Хронометр

Станок Александра находился у края прохода. За несколько месяцев работы на заводе он привык к этому старичку выпуска 1976 года. И, если учесть, что станок старится быстрее человека, то, наверное, человек и его хозяин были ровесники. Однако оба продолжали исправно работать; Александр ставил на рабочий стол детали, станок исправно шелестел шестерёнками. Оба достигли гармонии. В общем, станок и человек за несколько месяцев совместного труда стали весьма близкими друзьями. Среди же людей друзей у Александра практически не появилось. Не потому, что Александр был мизантропом. Нет. Но ведь даже для дружеских отношений необходимо время, зачастую годы. Это касается даже молодых людей, которые, как известно, склонны к быстрому формированию взаимоотношений. А что же говорить про пенсионеров, которые попадают не в среду таких же старичков, а в окружение людей совершенно разных возрастных категорий. Впрочем, ровные и добрососедские отношения у Александра сложились довольно быстро со всеми. И дело не в том, что наш пенсионер как то пытался искусственно налаживать связи с коллективом; к кому то подмазаться, кому то подольстить. Нет, всё  сложилось само собой. Да и чего было складываться плохим отношениям, когда Александр по натуре был вполне спокойным человеком, которому и в голову не придёт строить козни кому-либо, даже тем, кто его невзлюбит. Впрочем, какие интриги в его возрасте? Александр и в молодости не плёл происков, а сейчас это и вовсе ни к чему. Что ему, карьеру себе пробивать? Нет, конечно. Так что трудился Александр себе спокойно, наблюдая жизнь вокруг и совершенно не вмешиваясь в происходящее. В общем, вполне типичное поведение пожилого человека, которому и надо то в жизни совсем немного. А надо было Александру иметь лишь небольшой приработок к пенсии, ибо все ведь знают, что на нашу пенсию прожить весьма непросто. На одну квартплату да коммунальные услуги уходит более половины пенсии. А так, конечно, Александр легко мог бы прожить и без завода, ибо было у него вполне надёжное увлечение – наш пенсионер был страстным книгочеем и даже  писал сам, публикуя свои вещицы, а это были и стихи и проза, в интернете. Об этом его не совсем обычном для заводского человека хобби вскоре узнали и в цехе. Конечно, люди все разные и относятся к увлечениям другого тоже все по разному, но, однако, вреда литературные наклонности Александру не принесли. Наоборот, даже несколько повысили его авторитет в коллективе. Не то чтобы заводчане особо увлекались литературой, нет, разумеется, но ведь не во всяком коллективе, согласитесь, есть свой, пусть и не признанный поэт или писатель. Поэтому, естественно, смотрели на нашего пенсионера как на некое пришлое чудо, которое, тем не менее, принадлежит им. Сами понимаете, что если на человека взирают как на некую диковину, то плохо к такому уже относиться не будут. К таким уникумам могут проявлять любопытство, могут взирать как на чудака, то есть с некоторым даже превосходством, но гнобить, по крайней мере явно, никто такого юродивого не будет. Конечно юродивого, а как иначе. Вот если бы человек на своём хобби зарабатывал деньги, тогда и отношение было бы совершенно другое. Но, раз пишешь, но ничего не зарабатываешь, то ты всего лишь юродивый, зверушка редкая.
Лишь с одним человеком из всего коллектива цеха сложились у нашего поэта-фрезеровщика чуть ли не дружественные отношения. Таким человеком был сосед по пролёту, токарь Антоныч,  старожил, ветеран, проработавший на предприятии не один десяток лет. В трудные перестроечные времена, когда денег людям не платили, когда и работы то не было никакой, Антоныч не ушёл с завода. Все трудности, которые выпали на коллектив, испытал на себе и Антоныч. Чем только не приходилось в то время заниматься. Люди мастерили всевозможные поделки, чтобы как то заработать на жизнь. Антоныч тоже освоил некий бизнес, он стал мастерить на своём станке спиннинги, которые шли нарасхват, ибо были надёжны и, что самое главное, гораздо дешевле заграничных. Отечественных у нас, по моему, никогда и не было. Мало-помалу положение на предприятие несколько улучшилось, пошли некоторые заказы, хотя свои удочки Антоныч так и не бросил. Бизнес есть бизнес. Чего же тут говорить. Сейчас Антонычу было уже за семьдесят. А когда человек в такие годы продолжает трудиться, согласитесь, одно это уже внушает уважение.
Вот с таким своим соседом по пролёту и сдружился наш непризнанный поэт, хотя Антоныч лирику никогда в жизни не читал. Он сам в этом признался Александру, когда тот принёс показать другу вырезки из газет, где были помещены его стихи про подводников. Почему именно про эту категорию людей? Дело в том, что Антоныч в своё время служил на дизельной субмарине, а к подводникам у Александра было, прямо скажем, тёплое отношение. Может быть потому, что среди встретившихся ему по жизни людей этой категории не оказалось плохих, или просто потому, что считал данную службу трудной, или потому, что написал про этих людей целый цикл стихотворений, не знаю, но, как бы то ни было, уже один этот факт принадлежности к флоту, вызывал у Александра симпатии. Да к тому же, очень Александру хотелось узнать нюансы службы на подлодке. Ведь для автора очень важно иметь как можно более обширные сведения о предмете своих литературных трудов. Пусть цикл уже создан, но сверить свой труд с жизнью всё равно интересно. Хотя Антоныч не склонен был рассказывать о матросских годах. Даже то, что их лодка, в составе ещё трёх, совершила в разгар Карибского кризиса поход к острову Куба, и то промолчал. Лишь когда Александр прямо спросил его об этот походе, так как место и время службы старика совпадали с тем периодом, Антоныч подтвердил предположения своего новоявленного товарища. Хотя и тут ничего не стал рассказывать, лишь коротко упомянул о том, что в отсеках было очень душно, температура порой зашкаливала за семьдесят градусов, и многие просто теряли сознание.
- Голые мы тогда работали, - вздохнув, пробурчал Антоныч.
- В каком смысле? - не понял Александр.
- Да в прямом, жара же в отсеках, вот нам и выдали марлевые трусы, одноразовые.
И, глядя на удивлённое лицо Александра, подытожил без всякого пафоса:
- Так и работали, в одних марлевых трусах.
Вот, пожалуй, и все подробности о походе, которые узнал от старого токаря и бывшего подводника Александр.
Впрочем, Александр не обижался на не многословие друга. Он и сам был, как это не покажется странным, не очень разговорчив. Просто возникли между двумя немолодыми людьми некие флюиды, некая симпатия. А ведь такие отношения могут сложиться и без всяких разговоров. Бывает и такое.
Да, чуть было не забыл сказать ещё об одной причине, почему Александру нравился неразговорчивый, сухопарый Антоныч. Старик, хотя и не любил много говорить, но зато был очень пунктуален. Например, Антоныч, с точностью хронометра, начинал обедать всегда в одно и тоже время. Нет, разумеется, весь коллектив предприятия уходил на обед в определённое время, режим есть режим, распорядок есть распорядок. Но Антоныч начинал свой обед строго за десять минут до начала официального обеда, который состоял помимо прочего из некоторого количества фруктов. Но любовь к фруктам не была морской привычкой. На подводной лодке фруктов им не давали. Добавлялась лишь вяленая таранька, да небольшая шоколадка. Даже вина на дизельной лодке, по моему, не полагалось. Но, мало ли что было на флоте, сейчас же Антоныч любил побаловать себя, поглощая свой обед немытыми руками, удовлетворяясь лишь обтиранием ладоней рабочей салфеткой. К началу перерыва Антоныч уже заканчивал свою скромную трапезу и не спеша шёл играть в домино, к чему имел прямо таки страсть.
Зная такую привычку друга, Александр неизменно определял начало обеда не глядя на свой мобильник, который находился у него во время рабочего дня в тумбочке. Очень удобно было иметь такой живой хронометр. Не надо было вытирать руки, чтобы лишний раз посмотреть время, вынимая из футляра телефон.
И до того Александр привык к такому живому хронометру, что в определённое время, словно собака Павлова, поворачивал голову в сторону своего друга. Что ж, привычка есть привычка, а условные рефлексы у людей формируются так же легко, как и у животных.
Но в один из понедельников Александр не увидел друга ни в раздевалке, ни в цехе. О болезни как то не думалось, ибо ещё в пятницу Антоныч выглядел вполне здоровым и бодрым. Поэтому Александр не очень обеспокоился отсутствием своего соседа. Мало ли что может быть, какие причины, почему человек не вышел на работу.
Но, оказалось, что Антоныч всё-таки заболел. Со старым подводником случился удар. С диагнозом инсульт старика положили в больницу. И как не хотелось Александру навестить приятеля, но он всё не решался. В конце концов, они хотя и были в хороших отношениях, но ведь не были всё же в столь близких. Они никогда не встречались помимо завода, никогда вместе не отмечали ни одного праздника. Да и не без внимания же остался Антоныч, успокаивал себя Александр. В общем, логика победила. Александр узнавал про состояние старика по рассказам других. И, наверное, он бы и считал такое положение вполне достаточным, если бы не стойко сформировавшаяся привычка глядеть в сторону рабочего места Антоныча за десять минут до начала перерыва. Видя прибранный станок, отсутствие обедающего стоя за своей тумбочкой старика, Александр хмурился, испытывая некое чувство вины перед приятелем, к которому так и не удосужился сходить. Все аргументы насчёт хорошего ухода не очень помогали. Поэтому Александр всякий раз, глядя на пустующее рабочее место Антоныча, говорил себе, что непременно сходит, навестит в ближайшие дни в больнице своего соседа по проходу. Но, наступал вечер, вместе с ним приходила и закономерная усталость от трудового дня и поездка в больницу вновь откладывалась.
Так прошла неделя. В пятницу, с самого утра к Александру неожиданно подошла уборщица Тамара, тоже как и он пенсионерка. Привычно отстранившись от станка, чтобы дать возможность Тамаре свободно подмести территорию, Александр встал возле стола с приспособлениями. Но этот раз Тамара не ограничилась работой, оказалось, что у неё была и некая просьба.
- Александр, ты знаешь, что завтра Расиму, тому, что стружку привозит, день рождения? – спросила уборщица.
- И что? – немного рассеяно поинтересовался Александр, хотя уже понял, что требуется от него.
- Напиши для него сейчас стихотворение, а я ему завтра пропою его. Знаешь, как человек будет доволен.
Как не был догадлив Александр, как не научился предугадывать действия окружающих, всё же такие просьбы сбивали его несколько с толку.
- Да я не могу, Тамара, - с неким беспомощным изумлением отказал в просьбе наш заводской поэт.
- Как это не можешь? – искренне изумилась Тамара, - Ты ведь пишешь стихи, сам же мне показывал свою книгу.
Несколько путано и сбивчиво Александр начал объяснять трудности стихотворного творчества. И хотя его речь была вполне убедительна и здрава, Тамара навряд ли поняла его железные аргументы.
- Тоже мне поэт, про день рождения написать не можешь, - не столько уничижительно, сколько изумлённо воскликнула Тамара, принимаясь за уборку.
И столько было эмоций в её интонации, что эта фраза буквально звучала навязчивой мелодией в ушах Александра вплоть до самого обеда, вернее до того времени, когда он привычно поворачивал голову в сторону рабочего места Антоныча, которое сейчас пустовало. Обтерев руки салфеткой, Александр в глубокой задумчивости остановил станок и, достав из тумбочки тетрадь, принялся неожиданно для себя писать.
Увидевшая эти действия Тамара радостно подошла к нашему поэту, но, не стала ему мешать, на цыпочках отойдя прочь, в полной уверенности, что усовестила эту творческую личность столь успешно, что теперь-то стихотворение будет непременно написано ко дню рождения Расима.
Но Тамара ошибалась, Александр думал не о малоизвестном ему Расиме, а об Антоныче, вернее даже не о нём самом, а о выходе в поход атомной субмарины. Да, конечно, Александр знал, что Антоныч проходил службу на дизельной подлодке. Но ведь мышление поэта непредсказуемо. Поэтому он быстро, своим непонятным почерком писал:
Не видно земли за волною,
Осталась в посёлке жена,
Фарватер рябит под луною,
Пустыня морская черна.
Конечно, матрос срочник не имеет жены, он не бывает и на мостике рубки. Но всё это было не столь существенно. Да, Александр никогда воочию не наблюдал выход в океан атомного крейсера, но какое это имело значение. Главное было то, что воображение подкреплялось словами, остальное было уже не суть важно. Важно было лишь сотворение образа. Александр даже забыл про обед. Да и какой обед, когда мысль творит.
К окончанию обеда стихотворение было создано. Александр улыбнулся, и переписал стихи набело, перечитывая их вновь и вновь.
Неожиданно к нему подошла Тамара.
- Вижу, что написал, - широко улыбаясь, похвалила она Александра, - а говорил, не могу.
Александр, ничего не отвечая, продолжал улыбаться блаженной улыбкой довольного собой человека.
- Прочитай, - заглядывая через плечо автора, потребовала Тамара, -  а то я твои каракули не понимаю.
Александр не сопротивлялся и прочитал.
Вот это стихотворение полностью.

Не видно земли за волною,
Осталась в поселке жена,
Фарватер рябит под луною,
Пустыня морская черна.

Сияет Арктур красновато,
А Регула свет голубой.
У звезд равнодушные взгляды.
Хоть связаны с чьей-то судьбой.

Скользит субмарина по гребням
Бурливой и пенной воды.
На вахте я выгляжу кремнем.
А как в одиночестве ты?

Наверно, болтаешь с подругой,
Устал телефон от бесед.
Тебе тишина - тяжкой мукой,
Хоть ты у меня домосед.

И вещи мои сиротливо
Царапают память тебе.
Сомнения гложут: "Счастлива ль
Я в женской сегодня судьбе?"

Ты пыль вытираешь в квартире,
Хоть все чистотою блестит.
И чистишь сукно на мундире,
В глазах же слезинка дрожит.

А нам к погружению срочно.
Свет божий, надолго прощай.
Команду мы выполним точно.
А ты меня ждать обещай.

Сияет Арктур красновато,
А Регула свет голубой.
У звёзд равнодушные взгляды,
Хоть связаны с чьей-то судьбой,
У звёзд равнодушные взгляды,
Хоть связаны с чьей-то судьбой.
Раскрыв рот, Тамара молча выслушала стихотворение до конца, а когда Александр закончил, возмущённо воскликнула:
- Какой Артур? Я же тебе человеческим языком сказала, что день рождения у Расима. – затем обиженно добавила, - А ты ещё и звёзды приплёл.
- Да это же о моряках стихотворение, - продолжая витать где-то там, далеко, рассеяно отвечал Александр.
- Да ведь Расим никогда и моряком не был! – в полнейшем изумлении вскричала Тамара.
Но, Александр её попросту не слышал, он глядел куда-то туда, где на просторы океана выходила мощная субмарина.
- Тьфу, ты, Господи! – в сердцах воскликнула рассерженная Тамара и пошла на другой пролёт выполнять свою работу.
Александр так и не сходил в больницу к Антонычу, но теперь совесть его не беспокоила. С Антонычем они увиделись позднее, когда тот пришёл забирать свои пожитки. Старик чувствовал себя вполне сносно, только сокрушался о том, как же теперь он будет жить без завода. Никакой обиды на Александра он не держал.