Тетрадная обложка

               

              Он еще раз затянулся сигаретным дымом, придавил окурок в пепельнице и, обреченно вздохнув, вернулся в комнату. Хочешь – не хочешь, а дело надо довести до конца.
Он с женой раскладывал вещи из старого маминого гардероба на три неравные кучки: на дачу, на выброс и в ближайший храм –  бедным семьям. Судьба самого гардероба (старомодного по конструкции, но еще очень крепкого) была решена заранее – на дачу, в гостевой домик.

              Начинали разборку вещей они вдвоем, но вот уже часа полтора как он занимался этим один. Вещи из старого гардероба имели специфический «старый» запах, и жена, несколько раз недовольно фыркнув и закашлявшись, ушла в другую комнату. И ему ничего не оставалось, как закончить начатое одному – завтра утром придет машина для перевозки мебели на дачу…

              «Удивительно, какое  барахло хранят годами старые люди», - раздраженно думал он, продолжая методично вытаскивать из гардероба совершенно разные вещи.

Ладно, банные полотенца (еще довольно крепкие) на даче пригодятся точно. И вот эти две кофточки тоже надо на дачу – мама их любит…  Пакет с носками и двумя парами теплых колготок – на помойку… Наволочки… хм, пригодятся для протирки стекол в машине…
Зимняя лисья шапка, вытертая по краю сзади, две вязаные шапочки и шарф – в кучку «для бедных»… Старенькие и давно потерявшие первоначальный цвет лифчики и трусы – на помойку… Варежки  и перчатки, пожалуй, надо тоже отнести в храм…
Большой кусок марли (уже начинающий желтеть от времени) – на дачу. Из него получится отличный полог, когда придет время вялить пойманных окуньков…  Опять полотенца, на этот раз – кухонные. Точно на даче пригодятся – повесить около уличного рукомойника, а потом и выбросить будет не жалко такое старье…
Несколько наволочек и простыней – на дачу…  Две сумочки (и зачем она их хранит?) – выбрасывать однозначно… Пара юбок, жакет и две безрукавки – в церковь, людям пригодятся… Пальто, плащ, потертая мутоновая шуба – туда же…

              Кажется, всё. Он выгнул затекшую спину и начал вынимать из опустевшего гардероба ящики, чтобы завтра не тратить на это время.
На дне самого нижнего ящика лежал плоский сверток в пожелтевшей газете. Он вытащил сверток, развернул едва ли не рассыпающуюся от времени газету и увидел внутри половинку картонной тетрадной обложки…

              Детская нетвердая рука нарисовала на картонке человечка (явно женского пола):  кудряшки, подобие лица, тоненькие ручки и ножки, платье-треугольник и по бокам два несоразмерно больших крыла бабочки. Чуть ниже рисунка виднелась полустертая надпись, сделанная красным карандашом, - «АММА»…
              Он узнал свой почти первый рисунок, нарисованный им примерно в четыре года. Именно тогда он начал учиться писать и, вместо «мама», написал «амма». Помнится, мать и отец тогда очень смеялись. Но им обоим точно понравилась «идея» - мама, как бабочка…

               Кусок картона пах так же, как все вещи, разложенные кучками на полу. Картонка пахла старостью – мама хранила ее несколько десятков лет…

               Он сидел на полу, держа в руках свой детский рисунок, и плакал в голос. Только сейчас он точно осознал – мама умерла, ее больше нет…