Сокровенная Тайна 3

DG30. Гранимер Лио

             Дейкерен встретил нас хмуро. Но и удивительное событие не заставило долго себя ждать. Когда мы вошли в замок, Миамори замерла с открытым ртом.
             - Дядя Гранимер?! – Наконец полувскрикнула она.
            - Миа, дочь доблестного Артиза?! Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, малышка! Смотри, как ты выросла!
             И они стали обниматься со слезами на глазах.      
             В конце концов мы с ним поднялись наверх, и я предложил ему залу Арканда. Он скептически оглядел все вокруг.
             - А говорили, что у тебя есть подземная тюрьма.
             - Ну есть. – Я бросил плащ на стул, и уставился на груду бумаг на столе. Стоит уехать, как случается завал работы. Мне нужен секретарь. – Ужинать будете?
             - Где?
    - Накроют на столе на первом этаже.
            - Нет, я имею ввиду – где эта тюрьма?
            - Внизу. – Порылся в куче, и увидел письмо от Лата. Что ему опять надо? А это что? О! Письмо от Кальмате! Что еще? Глупые депеши от папаши. Выкинуть бы их сразу.
            - Ну пошли туда.
              Я рассеянно взглянул на моего собеседника.
            - Зачем? Господин Лио, я очень устал после дороги, давайте отложим экскурсию по замку на завтра. И вообще это старая развалюха, тут даже нечего показывать. Хотя вполне достойно последнего Гидеалиса! Натакруна постелит вам в зале Бальтонари.
            При упоминании последнего имени Гранимер, казалось, еще больше напрягся.
            - Нет. Я не буду здесь ночевать. Отведи меня в тюрьму. И умоляю тебя хранить мою тайну. Никому ни слова. – Лио схватил меня за плечо почти с отчаянием. - Поклянись мне. Поклянись, что скажешь всем, что я твой пленник. И больше ничего!

            
            Наступило утро. Совершенно сбитый с толку поведением Гранимера, я складывал факты и так, и эдак. Отцу уже обо всем донесли, и он прислал гонца с вопросом, когда начинать строить эшафот. И тут, по своему обыкновению, Миамори влетела, сшибая все на своем пути. Они там с Натакруной все перетрут, и она несется ко мне, уже накрученная этими разговорами. А я ни сном, ни духом.
    - Домиарн! Как ты посмел бросить его в подземелье??!! Отпусти его!
            «Поклянись, что скажешь всем, что я твой пленник. И больше ничего!» - стучало кровью в висках.
    - Он столько лет был на рудниках, а вы очнулись только что! А почему же вы раньше за него не походатайствовали, когда он еще ничего подобного не сделал?
    - Мы не знали!!! Он пропал! Отец думал, что он погиб во время рейда, потому что он после этого поехал в Орна Дорану, и нашел дом Гранимера – он был полностью разрушен, более того, он так и не нашел больше никого из его семьи. Мы думали, что, как приближенные Герондеса, они все были убиты. Теперь я понимаю что он был угнан на рудники! Я у него ребенком на коленях сидела… С его детьми играла! И что я слышу, ты собираешься его казнить?!
    - Миамори… Он организовал и возглавил восстание…
    - Ну ведь не нужно же об этом объявлять… Можно же все сделать по-тихому.
    - Как по-тихому, ты соображаешь что говоришь? Уже весь город знает, что предводителя привезли. И что день казни будет объявлен со дня на день!!! 
    - Он же столько для нас сделал! Не раз от голода спасал! Он мне дядя Гранимер!
            «Поклянись, что скажешь всем, что я твой пленник. И больше ничего!»
    - Это тебе он «дядя Гранимер», а мне – личный враг. Я не могу его просто так отпустить, потому что он приятель твоего отца!Ты знаешь какие у меня убытки за последний месяц? Ты знаешь, сколько человек погибло в результате беспорядков? Мне сам Его Величество присылал гонцов с предложениями о помощи по подавлению восстания! Убито четыре управляющих… У меня две недели завод не работал! Ты знаешь, что происходит, когда накрывается самый крупный поставщик меди и сплавов в стране? Твой дядя Гранимер заварил такую кашу, что его надо бы разорвать пополам… И половину казнить здесь, а половину – в Варнареале…
    - А это еще почему? – Всхлипнула Миамори.
    - А потому что Лиатрис из-за восстания вынужден был приостановить обработку синисарана – его люди отказались работать из солидарности с восставшими! Мы с Мидландори понесли колоссальные убытки. И вместе с нами колоссальные убытки понес Тюстридж. Потому что у нас сократились поставки туда, а оттуда – на экспорт… Ты знаешь о том, что на казни будут присутствовать представители всех потерпевших сторон? Лично я, может быть и предпочел бы уступить твоей просьбе, но ставки слишком высоки! Мне некуда отступать – или я вздерну его, или меня вздернет Северный Альянс!
    На это моя подруга не нашлась что ответить. Она даже не представляла себе масштаба влияния на страну того, что спровоцировал ее умный дядя Гранимер.
    Я порывисто вышел. Мучимый странным поведением Лио, спустился к нему в камеру.
            - Ты дверь на лестнице запер? – Было первое, что он меня спросил, не поднимая глаз.
            - Она не запирается изнутри. Объясните мне, чего вы боитесь?!
            - Тогда запри эту дверь хоть как-нибудь!
            Лио отдал этот приказ четко поставленным голосом, которому невозможно было не подчиниться.
           Я провел рукой по периметру двери.
            -  Все, теперь сюда никто не сможет войти.
            И только тогда он поднял голову, и посмотрел на меня. Во всполохах факела, делавших все вокруг каким-то нереальным, я сел рядом с ним, и взял его за руку.
            - Я боюсь потерять мою честь. Вернее, в глазах Бога я давно ее потерял, но не хочу пасть хотя бы в глазах людей. Зачем ты ругаешься с Миамори? Она пришла сюда в слезах утром.
            - Во-первых, я должен играть по Сценарию. А теперь выясняется, что, во-вторых, я не могу раскрыть вашей тайны, и мне до конца придется хранить вашу таинственную «честь». А значит, что все шишки опять посыплются на меня. Уже хотя бы потому, что вы сидите в тюрьме. Но самое ужасное в том, что в вашей Книге Жизни написано, что вы выбрали принять смерть от меня. На вас отметина. Миа просит отпустить вас, а я не могу этого сделать.
            - А я никуда и не хочу уходить. – Он сжал мою руку, поднес ее к губам, и начал целовать. – Почему ты плачешь?
            - Потому что меня задолбал этот Сценарий. Я проникся всем тем, что узнал о вас, когда мы ехали сюда. Вы – идеальный партнер, которого я столько искал. Я хочу остаться с вами, но по Сценарию у меня нет выбора!
            - А, может быть, нет никакого «сценария»?         
            Он бережно опустил меня на разбросанную солому, и стал целовать в губы. Почему мы не могли сделать этого наверху? Почему это нужно было делать на закиданном старым сеном тюремном полу? Но я отдался ему, и никогда не забуду наши единственные и последние свидания.
            В нем было столько же боли, сколько и желания. Он раздел меня, и целовал, целовал, целовал. И с каждым поцелуем я видел очередную картину того, что ему пришлось так мужественно выдержать, чтобы получить то, что он так страстно желал. Его спина была в шрамах, его запястья были покрыты совсем недавно затянувшимися ранами.
Но главным было то, что он сиял от счастья. Счастье, перемешанное с невероятным, почти бесконечным страданием струилось из него бело-голубой дымкой. Удивительно, что я не рыдал кровавыми слезами.
            Переполнившись всем этим, мне захотелось сделать что-то не по сценарию. Хватит быть безвольными марионетками. Я хочу этого человека, и мы будем принадлежать друг другу.
            - Господин Лио, вы хотите связать свою судьбу с моей навсегда?
            - Мой прекрасный возлюбленный, мне осталось жить два дня.
            - Этой связи смерть не страшна.
            - Тогда, конечно, хочу.
            И я отвел его в заветную камеру. Сам разжег камин.
            - Простите, что мне снова придется причинить вам боль... – Я подвел его к столбу, сковал его руки, и вытащил клеймо из огня.
            - Кто поверит, что я попал в подземелье к Чернокнижнику, подвергся пытке каленым железом, и вышел оттуда живым достаточно, чтобы своими ногами подняться на эшафот? Мой мальчик, у тебя странная любовь, но мне ли жаловаться?
            Он кричал не более десяти секунд. И потом неимоверным усилием воли взял себя в руки. Я расковал его, прислонился к его груди, и какое-то время слушал биение сердца. Снял боль от ожога, взял линию движения его души под свой контроль, и стоял в забытьи, дыша с ним в унисон, потерявшись и растворившись в нежных волнах бело-голубого сияния, окутавшего теперь уже нас двоих. Лио обнял меня, и гладил мое левое плечо.
            - Я слышал про этот ритуал. Племянник Бальтонари показал Арицесу свое клеймо. Мог ли я подумать, что у меня когда-либо появится такое же? И еще говорят, что мечты не сбываются! Они просто не умеют верить в свою мечту. Но что это значит?
            - Это моя форма венчания.
            Мы вернулись во вдруг ставшую такой уютной камеру с сеном на полу. Гранимер лег, и поманил меня к себе. Долго задумчиво смотрел в потолок, обнимая меня.
            - Советником по каким вопросам вы служили у Герондеса?
            - Экономика, финансы, управление. Я учился в Тюстридже, и десять лет служил при дворе. Но моя мать умирала, и мне пришлось возвращаться в Орна-Дорану... Назад в столицу уже не поехал. У меня были отличные рекомендации, и я без труда поступил на службу к Ино Орна-Дорана, отцу Герондеса. Ино вскоре умер, и я перешел к Герондесу «по наследству». Он был мне не просто хозяином. Он был мне другом.
            - Так это про вас ходили легенды, как о самом гениальном финансисте нашего столетия?
            - Ну, это уж слишком. Кто тебе это сказал? Твой отец? – Лио улыбнулся.
            - И вы появлялись весь в драгоценностях, от которых им до сих пор ломит глаза?
            - Грешен, бывало. – Он тихо засмеялся. – Таонур никак не мог пережить, что я ему отказал, и поэтому он постоянно распускал обо мне сплетни. Но если даже не было бы Герондеса, я не пошел бы служить к этому ничтожеству, даже если умирал бы с голоду. И к твоему папаше не пошел бы, извини меня пожалуйста. Мелкие умы, трусливые сердца.
            - Но если вы были так знамениты, то почему я вас не помню?
            - Все это было задолго до вашего рождения, юноша.
            Было что-то в этом «юноша», что дало мне понять глубину пропасти между нами. И не только в возрасте, но и в общественном положении, мышлении, стиле жизни. Где-то тут я начал осознавать причины его страхов – на тех высотах, где он был, он просто не мог пасть так низко, чтобы начать волочиться за молодым человеком намного ниже его не только происхождением, но и духом. Ибо даже после всего передо мной в какой-то степени сидел все тот же чопорный старый Лио из золотой рамы.
            О боги мои... Вот человек, который должен был бы встретиться мне в самом начале. Он заменил бы мне не только Лата и Арканда, но и Макса с Сармалитаром.
            - А откуда вы знаете отца Миамори?
            - Наигир служил у меня конюхом.
            О Господи!
            - Вам нужно было просто взять меня к себе в конюхи! Или в мальчики на побегушках! И мы тогда сразу решили бы все проблемы!!!
            - А что, хорошая мысль. – Он обнял меня еще сильнее, на секунду представив такой сценарий. - Я думаю, что знаю, почему в моей Книге Жизни записан такой конец.- Задумчиво продолжил Гранимер. - Как я могу продолжать жить после того, что мы с тобой сделали? Ты понимаешь, что этот грех даже хуже убийства?
            Мои заблуждения, помноженные на его заблуждения. А из нас, выходит, могла бы получиться не только красивая пара, но и тандем профессионалов, которым не было бы равных.
            - И тем не менее, - его голос лился в почти полной темноте, как музыка, странная и прекрасная. Снова, как тогда в шахте, запахло медом и какими-то терпкими луговыми травами. Наверное, так пахла его ностальгия по прошлому. А, быть может, это был аромат его любви ко мне. – Стоило восемь лет провести на твоих рудниках, чтобы все мои мечты сбылись. Ты не просто согласился на близость со мной, ты еще и произвел меня в супруги. И все это за одну ночь. Не жаль заплатить за это жизнью. Ты спрашивал, какие у меня грехи? Их много. Предательство – один из них. Ты пришел по правильному адресу. Жнец не ошибается. Накануне рейда Герондес попросил меня быть с ним до конца. А я ушел. Исчез из дома. Он дал мне понять, что никого в поместье не оставят в живых. А я хотел остаться в живых, потому что мне нужно было встретиться с тобой. Твои люди схватили меня вместе с большим количеством народа с улиц. Остальное ты знаешь. 
            - Почему нужно было до этого доводить, господин Лио? Почему вы просто не пришли ко мне домой в любой данный момент между тем днем, когда вы в меня влюбились, и тем злосчастным днем, когда я сравнял Орна Дорану с землей?! У вас на это было как минимум лет пять.
            - Между нами было слишком много непреодолимых препятствий. Прежде всего, ты осознаешь, что у нас тридцать восемь лет разницы в возрасте?! Я гожусь тебе даже не в отцы, а в деды. Я никогда не смог бы переступить ту черту, которая отделяет порядочного человека от полного греховного падения. Ну хорошо, положим, ты бы меня принял. Нас рано или поздно увидели бы вместе. Мы живем в обществе людей, Домиарн, и это общество диктует нам свои порядки. Я был высокопоставленным государственным чиновником, и не мог бросить все, и сбежать в соседний город, чтобы жить с сыном другого чиновника. В том положении, в каком я был, мне было проще оказаться у тебя в рабстве, чем у тебя в постели. По крайней мере в первом случае я сохранил свою честь.
              Боже мой, как все сложно. 
            - О какой чести вы все время говорите?
            - О той самой чести, Домиарн. Ты открыто жил с племянником Арицеса Бальтонари. Ты себе не представляешь, какой это был для Арицеса позор. Даже я содрогался от шепотков «вот идет дядя шлюхи Чернокнижника». Для меня это было немыслимо. Я даже не мог себя представить на его месте. Уже не говоря, что на месте Арканда.
            - Я не жил с племянником Бальтонари, я с ним мучался. Потому что такие, как вы, предпочли поклоняться страху, нежели покориться любви. Знаете, что? Вот эта знаменитая «тюрьма Чернокнижника», по слухам полная тьмы и страха – Я обвел руками вокруг себя. – Она на самом деле не существует. Она есть только в вашей голове. Тюрьма в вас. Вы сидели в своей внутренней тюрьме всю жизнь. А эти каменные стены – всего лишь логическая реализация тьмы и страха вашей собственной души.
            Он ничего не ответил.
            - Мы все еще можем сбежать вместе.
            - Нет такого места, где наказание не настигло бы предателя. – Гранимер вытащил из кучи одну соломинку, и стал задумчиво ее жевать. – Все, что ты сказал, это, наверное, правда. Но раньше я считал, что  общество диктует нам правила, которые мы обязаны выполнять. Однако, я все для себя решил в тот день, когда начал организацию восстания. Я знал, что закончу у тебя в подземелье. Только кровью можно было искупить мою вину перед Герондесом и его семьей. Но потребовалось столько лет, чтобы я смог подготовить себя к мысли о мученической смерти. Но самое главное, Домиарн, тут в том, что я понял свое другое старое заблуждение. Раньше я считал, что человек богат принадлежащим ему золотом и другими материальными благами. У меня не было времени об этом размышлять. А монотонный физический труд высвобождает твой мозг для раздумий. На рудниках я так много думал о том, что желанная встреча с тобой принесет мне смерть, что осознал - когда мы отделимся от тела, то не сможем взять с собой никакое золото, и вообще ничего из того, что нагребли себе. Мы сможем взять только то, что отдали другим. Я заплачу своей жизнью за свободу тысячи человек. Я ухожу не с пустыми руками.

            Следующей ночью я вернулся от Гранимера очень поздно. Он не позволял мне приходить днем, и наотрез отказывался подниматься ко мне в спальню. Ему оставалось жить двое суток, а он все равно боялся огласки.
            Моя чудовищная слава приводила его в ужас. И тут я говорю не о моем диктаторском режиме, а о том, что аристократ из высшего общества открыто объявил о том, что он йер, и относительно открыто встречался с мужчинами.
            Гранимер не хотел быть в списке этих мужчин даже посмертно. Он стыдился меня. Он стыдился нашей связи. В его сознании мечта, которую он лелеял, могла сбыться только за семью засовами на тюремном полу.
            У людей в голове свои собственные понятия о «правильно» и «неправильно», и они прежде умрут (или попадут в неволю), нежели отступятся от этих внутренних правил. При этом сами правила могут быть совершенно, мягко говоря, странными. Именно эти внутренние установки и правила формируют жизнь каждого человека.
            Я простил Гранимеру его стыд. Я простил ему годы нашей счастливой жизни, не случившиеся потому, что он думал не о порывах своего сердца, а о том, что скажет сосед. Я принял ненависть и неприятие моих близких из-за приговора Гранимеру, не вправе сказать, что он сам вынес себе приговор, и своими руками поднял мою секиру. Никто не знает, что еще мне пришлось принять и сокрыть в тишине и темноте тех ночей.