Мама толстая

          Хренков младше меня на год. В три – четыре года это огромная разница. Нас иногда оставляли вместе во дворе. И мы присматривали друг за другом. Семьи офицеров и сверхсрочников расселяли в одноэтажных, как правило, четырех квартирных домах, расположенных по периметру воинских частей. Рядом строились ряды сараев, туалет, устанавливали колонку пресной воды. В общем, располагали по территориально – производственному признаку. Это называлось военным городком. Так что все были соседи, если не по дому, то по сараю, не по сараю, так по двору, не по двору так по колонке. Все друг друга знали, и по возможности выручали. Это были дети войны.
          Как-то мать «Хренкова младшего» пришла за ним раньше, чем моя мама из магазина. Было время обеда, и «Хренкова старшая», поняв, что я остаюсь один, спрашивает меня: - а где Лэся Дмитриевна? Я отвечаю: - а она ушла в город. – А когда она придет? – А никогда,- отвечаю я. – Во, Леся Дмитриевна дает!- говорит Хренкова, и забирает меня с собой обедать. На обед был гороховый суп, жареная рыба с картофельным пюре и компот. Надо ли рассказывать какое положительное воздействие оказывает смена кухни на человека, а перемена блюд, а компания. И вообще я был искренен до самозабвения. С каким аппетитом я ел… Хренков старший, наблюдая это неприличие, поинтересовался у жены: - чей это такой голодный ребенок. – А…, это сын Леси, что живет через дорогу. – Какой Леси? – Да, жена капитана…, «начпрода», - толстая такая… - А, еврейка… – Да нет, вроде хохлушка. Разговор плавно перешёл в традиционно более занимательное для советских людей, интернациональное русло. Меня оставили в покое, и я спокойно доел. После обеда, пришла мама, меня отправили домой. Пришел к обеду отец. Сели за стол. Есть, как–то уже не хотелось. В тарелке лежала котлета с макаронами, и как-то все это было уже не актуально. Захотелось пошалить, поболтать, поделиться впечатлениями, - побыть в центре внимания. Ну, мать то всё поняла, но не всё знала. В этот период моей жизни я не особенно разбирался в значениях слов, тем более что говорили со мной одновременно на двух языках, и слово «толстый» мне казалось естественным синонимом слова «красивый». Тем более что отец, его часто употреблял в разных вариациях в отношении матери. А в этнических вопросах, как потом выяснилось, разбирался в те времена только Лёва Гумилёв, которого я совсем не знал, и видимо старший Хренков, которого я узнал за обедом. Поэтому я не затронул эту тему. Вполне хватило того, что мама толстая. На следующий день мать с Хренковой поругались. Хренковая история.