Жанна д Арк из рода Валуа 75

ФРАНЦИЯ. ОРЛЕАН
(октябрь 1428 года)

В самом начале октября взбешенный невнятной полуудачей на границе Шампани и Лотарингии герцог Бэдфордский двинул армию на Орлеан. Вел её Томас Монтаскьют, четвёртый граф Солсбери - официально получивший этот титул после битвы при Боже, но до сих пор не утоливший свою жажду мести.
К тому первому  поражению добавилась неудача под Монтаржи в прошлом году, когда Жан Бастард вместе с Ла Иром ловко и быстро отбили его отряды от стен города, так и не позволив заключить Монтаржи в кольцо осады. И теперь графу не терпелось взять реванш. Он шел на Орлеан обстоятельно, зло, не считая для себя необходимым быть особенно щепетильным в вопросах чести. Начав испытывать финансовые трудности, приказал разграбить богатейшую церковь Богородицы в Клери, чем заставил суеверно содрогнуться не только французов, но и многих своих соратников. Однако Солсбери было наплевать.
В июле двадцать восьмого года он постарался захватить район Бос-Анжервиль и полностью блокировать северные подходы к Орлеану. Так что к октябрю уже пали Тури, Жанвиль, Пате, Артэне, и оставалось только захватить Оливэ, чтобы ни у кого больше не возникало сомнений: Солсбери не оставит за спиной даже пяди земли, способной проявить сочувствие осаждённой столице герцогства Орлеанского.
К Оливэ он отправил своего родственника Джона Поула, позволив сполна расплатиться за обидное прозвище «курица», которое ему дали французы.
- Курица склевала последнее зерно! – доложил Поул после того, как жестоко уничтожил крошечный городок.
И Солсбери, косо усмехнувшись, велел грузить продовольственный обоз и готовить всё необходимое для строительства осадных бастид.


Орлеан, имеющий несчастье быть стратегически важным, располагался на месте древнего галльского поселения Ценабум, когда-то дотла разорённого римлянами. С начала христианской эпохи здесь был заложен город, который назвали в честь императора Аврелиана. И это имя - изрядно переиначенное Временем и французским языком - превратилось в Орлеан и таковым осталось в Истории.
С левого берега Луары через остров Сен-Антуан в город вел мост в девятнадцать пролётов, на южном конце которого высились две башни укрепления Ле-Турель и барбакан(1) которому пришлось принять на себя первый удар подошедшего английского войска.
К несчастью для Орлеана этими укреплениями пришлось пожертвовать - горожане оставили их, даже не пытаясь защищать. Но чтобы англичане не смогли пройти дальше Ле-Турели, был разрушен один из пролетов моста, а ещё раньше - как только стало известно о готовящемся нападении - безжалостному уничтожению подверглись церковь,  монастырь и все постройки в предместье Портро на левом берегу.
Древняя как сама Франция церковь Сент-Эньян, куда шли на поклон все орлеанские епископы перед вступлением в должность, уже разрушалась в предыдущем веке и тогда же - при Шарле Мудром - начала отстраиваться вновь. Теперь сложенные на старом фундаменте стены снова безжалостно снесли, не оставляя врагу ни единого бревна для постройки бастид, ни единого каменного укрытия, а заодно сравняли с землей и близлежащее аббатство святого Бенедикта.
Однако Солсбери подготовился ко всему. Он был намерен провести осаду по всем правилам, терпеливо, без особых потерь для себя - то есть просто дождаться, когда изголодавшийся город падет ему в руки. Обоз, притащившийся за армией был огромен. Орлеанцы могли полностью выжечь весь левый берег Луары, но даже это не остановило бы графа.
- Мой великий король, - говорил он, имея в виду Монмута, - научил меня, как надо побеждать. Решительно и безо всяких сомнений! Орлеан нам нужен, потому я должен его взять! И судить меня вправе только Бог!
Первым делом по левому берегу Луары, напротив городской стены, выходящей к реке, были расставлены многочисленные пушки, которые вели планомерный обстрел города, а на всех главных дорогах выстроены добротные бастиды.   
Ими английский главнокомандующий гордился особенно и каждой повелел дать звучные имена. Так на дороге на Блуа появилась бастида «Сен-Лоран», на Питивье – «Сен-Лу», а три бастиды на Шатозен и Париж получили имена столиц – «Париж», «Лондон» и «Руан».
- Вот так я вижу будущую империю, - сказал Солсбери, инспектируя достройку «Руана», находившегося как раз посередине между «Парижем» и «Лондоном». – Всё добротно, ладно, всё служит единой цели, и везде хозяева мы – англичане!
С востока, со стороны бастиды «Сен-Лу», к городу подступили довольно вялые отряды бургундцев, которые великодушно позволили союзникам занять оставленный Ле-Турель, и осада началась...


ШИНОН
(конец 1428 года)

Мадам Иоланда пребывала в дурном настроении.
В виду явной опасности дофину со всем двором пришлось переехать в Шинон – мрачноватый замок на землях Анжу. Во времена короля Филиппа Красивого в Шинонском донжоне содержали великого магистра Моле – главу опального ордена тамплиеров, и Шарль с явным неудовольствием бродил теперь по галереям и залам замка, уверяя, что всё здесь его угнетает.
- Вы не Капетинг, Шарль. Вы – Валуа, и проклятие магистра Моле вас не коснется, - говорила мадам Иоланда, стараясь терпеливо сносить капризы зятя.
Но Шарль только дулся, делался всё мрачнее и мрачнее и за каждым углом готов был встретить призрак сожженного тамплиера, который возвестит, что последний французский король уже взвешен, измерен и сброшен со счетов…
За последние годы характер дофина заметно ухудшился. Единственный отблеск радости, который видели на его лице, вызвало поражение английских войск под Монтаржи. Но с тех пор прошло уже почти два года без каких-либо заметных успехов. Разве что Вокулёр так и не сдался, да крепость Сен-Мишель хоть и была в осаде, однако держалась стойко. Но это была такая малость! Зато в целом стало только хуже: Орлеан осаждён и, если падет, бежать будет уже некуда.
Не порадовало Шарля и недавнее появление на свет его дочери, которую назвали Катрин. Он лишь постоял с безучастным видом в спальне измученной родами супруги,  посмотрел на суетливо машущее кулачками существо. Потом поцеловал её в лоб - скорее по обязанности, нежели по душевному порыву - и вышел, на ходу потрепав волосы на голове пятилетнего сына Луи, которого фрейлины привели взглянуть на сестру.
- Что с вами происходит, Шарль?! – сурово спросила мадам Иоланда, догнав зятя в его покоях. – Вы – король Франции и первым должны воодушевлять своих подданных. А вас не хватает даже на собственную семью!
- У меня нет вашей силы духа, мадам… И ваших средств тоже, - ответил Шарль, не пытаясь скрыть язвительный тон, которым последнее время разговаривал со всеми. – Я знаю, что обязан вам едва ли не каждым своим вздохом. Но если Дюнуа, чей отъезд в Орлеан вы так щедро финансировали, потерпит поражение, спасти нас сможет только чудо. Вы в состоянии мне его купить?
- Я в состоянии его организовать, - сердито ответила герцогиня. – Но только для того, кто полон веры.
- Тогда купите мне веру, мадам! И пусть она будет крепче и надёжней коннетабля, которого вы мне подсунули!
С этими словами дофин выскочил из своих покоев, явно желая показать, что присутствие герцогини его тяготит. А она осталась стоять, еле сдерживая гнев, который словно взбешенный пес рвался наружу уже несколько последних месяцев.



ШАГ НАЗАД
 
После безуспешных попыток де Вержи захватить Вокулёр, мадам Иоланда была уверена, что слух о чудесной Деве вот-вот дойдёт до королевского двора. Но вместо этого получила письмо от отца Мигеля, в котором тот подробно описывал, как господин де Бодрикур с позором изгнал Жанну из крепости, велев отцу хорошенько её отлупить. И как господин Арк, сгорая от стыда, решил выдать девушку замуж.
Тогда впервые в жизни герцогиня Анжуйская совершенно вышла из себя и так хлопнула рукой по столу, что подскочила чернильница.
- Что значит «выгнал»?!!! – закричала она. - Мне что, надо снарядить собственный отряд, который под видом бургундцев совершил бы ещё один рейд по тем землям и  выжег бы там всё дотла?!!!
- Там и так достаточно пожгли, мадам, - заметил присутствующий при этой сцене Дю Шастель.
- Значит мало, раз этот идиот Бодрикур ничего не понял! Скольким ещё надо заплатить, чтобы кричали о Деве на каждом углу?! Или писать герцогу Лотарингскому и заставлять Юпитера делать то, что положено быку?!!! Куда смотрел Мигель?! И этот... как его? Тот человек, которого мы приставили к семейству?!
- Дюран Лассар.
- Да!!! Лично до него мне нет никакого дела! Но если он взялся за работу, то должен выполнять её хотя бы с умом!!! Они там что - совсем ничего не боятся?! Ладно - Арк, его еще можно понять - он не в курсе! Но те, кого мы специально приставили, чтобы не было никаких осечек - эти-то могли бы сообразить, что отвечают за всё головой!!!
Дю Шастелю сказать на это было нечего, поэтому он предпочел молча выслушать гневные тирады герцогини и дать ей успокоиться. А потом выразил готовность лично съездить в Вокулёр и во всем разобраться.
- Нет, - отрезала мадам Иоланда, все еще раздраженная. – Моё участие не должно проявляться ни прямо, ни косвенно. А ты – прямая связь… Рене собирается в Нанси. Отправим с ним этого монаха – секретаря Кошона, а то он, кажется, совсем заскучал в заточении… Пристроим его на службу к Бодрикуру – пускай разбирается.
- Вы доверяете этому человеку, мадам?
- Он пока нас ни в чем не обманул…
Но до Нанси и Вокулёра путь не близкий, и дело, которое предстояло выполнить преподобному Экую, за один день не делалось. А раздражение нарастало по мере того, как увеличивалась опасность захвата Орлеана – этой последней преграды, отделяющей Шарля от окончательного поражения. И нужно, нужно было что-то делать, чем-то себя занять… И не просто «чем-то», а делом полезным и важным. Поэтому мадам Иоланда всю себя и все свои средства отдала подготовке армии для помощи Орлеану.
- Думаю, к январю мы сможем экипировать армию не меньше, чем у Солсбери, - говорила она военным советникам, распуская их после очередного напряженного дня. – Пока отправим в помощь городу мессира Дюнуа. Король даст ему титул герцогского наместника с полной мерой гражданской, военной и судебной власти. Пускай возьмет с собой человек шестьсот… Думаю, это самое реальное, что мы можем сейчас сделать…
Советники согласно покивали и удалились. А мадам Иоланда устало навалилась на стол, сжимая ладонями горячий лоб.
Она смертельно устала.
Последние два года дались герцогине тяжелее, чем кому-либо еще. Кроме трехлетнего председательствования на Генеральных штатах, где на плечи воистину всесильной герцогини легли заботы каждого из входящих туда сословий, ей приходилось переживать за всё и за всех при дворе, включая и раскисшего Шарля. А тот – ладно бы просто не помогал – так еще и начал мешать, отправляя в опалу людей полезных и достойных и приближая к себе тех, кого мадам Иоланда переносила с трудом.
К примеру таких, как незабвенный Ла Тремуй.
Его возвращение ко двору можно было бы назвать воцарением. Причем воцарением успешным и крайне оппозиционным тому единоличному влиянию на дофина, которым обладала не так давно герцогиня Анжуйская!


*   *   *

Стать полезным при дворе, напоминающем чумное поселение – то ли выживешь, то ли нет – задача не самая сложная. Особенно для того, кто не просто хорошо умел ориентироваться в запутанном лабиринте интриг, но и находил в этом большее удовольствие, чем в жизни прямой и открытой.
Ла Тремуй прекрасно знал, чем чревата честная жизнь.
Прежде всего - это путы всевозможных заповедей, неписаных правил и внутренних запретов на дела, даже слегка припахивающие бесчестьем. А в результате - прекрасная возможность для любого менее щепетильного манипулировать всяким спеленатым собственными убеждениями человеком как заблагорассудится. Нужно только придать манипуляциям видимость правого дела и хорошо обосновать. А дальше – пойдет как по маслу.
Честным людям как исполнителям - просто нет цены! Но Ла Тремуй считал, что слишком умен для такой унизительной роли. Посему выбрал поприще незаметного придворного интригана - более интересное и выгодное, на котором он мог блеснуть, не привлекая ненужного внимания, а в исполнители подыскать кого-то до глупости честного.
Взять, к примеру, мессира де Ришемон.
Верный данному супруге слову, что отомстит убийце её брата, мессир Артюр охотно помог Ла Тремую сначала закрепиться возле дофина, а потом сделать всё, чтобы убрать де Жиака, в финале величественно приняв на себя вину за гибель последнего.
Это дело оказалось таким легким, что Ла Тремуй даже заскучал.
Не вмешался никто, включая и герцогиню Анжуйскую, которая – вот уж удача – узнавала теперь всё творящееся при дворе далеко не самой первой.
И слава Богу! Нельзя сидеть на всех стульях сразу! А она сидела слишком долго! Тёща, «матушка», первейший советник…
Впрочем, если пузырь слишком раздут, его надо просто поддуть ещё больше, и тогда он вернее всего лопнет.
Мадам сама себе всё испортила, когда стала настойчиво реанимировать при дворе коронованного дофина Генеральные штаты. Дело бесспорно стоящее и могло принести солидную поддержку ото всех имущих сословий. Но Ла Тремуй мгновенно усмотрел в этом собственную выгоду.
- Тут нужен тонкий и очень преданный нашему делу политик, - заявил он как-то в присутствии нескольких влиятельных особ. – Председательствующему на собраниях Генеральных штатов должны верить безоговорочно. Я далек от предрассудков, что женский ум короче мужского. Человека, более тонкого и более преданного нашему дофину, чем её светлость герцогиня Анжуйская, не сыскать, не так ли? – И добавил со смешком, снижающим пафос слов, - Тем более, что её преданность – единственный путь спасти её Анжу…
Все посмеялись этому, как шутке. Но призадумались. А потом, учитывая характер Шарля, который чуть что - кидался искать виноватых среди тех, кто за что-то отвечал, единогласно выбрали председателем Генеральных штатов мадам Иоланду.
И всё! И герцогиня мгновенно «лопнула», не успевая следить за всем сразу, как это было раньше! А остальное – дело техники, которой Ла Тремуй владел в совершенстве!
Сначала несколько настойчивых намеков дофину о том, как бессовестно обворовывал казну де Жиак. Затем, пока эта информация еще переваривалась, несколько слов Ришемону, после чего де Жиак вдруг бесследно исчез. И исчез очень удачно – как раз накануне созревшего у дофина решения начать следствие по его делам. А дальше…
Ах, какой лицедей пропал в Ла Тремуе! Родись он в нищете, он бы и тогда сумел стать заметной личностью, выступая на подмостках какого-нибудь балагана. Только жаль, что никто не видел метаморфоз, происходящих с ним в те дни!
При дворе это был тихий, но очень заботливый придворный, всегда готовый оказать услугу всего лишь в обмен на дружбу. Он с застенчивым негодованием выслушивал предположения, куда мог сбежать проворовавшийся де Жиак и соглашался с каждым. Всегда был рядом в тот момент, когда Шарлю требовалось отдохнуть, отвлечься и поиграть в карты или в шахматы. И всегда готов был дать очень удобный, не обременяющий ничем совет, от которого и толку-то особого не было, зато читалась забота и самое искреннее участие!
Однако за пределами дворца, в небольшом замке, куда они вместе с Ришемоном упрятали похищенного де Жиака, Ла Тремуй становился совсем иным. Тут он был жесткий и властный царедворец, требующий признания и покаяния! Присутствие мессира Артюра придавало вдохновения, и, ей Богу, ни родня Жана Бургундского, ни его ближайшие соратники не могли тягаться с господином Ла Тремуем ни в гневе, ни в желании воздать по заслугам!
Бедный, бедный де Жиак! Он так тогда испугался, что от прежнего раздутого достоинства не осталось и следа!
Поначалу слез и хныканья хватало. Бывший министр чего только ни сулил своим тюремщикам! Но потом выдохся и покорно сидел в пропахшем крысами подвале, где, кажется, прекрасно всё осмыслил. Он безропотно подписал подсунутое Ла Тремуем и помеченное задним числом прошение об отправке своей неверной супруги в монастырь и не слишком возражал против обвинений в убийстве герцога Бургундского. Правда, разодранная одежда и синяки на теле де Жиака подсказывали, что тюремщик, приставленный к нему Ришемоном, был не слишком деликатен, и, возможно, именно он стал самым веским убедительным доводом для такого послушания. Но, Господи, это уже такие мелочи! Главное Ла Тремуй получил и теперь с легким сердцем мог предоставить мессиру Артюру сдержать слово, данное супруге.
Что тот и сделал. Сначала отрубил де Жиаку правую руку, потом зашил в мешок и сбросил с моста.
Вот теперь совсем другой – величественный, как рыцарь из баллады – предстал Ла Тремуй перед мадам Катрин. С одной стороны - спаситель, но с другой – настоящий покупатель, присматривающийся к ней словно к товару. Красота вожделенной женщины уже не ослепляла как прежде, но, слава Богу, и не разочаровала. Поэтому Ла Тремуй решил обойтись без лишних слов.
- Желаете ли вы жить со мной при дворе, мадам, или вашей благодарности на целую жизнь не хватит? – спросил он, протягивая Катрин  состряпанное им же «прошение» де Жиака об её изгнании. – Я, конечно, рад был оказать вам эту услугу и избавить от неизбежной беды, но теперь уже думаю - а услуга ли это была? Боюсь, сейчас, без поддержки влиятельного любовника и без той защиты, которую давал вам сам факт замужества, в мире, занятом одной только войной, выжить даже со всем вашим богатством будет нелегко… Моя жена скончалась, как вам известно. Я свободен… Желая быть последовательным, готов предложить руку и сердце, и даже положение при дворе. Так что слово за вами, мадам. Вам достаточно всего лишь кивнуть.
И Катрин, не отрывая глаз от бумаги, только тихо и зло рассмеялась.
- Разумеется - да, мессир. При вашей ловкости у меня просто нет другого выбора.


Следствие по делу де Жиака все же провели. Сначала по поводу хищений, которые оказались не такими уж и вопиющими, а затем и по поводу его убийства. Однако сомнения, неизбежно возникшие в первом случае, наложили отпечаток на расследование второго.
Шарль не так сильно негодовал по поводу смерти своего министра, как следовало ожидать. Но отношение к господину де Ришемону заметно переменил. Грубость и высокомерие мессира Артюра при расследовании убийства мало кому понравилось, а более всего разозлило открытое напоминание об убийстве при Монтеро, которое дофин не желал вспоминать ни под каким видом. Ришемон же упрямо именно этим объяснял свою расправу.
- Я получил доказательства тому, что де Жиак был главным подстрекателем и первым нанес удар герцогу Бургундскому, - твердил он, не называя однако имени того, кто эти доказательства предоставил. – Разве его величество не может подтвердить мои слова? Уж кому и знать, как не ему…
Лицо Шарля при этих словах пошло красными пятнами. В глазах плеснула открытая ненависть...
Но тут со своего места поднялся Ла Тремуй, присутствующий на заседаниях в качестве свидетеля. Честно, с откровенностью почти наивной, он признался, что во всем помогал его светлости Ришемону, надеясь очистить имя своего короля от обвинений, которые целиком должны были лечь на голову ревнивого де Жиака. Однако никак не ожидал, что герцог пойдет на такие крайние меры, как убийство!
- Я бы, конечно... если бы знал или хотя бы догадался о том, что произойдет… я бы попытался остановить и предотвратить! Но предвидеть будущее не в моей власти, господа, а герцог ничем не выдавал своих намерений…
И, глядя прямо в глаза изумленному Ришемону, Ла Тремуй решительно отмежевался от недавнего союзника и обвинил его в излишней жестокости.
- Ах ты, лицемерный ублюдок! – прошипел мессир Артюр.
Но тут, вдохновлённые ненавистью в глазах короля, на него накинулись с обвинениями все кому не лень. 
Герцога при дворе не очень любили за излишнюю прямоту и высокомерие, поэтому припомнили каждый промах и даже последнее поражение под Сен-Жак-де-Бевроне в марте двадцать шестого, из-за которого герцог и сам страшно переживал.
Разумеется, Ришемон хлопнул дверью и уехал. И, разумеется, нажаловался брату, который в очередной раз мучился сомнениями – с теми ли заключил союз? Судя по всему, уехавший в Лондон герцог Бэдфордский уладил все дела и разногласия и даже получил от Парламента деньги на дальнейшее ведение войны! Так что теперь вернется злой да еще со свежими силами, а у дофина дела идут всё хуже и хуже…
И тут такой скандал!
Герцог Бретонский мгновенно разорвал все отношения с Францией, чем привел в замешательство мадам Иоланду и без того еле успевавшую решать насущные вопросы, которые копились без конца. Пришлось ей снова писать, ездить, уговаривать и даже угрожать, добиваясь, чтобы герцог хотя бы не оказывал никакой военной помощи англичанам!


Но это были уже проблемы мадам Иоланды, а они Ла Тремуя нисколько не волновали. Смущенно и - право слово - робко как юнец он сообщил королю, что во искупление вины перед вдовой де Жиака готов жениться на ней и просит дозволения на это у его величества. Шарль в ответ громко расхохотался, а потом дружески хлопнул Ла Тремуя по плечу.
- Как вы, однако, ловки, мессир! Что ж - извольте, женитесь... Да привезите жену ко двору: говорят она не только богата, но и редкая красавица.
- Обязательно, ваше величество.
- И будьте готовы заменить де Жиака во всем, не только в удовольствиях. Я оценил, как вы умеете быть полезны, когда это нужно, и отныне вы - мой министр, Ла Тремуй. Поздравляю. Надеюсь, будете честнее вашего предшественника.
- О да, ваше величество! Разумеется, буду…



_________________________________________________
1. Барбакан - фортификационное сооружение, предназначенное для дополнительной защиты входа в крепость. В данном случае - укрепление, защищающее мост.


Продолжение: http://www.proza.ru/2011/11/05/1642