За синими лесами

                афорея на избранные темы педагогики высшей школы



                F;r Elise
Когда она приходит, я стараюсь глядеть за горизонт, вслед воскресшему утру, далеко за синие леса. Я – хрустальный осколок, в котором иногда отражается солнце.


Ещё совсем недавно, ещё вчера нас было много, нас были тысячи, мы были вместе. Мы были единым целым, и  как же мучительна была наша  жажда схватить в руки радугу! Ещё вчера...
Как всё-таки странно бросать взгляд назад. Может быть, странно потому, что в молодости жизнь представляется нам бесконечно долгим будущим, а в старости – только слишком коротким прошлым?..
Мы были хрустальной вазой. Говорили – авторской, но я в это никогда не верил. Говорили – искристой и многогранной, как гений… Я бы в это поверил охотнее, если бы в жизни мне пришлось встретить хоть одного. Но говорили – авторская работа, и круг замыкался. Когда замыкается круг, и сказать уже нечего, люди обычно выводят на сцену хороший тон, а здравый смысл в этом случае всегда удаляется за кулисы.
Я выражаюсь сбивчиво, простите, - но у меня же нет ни языка, ни мозгов. У меня вообще ничего нет, кроме солнечного лучика, да и тот отражается лишь иногда. Он не есть – он бывает. Я лучист, но безумен. Поэтому и в следующий раз, как в тысячи прошлых, я пошлю свой блик за горизонт, туда, где воскресло утро. Далеко за синие леса. Когда придёт моя прекрасная гордячка – Солнечная Дама. Захочет – согреет, но потянись к ней – испепелит…
Пока же её не видно, и моё время бежит, оставляя всё меньше и меньше следов за собой. Это единственное, что я знаю в жизни наверняка – мне рассказывал ветер. Он не умеет врать – он прозрачен. Он утверждает, что ясно помнит всё: ледник и потоп, рождение Мафусаила и конец Агасфера… Вечна природа, а не вещи. Он помнит нас ещё вазой и иногда видит наших. Среди них есть фальшивые обручальные бриллианты и настоящий отборный мусор. Один чудак даже был какое-то время чёрным опалом в рандолевом кольце! Видимо, дело происходило ночью. Ночь всё марает чёрным.
Говорят, когда разбилась ваза, я взлетел выше всех (в воронье гнездо). Теперь я могу заглядывать за горизонт… Будучи вазой, мы так стремились к очаровательным женским ручкам, восторженно показывающим на нас пальчиками! Что делать! Наша жизнь была декорацией, видимой издали, сейчас – это та же декорация, только рассматриваемая с расстояния вытянутой руки. Именно поэтому все фальшивые бриллианты покидают обручальные кольца при первой возможности.
Мы пытались объединиться, склеиться заново, но после утомительных и бесплодных усилий поняли, что сто дураков вместе взятых не составят и одного здравомыслящего.
А там, за синими лесами, я вижу переливчатый смех юного божества, чудного дара бессмертных, ещё ничего не знающего о трёхкомнатности неги и четырёхмерности любви. Милая девочка! Я мог бы покупать тебе сладости по выходным и ежечасно проверять температуру поцелуями в лоб, катать на себе через барьеры и наблюдать, как ловко грызут орешки крохотные белоснежные зубки…   Я мог бы быть рядом и пить твоё дыхание, но – наблюдаю за ним из вороньего гнезда.
И я вижу (недаром же я взлетел выше всех!) – ты подрастёшь и твёрдо усвоишь: лучше немного безумия, чем тьма глупости. Ты обязательно поймёшь, что скромность – прекрасное оправдание для болванов, а вежливость – заведомо фальшивая монета, на которую глупо скупиться. Я знаю, ты никогда не будешь отчаиваться в хорошей погоде, пока виден кусочек синего неба и не позволишь никакому негодяю заглянуть в свои глаза, так как зеркало не отражает ангельского лика, если в него смотрится обезьяна.
Ты не будешь полагать, что черти ходят по свету с рогами, а дураки – с бубенчиками, и, значит, не станешь их добычей или игрушкой. Я вижу – ты поймёшь, что люди в обществе похожи на луну и горбатых – всегда поворачиваются одной стороной, а у толпы есть глаза и уши, но крайне мало рассудка и столько же памяти. Не трудись бросать камни в болото – они не производят кругов.
Ты не станешь искать общества побольше: чем больше общество, тем оно пошлее, и не будешь показывать свой ум на людях. Люди готовы признать любые достоинства, кроме умственных. Последние – контрабанда. Ты увидишь – дикари едят друг друга, культурные люди – обманывают и поймёшь, что это называется течением жизни.
Ты не будешь болтать слишком много, ибо «земля населена людьми, не заслуживающими, чтобы с ними разговаривали»*, и оградишь себя от коротких умов, потерявших путь, ведущий в небеса.
И ещё я знаю: ты не станешь обидчива. Обиды – как крестные ходы – всегда возвращаются туда же, откуда вышли. А твой папа в курсе, что «мудрость хороша при наследстве. Только тогда она помогает радоваться солнцу»;;. И твоя мама тебе объяснит: ни к чему утомлять свою душу расчётами вечности.
Ты увидишь сама, что в нашей жизни карты тасует судьба, но играем мы сами. И никогда не снизойдёшь до глупости, так как, если дурные поступки искупляются на том свете, то за глупые приходится платить уже на этом.


Там, за синими лесами живёт славная девочка, и в её глазах отражается небо. Я знаю: она (в отличие от меня) дочитает захватывающую книгу своей жизни до конца, и в финале маскарада, когда все маски снимаются, смело распишется под ней каллиграфическими морщинами.
Когда уходит моя прекрасная гордячка, Солнечная Дама, и на землю с грохотом массированной бомбардировки падает вечер, я почему-то всегда вспоминаю о том, что «мне моя философия ничего не дала, зато многое сохранила»;. Что поделаешь – одни бывают знаменитыми, другие заслуживают этого. И жду нового дня, чтобы снова заглянуть за горизонт, вслед воскресшему утру, далеко за синие леса…
Я – хрустальный осколок, в котором слишком редко отражается солнце.



2003 г.