богу. Разница в том, что Христос ожидает от нас добровольной жертвы, по образу и подобию той жертвы, которую Он принес за нас, пойдя на крест. Христос обращается к свободной личности и говорит: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными»; и в другом месте: «Бремя мое легко», потому что оно основывается на любви, любви человека к Богу и, возлюбив Бога, - любви к человеку. А тоталитаризм ведет с противоположного конца: творит свою утопию на основании насильственного подчинения себе личности государственной или партийной системой, лишение человека своего «я». Да, на протяжении истории государства использовали религии для своих политических целей, применяли насилие через религии, в конце концов, нельзя забывать и об инквизиции, но все это было искажением христианства, в то время как террор и порабощение народов тоталитарными идеологиями логически следуют из этих идеологий и являются органической их частью. Как черные мессы сатанистов и вся их символика являются оборотнем христианской литургии: крест вверх ногами, ненависть вместо любви, реальная кровь в чаше вместо бескровной жертвы христиан в евхаристии, так и тоталитаризм является оборотнем христианства.
       Особенностью нынешнего российского авторитаризма, да и части фашистских организаций становится сотрудничество со значительной частью представителей РПЦ. Сейчас в России становиться популярной идеология - «если ты не православный, значит не русский». Или вот ещё одна формулировка: «Россия для русских». Кто же стоит за всем этим? Оказывается это совсем не трудно понять. Зайдите на сайты русских фашистов и вам станет всё ясно как Божий день. За русским фашизмом стоит агрессивный национализм и антисемитизм экстремистского крыла Русской православной церкви. Именно  экстремистская часть РПЦ сегодня в России со своим собственным учением об антисемитизме создает почву для возникновения фашизма, но только уже русского. Когда средства массовой информации стали освещать вопиющие случаи надругательств и убийств националистами чернокожих студентов, евреев и лиц «кавказской национальности», РПЦ в основной массе своей молчала. Да и государство помалкивало. Сочувствие, так сказать, по вопросу националистических идей. Лишь когда уже в центре Москвы и Питера нагло в массовом порядке стали резать, как овец на бойне, нерусских граждан, стали как-то реагировать. Довольно вялая, надо сказать, реакция. Чувствуется предвзятость…  Реальность духовной жизни такова, что церковь призвана быть самым влиятельным институтом на земле, быть светом и солью. «Но если соль потеряет силу, то чем сделаешь её солёною. Она уже ни к чему не годна», - учил Христос (Мтф.5:13). Если такой важный институт как церковь перестаёт отличать истину от лжи, грех от беззакония, любовь от ненависти, то… У меня в руках газета национально-патриотических организаций Читинской области «Русское Забайкалье». Надо сказать насквозь националистическое, антисемитское издание. Основная идея материалов - настроить читателя против «врагов русской нации» – евреев, либералов, сектантов и прочих людей, не разделяющих их «идеалы». Также они призывают вступать в организацию «Союз русского народа» (СРН), называемую «Мстителем», который освободит Россию от врагов. «Русь идёт. Расползайтесь, гады», - так заканчивается одно из её посланий. В материале посвящённом организации СРН в Чите говорится, что «одним из основных направлений организации должна стать духовно-просветительская деятельность». Далее поясняется, что основным содержанием этого просвещения является разъяснение идей национализма. На фотографии учредительного собрания посвящённого открытию филиала СРН в Чите мы видим представителей православного духовенства Забайкалья. Интересен тот факт, что очень многие «просвещённые» русские наци, считают, что Иисус был русским и даже православным. Они так «свято» в это верят, что готовы перегрызть горло любому, кто с ними не согласится. Мягко говоря, очень странное вероучение, ничего общего не имеющего с учением Писания. Да и сама суть движения национализма – возвышение себя путём унижения других – как может иметь хоть что-то общее с христианской верой и Богом?! Такие организации как: «Русский общенациональный Союз», «Чёрная сотня», «Русское национальное единство», и другие открыто проповедующие идеи национализма, экстремизма и ксенофобии, размещают на своих сайтах материалы посвящённые разжиганию национальной и религиозной вражды, исповедующие насилие. Самое неприятное в этой картине именно то, что их мероприятия проходят под благословением очень многих священников Русской православной церкви, и многие из них принимают непосредственное участие в таких проектах. Под лозунгом «люби врагов своих, сокрушай врагов Отечества, гнушайся врагами Божиими!», национал-патриоты готовят в современной России благоприятную почву для новых межрелигиозных, межнациональных конфликтов и войн.
            Однако хочется отметить, что не все священнослужители Русской православной церкви разделяют убеждения националистов. Есть и такие, кто открыто противостоят этому ложному учению, проникшему в церковь. Но всё же их голос очень слаб и почти не слышен. Так, например, в обращении Духовенства Петушинского благочиния Владимирской епархии РПЦ МП к верующим Петушинского района говорится, что «Мы обеспокоены тем, что некоторые кандидаты используют в предвыборной борьбе националистическую тему, прикрываясь при этом авторитетом Православной Церкви… Церковь определяет саму себя как вселенскую, в которой «нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос (Послание к Колоссянам 3, 11)». И ее задача нравственное воспитание народа его единство и мир. Те же, кто использует в своих выступлениях тему национализма, и выдают себя за православных, по нашему мнению, таковыми не являются, ибо выражают откровенно сектантские взгляды. Церковь многонациональна, и национализм в Православной Церкви недопустим». Текст подписан всем духовенством епархии (размещён на сайте РОНС под рубрикой «Иуды в рясах»).
Уникальным для нашего времени стремлением к преодолению межконфессиональной и национальной розни в России пронизана речь Патриарха Алексия 2  с которой он выступил     в центральной синагоге Нью-Йорка перед  раввинами США 13 ноября 1991 г.  С учетом актуальности этой речи  и сегодня, приведу ее текст полностью:
"Дорогие братья,
шолом вам во имя Бога любви и мира! Бога отцов наших, который явил Себя угоднику Своему Моисею в Купине неопалимой, в пламени горящего тернового куста, и сказал: "Я Бог отцов твоих, Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова". Он Сущий - Бог и Отец всех, а мы все братья, ибо мы все дети Ветхого завета его на Синае, который в Новом завете, как мы, христиане, верим, обновлен Христом. Эти два завета являются двумя ступенями одной в той же богочеловеческой религии, двумя моментами одного и того же богочеловеческого процесса. В этом процессе становления Завета Бога с человеком Израиль стал избранным народом Божиим, которому были вверены законы и пророки. И через него восприял Свое "человечество" от Пречистой Девы Марии воплотившийся Сын Божий. "Это кровное родство не прерывается и не прекращается и после Рождества Христова... И потому мы, христиане, должны чувствовать и переживать это родство как прикосновение к непостижимой тайне смотрения Божия". Очень хорошо это выразил выдающийся иерарх в богослов Русской православной церкви архиепископ Херсонский и Одесский Никанор (Бровкович) в проповеди, произнесенной в Одессе более чем сто лет назад.
Главная мысль этой проповеди - теснейшее родство между ветхозаветной и новозаветной религиями. Единение иудейства и христианства имеет реальную почву духовного и естественного родства и положительных религиозных интересов. Мы едины с иудеями, не отказываясь от христианства, не вопреки христианству, а во имя и в силу христианства, а иудеи едины с нами не вопреки иудейству, а во имя и в силу истинного иудейства. Мы потому отделены от иудеев, что мы еще "не вполне христиане", а иудеи потому отделяются от нас, что они "не вполне иудеи". Ибо полнота христианства обнимает собой и иудейство, а полнота иудейства есть христианство.
В основе выступления архиепископа Никанора лежала идея взаимопонимания между Православной церковью и еврейством. Это стремление к сближению не было одиноко в нашей Церкви. Еще в 1861 г. епископ Нижегородский Хрисанф (Ретивцев) призвал Церковь содействовать прекращению враждебности, установить отношения диалога с евреями. В таком же духе обращался к евреям в начале нашего веха и архиепископ Николай (Зиоров). "Еврейский народ близок нам по вере. Ваш закон - это наш закон, ваши пророки - это наши пророки. Десять заповедей Моисея обязывают христиан, как и евреев. Мы желаем жить с вами всегда в мире и согласии, чтобы никаких недоразумений, вражды и ненависти не было между нами".
Исходя из таких вероучительных и богословских убеждений, иерархи, духовенство и богословы нашей Церкви решительно и открыто осуждали всякие проявления антисемитизма, вражду и погромы в отношении евреев. Так, осуждая погром 1903 года в Кишиневе, архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) публично заявлял: "Жестокие кишиневские убийцы должны знать, что они посмели пойти против Божественного Промысла, что они стали палачами народа, который возлюблен Богом".
Во время печально знаменитого суда над Бейлисом эксперты нашей Церкви - профессор Киевской духовной академии протоиерей Александр Глаголев и профессор Петербургской духовной академии Иван Троицкий - твердо защищали Бейлиса и решительно высказались против обвинений евреев в ритуальных убийствах. Очень много сделал для защиты евреев от антисемитских нападений со стороны крайних радикально-правых организаций митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Валдковский). Мужественно защищали евреев от вражды и неправых обвинений со стороны антисемитских кругов многие другие наши иерархи и богословы: митрополит Макарий (Булгаков), епископ Гродненский Донат (Бабинский), епископ Виссарион (Нечаев), архиепископ Серапион (Мещеряков), архиепископ Макарий (Миролюбов)...
Отдельно надо сказать об участии в защите евреев против антисемитизма многих наших богословов и выдающихся религиозных мыслителей - например, Владимира Соловьева, Николая Бердяева, о. Сергия Булгакова. Соловьев считал защиту евреев, с христианской точки зрения, одной из важных задач своей жизни. Для него еврейский вопрос не есть вопрос о том, хороши или плохи евреи, а есть вопрос о том, хороши или плохи мы, христиане. Для налаживания христианского диалога много сделали наши знаменитые православные религиозные мыслители, евреи по происхождению, Семен Франк и Лев Шестов.
Однако не только знаменитые иерархи и богословы участвовали в этом благородном деле. Многие священники на местах активно защищали и спасали евреев от погромов и преследований. Во время второй мировой войны и нацистской оккупации духовенство и верующие нашей Церкви, рискуя своей жизнью, укрывали евреев. Классические примеры этого - мать Мария (Скобцова), священники Дмитрий Клепинин и Алексей Глаголев, многие другие, о подвигах которых, о жертвенном служении спасению их еврейских братьев и сестер следует всем нам знать. Армия нашей страны в борьбе с гитлеровской Германией ценою жизни почти 20 миллионов победила нацизм, освободила оккупированные немцами страны Европы и тем предотвратила "окончательное решение еврейского вопроса", запланированное и жестоко проводимое нацистами на этих территориях, спасла евреев от полного истребления.
После второй мировой войны наша Церковь начала налаживать свои отношения, сотрудничество со всем христианским миром, со многими международными нехристианскими организациями и объединениями, в том числе и с еврейскими. Мы активно участвовали в деятельности Всемирного совета церквей, в частности, его комиссии "Церковь и еврейский народ", в работе международных конференций - в Москве были проведены две крупные международные конференции представителей христианских церквей и нехристианских мировых религий, где Русская православная церковь выступала с решительным осуждением милитаризма, расизма и антисемитизма.
К сожалению, сегодня, в трудное для нашего общества время, антисемитские настроения в нашей жизни проявляются довольно часто. У этих настроений, распространенных среди крайних экстремистов, правых шовинистических групп, есть питательная среда: общий кризис, рост национального обособления... Задача Русской церкви помочь нашему народу победить зло обособления, этнической вражды, узкоэгоистического национал-шовинизма. В этом трудном, но святом для всех нас деле мы надеемся на понимание и помощь наших еврейских братьев и сестер. Совместными усилиями мы построим новое общество, - демократическое, свободное, открытое, справедливое, такое общество, из которого никто не желал бы больше уезжать и где евреи жили бы уверенно и спокойно, в атмосфере дружбы, творческого сотрудничества и братства детей единого Бога - Отца всех.. Бога отцов ваших и наших.
С радостью я должен засвидетельствовать здесь, что желание вести сближающий диалог с Русской православной церковью всегда находило положительный отзвук и поддержку со стороны общественных и духовных руководителей еврейских общин в нашей стране. Из наиболее известных можно упомянуть Ицхака Бер Левинсона, который был отцом движения Гаскала (первая половина XIX в.) - движение высокой духовности среди евреев России. С предложением вести диалог между евреями и Русской церковью он обратился к архимандриту Христофору, ректору Кременецкой духовной семинарии на Волыни, где они оба жили и работали. Книга Левинсона о диалоге с православными „Довольно крови" была переведена на русский язык в 1883 г. и получила широкое распространение. Ее популярность напугала наших реакционеров, и они осудили ее в начале века как опасную для  православного духовенства.
В связи с еврейско-православным диалогом следует назвать еще несколько имен: раввина Шмуила Александрова из Бобруйска, (Беларусь) - знаменитого еврейского каббалиста, находящегося под влиянием Вл. Соловьева и убитого фашистами в 1941 году; раввина Лейб Иегуда Дон-Яхия из Чернигова (Украина) - он испытал на себе влияние Толстого, которого часто цитировал в своих проповедях. Следует вспомнить нашего современника профессора Михаила Агурского из Иерусалима, знатока истории евреев в России, много сделавшего для нашего сближения. Недавно он приехал из Израиля в Москву на конгресс русской диаспоры и здесь неожиданно умер. Вечная ему память...
Вообще евреи в нашей стране с уважением относились к нашей Церкви и ее духовенству. Не случайно адвокатом митрополита Петербургского Вениамина в 1922 г. на суде по делу так называемых „церковных ценностей" был еврей Гуревич, который самозабвенно защищал митрополита...
На иконостасе нашего русского храма в Иерусалиме начертаны слова псалмопевца: "Просите мира Иерусалиму". Это сейчас то, что нам всем нужно - и вашему, и нашему народу, всем другим народам, ибо как Бог наш един Отец, един и неделим для всех чад Его.»
Речь патриарха пронизанная христианской любовью и мудростью была встречена крайне агрессивно экстремистски настроенной частью православного клира и близкими к ним по духу мирянами. Его обвиняли в предательстве идеалов христианства, ереси, политических играх, пропаганде экуменизма, требовали отлучения от церкви.
«Иудеи не имеют права хвалиться своим происхождением по плоти от Авраама (в чем обличал их и св. Иоанн Предтеча - Мф. 3, 9), не веруя, как веровали Авраам и все ветхозаветные праведники в будущего Спасителя (Евр. 11, 13), "Который есть Христос" (Гал. 3, 16) и Бог (Рим. 9, 5). Потому не иудеи (по плоти), а христиане суть истинные по вере потомки "Авраама, который есть отец всем нам" (Рим. 4, 16). Следовательно, иудеи не в праве похваляться унаследованной ими чрез Авраама верой (Рим. 4, 12), которой они, в сущности, изменили из-за своего неверия в Христа как Мессию и Сына Божия (Мк. 14, 61-62). Что же касается "вечного завета", заключенного Богом с Авраамом (Быт. 17, 7), то он был отменен и заменен Господом нашим Иисусом Христом - Великим Пастырем овец "Кровию завета вечного" (Евр. 13, 20).»
«Что может быть единого у христиан с чадами сатаны и слугами антихристовыми?»
 «Так, чтобы обосновать необходимость иудейско-христианского "диалога", Патриарху, по-видимому, показались недостаточными слова иудействовавших иерархов и перечень их имен, и он решил подкрепить свои призывы к единению авторитетом "мыслителей". И вот Святейший Патриарх, Предстоятель Русской Православной Церкви ссылается на философа Вл. Соловьева, вдохновившего о. Сергия Булгакова на эротическую муть его "софиологической" ереси, соборно осужденной Русской Церковью в 1935 году и в России, и за рубежом. Ссылается он и на "религиозного праздношатая" профессора Николая Бердяева. А как, интересно, Патриарх зачислил в "православные мыслители" ницшеанца Льва Шестова?»
«Для Патриарха авторитетен и некий "знаменитый каббалист", т.е. знаток той смеси диких суеверий, колдовства, астрологии, алхимии и знахарства, которую являет собой Каббала, эта энциклопедия идолослужения и культа демонов. Патриарх ссылается еще и на раввина, "испытавшего на себе влияние" отлученного от Церкви (точнее, самого от нее отрекшегося) Льва Толстого. И совсем уже курьезом звучит возглашение Патриархом "вечной памяти" Мэлибу (имя составлено из фамилий Маркса, Энгельса и Либкнехта) Агурскому. Этот Агурский в крещении принял имя Михаила, а по выезде в Израиль отрекся от христианства».
«Любопытно читать и о том, что, оказывается, "вообще евреи в нашей стране с уважением относились к нашей Церкви и ее духовенству". Ныне ни для кого не секрет, что впервые 19 лет Советской власти (с 1917 по 1937 год) подавляющее большинство руководителей партийно-административного аппарата и карательных органов были евреи (Подробные факты можно найти в книге А.И. Дикого "Евреи в России и в СССР"). За эти годы среди жертв террора (только убитыми) оказались 128 православных епископов и десятки тысяч священнослужителей. Вообще, количество жертв учиненного этими деятелями разгрома России не идет ни в какое сравнение с жертвами пресловутых "погромов", происходивших на юге России до революции (да и те "погромы" были больше погромами православных евреями)».
«Жидовство руководит подготовкой к пришествию и воцарению антихриста (имеется в виду, конечно, не этническая общность людей, евреев, но общность религиозно-духовная, которая и именуется жидовство, в отличие от еврейства). Этот общеизвестный факт, о котором говорят все пророчества древних Отцов, очевиден православному человеку.»
«…речь, произнесенная Патриархом Алексием II в Нью-Йоркской синагоге 13 ноября 1991 г. есть ересь. Ересь, осужденная Самим Господом Иисусом Христом. Патриарх призывает христиан к "единению" с врагами Христа и Его Церкви».
С любовью о Господе, Андрей Рюмин
в день светлого праздника Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня, лето 1998
(http://www.omolenko.com/otstuplenie/ryumin.htm)

         «Данная публикация (речи Патриарха авт.) поможет расставить окончательный акцент в церковном поведении к тем объединителям, которые допустят хотя бы одно «евхаристическое» общение с сергианствующими и жидовствующими еретиками-экуменистами из Московской Патриархии. Подобное сослужение (не говоря уже об «объединении») лишает иерарха апостольской преемственности и ставит его в положение вне Церкви Христовой. А потому, подчинение такому отступнику уже не будет подчинением во Христе, но предательством Православного Христианства и лже-послушанием. Наоборот, согласно 15-му Правилу Двукратного Собора, отделение от своих предстоятелей «ради некия ереси» достойно чести. Ибо этим актом ограждения себя от отступников, «осуждаются не Епископы, а лжеепископы и лжеучителя, и не расколом пресекается единство Церкви», но напротив, этим «охраняется Церковь от расколов и разделений» (Сравн. 15 Пр. Двукр. Соб.).»
(http://www.listok.com/heresy20.htm)

«Дорогие братья, шолом вам...»
«Так начинается речь московского пат¬риарха Алексия Ридигера перед иудейскими раввинами, про¬изнесенная в Нью-Йорке 13 ноября 1991 г. (см. «Мос-ковские новости» № 4 от 26 января 1992 г.). Так на¬чинается экуменический «ди¬алог любви» с Иудаизмом — религией тех, кто упорно не верует в Иисуса Христа как Сына Божия и Мессию. Та¬ких неверовавших было не¬мало и при земной жизни Спасителя. Споря с Ним, они говорили, что отец их Авра¬ам и даже — Бог. Но Хри-стос возразил им, сказав: «Ваш отец диавол, а вы хо¬тите творить похоти отца вашего». В Откровении Иоанна Богослова об иудаистах последнего времени Господь Бог свидетельствует, что «они говорят о себе, что они Иудеи, но не суть таковы, а сборище сатанинское». Закономерен вопрос: если патриарху Алексию II такие иудеи братья, да еще «доро¬гие», то кто ему отец?»
 Протоиерей Лев Лебедев, 1992 г

Нет больше сил и желания цитировать этот поток злобы, вражды, ненависти, подтасовок фактов и цитат, исторической лжи, который разделяла и разделяет экстремистская часть иерархов РПЦ. И не без их влияния выросло молодое поколение антисемитов, ксенофобов, фашистов, которые совершили тысячи тяжких избиений и убийств «лиц с неславянской внешностью», которые вопят, что «Россия для русских». Так возрождается тоталитарное мирровозрение в молодых людях ни дня не живших при тоталитаризме.
Есть и много других людей, просто равнодушно взирающих на эти процессы. Что тут скажешь…
Когда-то в Германии было множество людей, которые не хотели войны. Они не были националистами, не ненавидели евреев. Но именно с их молчаливого согласия, из-за их равнодушия, фашизм захватил всю страну и погубил миллионы жизней. В Библии есть пример верующих людей, которые называются «тёплыми». «Теплые» верующие могут ходить в церковь, могут иногда говорить правильные вещи о Боге, о жизни. Но в их жизни нет жизни. Они отрекаются от Бога своими поступками. По словам Иисуса Христа, эти люди будут отвергнуты Богом на страшном Суде. И причина всё та же – равнодушие.

НЕКОТОРЫЕ ПРИМЕРЫ СОЧУСТВИЯ ВЛАСТИ ПО ВОПРОСУ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИХ ИДЕЙ

        Петербургская прокуратура разрешила называть евреев «наглой и трусливой жидовской сволочью». В Петербурге завершилось прокурорское разбирательство по обвинению в разжигании межнациональной розни газетой “Русь Православная” («РП») и ее главным редактором Константином Душеновым, сообщает корреспондент “Портала–Credo.Ru“. 21 декабря 2005 года сотрудниками Оперативно-розыскного бюро Главного управления МВД по Северо-Западному федеральному округу был арестован тираж “РП” № 11-12 за 2005 год. Несмотря на то, что по закону срок проверки по таким делам не должен превышать одного месяца, решение было вынесено только 17 марта 2006 г., а доставлено адресатам 28 марта. В письме, подписанном, старшим помощником прокурора города А.В. Фёдоровым, говорится: “Сообщаю Вам, что 17.03.06 заместителем прокурора города советником юстиции Корсуновым А.Д. по результатам проведенной проверки публикаций в газетах “Русь Православная” №№ 7-8 и 11-12 за 2005 год вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела… в связи с отсутствием состава преступления”. Этим же постановлением было отказано и в возбуждении уголовного дела по публикациям другой питерской газеты – “За Русское Дело”. Теперь арестованные тиражи газет должны вернуть издателям, и достоянием общественности станут откровения откровенных антисемитов, как им теперь официально позволено себя называть. Вот неполный список сайтов русских националистов и фашистов:
        Сайт газеты «Русь Православная» - www.rusprav.org Открыто провозглашает себя «антисемитской черносотенной газетой русских националистов и православных экстремистов». Надпись гласит, что «издание благословлено в 1993 году Митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном (Снычевым).
Сайт «Союз Русского Народа» - www.rusnar.ru
Всероссийская организация «ЧЁРНАЯ СОТНЯ» - www.sotnia.ru
Русское Правое Монархическое Единство - www.rpme.ru
Православная монархическая газета «Русские идут!» - www.russkie-idut.ru
«Газета «Интеллект-компас»» - www.intellect-compas.ru
«Жизнь как вспышка» - www.ks95.alfaspace.net
«За Веру Царя и Отечество» - www.zaweru.ru
«Мысли о России» - www.russia-talk.com
 «Национально-Державная Партия России» - www.ndpr.ru

«Независимый антиамериканский ресурс» - www.anti-usa2005.narod.ru

«Ратный горизонт» - www.rago.narod.ru

«Ревизионистский проект» - www.revisio.org

«Русские националисты» - www.rusnat.org

«Русское Дело» - www.russkoedelo.org

«Русское Имперское Ополчение» - www.barnaulrio.narod.ru

«Русь Православная» - www.rusprav.org

«Союз Православных Хоругвеносцев» - www.istinnopycckie.narod.ru

Монархист.Ру - www.monarhist.ru
«РНЕ» - www.rnerossia.narod.ru
РНЕ (Симбирске) - www.rne73.nm.ru

РОНС (Русский общенациональный союз) - www.rons.ru

Объединенная бригада Брянский фронт - www.ob26.ns-wp.org
Российское движение ПОРА! - www.pora-news.ru

Их основные признаки: ярко выраженный национализм, антисемитизм, религиозный экстремизм, призыв к решительным, часто насильственным действиям, и все это под «крышей» Русской православной церкви. 
Большинство из этих организаций образовали в интернете так называемое «Кольцо ресурсов “Жить без страха иудейска” - www.russia-talk.com. Несколько особняком стоят фашистские организации с более ярко выраженной экстремистской направленностью и уклоном в языческие верования (также называющими себя людьми верующими, православными).
   

ЕПИСКОП ЧИТИНСКИЙ И ЗАБАЙКАЛЬСКИЙ БЛАГОСЛОВИЛ ВЫПУСК АНТИСЕМИТСКОЙ ГАЗЕТЫ
Из обзора читинских СМИ. Газета «Экстра» возвращается к теме «Русского Забайкалья» - газеты читинского отделения Союза русского народа, так называемых «черносотенцев». Вышли уже два номера этой газеты, каждый из которых напичкан антисемитскими статьями и призывами возродить монархию. Издание кратко напоминает читателям историю движения: «Союз русского народа возник в 1905 году. Мораль организации строилась на самодержавии, православии и народности. Единственной верой считали православие, выступая против других вер». «Экстра» отмечает, что газету современных читинских «черносотенцев» никто не может напрямую уличить в «националистическом и антисемитском настрое». «Здесь все написано настолько хитро, что трудно придраться. Однако обращают на себя внимание постоянно повторяющиеся слова - евреи, сионизм, еврейский фашизм. Возможно, авторами это сделано специально, поскольку повтор - одно из средств манипулирования сознанием», - комментирует преподаватель стилистики Забайкальского педуниверситета Наталья Агафонова. По её словам, «у этой газеты явно видны признаки национализма, шовинизма, антисемитизма, только вот это будет трудно доказать в том же суде», а в общем и целом «Русское Забайкалье» рассчитано на необразованных и неосведомленных людей». Не обязательно быть экспертом в психологии, чтобы с уверенностью сказать, что «Русское Забайкалье» отрицательно повлияет на молодежь, у которой не сформировалось самосознание и которая поймет идею национализма довольно просто и пойдет устраивать погромы на рынках, в синагоге или мечети. Наибольшую обиду у автора вызывает тот факт, что к выпуску «Русского Забайкалья» имеет отношение православная церковь: «Наш преосвященный Евстафий, епископ Читинский и Забайкальский, сам лично благословил читинское отделение «черносотенцев» и их СМИ. Обидно, что членами СРН являются люди в погонах (Еременко, бывший сотрудник ФАПС, Полуполтинных - ныне сотрудник УИН), которые по определению должны защищать население России независимо от его национальности. Досадно и позорно, что в редакционный совет «Русского Забайкалья» входит доцент кафедры педагогики педуниверситета Авдеев, который работает со студентами. Даже смешно становится оттого, что этот человек преподает предмет «Проблемы нравственного воспитания ребенка».
 REGNUM
       Так каковы сегодня в России источники  формирования тоталитарных личностей  в массовом масштабе?
Во-первых, ксенофобия, т.е. страх, неприязнь или ненависть к чужим, к тем, кто «не похож».
Во-вторых, мифы, приписывающие своему народу некие особые достоинства и достижения, а чужому (чужим), соответственно, всякие пороки и вины. Мифы бывают исторические - например, об утраченном величии собственного народа, о благодеяниях, оказанных другим народам, или обидах, ими нанесенных. Бывают и бытовые мифы, гиперболизирующие те или иные недостатки национальных характеров.
В третьих экономический кризис с обнищанием значительной массы населения.
В четвертых пассивное отношение «вертикали власти» к тоталитарным сообществам (возможно из политцинизма, который сейчас в моде: «смотрите они значительно хуже нас. Бойтесь их и любите нас» – пример навязывания садомазохистских отношений между гражданами и властью). Правда часть либерально -националистистических лозунгов современный авторитарный режим забирает себе под знамена «здорового государственного национализма», преподносящегося, как форма патриотизма. Тем не менее в России тоталитарные, национал-экстремистские настроения растут год от года.
В пятых активная пропаганда ксенофобии и антисемитизма со стороны значительной части представителей РПЦ, а также русофобии со стороны исламского движения ваххабитов, экстремистские настроения и действия среди определенной части представителей кавказских народов в отношении России и русского народа.
        В России со всей остротой встает проблема скатывания к варварству.
    Глубокий и выстраданный анализ происходящего в России социально-психологического и экономического кризиса, на основе исследования длительного исторического периода, дает в своей статье «Мы не рабы. Исторический бег на месте: «особый путь России»,  написанной для «Новой газеты» Юрием Афанасьевым, который мы приводим ниже.



«…Что касается до обстановки, то, не имея ничего сказать против гадов, преследующих сзади, ни даже против просвета, который всегда как-то по штату полагается, я бы, на месте художника, и по ту сторону просвета устроил встречу гадов. Ибо и это тоже по штату полагается. Вообще это было бы полное изображение отечественного прогресса с непрерывно идущими гадами и с прогрессом в форме генерала от инфантерии или действительного тайного советника».
М.Е. Салтыков-Щедрин


«В последние месяцы мы стали свидетелями действий российской власти, которые на первый взгляд кажутся парадоксальными. Отмечу некоторые важнейшие из них:
– Впервые после вывода советской армии из Афганистана российские вооруженные силы начали и закончили «настоящую», не «холодную» войну за пределами государственных границ (в Грузии).
– Впервые после краха СССР в Латинскую Америку полетели стратегические бомбардировщики наших ВВС и ушли корабли нашего ВМФ.
– Возврат к риторике «холодной войны» дошел до той точки, когда министр иностранных дел России в беседе с иностранным (британским) коллегой использовал нецензурную лексику.
– Российские корабли воевали в Черном море против Грузии, базируясь на Севастополь, вопреки запрету президента Украины на их перемещение без уведомления украинской стороны.
– Премьер-министр Путин использовал против Чехии и Польши атомный шантаж – хотя бы и в свойственной ему «специальной», чекистской, многозначительной и, как бы, загадочной манере: «Я не могу себе представить, если против этих радаров…».
– На фоне вопиющей и углубляющейся имущественной поляризации населения страны почти на 30% увеличен военный бюджет.
– Президент России приветствовал избрание нового президента США обещанием разместить в Калининградской области ракеты, угрожающие европейским союзникам США.
Все это выглядит именно как парадоксы. Век-то на дворе нынче – ядерный. Однако все подобные, никак не вписывающиеся в современность события можно объяснить и совсем не парадоксально. Только объяснение в таком случае, на мой взгляд, будет еще более мрачным и тревожным, чем «вроде бы парадоксы» – чем реальность, как бы окутанная туманом.  Если посмотреть на происходящее у нас на глазах: а) реалистически, б) рационально, в) ретроспективно – и не просто с оглядкой назад, но с обозрением очень большой временной продолжительности, то открывается такое…
Такое, что невольно начнешь задумываться прежде всего о себе самом: то ли ты уже сошел с ума, то ли все еще на пути к безумию. Если же эти мысли покажутся слишком страшными или странными и удастся благодаря уверенности в своей психике их как-то отбросить, тогда ощутишь нечто не менее ужасное – почувствуешь вокруг себя пустоту.

Многоликая и беспощадная пустота

Не абсолютную пустоту, конечно же. Хотя и очень редко, но все-таки встречаются отдельные люди, которые видят происходящее примерно так же, как ты. Они для меня как светлячки. По ним я пытаюсь ориентироваться в нашем мраке. Но и тогда ощущение пустоты не покидает, потому что исходит оно, это ощущение, не откуда-то из одного источника – например, со стороны власти. Будь так, казалось бы, можно как-то развеять мрак, хотя бы поняв и объяснив для себя – что вполне возможно – самые мрачные действия властей. Однако и проясненные в подобном смысле они не избавляют от ощущения пустоты, потому что не знаешь, что делать с этим пониманием. Если додумать до конца и воспринимать их адекватно, такие действия становятся в полной мере понятными и объяснимыми только как действия власти чужой по отношению к народу: власти оккупационной, «ордынской», да к тому же еще нелегитимной и криминальной (то есть, говоря по-русски, беззаконной и преступной). Даже когда есть полная уверенность и вполне устоявшиеся убеждения на сей счет, подкрепленные фактами, всем ходом развития событий, куда дальше обратиться с таким пониманием? Казалось бы, вполне понятно куда: не к власти же – к народу.   Но ощущение пустоты исходит и от самых широких «народных масс», против которых направлены мрачные действия властей. Они, «массы», не просто молчаливо переносят действия властей, а начинают в последнее время с энтузиазмом поддерживать их, как было уже, например, в 30-х годах прошлого века.
Ко всему прочему, мы знаем, что тот же самый феномен энтузиазма народных масс – когда ими вовсю манипулируют и над ними же издеваются – неоднократно случался у нас и еще раньше: например, накануне Первой мировой войны и сразу после нее. Тогда народ и большевики тоже оказались вместе настолько, что до сих пор не вполне ясно, кто из них кого тогда больше поддерживал и кто кого куда-то двигал. Зато хорошо известен итог (пока еще промежуточный) этого продолжительного и смертоносного для обеих сторон единения – 91-й год.  При всем том мы знаем также, что русский народ никогда не воспринимал государство как нечто «свое» и нормальным ответом на государственное принуждение с его (народа) стороны всегда были хитрость, уловка, обход закона. Внешне смиряясь, демонстрируя власти покорность, народ всегда держал дулю в кармане. Подобные внешние признаки смирения и покорности воспринимались (и воспринимаются) как привычка к терпению, а такую привычку можно, при желании, истолковать и как поддержку власти с его (народа) стороны.  Сейчас тоже налицо вроде бы всенародная поддержка Путина и его президента. Упорно и прискорбно повторяющийся на русской почве феномен «Народ и власть – едины» означает, что никакие они не власть и не народ в современном рациональном понимании данных категорий. Нашу сомнительную власть в этом смысле я уже упомянул, а народ наш по-прежнему не стал народом – субъектом истории, но остается народом – ее массой, толпой истории. Лишь в последние 18–20 лет аморфная, атомизированная русско-советская масса начала структурироваться, но, увы, не на гражданской, а на кланово-преступной основе. Кому-то такое понимание обидно, кто-то спекулирует на откровениях подобного рода о своем народе: дескать, «ты никогда не достучишься к нему с такими своими мыслями о нем». Я и это понимаю, и потому говорю об исходящей отсюда тоже пустоте. Народ наш за многие века перенес такие муки, какие, еще по Карамзину, «терпеть без подлости неможно». Отсюда – хитрость, уловки и двойная мораль. Но тогда, в конце XVIII века, Карамзин не мог знать, что главные муки и их развращающие нравственные последствия у русского народа еще  впереди. Периодически мы возбуждались против невыносимых мук и против власти и раз в столетие справляли праздник «дикой воли» с Разиным, Пугачевым или с Лениным, а потом снова надолго погружались со своим кукишем в кармане в ставшее привычным скотское существование.  Кто-то с радостью, а кто-то с цинизмом принимал наши периодические возбуждения за пробуждение. А наш народ и в муках своих, и в своих бесшабашных протестах, и в диком гневе своем оставался и остается народом-массой, толпой, достойной сочувствия и тихой горести, а иногда – страшной и омерзительной. Потому и достучаться до него в его постоянной бессознательности и перманентной готовности к бунту смогли только такие люди, как Ленин–Сталин, теперь – Ельцин–Путин, а в обозримом будущем, не исключено, смогут достучаться и такие, как Жириновский–Лимонов. Наконец, это ощущение пустоты уже не просто замыкается в кольцо, но производит впечатление сплошного замкнутого шарообразного пространства, когда пытаешься вникнуть в совокупный современный дискурс нашей творческой и иной интеллигенции и уловить ее голос, гражданскую позицию. Здесь, конечно, много очень разного и тоже, конечно, встречаются, хотя и очень редкие, светлячки. Для меня, например, сегодня один из них – Алексей Герман. Но и такие светлячки – скорее свет во тьме, как его трактуют в Священном писании: то ли он пробьется сквозь тьму, то ли тьма поглотит его. Второе, увы, бывало в нашей истории. Уже в наше время – после убийства Дмитрия Холодова, Татьяны Юдиной, Галины Старовойтовой, Сергея Юшенкова, Юрия Щекочихина, Анны Политковской, Магомеда Евлоева, после привлечения к суду «за экстремизм» Андрея Пионтковского, после зверского избиения Михаила Бекетова – с этой стороны повеяло еще большей пустотой. В целом же, если воспринимать позиции наших современников-интеллектуалов не разрозненно, но попытаться услышать их как сводный голос некоего «этоса», отличный от других, то ощущение пустоты, исходящее от власти и от населения, только еще усиливаются. Говоря предельно кратко и определенно, наши интеллектуалы сегодня (не считая отдельных исключительных личностей, которых можно пересчитать по пальцам) – на стороне российской власти, а не населения России. Думаю, что и население наше до сих пор остается населением, а не стало народом главным образом именно по этой причине.  Может быть, ощущение пустоты, исходящее от нынешней нашей интеллигенции, еще больше сгущается, накладываясь на более чем вековую традицию. Хотя эта традиция существует в реальности и во многом, если не в основном, объясняет общий рисунок нашей истории, о ней не принято говорить во весь голос и писать как о реальности, додуманной до конца. Сама данная проблема – «традиция русской интеллигентности» – в этом смысле тоже как бы уходит в  пустоту, покрывается мглой. И это тоже неслучайно, и у ощущения пустоты, в том числе и у пустоты, основанной на традиции, есть свои причины и их объяснения.

Между свободой и империей

Я говорю о традиции отношения к власти русской интеллигенции в том ее виде, как эта традиция сформировалась еще до 1917г. Она происходит из сосуществования и противоборства двух культур в одной России. Эти две культуры были настолько разными в социальном и духовном отношениях, что уже в XVIII веке они даже заговорили на разных языках и между ними выросла стена полного взаимного непонимания. В таких условиях русские интеллектуалы (и русская интеллигенция) за всю их историю как некой социальной общности – включая и тех из них, кто составляет «наше все», к кому вполне применим эпитет «либеральный», – не просто были строителями русской власти, но и, как правило, были на ее стороне, а не с российскими народами. Притом что власть, в строительстве которой они участвовали, оставалась по сути своей самодержавной, а то и самодержавно-деспотической, можно представить себе, почему данная проблема – «Просвещенная Россия и русская Власть» – незаметна во всей нашей историографии при рассмотрении отечественных традиций. Но если сюда добавить еще и как, и чем объясняется общий рисунок истории России, тогда традиция русской интеллигенции, о которой идет речь, проясняется и актуализируется в еще большей степени. С той поры, когда в XV веке Москва избрала для себя дорогу построения православной империи, приоритетом страны на пять столетий вперед стала внешняя территориальная экспансия, но не обустройство внутреннего пространства. А поскольку создание империи проходило всегда на скудном экономическом основании, вектор общего движения определился в направлении от свободы к рабству: из населения надо было выжимать насилием все соки. Этот вектор не поменялся до сих пор, и такая его продолжительная неизменность, превратившаяся в своего рода гнетущее национальное задание, определила все главные особенности русского своеобразия, в том числе и приоритет государства, и подавленность личности. Определяя другими словами ту же традицию – «Интеллигенция  на стороне власти», – можно сказать и так: это традиция расщепленности русского духа между свободой и империей, между русской волей и русской властью. Еще более определенно высказался наш замечательный историк, философ и  публицист Георгий Федотов. Он отметил, что после Пушкина «разрыв империи и свободы в русском сознании совершился бесповоротно. «Люди, которые строили или поддерживали империю, гнали свободу, а люди, боровшиеся за свободу, разрушали империю. Этого самоубийственного разлада – духа и силы – не могла выдержать монархическая государственность. Тяжкий обвал императорской России, есть прежде всего следствие этого внутреннего рака, ее разъедавшего». Для него Пушкин был «певцом империи и свободы» – так называлась статья, помещенная в сборнике «Империя и свобода», которую я здесь цитирую. По мнению Федотова, «Пушкин, строитель русской империи, никогда не мог сбросить со счетов  русской, хотя бы и дикой воли». Но «…чаемый им синтез империи и свободы не осуществился – даже в его творчестве, еще менее в русской жизни…». «Конечно, Пушкин, – пишет Федотов, – не политик и не всегда сводит концы с концами. Есть у него грехи и прегрешения против свободы – и даже довольно тяжкие». Но «никогда сознательно Пушкин не переходил в стан врагов свободы и не становился певцом реакции. В конце концов, кн. Вяземский был совершенно прав, назвав политическое направление зрелого Пушкина «свободным консерватизмом». С именем свободы на устах Пушкин и умер: политической свободы в своем «Памятнике», духовной в стихах к жене о «покое и воле».

Говоря о грехах и прегрешениях Пушкина против свободы, Федотов ссылается, в частности, на выраженное им удовлетворение по поводу закрытия журнала Полевого, на защиту цензуры в антирадищевских «Мыслях по дороге». Эволюция взглядов Пушкина в направлении консерватизма сопровождалась неравномерным его отношением к свободе и к империи. Федотов особо подчеркивает, что если свобода у Пушкина менялась в своем содержании, тема империи оставалась неизменной – это константа его творчества. В такой константе и сила, лад, строй государства, и две антипольские оды, и мрачный восторг перед завоевателями Кавказа, и все то, что вызывало гневный протест П.А. Вяземского и И.А. Тургенева, протест, выраженный в словах: «Пушкин окровавил стихи своей повести «Поэзия – не союзница палачей; политике они могут быть нужны, – и тогда суду истории решить, можно ли ее оправдывать или нет; но гимны поэта никогда не должны быть славословием резни».   Однако главный смысл империи для Пушкина все в том же общем рисунке русской участи, о котором я уже упоминал: в противостоянии «государство – личность – народ». Евгений в «Медном всаднике» – не личность, а несчастная жертва, человек из толпы, гибнущий между двух начал русской жизни: или под копытами коня империи, или в волнах разбушевавшейся народной стихии. В этой дилемме Пушкин сделал свой выбор. Он – сеятель свободы, но он – за империю, потому что осознал бесполезность своих и общих усилий:

Но потерял я только время.
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.

Чтобы понять до конца выбор, сделанный Пушкиным, надо иметь в виду, что он относится к первой половине XIX  века, а многие мысли поэта и его переживания по поводу империи и свободы продолжаются еще из века восемнадцатого. Тогда свободолюбивая, демократическая мысль только нарождалась вместе с Чаадаевым, Белинским, Герценом – а Пушкина окружала консервативная, свободоненавистническая Россия. Она создавала ту политическую и духовную атмосферу, в которой Пушкин и дышал, и задыхался в последние годы своей жизни. Дышал, потому что оказался в гармонии с основным и мощным потоком русской мысли от Карамзина к Погодину, с глубоким и органически выросшим национально-консервативным течением. Это течение, овеянное общим духом романтизма и основанное на изысканиях и создании словаря Даля, на песнях Киреевского, на народных сказках самого Пушкина. А задыхался, потому что оставался служащим и певцом империи, преследуемым ею же до конца за свой неистребимый дух свободы. Я взял в союзники Георгия Федотова, чтобы с его участием – участием человека, уже пережившего революции и мировые войны ХХ века, – на примере Пушкина как одной из вершин русской мысли и русского духа вернуться в наше сегодня с той же проблемой: «империя – свобода – личность». И с вопросом о том, как она разрешается сейчас в головах и практике тех людей, которые, казалось бы, в силу их ремесла призваны олицетворять мысли и дух России и определять ее будущее уже в XXI веке. Повторю: вместе с этим вопросом поневоле проваливаешься в пустоту – в том смысле, что созвучие своим мыслям здесь встречаешь лишь в исключительных случаях от людей, многих из которых эта же власть уже уничтожила. Сегодня просвещенная, интеллектуальная Россия, если попытаться определить ее доминирующий и повсюду звучащий  голос, ее общественную позицию, она, позиция нашего «мыслящего класса», полностью совпадает с  позицией нынешней власти. Писатели, люди науки, театральные и кинорежиссеры, журналисты печатных и электронных СМИ, университетская профессура, иерархи РПЦ не просто молчаливо и страдательно переносят нашу власть – они ее оправдывают, поддерживают, пытаются обосновать ее действия теоретическими изысканиями, историческими традициями, своим пониманием нравственных ценностей.

У холопов собственная гордость.

В подтверждение можно было бы привести длинные списки книжных и газетных публикаций, почти целиком всю сетку телевещания, назвать утверждаемые в последнее время самой же властью школьные и вузовские учебники. Я сошлюсь лишь на один (специальный) номер: «Пять веков империи» журнала «Эксперт» от 31 декабря 2007 г. Этот журнал в последнее время становится своего рода барометром движения мысли правящих верхов и обслуживающей власть интеллектуальной элиты. Редакционная статья «Непростая судьба империи» кардинально подвергает сомнению демократическую перспективу России: «Эта форма правления вообще весьма уязвима, нестабильна, и если в обществе не существует консенсуса по поводу того, что стране нужна именно демократия, то в принципе невозможна. Нереально поддерживать демократический режим, если многочисленные и влиятельные слои общества ставят своей целью его разрушение». Оно бы все ничего – можно, конечно, усомниться и в пригодности демократии для России… Если бы то, что предлагают в качестве альтернативы, не вызывало не просто сомнения, но, по меньшей мере, настораживающее изумление.  Из статьи того же номера «Россия – пессимистам»: «Территориальная экспансия доминировала в русском взгляде на освоение мира. Но это не повод посыпать голову пеплом. То великое государство, которое построили наши предки, ничуть не меньший повод для гордости, чем швейцарские часы, французская кухня или итальянское искусство эпохи Ренессанса. И точно так же как подобные достижения других народов сегодня составляют не только предмет их гордости, но и источник дохода, российские пространства с их несметными богатствами и стратегическим положением сегодня окупаются для нас сторицей. То же можно сказать и о нашем умении ладить с соседями, а если надо – воевать. Умение исподволь навязывать свою политическую культуру и искусство изучать чужую культуру и принимать ее как свою – из того же ряда. Она принимала всякого, кто готов был стать ее частью, всякого, кто готов был ей служить. В этом для подданных России выражалась свобода. Если для польского шляхтича свобода выражалась в праве не подчиняться, а для английского лорда – в праве контролировать, на какие цели идут уплаченные им налоги, то для русского дворянина свобода выражалась в возможности принимать участие в великом строительстве империи. И рассудите, у кого было больше свободы – у поляка, чье неподчинение, чей гонор ни на что, в общем-то, не влияли, или у русского, чья готовность служить делала его сотворцом мировой истории?  И разве «несвободные» Курчатов и Королев были несвободны – по большому, по историческому счету?» Вот такие ценностные ориентиры, таково мировидение у нынешних наших интеллектуалов, объединяющихся на идейной основе журнала «Эксперт». Те же мотивы отчетливо прочитываются и во всей внутренней и международной политике российской власти. Для всех для них получается, что условие свободы «по большому историческому счету» – ГУЛАГ, а величайшим вкладом России в мировую цивилизацию, по сравнению со всеми другими странами, стали ее имперская сущность и результаты ее пятивековой экспансии.
Снова невольно приходит на память Пушкин – с «Дубровским» (1832–1833): «Один из псарей обиделся. «Мы на свое житье, – сказал он, – благодаря Бога и барина, не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее и теплее». Разумеется, былая территориальная экспансия – не повод посыпать сегодня голову пеплом. Прошедшее как таковое вообще не предназначено ни для гордости, ни для стыда. Оно – для осмысления и понимания. В постоянных усилиях извлечь смыслы из фактов и событий прошлого каждый отдельный человек и общество в целом обретают себя, свою идентичность. Если строго следовать логике и фактам и на этой основе постигать сущее, а, следовательно, и обретать смысл в истории, то надо констатировать: в готовности служить и принимать участие в строительстве империи выразилась не свобода русского дворянина, а его холопская принужденность. То есть совершенная его несвобода. Не требует ни осуждения, ни оправдания тот факт, что когда Ивану III в конце XV века для охраны границ становящегося очень большим государства и для завоевания новых территорий потребовалась большая регулярная армия, а денег на ее содержание не было, нашли решение: на основе условного землевладения создали конное войско. Эти конники стали тем сословием дворян, которое и закрепостили первым. За ними закрепили землю, а за право владеть землей их лишили права выбора. Они не могли поменять хозяина, которому обязаны были служить, и не могли по своему усмотрению заниматься каким-то другим делом, кроме того, которому обязаны были служить. Несколько позднее за помещиками закрепили, кроме земли, крестьян и закрепостили этих крестьян, так же как прежде закрепостили помещиков. Русский дворянин, таким образом, становился несвободным дважды: сверху – обязанностью служить государству – и снизу – необходимостью существовать и нести службу за счет крепостных крестьян, за счет своей «крещеной собственности», как их тогда называли.   Утверждение о том, что «для русского дворянина свобода выражалась в готовности служить, в возможности принимать участие в великом строительстве империи», можно было бы рассматривать как своего рода ключ, раскрывающий отношение к прошлому вообще и к русским историческим традициям в частности тех интеллектуалов, которые группируются вокруг журнала «Эксперт». Будучи «национально-мыслящими» и «патриотически-озабоченными», как они себя именуют, они еще, кроме того, претендуют на новаторство и строгую научность. «Для выработки единого взгляда на историю, – гласит редакционная статья, –  необходим новый, неидеологизированный подход. Конечно, совсем избавиться от влияния идеологии при изучении истории страны нельзя – создание «канонической версии», даже со всеми допустимыми вариациями, без определенной идейной позиции невозможно. Но конъюнктурная политизация совершенно недопустима». Последние события, некоторые из которых я перечислил в самом начале как парадоксы, на самом деле, если их продумать до конца, оборачиваются не просто страшной, но ужасающей реальностью. И ощущение пустоты, в которую вроде бы проваливаешься, не встречая понимания и не видя адекватной реакции с той стороны, куда смотришь, сменяется видением отчетливых контуров того сооружения из свершений путинской внутренней и международной политики, про которое можно лишь сказать – не хотелось бы верить своим глазам.
Гитлеровский и сталинский нацизмы, надо заметить, разглядели тоже не сразу, а их опасность ощутили, когда было уже слишком поздно, – к тому же до сих пор ощутили еще далеко не все и не до конца. Цитируемый здесь специальный номер журнала «Эксперт – лишь один из многочисленных индикаторов, по которым можно составить представление о замахе путинской стратегии на разворот к политике царской России и Советского Союза. Таким же индикатором, воплощением «канонической версии» нашей истории стал изданный уже массовым тиражом школьный учебник. В этом же ряду – специальный номер журнала «Профиль» №34 за 2008 г. «Собрать державу». Авторы «Эксперта», претендующие на строгую научность и недопустимость конъюнктурной политизации, пишут: «История Российской империи не так уж отличается от истории других европейских империй. Во многом она была даже гуманнее. Но в любом случае у России не было выбора – быть империей или быть «нормальным европейским демократическим государством». Был выбор – быть империей или быть колонией». Про то, что «она была даже гуманнее», надо оставить на совести авторов, особенно если учесть, что история Российской империи и в 1917 году не заканчивается. Про то, что «не было выбора», следует отнести туда же. Вся наша жизнь – и каждого человека, и любой страны – постоянный, непрестанный выбор. Постижение смысла истории – в отыскании ответа, почему сделан именно такой выбор, а не другой, реально возможный как иной путь.
Но допустим даже, что при анализе всех обстоятельств «за» и «против» того или другого выбора, при анализе по всем правилам «строгой научности» и совершенно без «конъюнктурной политизации» мы пришли к выводу: да, «не было выбора». Значит ли это, что нужно – с откатом назад и с опорой на все наши традиции – продолжать тот путь, по которому мы пришли в наше сегодня? Не забывая при этом, что промежуточными точками на этом пути стали 1917, 1991 и 2008 годы? Судя по всему происходящему в стране, судя по направлению полета господствующей мысли – надо продолжать. Россия снова перед выбором: то ли все то, что уже довольно отчетливо просматривается в окружающей нас реальности –  ордынско-византийский политический курс властвования, традиционная русская геополитика, советское мессианство, всепоглощающая коррупция и путинская зачистка политического пространства России. То ли…Я совсем не уверен, что у нас есть время для размышлений о каких-то альтернативах. Тем более для их реализации.

Блуждание по кругу истории. «На круги своя» по-русски.

Если на войну России против Грузии посмотреть:
– сначала в связи с другими важнейшими событиями российской внутренней и внешней политики последних 8–10 лет: ликвидацией выборов, судебной системы, независимых СМИ, политических партий, оскоплением законодательной власти, превращением правоохранительных органов в репрессивные и преступные и т.д., галопирующей во главе с высшей властью коррупцией, громкими нераскрытыми убийствами, обострением отношений с сопредельными (и не только) странами;
– а потом в перспективе очень большой временной продолжительности – как на очередной эпизод нескончаемой в столетиях вереницы наших аннексионистских войн (и усугубляющейся в результате подобных войн несвободой внутри страны); то момент пересечения этих двух линий зафиксирует очень важное явление: возврат современной России на круги своя, ее возвращение в русскую и советскую колею. Что это значит – «возврат современной России на круги своя, ее возвращение в русскую и советскую колею»? Во-первых, о самом понятии «русская колея». В том же смысле говорят и пишут про «Русскую систему» (например, А.И. Фурсов и Ю.С. Пивоваров), про «русскую (православную) цивилизацию» (Арнольд Тойнби, славянофилы, евразийцы 1920-х годов, современные «почвенники» и «патриоты»), про «матрицу русской неизменяемости» и т.п. Подобные слова требуют пояснения на предмет их значения в текстах, претендующих на «научность». Они скорее допустимы здесь лишь как некий оборот речи, как стремление что-то специально «сгустить» с целью сделать более понятным то, о чем идет речь. И допустимы лишь при условии, что читателю или слушателю понятна условность таких слов, наличие в них не свойственных людскому сообществу механистичности, фатальной неизбежности, запрограммированности – то есть всего того, что прочитывается в этих словах, если их воспринимать буквально. По существу, употребляя эти или схожие термины, имеют в виду что-то между «архетипом», «структурой» и «системой» – чтобы сказать одним словом сразу и о какой-то организации, о соотнесенности множества самых разных составляющих, и в то же время  о долговременности такой их организации, о ее продолжительной неподвластности времени. (В научных категориях то же самое выражают как La langue duree.) Во-вторых, надо хотя бы вкратце сказать о конкретном содержании, заключенном в данных понятиях. О том, что именно и как создает эту самую «колею», эти повторяемость, неизменность, многовековую структурную стабильность – эту постоянно изменяющуюся неизменность. Но поскольку «вкратце», то есть буквально в нескольких словах об этом сказать нельзя, укажу лишь на некоторые, может быть, наиболее важные  из составляющих, образующих это понятие: само расположение России в мире (сегодня его называют «геополитическим») и размеры ее территории; характеристика ее земель и почв; плотность, состав и динамика населения и, наконец, тип русской Власти. Но пока что я перечислил, так сказать, объективные, материальные, «вещественные» и институциональные составляющие, из которых потом складывается понятие «колеи». Не будучи одухотворенными, они просто-напросто некая данность и как таковая мертвы, никакой повторяемости, никакого круговращения из них не получится. Столь же важными, если не важнейшими, стали для «колеи» составляющие из сферы духовной: русское православие, мессианство и экспансионизм, привычки людей, их мировидение. Все вместе эти составляющие, постоянно переплетаясь, взаимодействуя, изменяясь (иногда до неузнаваемости), составляющие материальные и духовные, объективные и субъективные торили ту самую «русскую колею», на которую мы вроде бы вернулись сегодня. В-третьих, про «возвращение» на круги своя, в ту же самую русскую  и советскую колею. Говоря о «возвращении», мы предполагаем, что уже несколько раз – или, по крайней мере, хотя бы однажды – когда-то выходили из того места, куда снова возвращаемся. С обычным возвращением оно все так и бывает. Но здесь речь идет не о возвращении «как обычно», а именно о возвращении «по-русски». У нас, оказывается, можно лишь «вроде бы» вернуться. На  самом деле «вернуться» по-нашему означает всего-навсего оказаться снова там, откуда, если присмотреться, никогда и не уходили.
Возвратных (попятных) движений в нашей истории, как и в любой другой, было несчетное множество: от реформ к контрреформам, от эпохи перемен к «застою», от «заморозков» к «оттепели». Но у нас все продвижения при этом шли по тому же следу, в том же направлении. Собственно, это и есть то пятисотлетнее движение, которое, например, Чаадаев и Бердяев называли не продвижением вперед, а блужданием по кругу истории. Было несколько случаев, когда Россия в ходе такого своего исторического движения оказывалась как бы на пересечении двух дорог, идущих в разных направлениях, по одной из которых, казалось бы, можно было сойти с проторенного раньше пути. С такого перекрестка, собственно, и начиналась история России как единого государства. Александр Зимин дал прекрасный образ «Витязя на распутье», который, казалось бы, мог еще пойти из удельной Руси в более свободную Россию. Но у «витязя» не хватило сил выбраться из тех скреп (насилие власти и подданство народа), что уже тогда сковали социум. И «витязь» пошел все той же дорогой – дорогой русского самодержавия, к которому вскоре добавилось крепостничество. Из переплетения этих двух базовых составляющих и получилась, в конце концов, «русская колея», она же – несвобода.

Истребленное общество. «Избиение младенцев» по-русски

Но самым красноречивым, самым, можно сказать, блистательным примером «вроде бы» поворота в нашей истории – даже не просто примером «вроде бы» выхода, но якобы грандиозным «исходом из колеи» – стал, конечно, 1917 г. Точнее – период с 1917-го до начала 1930-х годов. Тогда «вроде бы» не только вышли из нее, но и радикально порвали со всем тем прошлым, в котором она образовалась и по которому проходила. Вроде бы не только «до основанья» разрушили, но и выкорчевали все, на чем эта самая колея прокладывалась. Замах и замысел были действительно грандиозными: не только изменить общественное устройство страны, для чего предполагалось неизбежным и вполне естественным уничтожить миллионы одних и возвеличить миллионы других. Планировали еще отобрать у одних и передать другим все, что сложилось на тот момент как национальное достояние России. Замахнулись даже – для начала в пределах одной страны, а потом как получится – переделать вместе с общественным устройством, отношениями собственности и самого человека, составить его из заранее предусмотренных, «правильных и необходимых» для реализации Замысла качеств.
К сожалению, до сих пор не в полной мере и, к еще большему сожалению, очень немногие в России осознают, что же такое в действительности произошло в Советском Союзе. Что на самом деле случилось в том процессе, который потом обобщенно назвали «построением социализма». На самом деле, если отбросить идеологическое и политическое словесное сопровождение, случилась попытка – чудовищная по своему реальному содержанию и по размаху – воплотить все тот же мессианский замысел о Москве как о Третьем Риме и о России, предназначенной стать «Царствием Небесным» на земле. Конечно, называлось все снова совсем по-другому.   Можно было бы о реальном содержании замысла и о размахе его реализации в данном случае специально не говорить. Но тогда останутся не до конца проясненными и главные сюжеты нашего разговора: «возвращение», «колея», «Русская система». Следовательно, останется нераскрытой и полная мера исторической ответственности за поворот в «русскую колею», лежащей на нынешних руководителях России и на всем поколении ныне живущих, кто слепо поддерживает выбор данных руководителей, – выбор, в какой-то мере продуманный, но не осмысленный. Обычно, когда хотят сказать о самом страшном из всего, что произошло с Советским Союзом в ХХ веке, говорят о войне и о сталинских «репрессиях». Так уж отпечаталось в коллективной памяти представление о жертвах, которые нашему народу пришлось положить на алтарь отечества. Жертвами сталинских «репрессий» в этой памяти оказались те многие миллионы, которые попали в ГУЛАГ или были уничтожены, еще не дойдя до него, в ходе «мирного» «социалистического строительства». И эти жертвы – правда. Но только далеко не вся и, может быть даже, не основная правда. Для Гитлера окончательным решением «еврейского вопроса» стало полное – поголовное – истребление евреев.  Для Сталина окончательным решением вопроса о «построении социализма» стало полное, повсеместное истребление социальности как таковой. Истребление социальности как выраставшей веками и накопившейся к ХХ столетию социальной дифференциации в российском людском сообществе, представленном на тот момент крестьянами, ремесленниками, торговцами, рабочими, людьми свободных профессий. А также – купеческими гильдиями, трудовыми артелями, ремесленными товариществами, церковными приходами, сельскими общинами, писательскими объединениями.  Сталин, продолжая дело Ленина, добился окончательного решения «социального вопроса»: социальность как некий живой, очеловеченный слой земли на всей территории СССР, как некий человеческий гумус была полностью уничтожена. Вместо нее «партия и правительство» искусственно, рукотворно создали совершенно другой, выхолощенный советский социум исключительно из служащих государства, оплачиваемых по единому на всю страну государственному тарифу. Крестьянин и артист, земля и театр в статусном смысле уравнивались: они в одинаковой мере перешли в полную собственность государства как «совокупные ресурсы». Различие между людьми и вещами осталось лишь в том, что они попадали в разные категории ресурсов. Если одни зачислялись в трудовые, людские, административные, то другие – в материальные, финансовые, энергетические… Но те и другие оставались всегда всего лишь ресурсами, они одинаково: в цифрах, в тоннах, гектарах и человеко-днях – приписывались, планировались, закладывались, распределялись, перевозились, переселялись, а когда надо, и резервировались. Люди не имели ни прав, ни возможностей добровольно менять место работы – у каждого была трудовая книжка, а опоздания на работу или прогулы карались уголовным преследованием. Человек не имел права и возможности добровольно менять место жительства – каждого «прикрепили» постоянной пропиской. Крестьяне – они составляли больше половины всего населения –  не имели вообще никаких прав и никаких возможностей, они не могли даже на несколько дней стронуться с места: у них вообще не было паспортов. Построение социализма, если все назвать своими словами, а не «коллективизацией, индустриализацией и культурной революцией», – это реализованный замысел уничтожения всего человеческого во всем общественном устройстве. Это создание искусственного советского социума. Это глубокое травмирование всего российского (советского) людского сообщества.  И вот теперь вернемся к тому же вопросу. Что перетянет по своему значению и по удручающим последствиям: миллионы сгинувших жертв сталинского террора или еще большие миллионы, оставшиеся навсегда нравственно изуродованными?  Главным последствием, основным результатом ликвидации российского социума, который и до 1917 г. был до крайности хрупким, слабо структурированным, не обретшим своих институтов, стала еще большая его атомизация и хаотизация: каждый сделался сам по себе, на коротком поводке полной зависимости от государства. Поводок-зарплата, лучше сказать, жалованье, на которые в городе не проживешь, а в деревне вместо зарплаты – «палочка» - трудодень, ничем вообще не обеспеченный. При отсутствии права в качестве основы для общественной организации и при неистребимом у человека стремлении к выживанию таким основанием, или, иначе говоря, конституирующим типом связей между людьми, становится самоорганизация. После истребления нормальных, эволюционным путем наработанных форм социальной организации и институтов самоорганизация вполне естественно развивается в обход устанавливаемых запретов и, в конце концов, утверждается в виде всеобщей («системной», как теперь любят неосмысленно повторять) преступности и коррупции. С ликвидацией социальности в том ее виде, в каком она сформировалась в России к ХХ веку, строители социализма пробудили и вызвали к жизни все самое худшее, что есть в человеке и что составляет его природную основу, – его животные инстинкты и эгоизм. И теперь снова тот же вопрос, но теперь уже именно в такой формулировке, с которой неизбежно оказываешься в пустоте, зияющей оттуда, откуда я уже указал: от власти, народа и «мыслящего класса», – то есть, по существу, в полной пустоте. Если все, что проделали под названием «построение социализма», совсем не предназначалось разбудить в человеке зверя (примем разбуженное зверство как побочный, непредусмотренный и нежеланный продукт), тогда что же было в качестве путеводной звезды, заветной цели? Светлое будущее? Счастье для всех, «кисельные берега»? Для многих, даже для большинства привыкших жить нерассуждающим разумом, так оно и было.  Традиционалистское, мифологическое мышление остается не только  основой, но и всем содержанием их сознания. Ну, а Сталин – как он, каковы его устремления при этом? Традиционализм и мифологический способ мышления были не чужды и ему. Более того, все писавшие о присущей большевизму мировоззренческой религиозности, бесспорно, имели для этого серьезные основания. Речь даже не о религиозности – как, например, для Ленина с его телеологическим мировидением вообще и своеобразными представлениями о мессианской предназначенности России в частности. У Сталина общие, свойственные христианству в целом религиозные представления конкретизировались как православные. Он уже мыслил Советский Союз как продолжение линии, идущей от Москвы еще той поры, когда она, во времена Великого княжества Московского, только что встала на путь строительства русской православной империи и, продолжаясь дальше через Московское царство, петербургскую Империю, пришла к его, сталинскому, Советскому Союзу. Сталин, безусловно, хорошо знал идеи русских самодержцев, представлял, как каждый из них видел будущее России, как каждый из них, начиная с Ивана III, видел ее «миссию», «божественное предназначение». Ему, конечно, были хорошо знакомы и конкретные планы на сей счет: например, проекты Сперанского, «греческий проект» Екатерины II, проекты Уварова, выраженные в формуле «православие – самодержавие – народность», проекты Александра II, Витте, Столыпина. Во всех перечисленных конструкциях не просто так или иначе присутствует идея «Москва – Третий Рим» – они все основаны на ней. Иногда, правда (как например, в «греческом проекте» Екатерины), она приходит в Москву напрямую из античности. Но главным в этой идее всегда были не ее истоки, а целеполагание: Москва как спасительница христианской веры и как место воплощения Царствия Небесного – а также указание главных путей, ведущих к достижению заявленной цели: Балканы, Проливы, Константинополь, Индия. Вовсе не случайно с этой пронизывающей всю нашу историю идеей  –  даже более определенно: с идеей, делающей осмысленной всю нашу историю, – я связываю и такую грандиозную (в том числе по своим последствиям) проблему, как ликвидация российской социальности и создание на ее месте искусственного советского социума. Дело в том, повторюсь, что вся наша история – история внешнеполитических аннексий вместо внутреннего обустройства. А поскольку ресурсов на такую непрекращающуюся аннексию всегда не хватало, власть выбивала их из страны силой. Когда требуется выбить буквально все, что есть, нужна не только огромная сила, но еще и абсолютное подавление любого недовольства и сопротивления. Вот откуда принципиальное: государство, а не личность. Отсюда же – самодержавие, крепостничество, ордынство, империя… Но все-таки, когда есть социальные сообщества – крестьяне, рабочие, – всегда останется основа для сопротивления. Сталин впервые в мировой практике находит кардинальное решение и данной проблемы: не налаживать отношения с различными социальными сообществами, не вступать даже с ними в какие бы то ни было отношения, а просто-напросто ликвидировать сами эти социальные сообщества и превратить всю страну в страну одиночек, напрямую и абсолютно зависимых от государства. Тогда исчезают самая потребность и принципиальная возможность каких бы то ни было объединений, политических партий, профсоюзов. А когда отношения между государством и человеком насильственно и произвольно устанавливаются напрямую как отношения господства и подчинения, отпадает и самая потребность в правовом регулировании таких отношений. Суды становятся принципиально ненужными, ненужной – так же принципиально – становится и политика.   В ходе НЭПа Сталин убедился: сделать такой рывок (у его эпигона Мао – «Великий скачок»), на который у других ушли многие десятилетия или несколько столетий, за несколько лет с таким народом, как в России, нельзя. Не менее ясно ему было, что схватка с другими субъектами мировой политики неизбежна: государство, замешенное на мессианской идее, без конфронтации и решающей сшибки с другими немыслимо. Следовательно, для Сталина рывок все-таки был необходим – любой ценой, иначе смерть такому государству. И он решил, чтобы рывок все-таки сделать, – заменить народ. Рывок получился, а замену народа потом нарекли «построением социализма».
Исходная точка. Magna Charta и Яса Чингисхана
Характер и тип русской власти – столь же важный системообразующий элемент «русской колеи», как вечная война, сопровождаемая постоянной и повседневной милитаризацией, и как православие. Говоря современным языком, на одной стороне своей визитной карточки наша власть могла бы написать «насилие», а на оборотной – «оккупация», поскольку относится к населению собственной страны как к чужому, оккупированному. На становлении и утверждении такого типа власти на Руси, а потом и в России сказалось многосотлетнее, если не многотысячелетнее соседство на огромных просторах нашей прародины двух разных культур – «Леса» и «Степи», кочевого скотоводства и оседлости, воинов и хлебопашцев, а также феномен, вошедший в историю под названием Золотой Орды. В итоге контактов этих двух очень разных типов культур, после многочисленных войн и обоюдных заимствований, после противоборств, заговоров, измен, покорений и завоеваний сначала в Московии, а затем в России оказался более конкурентоспособным и восторжествовал тот тип власти, который принесли с собой кочевые народы – скотоводы и воины. Подобный тип власти следовало бы  определить как ордынский: он столь круто замешен именно на нашей отечественной истории, что стал нашим. Ему, кроме упомянутых записей на визитке, неотъемлемо присущи моносубъектность (то есть самовластие), монолог вместо диалога, низменный диктат вместо переговоров, незнание компромисса, неприемлемость соглашения, договора как средства общения и, наконец, манихейство – отсутствие того, что Н. Бердяев называл «серединной культурой». Расхождение Европы и России по двум цивилизационным  направлениям, о котором как об историческом явлении заговорили на языке науки в XIX веке, началось много раньше. С некоторой долей условности можно сказать, что начала подобного процесса надо искать еще на протороссийском пространстве, а последствия его в виде двух разных направлений социальной динамики просматриваются уже с тех времен, когда на этом пространстве соседствовали Русь Литовская и Русь Московская. Их сосуществование и соперничество завершились – под влиянием Орды и ордынства – победой Московии и формированием на ее основе России. Если предельно кратко определить главное, что различает эти два направления, то в одном случае им будет зарождение, а потом продолжительное становление  свободы личности, а в другом – становление такого социума, в котором пространство для зарождения и становления личности неуклонно сужалось. В одном случае –  английские Magna Charta Libertatum («Великая хартия вольностей») и Habeas Corpus Act, в другом – «Великая Яса» Чингисхана. В одном случае – первичность личности и общества, в другом – государства и других институций. Вытекающие отсюда цивилизационные оппозиции можно перечислять дальше до бесконечности: демократия против авторитаризма, соглашение против насилия, диалог против моноцентризма, договор против произвола, горизонтальные связи в обществе против вертикали власти и т.п.

Мagna Charta датируется 1214 г. (то есть она была подписана за два десятилетия до вторжения Батыя на Русь). Целая группа свобод защищает в английском праве личность от государства. Свобода от произвольного ареста и наказания, от оскорбления, грабежа и насилия со стороны органов власти определяет содержание конституционных гарантий, за которые велась многовековая борьба с монархией. Такие гарантии нашли свое выражение в акте-символе, известном как Habeas Corpus. Свою «Великую Ясу» Чингисхан обнародовал в 1206 г. Свод законов, определивший жизнь Орды, содержал преимущественно перечень наказаний за тяжкие преступления, а буквально «яса» означает по-монгольски «запрет».   Если ко всему этому добавить: утвердившийся и господствующий в России тип мыслительных привычек и стереотипов; тип социальной динамики, который нацеливает человека и конкретно-исторические человеческие сообщества преимущественно на воспроизводство ранее сформировавшихся ценностей, устремляет эти сообщества к идеалам прошлого, к господству прошлого над настоящим  и будущим (и в культуре, и в социальных отношениях), – если учесть все это, а также и другие архетипические свойства русской культуры, то, может быть, сегодняшний  разворот страны в ее русское и советское прошлое обретет хотя бы некоторое культурологическое, а не только сугубо конъюнктурное, обусловленное интересами путинской власти прагматическое  объяснение? Или другой, казалось бы, более отдаленный от культурологи вопрос: почему никак не получается диалог России и Европы о нашем с ней общем или совместном будущем? Потому что мы озабочены совершенно разными реалиями и к тому же озабочены ими  совершенно по-разному. Разумеется, и в Европе не все озабочены и думают одинаково и исключительно об одном и том же – иначе у нее не было бы проблем со своей идентичностью. Евросоюз в последние годы расширился в два раза, его члены по-разному смотрят на европейскую перспективу, в частности, Турции и вообще на критерии «европейскости». «Старая Европа» непросто принимает «новую», едва-едва идет процесс выработки европейской Конституции и т.д. Тогда что же значит «о разном и по-разному» для нас и для Европы? Европа переживает в первую очередь опыт, кризис и уроки ХХ века: европейские революции и распад колониальных империй, экономические кризисы, две мировые войны и локальные войны, «холодная война» и Карибский кризис. Словом, предмет европейской озабоченности – конфронтации, конфликты и, главное, способы их преодоления. Отсюда для Европы главный вопрос и основное направление поиска: из сегодня в будущее и – как жить вместе. Россия, однако, никак не может пережить окончание ХХ века, собственную «геополитическую катастрофу», распад СССР, и главные вопросы для нас: как не допустить дальнейшего расползания постсоветского пространства (включая собственно российское) и как обрести свое былое – то же «лидерство» России, но уже в современном мире. То есть Россия, как и Европа, озабочена реалиями прошлого, но если Европа озабочена тем, как преодолеть реалии европейского прошлого, как от них уйти, то Россия – тем, как к реалиям «войны миров» вернуться, как их обрести в новых условиях.

Слепые поводыри слепых.

Как ни парадоксально для начала XXI века, Россия до сих пор не обрела себя как людское сообщество. Даже выйдя из непостижимо ужасного для нас ХХ столетия, потеряв в нем насильственно вычеркнутыми из жизни десятки миллионов (по некоторым подсчетам – около ста миллионов!), мы покинули и его, не распрощавшись с ним. Не поняли, не осознали, не ужаснулись.  И это немудрено. Поскольку уцелевшим и вновь нарождающимся миллионам на всем российском пространстве для самостоятельной жизнедеятельности к XXI веку вообще уже не осталось места. Все просторы России за пять столетий войны самодержавия с собственным населением превратились в сплошное пространство власти. В таких условиях обретать себя, осознавать себя оказалось уже некому. Людское сообщество, как некая живая субстанция, лишено какой бы то ни было самостоятельности и субъектности, в нем уничтожена сама способность к рефлексии. Моносубъектом стала власть. Но и она, будучи инородной субстанцией по отношению к населению, оказалась способной лишь действовать, но не осознавать себя и свои действия. То есть в качестве моносубъекта в социуме власть может действовать и продолжает действовать, до сих пор руководствуясь лишь нерассуждающим разумом. В самом конце ХХ века волею судеб, а не по причине чьей-либо субъективной воли, советская власть рухнула из-за своей трухлявости, и Советский Союз развалился из-за своей неестественной, ставшей совсем неуправляемой громоздкости. У России снова появился исторический шанс. Именно исторический, потому что в России никогда раньше не было гражданского общества и никогда не было политической жизни. Они случались иногда в качестве зачатков, на переломах истории, и то лишь как кратковременные эпизоды, как возможные антиподы самодержавия. Но поскольку в качестве нормы для «Русской системы» они были не нужны, эта система и воспринимала их всегда чем-то чужеродным, и, следовательно, предвестием грядущей беды. Неслучайно первый такой перелом в начале XVII века, когда едва только обозначились первые образования гражданского общества и начиналось нечто, издалека похожее на политику, вошел в русскую историю под названием «Смута». С тех пор так и повелось: любые внесистемные явления и уж тем более, не приведи господь, противосистемные воспринимаются еще на подсознательном уровне всеми внутри Системы как кара небесная, как разбушевавшаяся стихия. В «Медном всаднике» у Пушкина – это Нева, вышедшая из своих берегов и ворвавшаяся в не принадлежащее ей и не предназначенное для нее пространство. У Гершензона в «Вехах», как и у всей русской интеллигенции начала ХХ века – это гнетущее, внушающее смертельный ужас ощущение пропасти, отделяющей ее от народа: «Между нами и нашим народом – иная рознь. Мы для него – не грабители, как свой брат деревенский кулак; мы для него даже не просто чужие, как турок или француз: он видит наше человеческое и именно русское обличие, но не чувствует в нас человеческой души, и потому он ненавидит нас страстно, вероятно, с бессознательным мистическим ужасом, тем глубже ненавидит, что мы свои. Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом – бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной». Для Солженицына – тоже для человека Системы – начинавшиеся в конце 80-х – начале 90-х годов политическая жизнь и образования гражданского общества ассоциировались с «балаганными одеждами» Февраля семнадцатого, к которому он, в свою очередь, как к явлению русской истории относился с негодованием и брезгливостью. Для сегодняшних наших системных «либералов» самая ужасная перспектива – по-настоящему свободные выборы: ведь в результате таких выборов, если их допустить, к власти, по мнению «либералов», непременно придут левые. Все эти примеры из разных времен объединяются единым временем существования «Русской системы», для которой гражданское общество и политика – бедственная стихия, внушающая страх и тревогу. Эти примеры свидетельствуют об одном и том же: будучи включенным в Систему, человек – хоть президент, хоть научный консультант или рядовой обыватель – не может быть свободным. А расщепленность духа  у включенного в систему человека предстает как оторванность его сознания от его жизни. Условия существования человека, внешние обстоятельства жизни сковывают его настолько, что он становится всецело поглощенным этими внешними по отношению к нему обстоятельствами, и ему уже не до самосознания, не до постижения и разумного определения своего места в жизни и своего отношения к окружающему миру. Неслучайно исторический шанс, выпавший на долю России в конце 80-х – начале 90-х годов, оказался всецело упущенным. А шанс вырваться из проторенной столетиями колеи и освободиться, наконец, от  сдавливающей страну самодержавной матрицы властвования был.
Участникам событий того времени не только не удались  необходимые для продвижения в этом направлении целенаправленные действия – они не смогли  даже осмыслить и понять, что же на самом деле тогда происходило.  Тем не менее, те события были объявлены пришедшими к власти с Ельциным «демократической революцией». Себя новые руководители определили, разумеется, «демократами», «либералами», а для страны объявили начало новой эры в ее истории. Все подобные определения, самоидентификации и декларации нашли в той или иной мере отражение в различных законодательных актах, в том числе в Конституции: они приобрели как бы официальный статус, юридическое оформление. Были осуществлены и некоторые конкретные шаги – главным образом, в сферах экономики, финансов, технологий. Иначе говоря, реальные перемены произошли лишь в малом числе областей непосредственного обеспечения жизни, но вовсе не затронули сами основания общественного устройства. Они совсем не коснулись сущности главного системообразующего элемента российского устройства – власти, ее роли, конструкции, функций и основных ее опор насилия и репрессий: армии, судебной власти, правоохранительных органов, политической полиции, системы образования и т.д. Власть по-прежнему, как в советские и досоветские времена, по своей сути оставалась ордынской, никак не зависящей от населения, не уравновешенной и не контролируемой никакими общественными силами или институтами, руководствующейся лишь собственными материальными интересами и стремлением к самосохранению. Вместе с тем все происходившее тогда, несмотря на реальное содержание, мыслилось и преподносилось общественному мнению в парадигме перехода от советского тоталитаризма (авторитаризма, диктатуры) к демократическому государству. До населения России с гордостью доводили западную ориентацию новой власти, необходимость вестернизации страны и утверждали, что таким образом Россия якобы вписывается в общий, присущий всем странам Центральной и Восточной Европы переход к представительной демократии, гражданскому обществу и к рыночной экономике. Неосознанность действий властной элиты и неосмысленность происходящих событий, включая передачу власти Ельциным его наследнику Путину, выразились, в частности, в том, что, непрестанно декларируя свой демократизм и провозглашая либеральные ценности, наша властная «элита» фактически – хотя бы и преимущественно инстинктивно и совершенно не артикулировано – действовала всецело и исключительно в интересах бывшей советской бюрократии, занявшей и после крушения советской власти ключевые позиции в общественном устройстве. Внешне, на поверхностный взгляд, и даже формально, «новая» «элита» пришла к власти на основе всеобщей поддержки в результате всенародных выборов. Она оказалась на гребне мощной волны, всколыхнувшей общество во время «перестройки», когда российские люди, в очередной раз, погрузившись в глубокий кризис материальных невзгод и нравственных переживаний, испытали страстное желание порвать с прошлым, выйти из состояния постоянного безденежья, пустых прилавков и унылой повседневности. С этими своими ощущениями мы оказались на улицах и площадях в состоянии поголовной эйфории, воодушевленные предстоящими изменениями,  полные энтузиазма и надежд. И проголосовали за Ельцина. Но уже и тогда не мы правили бал. И всенародный флер, и всеобщее «волеизъявление» стали не результатом осознанных действий общественно организованных людей, не воплощенной волей свободного человека, а скорее ритуальными движениями человека-массы, которому надо быть непременно со всеми вместе, думать, как все, выкрикивать одни и те же лозунги и непременно на виду у всех. В таком своем качестве – как толпа (и я там был…) – мы  оказались в конце 80-х – начале 90-х годов ширмой, за которой крот истории глубоко и давно уже копал свои ходы.  Во второй половине 80-х и в 1990г. были  приняты одно за другим настолько важные правительственные решения, что в ходе их реализации существенно поменялся социально-экономический и, как выяснилось позднее, весь нравственно-правовой – опять же лучше сказать, бесправный – пейзаж СССР. Но сказать, столь же определенно, о направленности данных перемен, об общем векторе продвижения всего, что было заключено в границах всей их громадины, тем более попытаться подвести их общий экономический, политический, нравственный итог, хотя бы и в самом общем виде: это все-таки был плюс или сплошной минус? – довольно сложно. Не потому сложно, что непонятно, а, наоборот, потому что очень даже понятно, но настолько мрачно и даже непристойно, что назвать все своими именами и адресовать всему людскому сообществу, хотя бы и на одной шестой, отдельно взятой части земли, – язык не поворачивается. В самом общем определении речь идет о продвижении от очень плохого к худшему и о создании основ того самого общественного устройства, которому посвящена вся эта статья. Окончательно сформировавшись в первом десятилетии XXI века, оно уже заняло свое место в мире. И таким местом стало пространство не только за гранью закона и преступления, но за гранью Добра и Зла. Получился принципиально новый общественный феномен не только с точки зрения государственности, но также с точки зрения экономики, права и морали.  А творился подобный оригинальный феномен с участием миллионов, даже десятков миллионов наших сограждан. Собственно, здесь-то и проблема. Казалось, что порочность советского социума – уже была запредельна. Но то, что выросло, с середины 80-х по сей день, стало очередным свидетельством: нет предела совершенству, и дальнейшее  продвижение к худшему тоже возможно. Однако даже и такой  парадокс  не есть свидетельство природной испорченности человека – он лишь еще одно из проявлений рукотворно изуродованной – сталинизмом – социальности. Чтобы это стало понятным, приходится вникать в детали. Дьявол, как обычно, – в них. Основными решениями, заложившими фундамент нового общественного устройства, стали следующие: закон об индивидуальной трудовой деятельности (ноябрь 1986 г.), постановления Совета министров о кооперативной деятельности (февраль 1987 г.), Закон о государственном предприятии (июнь 1987 г.), Закон о кооперации (май 1988 г.), основы законодательства об аренде (ноябрь 1989 г.). Несколько позже, в 1990-м – но все еще тоже при коммунистах – появились  законы о собственности (в марте в СССР и в декабре – в РСФСР) и положения об акционерных обществах и обществах с ограниченной ответственностью (постановление Совмина СССР от 19 июня 1990 г.), а также о предприятиях и предпринимательской деятельности (российский закон, принятый 25 декабря 1990 г.). В апреле 1990 г. учреждается Московская товарно-сырьевая биржа (с 16 октября 1990 г. – Российская товарно-сырьевая); в мае 1990 г. была зарегистрирована Московская товарная биржа. Все эти законы и постановления никаких даже деклараций о каких бы то ни было изменениях общественного устройства, разумеется, не содержали. Они вроде бы ограничивались тем, что позволяли руководителям предприятий и инициативным людям осваивать новые способы хозяйствования в рамках вполне еще социалистической экономической системы.  По сути дела, предлагалось не менять отношения собственности, то есть отношения хозяйственной, экономической власти. Самым смелым из всех нововведений была аренда. Но и она оставалась лишь «расширением самостоятельности», «полным хозрасчетом», а говоря нормальным языком – продолжением старого пути, когда реальный и полновластный хозяин собственности (отраслевое ведомство) разрешает определенные вольности своему наемному работнику – трудовому коллективу.  И кооперация конца 80-х – вроде бы совсем еще никакая не приватизация.  Кооперативы стали создавать из числа работающих по найму на государственных предприятиях, но на основе арендуемой государственной собственности тех же предприятий. А самые кардинальные вопросы: что означает «на основе»? на кого возлагаются проблемы инвестирования? как и между кем распределяются доходы и прибыль? – никто юридически не прояснил. Так закладывалась база для поголовного и практически узаконенного воровства.  Именно подобная непроясненность оказалась сутью всех перечисленных решений. Очень быстро, уже к 1990 г., огромная сеть «вроде бы» кооперативов стала на самом деле средством фактической приватизации и растаскивания государственной собственности при квазилегальном оформлении данных процессов. Между кооперативами, директорами  предприятий, руководителями министерств и ведомств очень быстро наладились устойчивые неформальные связи и взаимоотношения, и  кооперативы вместе с арендой превратились в узаконенный способ обналичивания бюджетных денег. Возникала среда для формирования всевозможных автономных «схем», закрытых клановых образований, мафиозных группировок. Фактически решения власти санкционировали структурирование населения на криминальной основе. Самым тяжелым по своим последствиям оказался Закон о предприятии, он фактически ликвидировал государственные способы капитализации прибыли до создания каких-либо альтернативных. Его результатом стала серия необратимых и взаимосвязанных явлений и событий: непомерный рост личных доходов, инвестиционный голод и истоки инфляционного взрыва.  Пиком реализации Закона о предприятии стали выборы директоров. Инфляционный эффект данной меры, вылившейся в перекачку средств из фондов накопления в фонды потребления, с инвестиционного рынка на потребительский, трудно переоценить. Введение Закона о предприятии еще долго сказывалось и в кризисе неплатежей, и в раскручивании инфляционной спирали.  Теперь, когда спустя двадцать лет не только становятся очевидными ошибочность и принципиальная недостаточность принятых тогда решений, но высвечиваются и все ужасающие последствия допущенных ошибок, приходится все больше задумываться об их причинах, о мотивах и образе мыслей людей, принимавших столь пагубные решения. И первое, что приходит в голову, – избитый штамп: некомпетентность партийно-государственной элиты того времени, ее неграмотность, нежелание прислушиваться к «высоколобым» ученым мужам. Сыграли свою роль и уникальность ситуации, никогда и нигде невиданные масштабы кризиса, многослойность, комплексность, взаимопереплетение экономического, социального, национального. Все это так, и все это, безусловно, усугубило ошибочность принятых решений. Однако это не исчерпывающие и, скорее всего, даже не главные причины: с Ельциным пришли к власти и принимали решения самые что ни на есть «высоколобые» и вроде бы очень неплохо  образованные   люди, а ошибочность их решений по размаху и удручающим последствиям, по крайней мере, вполне сопоставима с тем, что делала полуграмотная и некомпетентная в финансовых вопросах номенклатура КПСС в 80-е. Нет, дело все-таки не в недостаточном профессионализме – особенно если учесть, что специалистов по всеобщему благу не бывает и быть не может. Причины пагубных решений надо искать в неумении тогдашних руководителей нестандартно думать в нестандартных условиях, то есть   просто-напросто в неумении думать вообще. А это, в свою очередь, тоже одно из важных следствий (если не важнейшее) сталинской десоциализации общества посредством истребления творчески мыслящих интеллектуалов. К тому же истреблением интеллектуального гумуса дело не ограничилось. За годы сталинских и прочих пятилеток на месте истребленной почвы была создана особая среда, в которой выросла умелая, весьма даже способная плеяда «правильно мыслящих» интеллектуалов-специалистов. Вот они-то и принимали отягощенные такими последствиями решения.  Государственных руководителей 80-х и 90-х годов, как, впрочем, и сегодняшних, несмотря на вроде бы радикальные перемены политических декораций в данном временном промежутке, в подобном смысле роднят и делают совершенно однотипными в одинаковой мере присущие им всем два основных качества – правовой нигилизм и аморальность. Salus revolutiae suprema lex . А вот уж «благо революции» они понимают всяк на свой вкус…
Любые решения, любые деяния властей во все рассматриваемое время  можно разбирать, перебирая по косточкам все их экономические, геополитические, патриотические и прочие соображения и обоснования, но всегда если не на поверхности, то на донышке откроются эти два родовых их качества, объясняющие все до конца. Именно они, такие качества, стали преступной основой самих властей и создали необходимую среду для криминализации всего социума. Российская власть и российский «мыслящий класс» (вместе с обслуживающей «творческой интеллигенцией»), как становится все более очевидным, сделали сегодня исторический выбор. Этот выбор – разворот (не по форме, разумеется, а по существу, как некий вектор) в русское и советское  прошлое: туда, где не было личности, где всё и вся подавлялось государством, где не было места политике, гражданскому обществу, праву, частной собственности, свободе. Такой разворот неизбежно приведет Россию к очередной и теперь, скорее всего, последней катастрофе. Движение в прошлое –  хотя бы и «светлое», как устремленность к какому-то идеалу, – без движения в будущее долговременным и благополучным не бывает.
Конец «сырьевой сверхдержавы». Или просто – конец?..
Все вышеизложенное – размышления об исторической ответственности, которую, хотели они того или нет, возложили на себя Ельцин и Путин в согласии  с большинством ныне живущих, когда:
– сначала оттягивали не терпящие отлагательств преобразования российской и советской традиционности и тем самым не использовали возможность для России выйти из ее исторической колеи;
– потом обеспечили нерасчлененность и приватизацию власти и собственности – включая недра земли – советской номенклатурой, ее родственниками, знакомыми и знакомыми знакомых и тем самым заложили основания корпоративного (олигархического, патримониального) государства.
Наконец, уже в путинские времена, правящие круги снова уверовали (или прикидываются, что уверовали) – нефтедоллары ударили в голову – в нереализованную «особость» нашей державы и решили (не декларируя, правда, этого открыто и членораздельно), что Россия по-прежнему наделена некоей «миссией», что она по праву претендует на вселенскую роль, а потому должна не только восстановить свое влияние на постсоветском пространстве, но и приступить к формированию единого фронта всех  альтернативных антиамериканских сил во всем мире, включая исламские страны, включая какие-то страны континентальной Европы, Китай, Латинскую Америку, а также страны Азии и Африки. Только с учетом подобной – еще не объявленной, но уже ставшей реальностью – стратегии становятся объяснимы важнейшие внешнеполитические демарши России последнего времени в ближнем и дальнем зарубежье. Здесь надо сделать важную оговорку: существенное различие между прошлыми и нынешними русскими империалистами, по-моему, состоит в том, что прошлые – включая, вероятно, Сталина – отождествляли с империей себя лично: как помазанников Божьих либо как персонифицированную глобальную коммунистическую идею, – и, соответственно, искренне претендовали на глобальную роль России. Нынешних же «Государство Российское» интересует только как инструмент воровства: во всероссийском, а лучше глобальном объеме, – и они совершенно точно знают, что все их претензии на глобальную роль только имитация или даже просто блеф. А цель настоящего блефа – всего-навсего обмануть партнера по игре в покер, как этот покер ни называй, хоть мировым рынком.
Тем не менее – независимо от того, искренняя она и или циничная, – такая стратегия потребовала разворота и внутри страны. Он был осуществлен, но его последствия до сих пор не осмыслены и не просчитаны, а потому и расплата за него всей стране предстоит очень  жестокая.  Здесь снова приходится ловить себя на слове. Убежден, не у меня одного по-прежнему осталась путаница в голове – мы  смешиваем то, что в нашей жизни всего лишь декларируется, объявляется как уже сделанное, преподносится как уже воплощенное, и то, что «на самом деле». (Культурологи, говоря про полный уход зрителя и читателя от окружающей жизни в вымышленный мир фильма или книги, употребляют термин «вторая реальность».) Снова убеждаешься: до сих пор есть Россия видимостей и есть Россия сущностей. Я только что сам написал слова «стратегия», «разворот» – как если бы то, что стоит за каждым из них, было или есть в действительности. А это вовсе не так, и не просто в каких-то мелочах. Подобное «не так» проходит по всему живому телу России – по тому, что от него еще осталось, – и затрагивает буквально каждого из нас.
Не было никакой демократической революции в 91-м. Грандиозное крушение социально-политического монстра и свой персональный приход к власти в ходе или в результате такого крушения можно, конечно, объявить какой угодно революцией. Не было никогда никаких ни демократов, ни либералов у власти в 90-х. Ельцин – никакой не демократ, и Чубайс с Гайдаром – никакие не либералы. Они все и иже с ними духовно, интеллектуально, нравственно – продолжение и воплощение советской номенклатуры. И никакого транзита из русско-советского авторитаризма к европейским демократиям тоже не было. Вместо продвижения по восходящей, которое как бы подразумевается здесь под словом «переход», в России продолжается – как убедительно показывают наиболее вдумчивые исследователи (в частности, социологи из Левада-центра) –  разложение русской и советской системы властвования и деградация искусственно созданного сталинского социума. Однако переход, с одной стороны, к более высокой и сложной социальной организации, а с другой – разложение ранее существовавшей архаичной системы – две принципиально разные траектории социально-политической динамики и нравственно-психологического состояния общественного целого. Это такая же по сути своей разница, как если бы на погребальной службе вместо полагающегося в таком случае «за упокой» священник вдруг грянул бы, не видя происходящего, не ведая, куда он попал, «во здравие». Вместе с тем хотя Переход – с заглавной буквы – к демократиям западного типа и не вписывается в основную парадигму постсоветской динамики России, оснований, для того чтобы осмыслить и концептуально переформулировать весь комплекс проблем, относящихся именно к российскому типу динамики постсоветского времени, более чем достаточно. Прежде всего, подобный тип социальной динамики принципиально нельзя увидеть и понять, глядя на него в упор, в отрыве от советского и от досоветского российского прошлого. Континуум, непрерывность здесь столь же важны, как и умение на основе прерывности рассмотреть привходящее, единичное, неповторимое. Иначе говоря, важно зафиксировать момент встречи: а) реалий из многовековой русской истории, б) реалий из ее «укороченного» советского столетия – со всеми теми реалиями, что пришли в нашу жизнь с «лихими девяностыми». Кроме того, данный тип социальной динамики можно рассмотреть и понять только как совокупность социального, экономического, политического, психологического и исторического. Социологу, например, или экономисту одному (если он в то же время не социальный психолог) здесь делать нечего.  Содержание и направленность постсоветской социальной динамики определяется тем, что на момент крушения Советского Союза в России не было институтов гражданского общества и не было их политической организации. И что особенно важно подчеркнуть, не было и осмысления самого факта отсутствия подобного типа институтов и их соответствующей организации. При допущении, а потом (после 91-го года) и легализации институтов рыночной экономики, частной собственности, при ликвидации железного занавеса произошло наложение таких современных социально-экономических институтов на традиционалистскую политико-административную «Русскую систему», а дальше события стали развиваться самотеком, стихийно. Развивались они именно туда, куда они и могли развиваться стихийно и самотеком: в сторону примитивизации и архаизации всех общественных отношений и государственного устройства. В итоге на сегодня уже довольно отчетливо вырисовываются основные (хотя и весьма расплывчатые) очертания этого почти двадцатилетнего соединения несоединимого – не то мутант, не то химера. «Два в одном» – корпорация-государство и патримониальное государство. Причем слово «государство» фигурирует в данном случае сразу во всех его российских смыслах: и правительство, и власть во всех ее видах, включая судебную, и страна, режим, общественное устройство, и даже собственно Россия. Корпорация-государство проявляется в том, что национальные, социальные и экономические интересы всей страны сложившееся образование ставит в зависимость от ведомственных, корпоративных интересов. Приоритетом номер один становится – не национальная безопасность, не социальная обустроенность, не здоровье людей, а –  частная прибыль корпоративного капитала. Превращая власть и собственность в нерасчлененную субстанцию и приватизируя их в такой их нерасчлененности, корпорация-государство со всей его административно-аппаратной мощью, со всеми его министерствами и ведомствами превращается в насильственную инстанцию, становится по существу еще и корпоративно-репрессивным государством.  Патримониальность нашего государства выражается в том, что именно на российской почве наиболее наглядно сбылось предвидение Макса Вебера: Россия стала страной воплощенного «капитализма родственников и друзей» (crony capitalism), при котором власть передается по наследству.

Государственная машина в еще большей мере, чем советская, насквозь пронизана связями между этими самыми родственниками и друзьями, для которых государственная служба означает в первую голову реализацию своей частной собственности. Основными источниками доходов нашего патримониального чиновничества становится не жалованье, не оклад, а доход от капитализации их формально-бюрократических функций.  На всем постсоветском пространстве наиболее наглядно, можно сказать, плакатно-выразительно, «патримониальные султанистские» (термин М. Вебера) правления представлены в Закавказье и в Средней Азии – в частности, в Азербайджане, Казахстане, Киргизии, Узбекистане, Туркмении, где некоторые персоналистские режимы и диктатуры уже объявили себя властвующими навечно. Но и в России вектор социально-политической динамики устанавливается в том же направлении. Он просматривался уже в переходе Ельцин–Путин и совершенно раскрывается как в телодвижениях Путин–Медведев–Путин, так и в только что принятых решениях о продлении законных сроков работы президента и парламента. Никакой загадочности и таинственности во всех этих вроде бы хитросплетениях и срочностях нет. Они – лишь проявления озабоченности нынешних наших держателей власти и капитала своей собственной незаменимостью и вечностью. То же самое происходит и на региональном уровне. Если Лужков и Шаймиев заговорили вдруг о необходимости вернуться к выборности губернаторов, только безнадежно испорченный наивностью может усмотреть здесь их неожиданно проснувшийся якобы глубоко укорененный демократизм. Они прекрасно знают, во что они превратили выборы, и еще больше, чем «федералы», пекутся о своей несменяемости. Никак нельзя им расстаться с властью-собственностью. Только по наследству и желательно только после смерти.  Но, пожалуй, главное, что заслуживает особого совокупного внимания в данном типе социальной динамики, – уникальное, как мне кажется, соотношение власти и населения, сформировавшееся за всю историю русской цивилизации и доведенное до предельного состояния в его специфике именно в постсоветское время. Тот факт, что «спецслужбы» и «органы» оказались на самой вершине властной пирамиды, раскрывает предельные параметры властвования в социуме, основанном на насилии. Враждебная, взаимоубийственная нераздельность – так, мне кажется, можно в самом общем плане определить специфику русских взаимоотношений власти и населения. Самый главный итог подобной смертельной связки – опять же по результатам многолетних исследований Левада-центра – выработанная у населения способность адаптации к насилию в любых условиях. Аморальность населения. Это не означает, разумеется, что буквально каждый и каждодневно делает подлости. Но это значит, что практически каждый при определенных условиях готов их сделать. А власть, будучи совершенно независимой от населения и абсолютно никак не подконтрольной ему, «отвязалась» настолько, что стала уже (или осталась) вполне патримониальной. При Путине она окончательно обрела сегодняшнюю форму, основанную на частном владении и управлении государством как приватной собственностью – по примеру того, как землевладелец распоряжается своей вотчиной. Иначе говоря, власть превратилась в этакую Салтычиху во всероссийском масштабе, с триллионами в кубышке и к тому же размахивающую атомной бомбой. Дескать, знай наших. Патримониализм, как форма организации социума, пропитывает всю российскую политико-административную систему, которая формально строится на рационально-легальных отношениях. В первые годы после краха СССР реформы в России мыслились пришедшими тогда к власти людьми как замена советского устройства образцами организации (государственной, правовой, экономической, политической и т.д.), заимствованными у западных государств. И предполагалось как само собой разумеющееся, что в результате одной лишь такой замены мы обеспечим переход к обществу с представительной демократией, со свободной рыночной экономикой, к учреждению «социального государства». Но при этом отношение к западным образцам осталось примерно таким же, каким было отношение Петра I к устройствам голландских верфей или министерств: как к красивым побрякушкам, которые можно где угодно взять и куда угодно положить; конкретная форма не воспринималась как конечный результат длительной эволюции социального. Или как, например, у Солженицына. Он страстно ненавидел большевизм, неистово с ним боролся и тем самым заслужил безграничное уважение современников и вечную память потомков. Но он не увидел в ГУЛАГе итог длительной эволюции русского имперского насилия – и за подобную незрячесть получил награду от гэбэшника Путина и был удостоен пышных похорон «по первому разряду» от наследников русской империи. Из-за инертности  российского населения, сохранявшего в массе своей сильнейшую зависимость от государства, и из-за слабости массовых общественных и политических движений Ельцин, стремясь удержать власть, в поисках опоры довольно быстро переориентировался и перевел свой взор с «масс» на «силовые» ведомства.  Структурные преобразования откладывались из-за их очевидной непопулярности, из-за этого же они так и не начались. По мере нарастания недовольства нагнеталось и насилие. 1993 г. – расстрел парламента, и 1996-й – фальсифицированные выборы президента на второй срок – символические события и даты обнажения ельцинского большевизма. Путинское восьмилетие – с точки зрения особенностей постсоветской социальной динамики – годы окончательного утверждения авторитаризма на основе жажды «порядка» и потребности человека-массы в компенсаторном традиционализме. Все это время последовательно и настойчиво велась дискредитация реформистских прозападных устремлений сторонников Ельцина, хотя они, подобные устремления, помимо многочисленных деклараций и некоторых официальных целеполаганий, так ни в чем и не воплотились. Но цель дискредитации была достигнута. Представив пришедших к власти с Ельциным «демократов» виновниками развала СССР и целого ряда кризисов 90-х годов (особенно – тяжелейшего кризиса 1998г.), падения жизненного уровня населения, путинской власти удалось осуществить метаморфозу в сознании россиян, по существу своему вполне еще традиционалистском. Демократические модели политического устройства лишили привлекательности, понятия свободы, прав человека снова оказались на задворках этого сознания. В противовес им режим выдвинул и внедрил идеи социального порядка, традиций великодержавного превосходства, православия и милитаризма. (Насколько далеки они от гитлеровского нацистского Ordnung’а или «корпоративного» фашистского государства Муссолини – отдельный вопрос для исследователя.)  Началась тотальная «зачистка» пространства, предназначавшегося для гражданского общества и для политики. Политические партии, негосударственные и общественные организации, независимые каналы на телевидении, система выборов, суды и правоохранительные органы как социальные сущности  ликвидированы, а то, что на их месте осталось, превратилось в элементы властной Системы. Все, что сохранилось от партий, судов, прокуратуры, СМИ и общественных организаций, превратили в инструменты принуждения, в репрессивные органы, а также в средства решения экономических, административных и финансовых задач различных органов и организаций, банков, страховых компаний, маркетинга, политической и коммерческой рекламы. Зачатки институтов гражданского общества власть ликвидировала в расчете на непрекращающийся поток нефтедолларов. Население страны при сырьевой, а не производительной ориентации государству не очень-то и нужно: население при наличии «трубы» и «золотого дождя» – всего лишь социальная обуза и потенциальная опасность. Предполагалось, что от населения в таком его качестве всегда можно будет откупиться, необязательно налаживать с ним отношения с помощью обычных институтов, присущих развитому гражданскому обществу. Но начавшийся сейчас финансовый и экономический кризис радикально меняет и без того гнетущую ситуацию и обнажает уязвимость как всей стратегии путинского режима, так и созданного им способа властвования. Вместо ставшего уже привычным нефтегазового «золотого дождя» ускоряется отток капиталов из России. Сокращаются производства, начинается рост безработицы. Резко обостряются все так и не решенные проблемы здравоохранения, образования, жилья. При цене на нефть ниже 70 долларов, заложенной в бюджете, придется изымать ресурсы из населения – резервного фонда и золотого запаса надолго не хватит. Как быть при всем при этом со стратегией создания единого фронта противостояния с Западом и с Америкой? Как управляться с населением, когда бедность охватывает 40%, а 15–20 из этих сорока – фактические нищие? Больше 60% наших сограждан живут в малых городах и селах. Именно здесь, на социальной периферии, по-прежнему доминируют государственно-патерналистские ориентации. У такого населения практически нет ни материальных, ни духовных ресурсов или социальных средств изменить свое положение, подняться из хронической депрессии. Надо иметь в виду, что на всю эту хаотичную массу населения – постоянно беднеющего и пополняющего число безработных (Ленин в начале ХХ века говорил о «пауперизации пауперов»…), никак не структурированную политическими организациями и гражданскими формированиями – накладывается растущая едва ли не по экспоненте коррупция, которая господствует практически во всех сферах общества и на всех уровнях власти, включая – согласно многочисленным публикациям –  самую высшую, во главе с президентом и премьер-министром. Коррупция – как одно из самых разрушительных следствий отсутствия структурно-функциональной дифференциации, специализации, современного социального устройства и современной общественной жизни. «А может быть, ты скажешь мне, что при таких условиях жить невозможно. «Невозможно» – это не совсем так, а что «противно» жить – это верно». Полтора столетия, минувшие с тех пор, как эти строки написал М.Е. Салтыков-Щедрин, Россия по-прежнему топчется на месте. Движение, как известно, – жизнь. Отсутствие жизни – смерть. Сегодняшние «Бог, Царь и Отечество», олицетворенные Путиным, предлагают нам согласиться с тем, что общероссийская утренняя гимнастика («вставание с колен» под барабаны и фанфары) означает движение – то есть жизнь. И все им верят. С фигой в кармане. И с готовностью добить их, когда упадут.
Но упадем – все вместе.
На самом деле продолжать такую имитацию развития означает гарантировать очень скорый конец для того культурно-исторического феномена, который пока еще известен как Россия. *В частном случае – в разговоре с «куратором» советской литературы от ЦК ВКП(б) – с типичным для Сталина иезуитским юмором он отметил: «В настоящий момент, товарищ Поликарпов, мы не можем предоставить вам других писателей».  «В настоящий момент»… **Salus revolutiae suprema lex (лат.) – «Благо революции – высший закон». Тезис сформулирован как антитеза исходному принципу демократии Salus populi suprema lex  («Благо народа – высший закон») и принадлежит Г.В. Плеханову, который высказал его на II съезде РСДРП в 1903 г.»



                - 8 –


      Главное всегда замалчивают и скрывают. Обычно мы не смеем подступиться к разрушительной идее в ее истинном виде. Общество боится ее затрагивать. Оно отгораживается от действительности с помощью успокаивающих образов. Сказать правду – все равно, что произвести революцию.
                Франсуаза Дольто
               

     Объективно тоталитарная власть одна и та же для всех. Подданные равны в бессилии и бесправии. Но восприятие власти, психологический смысл государства для индивида может быть разным: более реалистическим или наоборот, более культовым и магическим. В субъективном образе власти, формирующемся у каждого человека которому довелось жить в тоталитарном обществе, сосуществуют три способа объяснения своих взаимоотношений с властью: любовь, согласие и насилие.
          Полного успеха в манипуляции сознанием, а значит и всеобщей любви к диктатору, власть добивается далеко не всегда. Люди живут не в инкубаторах, совсем перекрыть контакты человека с миром, особенно в эпоху интернета и открытых границ, не удается, а значит и вера тоталитарного сознания в большинстве случаев не абсолютна. Характерно, что люди физического труда, непосредственно сталкивающиеся с непреложными законами природы, в целом более устойчивы по отношению к тоталитарной демагогии, чем некоторые интеллигенты умудрившиеся прожить в мире текстов и без особого стыда говорящие  о своей прошлой и нынешней вере в старых и новых вождей. Крестьянин поверит в таинственных вредителей и всемирных заговорщиков, в хаос творящийся за святыми рубежами, но он никогда не согласится с тем, что урожай может удвоиться благодаря мудрым указаниям «сверху». Чем больше реальности, тем меньше любви к вождю.  Но и только на силе режим стоять не может, во всяком случае, не может стоять долго. Недаром Наполеон говорил, что на штыках можно  прийти к власти, но на них нельзя сидеть вечно. Даже оккупационные режимы стремятся создать структуры власти, включающие частичное самоуправление, что бы хоть немного сузит зону применения прямого насилия. Аппарат насилия может быть задействован в любой момент. Но власть всегда заинтересована, что бы люди не сопротивлялись. Хлебные поставки начала 30-х годов, разорившие крестьян не меньше продразверстки, осуществлялись, в большинстве случаев, без использования войск. На любое сопротивление предусмотрен свой механизм функционирования тоталитарной системы. Даже «работа» Треблинки была организована таким образом, чтобы максимально оттянуть момент понимания – люди осознавали, что их ведут на смерть лишь непосредственно перед дверьми газовых камер. При малейшем сопротивлении,  нарушении ритма  Треблинка просто захлебнулась бы в потоке обреченных. Одного насилия не хватало. Оно сочеталось с обманом. Если цели власти не  сводятся к уничтожению, ей необходимо строить и другие механизмы, кроме насилия. В основе государственной власти, мечтал еще Руссо, должно лежать согласие граждан на то, что бы им управляли определенным образом. Но для такого согласия нужны аргументы, а аргументы дело рискованное. Их можно подвергнуть сомнению, оспорить, даже отвергнуть. Тоталитарная власть никогда не вдается в обсуждение своих действий. И все же один довод в ее пользу, на всякий случай, есть всегда – опасная ситуация, грозящая самому существованию народа и общества: либо внешняя угроза, реальная или вымышленная или спровоцированная (агрессивный режим в соседней стране, террористическая активность, расширение  военно-политического блока на континенте, угроза «оранжевой» революции «инспирированной» Западом, подрывная деятельность зарубежных спецслужб, через некоммерческие организации финансирующих «пятую колонну», необходимость все большее количество зарвавшихся зарубежных политиков «принуждать» к миру и т. д.), либо тяжесть стоящих перед страной экономических и социальных проблем (созданных ее предыдущими мудрыми руководителями), которые приписываются внутренним врагам или чрезвычайным обстоятельствам; либо, наконец, отсталость, неразвитость населения. Все это, с точки зрения сторонников диктатуры, требует бдительности, единства, резких рывков в развитии и безусловного доверия к власти. Нарушения прав человека рассматриваются как неизбежная, соразмерная и чуть ли не справедливая плата за безопасность и прогресс.
       Зона согласия распространяется не столько на методы, сколько на провозглашаемые властью цели. Для многих жертв тоталитарных режимов цели эти стояли столь высоко, что они готовы были простить власти использование любых средств для их достижения, в том числе и насилия над собой. Такое выделение чего-то одного как сверхценного и объявление всего остального несущественным является одной из форм упрощения мира, характерных для тоталитарного и авторитарного сознания. Режим не зря озабочен тем, чтобы подданные искренне верили в базовые идеологические постулаты, никогда не подвергали их сомнению, - выстраивается иерархия ценностей, в которых все, даже и собственная жизнь, стоит ничтожно мало в сравнении с чем-то вроде родового тотема, которым распоряжается власть. Это блестяще описал Артур Кестлер в романе  «Слепящая тьма», герой которого не испытывая никаких теплых чувств по отношению к своим палачам, понимает их, одобряет их действия и в конечном счете становится соучастником собственного убийства. Сегодняшние утверждения об объективной ценности сталинского геноцида для достижения высших целей являются не только оправданием прошлых преступлений, но и идеологическим обоснованием преступлений будущих. Откровенный бред фашиствующих поклонников твердой руки не столь опасен, как эти вполне интеллигентные рассуждения. Идеологи тоталитарных режимов потратили массу сил на то, что бы в каждом конкретном случае доказать, что ситуация является чрезвычайной. Последние примеры: угроза терроризма, расширения НАТО, «принуждение Грузии к миру» с насильственным отторжением части ее территории. Противники власти считали и считают, что сами эти чрезвычайные обстоятельства создаются властью в ее собственных интересах. Но и те и другие согласны, что чрезвычайные ситуации, коль скоро они возникли, требуют чрезвычайных мер. А чрезвычайные меры – это и есть тотальная власть над человеком. Следовательно, есть обстоятельства при которых тоталитарный режим более эффективен, чем демократический. На наш взгляд это представление есть один из тех мифов, которые в изобилии создает тоталитарная система в поисках самооправдания и устрашения. Миф этот нередко разделяют и те, кто  стоит вне этой системы и является ее противником. По-видимому,  вера в эффективность тоталитаризма и страх перед ним объясняют, как Чемберлен и Даладье, не смотря на имевшиеся в из распоряжении разведданные и донесения послов, поверили гитлеровской пропаганде и катастрофически переоценили военную мощь германии. Это, как известно, привело к мюнхенским соглашениям – одной из многих позорных уступок демократии тоталитаризму.
       Если авторитарный способ управления, т.е принятия решений без обсуждения с подчиненными, в определенных обстоятельствах, является эффективным и потому оправданным, то тоталитарная власть, стремящаяся к полному контролю над всеми сферами человеческой жизни, прагматических обоснований не имеет.  Доказательством является судьба тоталитарных режимов во всех частях света. Чрезвычайные ситуации приходили и уходили, а итогом, во всех случаях, был упадок культуры, развал экономики, разочарование народа с его невротизацией и психопатизацией и тенденцией к вырождению Последние, психологические явления,  наиболее опасны для тоталитарной системы: режим, как будто бы игнорирующий чувства и мнения народных масс, на самом деле более всего опирается не на танки и идеологию, а на любовь и согласие народа.  Правда бывает, что те, кто захватил власть, удерживает ее оружием и устрашением и является носителем чуждой населению идеологии и культуры, не стесняются признавать, что их власть навязана народу и держится на силе. Достаточно вспомнить рассуждения Сталина о партии, как об ордене меченосцев. Положение вульгарного марксизма, согласно которому всякое государство есть аппарат насилия (а не координации, влияния, согласования интересов и пр.) тоже «хорошо поработало» на оправдание тоталитарных режимов. Л. Гозман и  А. Эткинд  отмечают, что признание насилия имеет совершенно разный смысл для субъекта и объекта, для палача и для жертвы. Вспомним прекрасную фантазию Набокова о том, как рассыпается тоталитарный мир от того, что один несчастный человек увидел его таким, каков он есть, - увидел палача палачом, топор – топором и себя – бессмысленной жертвой. Это, к сожалению, лишь мечта. Тоталитарное общество, как и авторитарное, пережило и еще переживет поколения несогласных. Однако осознание насилия по отношению к себе, есть единственно верная картина социальной реальности. Тоталитарная власть день за днем, час за часом творит насилие над человеком, деформируя, а то и просто уничтожая его духовно-психологическое пространство, мотивацию к полнокровной, свободной и ответственной жизни. Даже если ты не подвергался арестам и пыткам, твое поведение определяется их постоянной угрозой. Ты никогда не был заграницей не потому, что не хотел, а потому, что не пускали. Ты не читал еретических книг потому, что они были недоступны. Ты не менял специальность потому, что это было невозможно и, быть может, не развелся потому. Что это отразилось бы на карьере. Ты почти ничего не делал в жизни по своему выбору. Признать то, что ты подчиняешься власти исключительно по физической необходимости, - значит сделать первый и очень трудный шаг на пути сохранения моральных ценностей, а значит и  индивидуального духовного пространства, душевного здоровья, гражданского  достоинства. Но это означает также потерю спокойствия и счастливого чувства растворения себя среди других таких же, как ты. Расплата за реализм, за отказ от тоталитарных верований тяжела: это одиночество, страх и, очень возможно, прямая встреча с насилием. Реалистическое восприятие власти, как источника насилия – самый трудный выбор для подданного. Чтобы перерасти и взломать внутренний панцирь тоталитарной личности, нужны мужество и интеллект, доступные немногим.


                - 9 –


                Всегда есть достаточно света для тех, кто желает видеть,
                и достаточно тьмы для тех, кто желает обратного.
                Блез Паскаль         

               


               
        В американской психологической науке существует несколько основных моделей деструктивного воздействия тоталитаризма на личность. Классической является модель Р. Дж. Лифтона, изложенная в работе "Реформирование мышления и психология тотализма" (Lifton, R. J. Thought Reform and the Psychology of Totalism, 1961). Лифтон выделяет восемь элементов, приводящих, при одновременном и систематическом их использовании применительно к личности, к катастрофическому изменению сознания:
     1. Контроль окружающей обстановки (среды) - жесткое структурирование окружения, в котором общение регулируется, а допуск к информации строго контролируется.
 2. Мистическое манипулирование - использование запланированной или подстроенной "спонтанной", "непосредственной" ситуации для придания ей смысла, выгодного манипуляторам.
3. Требование чистоты - резкое деление мира на "чистый" и "нечистый", "хороший" и "плохой". Наша идеология, страна, народ и пр. - "хорошие" и "чистые", все остальное - "плохое" и грязное".
     4. «Культ исповеди» - требование непрерывной исповеди и интимных признаний для уничтожения границ личности и поддержания чувства вины.

     5. "Святая идеология" - объявление своей догмы абсолютной, полной и вечной истиной. Любая информация, которая противоречит этой абсолютной истине, считается ложной.

     6. Нагруженный (идеологическим, культовым смыслом) язык - создание специального клишированного словаря внутригруппового общения с целью устранения самой основы для самостоятельного и критического мышления.
     7. Доктрина выше личности - доктрина более реальна и истинна, чем личность и ее индивидуальный опыт.
     8. Разделение существования – верноподданные члены общества имеют право на жизнь и существование, остальные - нет, т.е. "цель оправдывает любые средства".      
               Впоследствии Лифтон развил свою концепцию, дополнив ее моделью "удвоения личности" в работе "Нацистские врачи: медицинское убийство и психология геноцида" (Lifton, R. J. The Nazi Doctors: Medical Killing and the Psychology of Genocide, 1986). Он попытался объяснить психологические механизмы, которые позволили профессиональным врачам стать профессиональными убийцами, когда они были частью самого эффективного конвейера убийств, известного западной цивилизации: нацистских лагерей смерти. Это исследование привело к более точному пониманию того, как люди, психически здоровые, часто интеллектуальные, образованные и идеалистичные, довольно быстро могут становиться фанатиками движений, вся идеология и деятельность которых прямо противоречит их первоначальным взглядам на мир. Такая резкая и глубокая ресоциализация личности является результатом специфической адаптивной реакции в условиях чрезвычайного группового давления и манипулирования базисными человеческими потребностями. (Вспомните взаимоотношения Юнга с нацистами). Лифтон назвал ее "удвоением". Удвоение заключается в разделении системы собственного "я" на две независимо функционирующие целостности.
               Разделение происходит потому, что в определенный момент член тоталитарного общества сталкивается с тем фактом, что его новое поведение несовместимо с «дототалитарным "я". Поведение, требуемое и вознаграждаемое тоталитарной властью, настолько отличается от "старого "я", что обычной психологической защиты (рационализации, вытеснения и т.п.) недостаточно для жизненного функционирования. Всем мысли, убеждения, действия, чувства и роли, связанные с пребыванием в тоталитарном обществе, организуются в независимую систему, «частичного "я", которое полностью согласуется с требованиями общества, но происходит это не по свободному выбору личности, а как инстинктивная реакция самосохранения в почти невыносимых (психологически) условиях. Новое частичное "я" действует как целостное "я", устраняя внутренние психологические конфликты. В Аушвице врач мог через удвоение не только убивать и осуществлять вклад в убийство, но и молча организовывать в интересах этого зловещего процесса всю структуру своего "я", все аспекты своего поведения. Аналогичные закономерности наблюдаются и в тоталитарных (экстремистских) группах (сектах). Феномен удвоения «я»  ярко проявился и в людях эмигрировавших  из СССР. Советские люди, если не брать во внимание горстку диссидентов, в свое время приспосабливавшимися к тоталитарному режиму оказались совсем разными, но уже иными: героями, чудаками, оборотистыми предпринимателями, жуликами, и, тем не менее, в своей деятельности они несли черты психологии людей из тоталитарного общества. В этом смысле богатую информацию дает малоизвестное у нас исследование Алекса Инкельса «Советский гражданин» (The soviet citizen), выпущенное в 1959 г. Опросив некоторое число бывших советских граждан, он увидел в их поведении и чертах, как  культ успеха, власти, легко переходящий в раболепие, хитрость, упрямство, самолюбие.
       В течение четырех лет — 1936-1940 годы — термин «тоталитаризм» распространился в Европе, а затем в Америке. Пять европейских писателей: Франц Боркенау, Артур Кёстлер, Анри Мальро, Джордж Оруэлл и Игнацио Силоне — одновременно и относительно независимо друг от друга дали описание общества, качественно резко отличного от всех, какие знала до этого история. Это было сделано в разных жанрах — политический трактат, философское эссе, роман-притча, социальная фантастика — но с достаточно четко очерченным кругом идей. Наибольшее влияние на воображение современников оказал предельно живой и яркий образ оруэлловской Океании. В 1946-1948 годах Ханна Арендт на основе личных впечатлений от практики и идеологии нацизма написала свою знаменитую работу «Источники тоталитаризма» («The origins of totalitarism»), вышедшую в свет в 1951 г. Именно ею в соавторстве с Э. Бжезинским был сделан и следующий шаг, — появилась работа уже под названием «Тоталитарное мышление» («The Totalitarian Mind»). Убедительно доказывая, что тоталитаризм отличен по природе от других форм государственного насилия — деспотии, тирании, диктатуры — Х. Арендт утверждала, что у него особая духовная основа — сочетание слепой веры с самым крайним цинизмом. Воссоздавая в книге атмосферу нацистского концлагеря (и вместе с тем в бросающемся в глаза сходстве с историей падения и гибели героя «1984»), Арендт выстраивает схему фаз превращения личности в идеальный объект тоталитарного строя. Сначала разрушается моральное сознание (человек усваивает, что наказание должно следовать не за то, что он делает, а за то, кем он считается); потом рушится моральное сознание (перестает ощущаться грань добра и зла); и, наконец, от голода и пыток разрушается физическое естество. В тоталитарной структуре, окружающей такого человека, вычисляются те же четыре элемента, что у выше названных писателей: всесильная идеология, обращенная не к логике, а к рефлексам; мистический вождь, обожаемый и ненавидимый одновременно; квазипартия — корпорация властителей, функционирующая как целое с бесконечными тайнами манипуляциями внутри себя; машина массового непрерывного террора. Подобно своим предшественникам, Ханна Арендт признавала, что эта структура жизнеспособна только в условиях войны или материального дефицита в сочетании с политическим террором. (В этом отличие образцов тоталитаризма от просто антиутопий, изображающих, как у Е. Замятина и О. Хаксли, тоталитарное общество в состоянии мира и материального благополучия).
       Н. Болтянская в своей статье посвященной научной конференции «История сталинизма. Репрессированная провинция», прошедшей в г. Смоленске, пишет: « Из материалов конференции хочу познакомить вас с фрагментами доклада Нэнси Адлер, профессора Центра по изучению Холокоста и Геноцида Амстердамского университета. Нэнси задалась вопросом, почему репрессивная система управления все-таки пользовалась доверием ряда своих жертв иногда в течение десятилетий. Почему прошедшие через ГУЛАГ, а также родственники расстрелянных нуждались в реабилитации?
Четыре гипотезы Нэнси Адлер:
1. Коммунизм есть светская религия. Госпожа Адлер приводит пример Льва Гаврилова, арестованного в 1937 году. В первые годы войны он удалил золотые зубы и пытался передать их в помощь фронту. Вклад «врага народа» не хотели принимать.
2. Когнитивный диссонанс. Ситуация, когда объективные знания и навыки вступают в конфликт с тем, что преподносит реальность на данный момент. Для выживания приходится менять индивидуальную систему ценностей. Несмотря на уверенность в собственной невиновности, человек запоминал, что «у нас просто так не сажают», и начинал выискивать в себе признаки реальной или мнимой измены. Классический, с моей точки зрения, пример: дочь раскулаченного, искренне считающая, что ее отец был действительно виноват в том, что не вступил в колхоз.
3. Функционализм. Членство в Коммунистической партии предлагало реальные социальные преимущества в получении жилья, устройстве на работу и в карьере. Вспомните у Ильфа и Петрова: «пиво отпускается только членам профсоюза». Если бывший заключенный мог добиться реабилитации, он существенно увеличивал свои шансы на нормальную жизнь.
4. Травматическая связь, иначе именуемая «стокгольмским синдромом» — психологический процесс, при котором вынужденная изоляция, физическая угроза и другие формы стресса могут вылиться в привязанность жертвы к палачу. Вчерашние жертвы боялись остаться одни. В 1953 году «Правда» опубликовала письмо, приписываемое бывшему заключенному: «Мы — дети нашей советской матери-родины. Может быть, мы нарушили что-то, ослушались, и мать наказала нас. Но разве мы можем ненавидеть ее за это? Она наказала, но она и простила, и она вновь обнимает своих детей…» (Государственный Архив Российской Федерации, дело 7523.) С психологической точки зрения, такие люди никогда не выйдут из тюрьмы. Они впитали систему убеждений собственных угнетателей, винят себя и продолжают стремиться к безопасности, которую видят, прежде всего, в примирении с родительницей - партией.