Дом на Вспольном

ЯБЛОКО

- Любка, стой! Куда пошла-то! Иди вон супу похлебай, сварила как раз. – Она высовывается из кухни, вытирая руки о передник. Жидкие волосы падают на вспотевший, раньше времени постаревший лоб.  Бабушка говорит, что тетя Вера с дочкой очень бедно живут, поэтому тетя Вера  всегда хочет ее накормить. – Иди сюда скорей, налью.

- Нет, теть Вер! Я потом, ладно? Когда вернусь. Я  к Кате, мы с ней вместе арифметику учить договорились.

И Любка важно выплывает за дверь.   Ура! Скорей к Кате!  - прыг, прыг, прыг ,  по ступенькам, иногда даже через одну, прочь из подъезда, через улицу , в  сквер. В этом году такая ранняя весна – вон, уже и снег местами сошел, и вся дорожка в лужах.  А вороны-то как кричат.

А вот и Патриаршие, и  высокий, бледно-серый  маршальский дом вдалеке. В нем  Катя и живет. Она в их классе недавно, несколько дней всего. Их посадили вместе. У Кати чудесный шелковый фартук с оборками – ни у кого больше  нет  такого. И бант в косе синий-синий.
 
- Тебе кого, девочка? – дверь открывает дородная  женщина  в белом переднике, и  она теряется, буквально сжимается  вся под ее взглядом. 

- Это Люба, я ее пригласила! – Катя выбегает из боковой двери, хватает ее за руку и, смеясь, тащит куда-то. – А это наша домработница. Ты ее не бойся, она совсем не злая.

Посреди гостинной – круглый стол, покрытый скатертью с бахромой. Тетрадки и задачник уже приготовлены, но Люба не замечает их,  потому что на столе, в середине – ваза гранатового стекла, а в ней – яблоки. Круглые, крепкие, с красными бочками. Зимой – и яблоки. Целых четыре. Нет, даже пять.

Они садятся и принимаются за задачу. Из пункта А в пункт Б... А  вон у того – даже крохотный засохший листик прилепился к черенку...

В  комнату входит, улыбаясь, женщина с высокой прической:
- Катюша, ну что же ты! Угости свою  подружку!
Катя протягивает ей яблоко - она берет его, и прячет в портфель. Большое спасибо, она его обязательно съест. Потом. Дома. 

Через два часа она уже снова бежит, прыгая через лужи. Врывается в дом:
- Теть Вер, а у меня что есть, посмотри! Бабушка! Ты где? Смотри, что у меня! Теть Ира! Маринка, иди чего покажу!

Яблоко – большое, гладкое, румяное -  красуется посреди кухонного стола.  Налюбовавшись вдоволь, его разрезают на много-много  кусочков  -  ей достается самый  большой. И еще бабушка отдает ей свой. До чего же оно вкусное!

В тысячу раз вкусней, чем та противная розочка с торта.  На Новый год всегда покупают   торт – по краям  розочки  из цветного крема, желтые и розовые, а  еще одна, самая большая - посредине. Ее потом, в самом конце,  аккуратно вырежут, положат на блюдечко и поставят  перед ней: ведь она самая маленькая. Ей семь, а Маринке уже восемь. На будущий год   ей  тоже станет восемь, но  Маринке тогда  уже будет девять. Никогда она ее не сможет догнать. Ну и ладно - зато розочка всегда ее. Она потихоньку тянет к себе блюдце, но Марья Петровна – почему-то каждый раз она  садится с ней рядом – сладким голосом спрашивает:

- Любаша, ты же добрая девочка у нас? Можно мне твою розочку?

И каждый Новый год она двигает соседке блюдце, и сквозь полные  слез глаза видит  занесенную уже над ней ложку и широко открытый Марьпетровнин рот с золотыми коронками... – но в последнюю секунду  раздается смех:
-  Ну, добрая девочка, получай свою розочку обратно!

И блюдце возвращается к ней.
А   розочку почему-то уже не хочется.

Вот так ей и надо, Марьпетровне, что сегодня, когда они все едят яблоко, она на работе!

БАБУШКА

 Они пришли, как всегда, ночью. Вообще-то у бабушки уже задолго, еще даже  до того, как забрали дедушку, все уже  было готово. Каждый вечер, перед тем, как лечь спать, она ставила рядом с кроватью сумку с вещами и окидывала беглым взглядом комнату, все ли в порядке.  Дедушка усмехался грустно:
- Тебе не все равно?
- Ну как же так, мы же все-таки... – бабушке было явно не все равно.
Однако,  сейчас от бабушкиного порядка мало чего осталось:  все вещи из шкафа выброшены, на диване перья из вспоротых подушек. Пол усеян клочками бумаги, на их любимом ковре с лилиями - вырваные страницы  ее  школьных тетрадок;  там, в этих тетрадках, тоже что-то пытались найти.  В коротком, так что руки до половины торчат,  байковом халатике  она мелко дрожит, прислонясь к стене. Бабушка попросилась в туалет -  один солдат повел ее, но не разрешил закрыть дверь, так и стоит рядом.  Дверь в их комнату тоже открыта, и ей все видно.

-  Девочка, девочка! – рядом с ней еще один маленький, чуть не с нее ростом, солдат,   с испуганным, детским каким-то лицом. Потихоньку, чтоб никто не видел,  он поднимает с пола бабушкин пуховый платок и сует ей . – На, возьми скорей, прикройся, тянет же из двери. Скажешь потом, что твой! – а то заберут у бабки-то.

- Ты что там, Савельев, шепчешь ей?! –  и огромный, красномордый, тот, который вспарывал подушки, в мгновенье ока оказывается рядом с ними.  – О чем с  этим отродьем беседуешь?! Дед на заводе вредил, а на бабку посмотри! А ты, отвечай давай, где родители твои!

- Мама умерла при родах. У папы другая семья. Он в командировке сейчас, на Севере. Я с бабушкой живу. -  Зубы не попадают один на другой, руки – в гусиной коже. Она даже не знала, что такие большие  пупырышки бывают. 

Бабушку ведут из  туалета обратно.   А в коридоре открывается еще одна дверь.  На пороге – тетя Ира с заспанной Маришкой под мышкой:

- Любка! Иди сюда!

Она сама не понимает, как посмела сдвинуться с места под тяжелым взглядом красномордого, но ноги сами несут ее к тете Ире. Она прижимается к ней с другой стороны от Маришки, утыкаясь носом в мягкий, теплый со сна бок.

- Тетка у нее в Москве есть, не надо ее в детский дом! Завтра же найдем тетку, - тетя Ира плотней загораживает ее; из-под руки ее  она видит светло-серые водянистые глаза и  родинку на подбородке красномордого, подошедшего к ним вплотную. – Ты скажи, знаешь, где тетка твоя живет? Да? Вот, она же знает, видите?  Завтра же тетка ее к себе возьмет!  Можете потом проверить, товарищ!

***

Теперь вместо бабушки она живет с тетей Асей. Тетя Ася шьет, но дела идут неважно – никому, похоже, ничего не нужно.

А  в школе с ней перестали разговаривать. Сначала отсела Катя, а потом и вовсе как будто образовалась вокруг нее такая вроде нейтральная полоса, на которую нельзя. Она больше ни к кому не ходит -  ни в гости, ни на день рождения. Но дома у них всегда хватает дел: надо собирать передачи дедушке, бабушке и дяде Лене. Дедушка работает в Воркуте на шахте, «только тяжелый труд», так  написано в его деле.  Это на Севере. Бабушка – в Акчетау. Это в Казахстане, за Карагандой. А дядя Леня – в Магадане. Это на Востоке, рядом с Охотским морем.  Дяде Лене дали самый большой срок, потому что он не только работал на заводе, но еще ходил хоронить Михоэлса. Это был такой театральный режиссер.

Они готовят посылки  и  пишут письма. Люба пишет Сталину  - его  же обманывают враги, а он не знает. Дорогой товарищ Сталин, помогите нам, пожалуйста!  Мы очень просим вас разобраться! 

Тетю Асю вызывает директор.

- Может,  вам забрать девочку из нашей  школы? С ней в классе никто не разговаривает.

Вечером, когда они собирают передачу дедушке, тетя  Ася спрашивает ее.

-  Ну и что. Ну и пусть устраивают мне бойкот. Я не хочу и  не буду ничего менять.

***

Они едут в Казахстан к бабушке, им разрешили на пять дней. Заросшие, страшные  мужики все время  дерутся, орут друг на друга, она  их боится.

- Не бойся. Они тебя не тронут, - говорит комендант.

Она старается не бояться.  Вдруг один черный дядька украдкой сует ей кусок черного хлеба с крупицами сахара: "Ешь!" - и криво улыбается. Она пятится и прячется за тетю Асю.

В бабушкином бараке - восемнадцать женщин. Семеро  – немки, еще пять – чеченки,  объясняет  бабушка. А вот эти две – балерины из Большого театра. У них  статья «проституция», ничего лучше не смогли придумать,  говорит она  тете Асе. Люба не знает, что за  проституция, но решает не спрашивать.
 
Многие предлагают им свои нары: мы-то привыкли, и на полу поспать можем, а вам, бедным,  каково будет?

Бабушка с тетей Асей о чем-то тихо беседуют в углу.
-  Знаешь, а в  Лефортово мне очень понравилось, - доносится до нее, – просто никакого сравнения с Бутыркой. Один душ там чего стоил! – и улыбается. Справа во рту нет зубов.

- Съела, - вздыхает бабушка.

НАМ ВЕСЕЛО ЖИВЕТСЯ, МЫ ПЕСЕНКУ ПОЕМ

Ура! Бабушку освободили! Жаль, что дедушка не дожил.

Бабушка снова живет  в их огромной квартире на Вспольном. В ней десять комнат: коридор разветвляется от входной двери направо и налево, и в каждом рукаве – по пять.  Бабушке запрещено жить в Москве, поэтому, когда приходят проверять – то средь бела дня, то ночью – никто не открывает дверь, пока бабушка хорошенько не спрячется в шкафу. Там ее еще ни разу не нашли.

В большой кухне –общий холодильник, один на всех. Но и он, как правило, пустой – зачем, если можно повесить в авоське за окно. А Алексей Иудович с женой подэкономили, и телевизор купили! С утра, конечно, у всех дела, днем –трансляции нет, перерыв. Зато вечером на кухне  все ждут аннонса. 

- Сегодня - фигурное катание!

Ну, такое пропустить нельзя! Бабушка с тетей Асей несут стулья, а Люба устраивается на полу,  прямо перед лупой.  Народу  опять набилась  полная комната – ну, а ей все видно отлично. Фигуристы часто  падают, но все равно рискуют,  и прыгают, прыгают.   Алексей Иудович ведет трансляцию:

-  Вот  эта сейчас точно на ж... приземлится! Ну, я же сказал.

В перерыве пьют чай с тете-Ириными сушками.

-  А завтра кино будет.

Люба  знает «Свадьбу с приданным» наизусть, так часто она ее смотрит -  и, наверно, не хуже главной героини может спеть уже  «на крылечке твоем...» - но, конечно, приходит все равно.

А иногда собираются у них,  за большим столом, под лампой, прячущейся под темно-красным  абажуром. Ну что, в покер сыгранем?

Сегодня вечером снова кино. Двое идут по мосту,  над пропастью. Мостик узенький, качается. Того и гляди упадут.

- Это потому, что пропасть кругом, – говорит тетя Ася. – А если бы просто на полу этот мостик как досочку положить, прошли бы оба по полоске,  и даже не заметили, как дошли. А так –  вправо-  влево  смерть, вот и страшно заранее.

- Да,   так страх и образуется, - соглашается тетя Ира, -  а уж вниз глянешь, и прямо само тянет туда как будто.  А перил-то и нет совсем, смотри - только веревки тонкие.  Вот так  и оступаются.
-  Дойдут, - решает внести свою лепту и Люба.  С первого ряда ей отлично видно этих двоих, вцепившихся друг в друга. – Иначе счастливого конца не получится.

Еще один московский день гаснет за окном. На перекрестке возле булочной  дребезжит на повороте трамвай.
 
...Если надо пройти
Все дороги-пути,   
 Те, что к счастью ведут, я  пройду –
Мне их век не забыть...

БИЛЕТ В ОДИН КОНЕЦ

Ну вот,  шкаф разломали. И за мебелью должны скоро  приехать. А завтра уже и стену ломать начнут, соединять. Ну что ж. Чего она за эти годы только здесь не видела – перегораживали, разделяли, расселяли... А теперь вот наоборот - соединяют.  Любка, Любушка, Люба...

Любовь Михайловна оглядывается. Может быть, в последний раз. А может, и еще зайдет вечером сегодня. Без шкафа  стены гладкие и совсем  чужие какие-то.

...Расставаться надо учиться,
Расставаться надо стараться.
Не метаться израненой птицей –
Хладнокровно в путь собираться...

Стихи какие-то привязались. Откуда они? Ах, ну да  – Иришкины же, конечно. Из той бледно-зеленой, в клеточку,  забытой дочерью  тетрадки. Сколько лет прошло уже, как они уехали? Двадцать? Да, почти двадцать... Как же быстро все.

...Словно зуб, уничтоженый с корнем –
 Вместо блеска  - кровавая яма. 
РаспотрОшеные альбомы,
 Недоношеные пижамы...

Тогда все это валялось  в их комнате -  а Иришка то и дело застывала среди разгрома,  растерянная, пытаясь собраться. Много ведь в самолет не возьмешь. Собрать чемодан. А  главное, собрать себя. Морально.

Конечно же, Иришка как всегда,   права – родным надо жить вместе, а не через полмира по телефону общаться. Умница у нее выросла дочка, что и говорить.   Да и одной ей здесь, в ее возрасте,  трудновато уже. Ну что ж... Все-таки, какая замечательная она у нее  - не каждая  ведь согласится взять к себе жить  пожилую женщину, даже если это и мать. 

Любовь Михайлова проводит рукой по стене. Невероятно:  сняли встроеный шкаф, а под ним обнажились карандашные отметки  -  сама помнит, как прикладывала к Иришкиой  голове книжку, и по ней отчеркивала. Вот ведь какая штука: кажется, только вчера  принесли Иришку из роддома в голубом (не нашлось розового) конверте...  А   вот уже она, гордая, влетает в дом -   а из-под пальто,  как бы невзначай не спрятаный,  выглядывает  алый галстук: приняли в пионеры, да еще  в первых рядах!  За отличную учебу и участие в общественной жизни!
 И буквально мгновение отделяет этот день от другого, когда поздно вечером Иришка  входит вместе с  темноглазым,  длинноволосым парнем:
- Мам. Нам тут кое-что похранить надо. Только,  чтобы  никто не знал.

А  никто и не знает. А если и знают, то молчат.  И дом их, подобно айсбергу, немой громадой плывет дальше в  море   рапортов и свершений , энтузиазма и доносов , ликования и зависти, черной злобы и светлого будущего -  неуверенно маячащего где-то совсем далеко, у линии горизонта.  Плывет, чтобы когда-нибудь, рано или поздно, как и полагается айсбергу, развалиться на куски.

Ну что ж... Все ведь  когда-нибудь кончается. Главное, не ослаблять рук, не терять друг друга в этом хаосе.  И тогда, может, удержит их этот мостик, переброшеный  над пропастью с одного благоденствующего берега на другой.

Они приехали с тяжеленным портфелем.  Открыли – оказался полон перетянутых резинками пачек.  Придирались к каждой строчке, к каждой букве  договора – явно искали подвох. Странные они все же какие-то, эти новые владельцы. Словно из другого теста сделаны, хоть и выглядят, вроде,  прилично.  Кому тут и зачем их обманывать?  И  глаза у него  – светло – серые, но...  словно   водянистые какие-то.  Где-то она уже видела такие. Все пыталась вспомнить – где? 

Любовь Михайловна подходит поближе к окну, и, кашлянув, переворачивает  тетрадную страничку.

...Говорят все, что время лечит,
Караваем мука обернется.
Наше прошлое гасит свечи,
Но за нами, хромая, крадется...

Она  медленно обводит глазами оголившиеся стены -  и вдруг спохватывается.  Нет, никак не успеет она сегодня сюда вечером  еще раз  зайти.  Ей же  еще в «Детский мир» еще – маленькому Данику русскую «Монополию» купить.  Ирочка специально звонила, просила. Сказала – очень ждет.