История Главка

     В греческой мифологии есть история о странных превращениях, произошедших с юным рыбаком Главком и с красивой девушкой Сциллой. Они подробно описаны в книге, с подходящим названием, - "Метаморфозы" - римского поэта Овидия, автора знаменитой поэмы "Наука любви".

       В книге Овидия повествуется, как некая молодая девушка Сцилла, наделенная чрезвычайной красотой, долго отвергала домогательства женихов. Сцилла водила дружбу с морскими девами-нереидами, и часто приходила на берег моря где, шутя и насмехаясь, рассказывала подружкам о страданиях влюбленных в нее "молодых несчастливцев".
Девы моря, любили Сциллу, и даже сделали ее, столь удачливую в любви, наперсницей в собственных любовных "тайнах" и "печалях".
Так, нереида-Галатея рассказала Сцилле о своей несчастной любви к шестнадцатилетнему красавцу Акиду, которого убил его вздорный и некрасивый соперник - одноглазый Циклоп. Однако эта история не столь жестока, как могла бы быть, она даже не лишена очарования.
Влюбленный Циклоп очень трогательно предлагает Галатее свою любовь, обещая подарить ей всякие милые "штучки": ягнят, голубей, нежные ягоды. Он называет возлюбленную Акида:

"Ты белей лепестков белоснежной лигустры,
Вешних цветущих лугов и выше ольхи тонкоствольной.
Ты светлей хрусталя, молодого игривей козленка!
Глаже кожа твоя перламутров, что век омываются морем.
Зимнего солнца милей ты, отрадней, чем летние тени..."
перевод Овидия - С. Шервинского

     И так далее, довольно долго и красиво.
Он даже сообщает ей, что:
 
"Двух я недавно сыскал, - играть они будут с тобою, -
Сходных друг с другом настоль, что легко ошибиться,
Двух медвежонков, шерстистой медведицы деток.
Я их отнял и сказал: Госпоже сохраним их в подарок!..
О, Галатея, приди! Подарков моих не отвергни!"

"Плюшевые" мишки как бы венчают собой всю пирамиду циклопических соблазнов. Согласитесь, это очень современно!

     Далее, потенциальный муж-Циклоп потешно расхваливает сам себя, без гордячества, и довольно объективно:

"Знаю свое я лицо: в отражении влаги прозрачной
 Видел себя я на днях, и увиденным, в общем, доволен.
Как я велик, посмотри! Не крупней и Юпитер на небе
Телом...
Ты о щетине густой, на всем моем теле торчащей,
Дурно не думай, затем, что без зелени дурны деревья...
Муж красив бородой и колючей щетиной на шее.
Глаз во лбу у меня лишь один, он размером
Вроде большого щита. Что ж? Великое солнце
Разве не видит всего? А ведь глаз его кругл и единствен!.."

     Но Галатея отвергла ухаживания "нежного Циклопа", с которого, скорее всего, списан шекспировский Калибан, и одноглазый силач в отместку завалил камнями юного счастливца Акида.
А Галатея из крови возлюбленного создала речной поток, где пророс камыш, в зарослях которого появляется образ несчастного юного красавчика.
Заканчивает этот рассказ Овидий как-то скомкано.

"Кончила Галатея рассказ, и сонмом обычным
Врозь разбрелись и плывут по спокойным волнам Нереиды.
Сцилла вернулась..."

     С нереидой-Галатеей мы больше не увидимся, хотя персонаж с тем же именем, но уже чисто земного, а не морского происхождения действует в другой очень известной легенде - о скульпторе, влюбившемся в собственное творение из камня-мрамора.

     Дальше действовать будет Сцилла.
Вскоре, эта девица снова гуляла, нагая и гордая своей красотой, по берегу моря.
Тут-то и начинается самое интересное.

     Обнаженную красотку увидало чудовищное морское божество Главк, мгновенно объятое любовным порывом. Главк предстал перед прекрасной гордячкой в виде некоего жуткого существа, сверху покрытого синевато-серыми волосами, с синими руками, широкими и округлыми плечами, внизу же имеющего "оконечность извилистой рыбы". Сцилла бросилась бежать, гонимая неподдельным ужасом, но Главк имел способность успокаивать людей своими речами. Он поведал девушке свою историю.
     Раньше Главк был человеком, он жил одиноко на берегу моря и дарами моря, - ловил сетью и удочкой рыбу. На берегу моря был участок, где никогда не паслись животные и никогда не выращивали люди урожай. Даже "трудовая пчела никогда не сбирала там меду". Главк с уловом попал на этот "заповедный луг" первым из людей. Здесь он расположился, чтобы подсчитать число рыб, которых "случай в сети загнал иль своя же на крюк насадила зверская алчность".
     Однако, едва коснувшись травы, мертвые уже рыбы ожили и, скользя и прыгая по траве, ушли в море. Главк, сперва остолбенев от неожиданности, сообразил кое-что, сорвал несколько травинок и разжевал их.
Но - "только лишь глотка моя испила незнакомого сока", - в тот же миг, почувствовал Главк "у себя в глубине неожиданный трепет... в сердце своем к инородной стихии влеченье... молвил земле (он) "прости" и нырнул в голубую пучину". Здесь его встретили Древние Боги морей и порешили придать ему вид, более подходящий для его нового места обитания.
     Боги-Ураниды, - Океан и Тетида, - свершили над ним "метаморфозу".

"Девять я раз очистительный стих повторяю. Велят мне
Чтобы подставил я грудь под сто потоков различных.
Сказано - сделано. Вот отовсюду ниспавшие реки
Над головою моей всех вод своих токи проносят..."

     Остального Главк не помнит, лишившись памяти.

"Только всего рассказать не могу я, что стоило б вспомнить;
Только и помню всего - остального не чуяли чувства.
А лишь вернулись они, себя я обрел измененным -
Был я и телом другой, чем раньше, и духом не прежний..."

     После этого Главк стал жаловаться на то, что, несмотря на "милость Древних Богов", его симпатия и страсть не может тронуть красивую девицу. Однако гордячка Сцилла покинула берег моря, оставив Главка в смущении и неудовлетворенной влюбленности.
Страдая от неразделенной любви, Главк обратился к дочери еще одного Древнего Бога - Титана, - к волшебнице Цирцее, чтобы та приворожила непокорную Сциллу.

"Не исцеляй мой недуг, облегчи лишь любовные раны,
Не разлюбить я хочу, - но она пусть пыл мой разделит!"

     Поначалу Цирцея благоразумно предлагает Главку отказаться от любви неразделенной и любить того, кто сам его любит. Более того, она готова вполне и с удовольствием разделить любовь бывшего рыбака. Овидий, автор "Науки любви" очень красочно описывает советы мудрой Цирцеи-волшебницы:

"... домогаться желающей легче,
Чающей тех же утех, одинаковым пылом плененной!
Ты же достоин. Тебя и без просьб, конечно, позвали б.
Только надежду подай, - поверь, позовут и без просьбы.
Не сомневайся, в свою красоту не утрачивай веры!
Я, например, и Богиня, и дочь светозарного Солнца,
Чья одинакова мощь в заклинаниях тайных и зельях, -
Быть желаю твоей! Презирай презирающих, нежным -
С нежными будь..."

     В этих заключительных строках - вся "наука любви" Овидия, поверьте, он хорошо знал, предмет, о котором писал!
Однако Главк говорит, что его страсть к Сцилле слишком сильна:

"...скорее
Водоросль будет в горах вырастать и деревья - в пучинах,
Нежели к Сцилле любовь у меня пропадет".

     Цирцея, негодуя из-за отказа, но, любя Главка, решила обратить силу своих чар не на него, а на непокорную любви девицу.
     То, что она сотворила с красоткой заставляет содрогнуться от ужаса и отвращения.
Цирцея оставила Сцилле смазливую девичью мордашку, однако ниже пояса, там, где были бедра и женское лоно, у нее выросли омерзительные, брызжущие слюной и ядом, жадные, харкающие и лающие песьи морды на коротких шеях.

"...чудища некие мерзко
Лают вкруг лона ее. Не поверив сначала, что стали
Частью ее самое, бежит, отгоняет, страшится
Песьих дерзостных морд, - но в бегство с собою влечет их.
Щупает тело свое, и бедра, и икры, и стопы, -
Вместо знакомых частей ощущает лишь пасти собачьи!
 Все - лишь неистовство псов - промежности нет, но чудовищ
Члены на месте ее вырастают..."

     Так и хочется воскликнуть во весь голос: "Фу-у-!!! Какая гадость!!!""

"Главк влюбленный - рыдал..."

Больше с морским чудовищем Главком мы уже не встретимся, а Овидий рассказывает, как Сцилла, помещенная в скалу, жрет моряков, как она лишила жизни многих друзей-спутников Одиссея, возвращающегося домой, ее кошмарных пастей с трудом избежал Эней, плывущий из сожженный Трои.
 
    История Главка, начавшись как простой сюжет немного расцвеченной народной фантазией "бытовой мелодрамы", переходит в сказочно-таинственный рассказ о волшебном превращении, а, в результате, превращается в омерзительно-физиологическую трагедию, связанную с сексом и страстью.
     Можем ли мы, с нашим современным опытом интерпретации психологической, символической или антропологической, сказать что-то осмысленное относительно истории Главка.
     Внешняя канва ясна. На историю отвержения хорошей девушкой жениха-монстра, Овидий отвечает сам себе историей об отвержении жениха-монстра девушкой "плохой".
Но поучительность историй, на наш взгляд, несколько затушевывается монструозностью обоих женихов. Был бы понятен гнев богов, если бы плохая отвергла уж такого распрекрасного, что ни в сказке, ни пером... То же, что она предпочла не иметь интимных дел с "видимым кошмаром", как-то ее не очень компрометирует.
     Да и за Циклопа, по мужскому счету, немного обидно. Уж как он чувствительно расстилался перед "хорошей" Галатеей - и - тю! Сопляка, "тростником колеблемого", предпочли. Не учат нас истории эти, почитай что ничему!
Более того, в дальнейшем на передний план выйдет сюжет о "полюблении" хорошей девушкой доброго чудовища. Тут у Овидия сюжет не "складывается" с общим моральным прогрессом человечества.
     Перейдем от сюжета к содержанию.
     Делать вывод, что история, переданная Овидием, заключается в совете девушкам не совершать прогулки по берегу моря в обнаженном виде, мы с негодованием отвергнем. Также мы не станем предполагать, что смертным грехом для древнего грека является девичье сплетничанье и отказ красотки от секса. Это не достойно мужественной и свободной культуры античности.
     Включив воображение, мы можем сказать, например, что собачьи пасти внизу живота Сциллы, говорят, что девушка, отвергающая истинную любовь, - это "Стерва - (пи-пи)-собчачка". Совпадение, хотя и потешное, но смысла не проясняющее (да простит меня "дочь своего отца" Ксения, но Древние Боги - бесчеловечны и лишены жалости, как и современные "акулы рынка и "формата").
     Допустим, что харкающие песьи морды на месте лона любви - это символический образ людской молвы и смешков за спиной девицы-гордячки. Ведь обязательно найдется кумушка или острослов, которые сообщат "по секрету всему свету", что "у этой Сцилки вместо сами знаете чего - собачья пасть, вот она и отказывает всем".
     Но есть слова и в защиту гордой Сциллы. Она хранит девственность - и этим уже достойна похвалы. Главк ведь не предлагал ей руку и сердце? Он ее уболтать хотел, это очевидно.
     Кроме того, имеет ли смысл требовать от красивой девушки любви к какому-то морскому чуде-йюде? Или страсть чуды-йюды и есть то наказание, которое девица несет за то, что отвергает любовь юношей? А уж чуда-йюда может таких делов наворотить!

     Все это, конечно, забавно, но в остатке всех наших "интерпретаций" остается "Легенда о Главке".
     Она проще, сказочнее, лишена излишеств сексуального характера, она... таинственна, в ней есть глубина и смутная истина. Или, как сказал Поэт, "покой и воля".
     Вообще, связь этих двух историй как-то неорганична. Превращения не следуют одно из другого. Главк просто рассказывает смертной девушке странную историю. Но чему это история могла бы служить? Как она могла бы привлечь девушку, вызвать ее любовь?
Поразительна и абсолютная эмоциональная несовместимость двух метаморфоз.
     Сцилла: Гордячка-красавица и ее сплетни с нереидами - ясненько.... Встреча с Чудовищем и вполне ожидаемый отказ в соитии... наказание, совершенно не отвечающее "преступлению"... Все как-то гиперболизировано, неприкрыто, грубо и некрасиво.
     Главк: Трава жизни... Юноша, который испытал тягу к морю, вкусив соки этой травы, вместо "соков" привычных рыб... Юноша - одинокий, девственный рыбак, ставший божеством морей... Юноша, ставший чудищем, но сохранивший обаяние рассказчика...
Что-то не тянет ни на какую пошлятину эта "внутренняя" история в тексте Овидиевых "Метаморфоз". Особые любители, конечно, почуют запах каннубиса, но... это дело индивидуальных обонятельных привычек... Ничего всеобщеобязательного здесь нет, тем более, что Главк пишет о магическом действии "сока" трав, а не дыма или "пластилина".
При всем при том, легенда несомненно трогательна, чем-то неясным поучительна, неуловимо внутренне связана и доказательна, во всяком случае, она рассудительна.
     Это очень отличается от грубой страстности и физиологичности метаморфозы Сциллы или простоты, наивности и юмора "тростниковой" метаморфозы Акида.
И потом, Овидий, конечно, поэт римского периода, когда религия и, особенно, Древние Боги Греции воспринимались не так серьезно и глубоко, но ведь действуют в историях именно они, Перво-Боги, а не Олимпийские светлые Боги.
     Древние Боги - Творцы Вселенной, чьи описания обычно смутны, деяния торжественны, но очень не понятны, обращение к которым требуют осторожности и чреваты гибелью. Как-то плохо согласуется наша "вольная" трактовка метаморфоз Сциллы с потомством Древнего Океана, Бездны и Хаоса.

     И потом, история Главка не так проста, как кажется на первый взгляд.
Посмотрите, Главк не такой уж простецкий рыбак, он умеет считать, и может подсчитать количество рыб. Зачем это одинокому отшельнику-рыбоеду? Он должен интуитивно знать и понимать свое чувство голода. Но он считает! Для кого? Для себя...
     Далее, увидев оживших рыб, Главк, очевидно, смекнул нечто о "вечной жизни". "Остолбенел я, себя вопрошаю, с чего бы то было?... Что за силы в траве?" - пишет Овидий, но мы чувствуем за этим вопросом надежду и желание чего-то более конкретного. "То" - это оживление мертвого, а "Силы" - это уже новые перспективы в монотонной жизни рыбаря. Ого-го! Жизнь Вечная, это вам не "пи-да с зубами", это думать надо...
     А вот еще. Наш ловец рыб Главк умеет ясно и чувствительно передать свои необычные новые ощущения. Но интереснее всего то, что он подмечает, как на какое-то время потерял способность воспринимать и оценивать себя.
     Кроме того, он, и это очень странно для "сказки", говорит не только о физическом преображении, но и "обновлении духовном"!
Но прежде всего, это внимание к собственной интроспективной способности - оно есть нечто очень редкое в древней и античной сказочной литературе. Чаще мы встречаемся с описаниями непосредственными и внешними. Другие герои метаморфоз могут наблюдать их постепенно (как, кстати, Сцилла), ужасаясь и негодуя. Они могут обращаться в иное "вдруг" или "внезапно"
     ... Главк же передает свое сожаление о том, что не смог полностью прочувствовать процесс своего "метаморфоза"! Его хладнокровие и, пожалуй, "научная смелость" перед лицом физиологического обезображивания своего тела - просто уникальны! Главк хотел бы ЗНАТЬ, что с ним происходило, детально и поэтапно, словно бы это был "эксперимент". А эксперимент, это то, что можно запомнить и повторить, воспроизвести при схожих условиях, определяемых наблюдением и рассуждением.
     Нет, не просты эти рыбачки-отшельники, ой, как не просты! Вот и святой Петр, "Камень Веры Папёжской", - рыбаком был... И апостол Андрей-Первозванный...
     Вчитаемся... Главк упоминает Девять "очистительных" стихов или, скажем, "формул", которые он повторяет вслед за Океаном и Тетидой. Он знает о "Ста потоках". Повсюду его рассказ сопровождает цифровая убедительность...
     Да он же - естествоиспытатель, древний ученый и мыслитель!
     Только вот человеков в женском естестве ему "уловить" не удается. Он для них, скорее, опасен - наш "жуткий "биологоразведчик", хотя и сохранивший в новых своих отношениях с природой легко узнаваемые человеческие чувства, более, "чудаковато- нежные" и, по-своему, "жалобно-заботливые", чем абстрактно-экспериментальные.
     И даже "горькие рыдания" Главка, пусть запоздалые, но искренние - выдают его "первую" - чисто человеческую - природу, сохраненную во "второй" - божественной - в неизменном виде. Это присутствие двух природ, не смешанных, но "самодеятельных" в "трансформированном" Главке - удивительно и чем-то жутко привлекательно.

     Вызывает удивление вот еще что.
История Главка (в основном, по ее описанию у Овидия) нашла продолжение в произведениях великих поэтов будущих веков - Данте и Эзры Паунда. Оба были мистиками, пророками и предвестниками Нового Мышления.
     Данте жил в тринадцатом веке. Эзра Паунд - в двадцатом. Однако поэты сходятся и собеседуют вне времени, когда их речь заходит о Главке.
Данте упоминает о Главке в первой же песне Рая (не Ада!), пытаясь объяснить свое внутреннее состояние, после встречи в Раю с возлюбленной подругой Беатриче.
Эзра Паунд написал загадочную поэму "Идиллия к Главку", исполненную пророческого смысла и Древнего Ужаса, но лишенного сугубо "масскультурной" пошлости истории Сциллы.
     Чем привлек Великих Поэтов божок Главк, бывший простым одиноким человеком, но ставший Чудовищем Глубин? И почему они упоминают Главка вне всякой связи с историей Сциллы, для которой и предназначался рассказ? Что они провидели в выделении темы Главка, и почему она соединена в их текстах не с пугливой "отказчицей" Сциллой, но с Раем, божественной Беатриче, Мудростью Тайны и Пророчеством о Глубине?