Повести Стрелкина. Медленный поезд

К перрону большого и шумного вокзала с тихим скрежетом и лязгом подкатывает поезд. Толпа пассажиров, быстро разобравшись по вагонам, занимает места. И вот уже все во власти дороги, в ее всепоглощающем и волшебном мире. Дети прильнули к окнам, мужчины деловито покуривают в тамбурах, лениво переругиваясь с выгоняющими их оттуда проводницами, а женщины начинают ритуальное действо: преломляют традиционную вареную курицу, общаясь друг с другом на различных уровнях дружелюбия. И так курим, жуем, ругаемся, бегаем в еще не открывшийся буфет за пивом, - в общем, едем. Хотя до отхода поезда остается еще добрых двадцать минут. Вечереет. Июльские сумерки, пахнущие огурцами и мазутом.

В плацкартном вагоне царит веселая суматоха. Девушка-проводница, веснущатая и курносая, одетая в слегка полинялую форму студенческого отряда с большой эмблемой, силится разжечь титан. Кусочки угольных брикетов на тлеющих и никак не желающих загораться старых билетных картонках рождают только ужасную вонь, сколько бедная проводница на них ни дует. Ее красивая головка от усердия совсем растрепалась, в волосах полно золы, а глаза вот-вот готовы заплакать.
Но уголь как назло только воняет на весь вагон. А тут еще важно прошествовавшая по вагону кондуктор-ревизорша, пышная грудастая дама с двумя звездами на рукаве делает внушение: «Ваше место на посадке. Вы что, первый раз на работе?» А она действительно первый раз. И хочет, чтобы в ее вагоне был чай. Когда же его еще ставить, уже десять вечера? Тронемся - все постели потребуют. Не до чаю будет. Вообще-то в этом поезде чаю и не положено: он не экспресс, не скорый, да и пассажирским-то его по недоразумению назвали - просто нет в реестре железной дороги наименования скромнее, например, «медленный» или «каждому столбу кланяющийся». Не поезд, а непрерывное испытание на прочность нервов проводника. Да тут еще и титан как назло не разгорается...

Пассажиры, видя трудности, героически преодолеваемые хозяйкой вагона, сначала подают советы, а потом, постепенно вовлекаясь в борьбу с титаном, оттесняют ее от аппарата и принимаются разжигать сами. Особенно стараются двое мужчин с ближайших боковых мест, - судя по тому, как они сопровождают свои действия теоретическими рассуждениями – это типичные научные работники. Один, лет под сорок, с начинающим намечаться брюшком и в очках с фальшиво-позолоченной оправой, остается кипятить воду, а второй, помоложе, атлетического телосложения, похожий своей кудлатой головой на цыгана-конокрада, побежал на вокзал за сухими щепками. Принес.
Не прошло и десяти минут, как титан весело затрещал, загудел, пожирая как изголодавшаяся щука рыбную молодь щепки, старый зачитанный «Огонек» с актрисой Мирошниченко на обложке, и остатки угля из ящика.

Подали сигнал к отправлению. Поезд, вздрогнув и загремев сцепками, тронулся, чтобы пройти свои 300 км. за рекордное время - девять с половиной часов, дабы ненадолго связать три старинных русских города, привольно и вальяжно расположившихся у берегов великой Волги.

Вот когда все вспомнили с благодарностью и девушку-проводницу, и двух мужиков, ее добровольных помощников. Пассажиры дружно принялись за чаепитие.
Тот же импозантный мужчина, похожий на цыгана, наливает чай, и, сверкая глазами, с прибаутками раздает стаканы. Раздетый по пояс, загорелый до черноты, он играет своими красивыми тренированными мускулами, которые послушно переливаются упругими волнами по его телу. Он молод, и мысли о неизбежной старости и смерти ему чужды, как ржавчина свежевыкованному плугу. Пусть впереди хоть что будет, а сейчас он спешит жить и наслаждается настоящим.

Праздник отъезда был в самом разгаре, когда из тамбура в вагон взгромоздились две почтенного возраста татарки в расшитых платках и юбках, широких как степи их родины. Протащив свои чемоданы, узлы и узлища мимо титана с чаем, они прошли в первое купе и уселись на боковую скамью. «Дэ туты нашеы пэрвы ы втатый мэсто?», спросила старшая из них. Первое и второе места были, конечно, заняты. На них уже укладывались спать молоденькая женщина с дочкой лет четырех-пяти.

«Это же наши места!», промолвила женщина, глядя на пассажиров и ища у них поддержки. «Нэт, наши. Вот глады былэт!» Билеты действительно были правильные, все как положено.

Все загалдели: «Проводник, проводник!» Проводница, вся еще полная радости от чая, так волшебно сдружившего всех в ее вагоне, показавшего человеческую душу во всей ее несказанной красе, подошла с билетной сумкой, присела рядом и вынула билеты женщины с ребенком. Там тоже все было в порядке.
И те, и другие билеты повертели все пассажиры купе. Спутник курчавого пассажира, тот, что в очках, мужчина с четвертого места, и даже маленькая первоклашка, занимающая нижнюю полку номер три. Только сам силач от титана не отошел, а прямо оттуда крикнул: «Да не волнуйтесь, мамаши, кассирша напутала! Вагон-то пустой, без места не останетесь!» Все с ним согласились, и проводница предложила два места через купе.

«Нэт! Ти нашей мэстым дай! Как занымал? Каса платыл, закон бор!»
Все наперебой стали разъяснять, что бывает, все люди, все ошибаются, и кассир, и диспетчер. Да и дело-то, похоже, улаживается проще пареной репы. Есть точно такие же места, идите, бабушки, укладывайтесь и почивайте себе на здоровье! Пассажир в очках из цыганского золота даже лекцию прочел, что теперь таких ошибок не будет: новая электронная машина билеты давать будет! Человек для этого будет вообще не нужен. «Нажал на кнопку, и вся спина в мыле!», хохотнул дежурный остряк, плешивый юноша из соседнего купе. «И десять человек всю дорогу эту машину чинить будут», поддержал его интеллигентного вида желчный гражданин с бутылкой бомжового портвейна «Агдам», проходивший мимо за стаканом.

А татарки стояли на своем. Все объяснения отскакивали от них как вода от раскаленной сковородки: с шипом, треском и брызгами. Пассажиров поначалу это забавляло.
- «Вот же черт, дети Поволжья, хоть кол им на голове теши, ничего не понимают!»
- «Да уж, «адын малодэнкый башкырка ыграл Шопен на палка с дырка»
- «Ты это брось насчет башкырки, сами мы не лучше! Ну не понимают они по-русски. Или ни по-какому не понимают».
- «Деревенские, небось. Привыкли на каждую бумажку с печатью молиться. Вот и невдомек им, что казенная бумага тоже врать может!»

Волшебная аура чайного единения еще витала в воздухе, властно настраивая всех на дружественный лад. Но татарки того чая безграничной любви не вкусили. Им все сочувствовали, но сделать ничего было не возможно: ибо понять человеческую логику было выше их сил. Как так: в билете место написано, а им его не дают. Не иначе, сговорились. Может, и поняли бы они, если бы разъяснил им сам министр путей сообщения, но министра, как на зло, в вагоне не оказалось.

«Ви тутэ адин шайтан», вдруг придушенным голосом завопила старшая из них. И лицо ее, обвисшее и желтое, обрело выражение высшей одухотворенности профессионального революционера от сохи. Она поняла, почему их не пускают! «Адын с правыдныцей чай таргуэт, слава разный гаварыт. Вот он ы брыгадыр! Сгаварылысь тут всэ! По блату эст мэсто, а бэз блат у нас йок, ныкуда нэ попадэш!» И победно оглядела всех окружающих.
Она их раскусила! «Кандуктир давай, бахшишь дават будым!»

И тут вдруг, наконец, на смену веселому «чайному» настроению каждому из случайных попутчиков в душу как финский нож вошло чувство зряшности происходящего, ощущение тоскливой безысходности. Они вдруг явственно осознали случайность их встречи в этом вагоне. Мимолетность общности и постоянство одиночества.

Пассажир с «Агдамом» сплюнул, и тихо выразился в том духе, что дураков учить - только ... тупить. Остальные просто отвернулись. Мужчина в фальшиво драгоценных очках поднялся и пошел к своему товарищу. «Понимаешь, Володя, а ведь они чем-то похожи на нас. Нет, это, конечно, карикатура, недружеский шарж. Но согласись, мы тоже порой протестуем, пишем жалобы, а дело, в сущности, в том, что мы не знаем правил игры. Боремся с ветряными мельницами, портим друг другу жизнь, сетуем на блат... Нет, он, конечно, сила, кто спорит. Но зачастую блат ни при чем. Не сработала какая-то ячейка в аппарате, и вот уже сотни обиженных обвиняют во все блат. А тот, кому бы, вроде, следовало исправить ошибку, защищает честь мундира. Вот и рождается реклама всемогущества «своих да наших».

Атлет подумал, и, почесав в затылке, промолвил как бы для себя: «Да, Михалыч, конечно, знай мы все законы и правила, людьми придуманные, недовольных было бы поменьше. Только пусть лучше будет побольше свободных мест в вагонах. И вообще, побольше всего: квартир, товаров, платы за труд справедливой. А главное - каждому интереса в его деле. Хоть для того же билетного кассира, например. Да и нам с тобой не помешало бы. «Познанная необходимость», к которой ты, чувствую, клонишь, - утешение слабое. Кстати, пора спать, ты не находишь? Уж полночь, а нам в половине четвертого вставать».

- Да уж. А они на наших боковых тем временем расселись как дома. А у нас вещи там, опять же белье. Хоть бы перенести дали, мы бы и на свободные не против. Бабулям же ничего не вдолбишь, скорее у паровоза крылья вырастут! Послушайте, бабушки, это же наши места, дайте нам спать, отойдите на свободные. Или мы, хотите, отойдем, дайте только вещи забрать!
- Кандуктыр давай, башка!
- Да послали за ним, вам человеческим языком говорят! Вы только пока на свободные места перейдите! Ни черта божьи одуванчики не понимают. Хоть тресни.
«Да дайте ж нам дышать!», почему-то на одесский манер взмолился пассажир в очках.
- Кандуктыр, башка, давай!

Дальше установилась тишина. Бабки сидели как приклеенные, как две фарфоровые статуи Будды на комоде. Пауза явно затянулась.

«В чем дело?!», раздался в уже начавшей застывать тишине голос. Все невольники первого купе как по команде подняли глаза, и взорам их предстала сонная дама в форменном кителе со звездами. «Ваааши билеты!?!», густым контральто пророкотала она виновницам инцидента.
Основательно изучив проездные документы, она небрежно кинула проводнице: «Рразместить на свободных местах!» Потом, уже для пассажиров добавила, что на кассира составит акт. На сем типа откланялась и «удалилась в сторону моря». Всё.

И вот тут воистину свершилось чудо. Еще минуту назад каменно-несокрушимые «дочери Поволжья» были повержены, сокрушены и раздавлены. Вид власти в образе помятого черного кителя со звездами и львиным рыком произвел на них неизгладимое впечатление. Разом поднявшись, они подхватили свои узлы и без слов откочевали в свободное купе.
Именно так, дамы и господа, побеждает истина в нашем отечестве. Что делали бы мы без чиновного люда одни в большой казарме. Осанна, братие!

Наконец-то все улеглось. Утомленные той усталостью, которую знает только пассажир железной дороги и никто иной, усталостью ночных спальных вагонов, редких огней за окнами, пролетающих мимо и кидающих тревожные блики на плохо постиранные занавески, мерно качающиеся полки, чемоданы, позванивающие в подстаканниках ложечками стаканы и лица спящих людей...

Медленно, как в нескончаемом кошмарном бреду, катятся колеса, оставляя позади километры несбывшихся надежд. И только сквозь сон слышно, как поезд останавливается у очередного телеграфного столба. Сон длится, длится, чуткий и глубокий сон под стук колес на стыках рельсов ...

О, будь благословенна, всепримиряющая ночь дороги!

Валентин Спицин.