В урочище Чочколу

В урочище Чочколу все дожди приходили с запада.   Содон-Айры вершиной ловил облако, которое, повисев немного, вскоре превращалось в черную тучу. И вот уже косые потоки воды с небес били в окно стоянки, по скалам, по корьевой крыше летника, по коновязи и одинокой кошаре в этом богом забытом уголке Койской долины. Больше всего я боялся ночных гроз. В сполохах молний лишь на секунду высвечивался мертвенно-бледный силуэт горы, с вершиной, уходящей в тучи, и оттого казавшейся  безголовой.
- Не смотри ночью в окно. Лучше помоги мне.
Спрыгнув с кровати, я помог бабушке Делене занести седло.
- Ставь сюда. Сегодня вечером у меня оборвалось правое стремя, будь оно трижды проклято Небом, и вот теперь из-за него у меня разболелась поясница.
- Дьана, а почему нельзя ночью смотреть в окно?
Ну, почему, же..., – бабушка покопалась в сумке с инструментами. – Можно и посмотреть. Но тогда увидишь свое мертвое лицо.
Я подпрыгнул.
- На,  – она протянула мне моток суровых ниток и кусок гудрона. – Начинай.
- Как, мертвое? А почему мертвое?
- Четвертый Сюне хочет рассказать Второму, что ожидает Первого. Ты будешь мне помогать или нет?
- Сюне?
- Да. У человека их семь. Четвертый самый страшный. Придвинь лампу поближе.
- А почему он страшный?
- Баа-таа! Дернул меня Эрлик за язык.
Прибавив пламя в керосиновой лампе, я придвинулся к бабушке поближе.
- А почему мертвое лицо?
- Забудь это. А запомни вот что: ночью можно смотреть в окно только тогда, когда в доме нет света. Из темноты в темноту. Но когда горит лампа, обязательно нужно задернуть занавеску, потому что твое отображение на стекле – это Четвертый Сюне, и если ты не шаман, то общаться с ним не обязательно.
Щелкнула молния, и почти тут же с треском грохнул гром. Я опять подпрыгнул.
- Балам, достань и подожги арчин. Хорошая гроза. Видать Кудай опять попал молотком по макушке Содон-Айры. На, распутай, – она протянула мне моток сыромятных ремешков.
По избушке разнесся аромат можжевельника.
- Алас! – обведя курившейся веткой вокруг моей головы, дьана положила ее на печку. – Алас, алас... Ладно. Иди спать. Завтра сходишь в деревню, у нас кончается керосин. Твой Карат раскован, поэтому пойдешь пешком. А без керосина мне никак. Спокойной ночи, балам.

Скоро меня увезут в город, а я так и не сходил на вершину. Ведь сто раз собирался! И так и не сходил.
- Ты готов? – Дьана вручила мне жестяной трехлитровый бидончик. – В обход будет километров пятнадцать, но если через Чочколу, то будет короче.
- Через седловину?
-Да. Там козья тропа от камней с рисунком до Поющего Истукана и выше. Озеро оставляй слева и вверх. Еще вот что, захвати карабин. Мало ли что. Перед деревней спрячешь его на берегу.
До камней с рисунками я дорогу знал. Справа, за Коричневой Скалой,  на южном отроге Айры была целая галерея с выбитыми в камне рисунками кабанов. Может, из-за них урочище и звалось Чочколу – «со свиньями». Но изображений козлов, баранов или человечков там не находил. Только чочколор.
- Ну, я пошел, дьана.
- Пусть все будет хорошо.

Поющего Балбала я нашел недалеко от озера у подножия Айры.  Врытый в землю каменный истукан, чуть наклонившись вправо, широко раскрытыми глазами смотрел на далекую цепь Катунского хребта. Сжимая правой рукой чашу, он как бы силился что-то рассмотреть среди вечных снегов на границе неба и гор. Дотянувшись до его головы, я провел ладонью по каменным усам, носу и бровям этого вечного охранника этой земли. Кто его тут поставил и зачем? Кто так искусно выбил на камне этот пояс, огниво, чашу и ножны? Вечная загадка урочища Чочколу.
Дьана рассказывала, что Балбал перед грозой пел, как пчелиный улей. Но сейчас он молчал. Не обращая на меня внимания, он, забыв о чаше в руке и чуть наклонившись, всматривался куда-то вдаль. В века.
Приникнув к его каменной груди ухом, я, затаив дыхание, вслушался. Ни звука. Конечно, на небе не было ни одного облачка. Значит, Балбал последний раз пел вчера вечером.
Не знаю, сколько я так простоял в обнимку с истуканом, но когда я открыл глаза... Метрах в тридцати выше по тропе стояла волчица. Широко расставив передние лапы, взъерошив загривок и чуть наклонив голову, она синими глазами смотрела мне прямо в лицо. Молча.
Через минуту она ушла. Не упрыгнула, а именно ушла. Я так и проводил ее взглядом, стоя в обнимку с каменным Балбалом. Она даже не оглянулась.

Теперь урочища Чочколу нет. Давно взорвали скалы с рисунками кабанов, на том месте, где стоял Поющий Балбал, проложили дорогу к шале «У Потапыча», и скалы Содон-Айры слышат теперь не свист ветра и песню каменного балбала, а «русский шансон» и шум моторов навороченных тачек. Да и сами скалы тоже переименовали в гору «Энергетиков», и посторонний там не пройдет. Сменив дробовой «ремингтон» на снайперскую винтовку, бдительные охранники через прицел следят за всеми, кто приближается к частной охраняемой территории.
Много лет спустя я поднялся на Содон-Айры и научился разговаривать в Четвертым Сюне, для которого  нет Времени. Только не надо слишком долго ночью смотреть в окно. И теперь я знаю, что та встреча с Синей Волчицей была неспроста. Только вот Каменный Поющий Балбал не дожил... Жаль. А ведь именно в нем древние оставили нам свои Знания. Диск, который мы так и не смогли прочитать.
В урочище Энергетиков все дожди приходят с Запада...