Шестьдесят четыре дополнительных вопроса

Борис Аркадьевич Вяземский уже в то время, когда я учился на журфаке, был велик, потому что являлся одним из двух авторов Справочника журналиста. Это было основное пособие для студентов при подготовке к экзаменам по технике оформления газеты, которые были у нас после первого и третьего курсов. Борис Аркадьевич говорил: «Кто получит по этому предмету две пятёрки, тому я поставлю автограф на своей книжке». Что было, практически, невозможно.  Нынешней кафедры производства и оформления газеты, организации средств массовой информации у нас не было, и эта дисциплина, а так же фотодело относились к кафедре партийно-советской печати. Были по этому предмету и практические занятия. На первом курсе надо было составить макеты двух газетных полос. Для этого студентам выделялись нарезки материалов разного объёма с заголовками и фотоиллюстрации определённого размера, которые ни уменьшать, ни увеличивать было нельзя.
В нашей группе эти занятия вёл сам Мэтр. Составил я макет, учитывая тогдашние современные тенденции. Это значит, чтобы не было на полосе ни горизонтальной, ни вертикальной сплошной рассекающей полосу линии (на профессиональном языке это называлось «методом свастики») и пришёл на защиту своего макета. Надо сказать, что в одном из материалов у меня был «хвостик» в две строчки, которые легко сокращались, что я и сделал.
Подошла моя очередь. Вывесил я макет на доску и объясняю принцип расположения материалов и иллюстраций: один «крупняк» на открытие полосы «чердаком» оформил, второй большой материал, менее значимый в «подвал» поместил. Борис Аркадьевич согласно кивает головой, сидя за столом. Явно удовлетворён моим докладом. Наконец, он водружает очки на свой крупный нос и подходит к макету. Всмотрелся, и вдруг:
- А это что такое? - Грозно говорит он и показывает пальцем на моё сокращение.
- Я две строчки в «хвост» выставил. Они легко сокращаются, - говорю, ещё не понимая какое преступление я совершил.
Что тут было! Он выговорил всё, что думает обо мне, о моём самоуправстве, о моей несостоятельности, и пригрозил, что, если я не исправлю вторым макетом эту двойку, меня ждут серьёзные неприятности. Короче, двойка за работу.
Над вторым макетом работал скрупулёзно. Всё просчитал и пересчитал не один раз. «Дырочку» в две строчки убрал, разбив заметку в центре полосы на шпоны. Макет получился на загляденье. Двухпунктовые линейки простым карандашом прочертил, четырёхпунктовые – синим, иллюстрации разметил красным. Картина, не макет!
Только вывесил на занятии я эту свою «картину» на доску, он сразу пальцем застучал по «дырочке» в две строки:
- Это ещё что такое?
Все мои объяснения про шпоны, про разбивку были растоптаны Борисом Аркадьевичем в буквальном смысле слова. Он так кричал, и в конце своей эмоциональной речи вывел мне во всю доску единицу.
Двойка и единица за макеты у Самого – это был конец моей едва начавшейся студенческой и журналистской карьеры. Тем более, что мне тут же на занятии было сказано: через его экзамен я не переступлю.
А тут и сессия весенняя уже подошла. Теории там было немного. Главное, на чём «сыпались» студенты, были дополнительные вопросы. Их задавали по заголовочным шрифтам наших центральных газет и питерских изданий. Экзаменатор брал газету, тыкал пальцем в заголовок материала, и студент должен был не задумываясь назвать его шрифт и кегель. Это сейчас один-два шрифта наши большие газеты используют для оформления заголовков, а тогда их могло в номере набраться до десятка. И я взялся за шрифты. Учил, нет, зубрил, как проклятый. Сокурсники даже советовали готовиться не к этому экзамену, который я всё равно завалю, а к вступительным, но я не сдавался.
Только я зашёл в аудиторию на экзамен, Борис Аркадьевич кивнул на меня своему ассистенту Дмитрию Барабохину  и говорит:
- У этого я приму.
И я начал готовиться. Три вопроса теории я знал, поэтому выказал готовность отвечать.  Но пришлось ждать свою очередь. И тут Борис Аркадьевич, который отличался галантным отношениям к представительницам слабого пола, начал вытягивать  на высокую оценку одну нашу девочку. Барабохин вынужден  пригласить меня. Борис Аркадьевич опять кивает на меня и говорит: 
- Его по полной…
Теорию я ответил слово в слово по книжке Мэтра, и придраться тут ко мне возможности не было,
и Барабохин взял верхнюю газету из стопки сантиметров в двадцать высотой и показал шрифт. Я ответил. Он показывал – я отвечал. Сколько раз это повторялось, я не помню. Наконец, стопка закончилась, и мой экзаменатор растерянно развёл руками:
- Борис Аркадьевич, он всё ответил… Я вынужден поставить отлично…
Вяземский обернулся, хитро посмотрел на меня и говорит:
- Да-да, конечно. Это лучший мой ученик.
Я вышел совершенно потерянным, держа раскрытую зачётку. Ребята окружили меня:
- Ну, что? Двойка?
Молча показал зачётку. Вскоре вышла и девочка, отвечавшая после меня. Она подошла ко мне:
- Ты знаешь, сколько тебе задали вопросов по шрифтам? – Я, конечно же, не знал, не до счёта было, - шестьдесят четыре, - сказала она. Это был абсолютный рекорд всех времён...
Мне потом это сильно пригодилось, и я всегда с благодарностью вспоминал и Вяземского, и Барабохина, когда пришлось работать в газете ответственным секретарём.
28.10.2011
Газета "Дважды два"