Касталим

                DG04a

                Посвящается Армину Мейвсу, самому нежному убийце на земле.
 
              Синие камни в перстнях стоявшего рядом со мной прохожего сверкали холодным, даже где-то беспощадным, бескомпромиссным огнем, если такое вовсе возможно. На секунду я окунулся в этот огонь, и стал слушать шепот и гул внутри него, а, всмотревшись, увидел сардаран из ортосезериса – цветок с разломанными листями, знак окончания цикла, смерть.
              Нужно ясно выразить, что именно этот день стал первой страницей легенды о страшном Чернокнижнике, «Жнеце платы за грехи человеческие». Не тот день, когда во мне умерло все земное, и не тот день, когда Намигур Литтирен предал огласке мой тяжелый дар, а именно в этот день.
              Началом всего самого печального стала моя вера в то, что каждому свыше выдается судьба, которую он не может изменить. А также, что я могу «видеть» сценарии судеб, и поступать только так, как «предписано свыше». Многие умнейшие люди того времени называли меня очень сильным ясновидящим, который просто не может допустить никаких ошибок, и я верил им. Но вся моя дальнейшая жизнь показала, что ошибиться может любой, независимо от того, видит он слишком мало, или слишком много.
              - Молодой человек, вы пояс или покупайте или на место положите, а то вы мне весь народ заслонили.
              Я очнулся, положил пояс на место, и вышел из базарной толпы, забыв о случившемся. В тот вечер Литтирен потащил меня в «Глоток Сладкой Удачи», а сам исчез. Я не любил, когда вокруг было много народу, и мне было не до веселья – я получил от Кимаариса провинцию Дейкерен в награду за свою миссию, но было ясно, что это ненадолго. Разработку месторождения нужно было поднимать быстро, чтобы найти средства на формирование какой-то вооруженной силы внутри провинции, пока просто на всякий случай.
              - У вас не занято?
              Я поднял голову, и увидел стройного человека средних лет. Он был одет в темный камзол, на пальцах были перстни с синими камнями, а на груди красовалась брошь с таким же синим камнем, происхождения которого я не смог определить.
              - Нет, садитесь.
              Чего уж там. Литтирен так и так меня бросил. Мы с незнакомцем разговорились. Он был из Тюстриджа, здесь проездом. Направлялся в Корейн по делу, о котором отказался рассказать. Его звали Касталим. Старое имя, шедшее корнями из древних поселений на месте Дейкерена более пятисот лет назад. Его семья оказалась старинным дейкеренским родом. Но он об этом не знал.
              Он не знал также, что его отец однажды обесчестил девушку, и оказался проклят ее семьей. Тогда я верил, что существует проклятие, которое «прилипает» к невинному члену семьи только потому, что его предок сделал что-то плохое.
Вера, не основанная на фактах. Мое личное невежество. Правдивые, но неверно истолкованные видения. Странные слова незнакомца, введшие меня в заблуждение. Или хватит оправдываться, и сказать прямо, что он мне понравился, и что я отказался мириться с тем, что ему наутро нужно было уезжать в Корейн.
              Наша с Латом обескровленная моим охлаждением любовь умирала в долгой агонии, и ссоры рвали нас на части каждый день. В конце концов он ушел жить к Завелене. Мой дом был свободен, и я был одинок. Поэтому, ни на что особенно не рассчитывая, я пригласил Касталима переночевать у меня в замке вместо постоялого двора.
Он согласился. Но вместо того, чтобы идти в одну из гостевых зал наверху, он неожиданно остался сидеть со мной у камина. Мы проговорили до поздней ночи. После чего я уверенно, и безо всякой задней мысли встал, пожелал гостю спокойного сна, и направился к себе в спальню. А он поймал меня за руку, и взглянул мне в глаза.
               Не надо сваливать всю вину на меня. Те, кто потом полоскали мое имя на площадях, не были там в ту ночь. И они не пережили того, что пережили мы с Касталимом. Никто никогда не имеет права судить других, ибо от каждого происшествия в будущее ведет только та тропинка, которую протоптал тот, кто в этом происшествии участвовал. Только с этой тропинки виден весь диапазон событий, мыслей и чувств, приведших к тому происшествию. Никому больше не дано на нее встать. А когда вы видите лесную тропинку со стороны, она выглядит совершенно по-другому, нежели если бы вы на ней стояли.
                В глазах Касталима в ту ночь был иссушающий огонь страсти, перемешанный с тяжелейшим чувством вины и глубокими внутренними противоречиями. Я не знаю, чего он больше хотел в ту ночь – близости со мной, или смерти, которая, как он считал, не только даст ему покой, но и очистит от грехов, реальных и мнимых.
              Весь этот коктейль вылился на меня, и череда видений заполнила мое сознание. Все они были грустными, темными, тяжелыми. В его жизни не было просвета, но он и не думал наложить на себя руки, ибо это казалось ему грехом еще больше предыдущих.
 Я умолчу о сути его душевных метаний, ибо когда погасли свечи, это было уже не важно. Я овладел им с редко посещавшим меня желанием такой силы, и вот уже, как обычно, мы оба слились в одного человека. В известных мне наизусть деталях затуманенное сознание реагировало лишь на жгущие запястья веревки, да свист кнута.
              Единственной удивительной новостью в моем мучительном кошмаре было то, что мой партнер на этот раз не метался внутри меня от ужаса и боли, а впервые за все время успокоился, и просветлел душой. Я был так поражен этим измененным состоянием сознания, которого не встречал раньше ни разу, что мы оба вылетели из видения, как комки теста из неуклюжих рук молодой хозяйки.
              Пот градом катился с лица Касталима. Я склонился над ним, изучая его, силясь понять, чем же он отличался от Лата и Адаара?
              - Я... Я что-то увидел... Что это было? – Прохрипел он. И тут же, без перерыва – Что же было дальше? Я хочу знать, что было дальше? Это.... этот сон вдруг пропал, Домиарн. Прости, я, наверное схожу с ума. Ты подцепил меня в трактире, привел домой, а я тут, вместо того, чтобы подарить тебе ночь красивой любви, на которую я очень способен, впал в истерику... Я... очень извиняюсь.
              Нет, это вы меня простите. Что вы сказали?  Я не ослышался? Вы хотите знать, что было дальше? Никто никогда раньше не осмеливался ходить со мной дальше этой сцены. Думаю, что если бы мы с Латом не расстались, одна эта сцена рано или поздно свела бы его с ума.
              Но передо мной лежал человек, который не просто не испугался, но и захотел знать, что было дальше. Я покачал головой, молча развернул его, и продолжил близость.
А дальше ниоткуда появились три сверкающих стержня. И вот уже я, прижимая Касталима к себе обеими руками, смотрю, как стержни медленно опускаются, пронзая мою грудь сразу в трех местах. В этой части у моего видения было два варианта. В первом краем глаза я успевал заметить, как под эшафотом двигалась и кричала толпа, а во втором вокруг меня были влажные каменные стены, на которых бесновались отблески огня.
              В следующую секунду Касталим выбрал второй вариант, отвел мои руки, пытающиеся заслонить его от боли, и шагнул в полыхающий огонь следующей части видения. Он не смог от меня отделаться, как ни старался остаться в этом видении один. Мы были единым целым. Он был в моем теле. В конце концов это был мой кошмар!
              Он очнулся, и упал на подушки, схватившись за горло.
              - Что произошло?
              - На этом видение заканчивается. Я задыхаюсь в дыму. Смерть на костре не всегда случается от болевого шока от ожогов. Иногда человек просто задыхается.
              - Можно ли изменить это видение на первый вариант? – Спросил Касталим, не уделив внимания факту того, что я знал о том, что он видел.
              - Нет. Другого варианта здесь нет.
              Мы оба погрузились в молчание. Где-то за окном пролетела птица. Хрустнула ветка. Подул ветер. Бездумный и бездушный, он ворвался в приоткрытое окно. Я подошел, чтобы закрыть это окно, но загляделся на огни города вдали – ближние и дальние.
              - Если бы я дал тебе кинжал, ты смог бы меня убить? – Вдруг раздалось в темноте.
              Я постарался собраться с мыслями. С тех пор, как я убил слугу отца, я использовал исходившую от меня энергию только чтобы двигать предметы, когда мне было лень вставать с кресла. Я старался забыть о случившемся тогда, я клялся себе, что начну новую жизнь. Что буду заниматься металлургией, что в конце концов найду мужчину своей мечты, даже если мы не сможем жить вместе открыто.
              Вернулся на постель, и взял Касталима за руку. Через какое-то время, думаю, что даже меньше, чем через минуту, он вскрикнул, и попытался выдернуть руку. Я задрожал от предвкушения, и постарался подавить это чувство, но тщетно. Где-то рядом с этим полным чудовищем, в которое я превратился в тот момент, сидел исследователь, который за всем наблюдал, и все записывал.
              Касталим был в полном сознании, когда я пустил первую волну энергии через его тело. Где-то через пятнадцать минут объем энергии достиг того, что я потом назвал «точкой невозвращения». Он страшно кричал почти все это время. Чудовище во мне наслаждалось его болью. Исследователь во мне отметил, что, введя энергию в человека, я как бы «приглашаю» его к себе, и мы становимся единым целым. И чувствуем одно и то же.
              В ту ночь я понял, что у меня был очень высокий болевой порог. Просто даже нечеловеческий болевой порог. Наши с Касталимом сердца остановились ровно на точке невозвращения, но я все еще продолжал жить, испытывая эту совершенно невыразимую боль. Иммаюл продолжал отсчитывать процент наполнения энергией уже бездыханного тела.
              Потом боль медленно отпустила меня. Я сидел, дрожа, не решаясь поверить в то, что только что произошло. В какой момент я решил, что могу вот так распорядиться жизнью человека, только потому, что у него случился приступ депрессии, и расхотелось жить? Что я творю? Во что я превращаюсь?
              - Благодарю. – Вдруг раздалось у меня за спиной.
              Я обернулся, но никого не увидел.
              До сих пор не знаю, что это было. Было ли это слуховой галлюцинацией моего больного сознания, или это действительно был Касталим, освободившийся от своей тяжелой жизни через пусть не такие долгие, как он мечтал, но все же достаточно ощутимые страдания.
              Я расценил это как последнее, и, наверное, это стало очередной ошибкой в череде ошибок моей жизни. Самое обидное тут в том, что если один человек делает какие-то неправильные выводы, и при этом имеет влияние на других, то и все эти другие принимают то же мнение, ни разу не подумав собственной головой. А, раз некоторая группа согласилась, что это так, а не иначе, остальные подчас следуют им уже потому, что количество людей в убежденной группе кажется им доказательством правдивости этого самого мнения.
              - Иммаюл, - тихо проронил я, – кажется, я понял мою миссию. Я – лицо их греха. Я... Я сборщик платы за эти грехи, как тебе кажется?
              Мой друг молча кивнул. Его одобрение придало мне уверенности в себе. Как я мог опереться на согласие существа из другого измерения, которое негативно относилось к человеческому роду, и вообще по большей части не имело собственного мнения в силу равнодушия к происходящему?!
              Что касаемо тела, то никаких инструкций больше ни от кого не последовало, хотя я прождал всю ночь. Утром я попросил Намигура помочь мне оттащить его в подземелье. Там мы обнаружили ступени, опускавшиеся на второй уровень, в полу которого были какие-то достаточно глубокие колодцы. Мы сбросили тело в один из них, и больше об этом не вспоминали. Я только оставил себе на память один из его перстней с неизвестным голубым камнем.