Развод

Он не был крещен и не носил креста. Он не верил ни в Бога, ни в загробную жизнь. Он был коммунистом и атеистом. Но как ни странно, поклонился и перекрестился впервые в жизни, размашисто и истово – на свою маленькую комнату, где он фактически в одиночестве прожил несколько лет. Потом повернулся и со слезами на глазах вышел на улицу.

Никто не знал, где он провел целую неделю и не искал его. Да и не до этого было. Вроде бы он обмолвился кому-то, что уедет в сад к другу, так все и решили. Переезд лег на плечи жены, детей и их друзей. Нужную ему мебель с грехом пополам всем миром втащили на четвертый этаж, повесили шторы, все разложили, все расставили, заперли дверь, а ключ повесили на гвоздик. Все равно красть там было нечего.

- Кто тут хоть жить-то будет? – спросила соседка.
- Мы, - не зная, что и сказать, - пискнула жена.

До последнего он не верил, что жена расходится и разъезжается с ним. Считал, так припугивает, болтает, ибо чего только не врут бабы, чтобы сделать мужу побольнее.
И только когда  жена и дети начали паковать вещи, а в суд все же пришлось сходить, он понял, что все это не шутки.

Ему была непонятна причина развода: ведь живут же люди хуже, что ни день ругаются, дерутся, милицию вызывают, у жен синяки из-под глаз не сходят, а мужья пьют не просыхая, дома не ночуют…

Жизнь его была довольно однообразной: в семь утра на завод, в пять вечера в пивную на часок, потом домой на диван – смотреть телевизор или читать детектив. Не самый плохой опять же вариант. Запоями он никогда не страдал и жену не бивал - чего не было, того не было, и любой это подтвердит.

У нее же все было по-другому: кино, театр, концерт, выставка, презентация  – ни одного вечера дома, приходит ночь-заполночь, когда муж уже храпака дает. Все какие-то друзья, подружки, кафе, рестораны. Это что ли жизнь?

- Тебя бы в колхоз навоз грузить, - любил он говаривать жене, считая, что работа  журналистом на телевидении – это не работа, а так, баловство одно, да лишняя пьянка.

Ее же такое отношение обижало и бесило. Она пробовала так сказать приобщить его к искусству, но с «Лебединого озера» он в антракте ушел домой футбол глядеть по ящику, а  на выставку его нельзя было затащить никакой тягловой силой.

Так вот они и жили лет двадцать: он своей жизнью, она – своей. Вначале изредка сходились на общей лежанке, а потом и это закончилось.

… Через неделю Иван явился к жене по ее новому адресу и сказал, что жить в новую квартиру не пойдет.

- Да ты что, ополоумел? Мы с тобой в разводе! Мы уже разъехались, ты, что, не понимаешь? Обратной дороги нет, ясно?

- Пусти меня к себе жить, а  мою комнату сдадим, а?  Не могу я один, не могу, понимаешь?

- Куда я тебя пущу? У нас с дочерью по комнате - и все!

- Не могу я без вас… Не могу!

Матюгнувшись про себя, жена натянула пальто: пошли, черт тебя дери! По пути забежала в магазин, купила бутылку водки и закуски.

Что и говорить, невесел был их последний семейный вечер. После первой же рюмки он заплакал тихими слезами и все просил ее: не уходи, не уходи, пожалуйста. Но ей отступать не хотелось: неужели начинать все снова да сначала? Может, и надо было терпеть ту жизнь, которой они жили, но ведь дело-то сделано, как говорится, поезд ушел.

- Нет, мой милый, мужайся, раньше надо было думать… Я буду приходить, правда! Пол мыть, белье стирать, выносить мусор, может, чего-нибудь готовить. Ты привыкнешь, все равно для меня это не жизнь…

Она давно не любила его, но ей было его жалко. Не думала она, что такой он слабый, такой беспомощный. Как ребенок, прости Господи. Ни супа, ни каши не может себе сварить, звонит, спрашивает чего сколько класть. Смех да и только. Она сама его что ли так избаловала? Или крыша у него поехала?

Отчего-то она чувствовала себя немного виноватой и днем, когда никого в квартире у него не было, приходила и прибиралась. Уборки с каждым разом становилось все больше. Бывший муж запил по-черному и за собой не убирал. Угол с пустыми бутылками рос, покрываясь тенетами, пол зарос пылью, которая под кроватью перекатывалась клубами, стол давно не знавал влажной тряпки, грязные носки лежали в самых не подходящих для этого местах.

Честно говоря, ей все это стало надоедать, да и времени порой не хватало. Здоровье начало сдавать. Постепенно она перестала ходить к нему: ведь не девочка уже, чтобы туда-сюда бегать. Пусть сам как-нибудь справляется. Но друзей его обзвонила: не бросайте парня одного-то!

Через пару месяцев его отвезли в больницу. Прогноз оказался самым неутешительным. Ей бы радоваться, что, как говорится, гора с плеч, а она плакала одинокими вечерами: Милый ты мой, милый, что же это мы с тобой наделали? Терпеть мне надо было, терпеть…