От Сталинграда до Люксембурга ч1 Если снова война

                ЦАРИЦЫН.1915 ГОД.

    Благоухает май и нипочем ему кровавая Первая мировая война. В сквериках    тренькают птахи, гимназисты робко обнимают кокетливых подружек. Над церковью  в синеве кружатся сизокрылые голуби.

       На обшарпанном и замусоренном вокзале Царицына толпы замызганных и усталых солдат. Из теплушек тащат в бинтах раненых, ковыляют на костылях одноногие и покалеченные… Глядя на них, ступает из вагона крепкая молодая женщина в кацавейке, сапогах, с корзинкою снеди. Придерживая рукой заметно выпирающий живот, охнет, морщится от боли.

     Заприметив городового возле красного особняка купцов Репниковых, расспрашивает дорогу к военному госпиталю.
        В пропитанной запахом лекарств, душной и переполненной ранеными палате она кидается, припадает лицом к изможденному, с перебинтованной грудью своему Ивану.
          - Господи, живой!..- успела сказать.
          - Марина…

      Зазвенело в ее голове, поплыло все кругом под крики больных.
         - Сестричка скорее, тут бабе плохо!..
      Очнулась она, тяжело дыша, больничной палате. Начались родовые схватки, а рядом в белых халатах фельдшера…

          Тот же вокзал. В вагон протискивается усталая Марина, прижимая к себе корзину.Только в ней вместо снеди, оставленной больному и радостному мужу Ивану, пищал розовощекий младенец…

     Читатель, тот орущий малец был мой будущий отец, Фёдор Бичехвост. 

      Это по переданной из царицынского госпиталя весточке на захолустный хутор Новокиевский, добралась Марина в весеннюю распутицу в Царицын. Дабы за двести расхлябанных верст повидать мужа и в тяжелый час подбодрить. Из уст своей бабушки  Марины я и услышал историю появления на свет божий  моего отца.
   
     Удивительно, что вторично долгий путь до Царицына, а точнее уже Сталинграда, настойчивая  Марина преодолеет  потом, в лихую годину Второй мировой войны. На этот раз к сыну Федору, защищающему Сталинград, бывший Царицын.   

      А деда своего, ее мужа Ивана, я не видел никогда. Ибо он, красноармеец, оборонявший в 1919 году Царицын от белых, крепко занедужил тифом. При перевозе его  весной в Новокиевку, кони рванули через холодный поток речки Карманки, сани с больным  перевернулась - и он, хворая, недолго прожил в  хате под  серебристыми тополями. На руках роняющей слезы молодой Марины оставалось трое любимых им  малых детей…

      Он в последние минуты гладил дрожащей рукой по русым головкам сыновей Феди и Вани, а семилетней Наташе, любимице, молвил: 
       -  Им-то легче, они мужики - выживут, а вот ты-то как…
         Глядя на  деток с тоской, он покачивал поседевшей головой - какая година  ожидает их, в той неизвестной, разбитой гражданской войной, жизни…
      
                УКРАИНА. 1920 ГОД

         Бешено крутятся колеса тачанки, храпят оскаленными мордами лошади, с пулеметов грохочут очереди полупьяных, в непомерных  шароварах и папахах   махновцев. Где-то бухнула граната. По переулкам, между цветущими абрикосовыми деревьями, мечутся, разбегаются сельчане, истошно вопят бабы: «Спасайте, люди добри!» Около плетенька прижухли небольшого росточка  мужик с жинкой.

     - Ты, Варко, дуже нэ крычы, - шепчет он. - То сам батько Махно скачэ.
Женщина часто крестится:
     - Колы воны уже настриляються, душогубы.Там, в хати, диты голодни, зайшлысь крыком.

      Переждав суматошную стрельбу и поглядывая вослед верховым, скакавшим галопом в сторону железнодорожной станции Пологи, муж с женой крадучись добрались до саманной хатки, прикрытой белоснежными вишнями. В полутемных сенцах к ним кинулись плачущая детвора.
     - Та тихо, Галю, тихо, Маруся, - успокаивала  мать, вытирая фартуком  им слезы и сопли, прижимая к себе.

        То полыхала  очередная война, гражданская. Это  было сельцо Чапаевка,  а недалече от него родина «спасителя» Украины батьки  Нестора Махно - селение Гуляй Поле. Те муж с жинкой, скудные украинские крестьяне, это мои родные, дед Петро Котов и бабушка Варвара.

        Но матери моей, их дочери, Тани Котовой, еще нет на белом свете. Она родится спустя несколько лет, в 1927 году, когда на Украину после всесокрушающей армии Махно надвинется беспощадный зверь Голодомор, скосивший тысячи-тысяч людей.

    Как выжили в лихолетье войн, разрухи, той страшной голодухи и нехватки мой дед и баба Котовы, сумели поставить на ноги  пятерых малых детей, я  уже не узнаю никогда. Ибо их, моих стариков, давным-давно нет на этом белом свете.

     Пробегут десятилетия… И вот мы с матерью, воодушевившись предстящей встречей с родичами, мчимся поездом на её далекую родину, оттуда она, Татьяна Котова, отбыла десятки лет назад.
 
       Там, в Чапаевке, в подслеповатой саманной хатенке, я впервые увижу своего сухонького деда Петра с маленькой, доброй бабулей Варварой.
       Она, с уставшим личиком и натруженными руками, сердечно вглядывалась в меня. То переводила заботливый взгляд на дочь Татьяну, прошедшую фашистскую неволю и заброшенную судьбой аж под самый Сталинград.
       Улыбаясь, поглаживала наши подарки - то теплые одеяла, то кофточку, то деду добрый пиджачок и штаны… Усадив нас снедать и поставив на  столик нехитрую  еду и бутылочку горилки, дед тихо говорил с нами, зажимая пальцем открытую трубку в шее после операции… А я-то был еще пацан, студентик, 23-х лет. Но все это будет потом…

     А сейчас, читатель, перед нами заснеженная чужая страна. 

                ФИНЛЯНДИЯ. 1939 ГОД.

     От лютого мороза трещат, вздрагивают  в лесу деревья. По крутому склону мчится, виляя между мохнатыми елями, лыжник в белом маскировочном халате, припадает, балансируя, на одной лыже. Щелкают вдогонку ему, хлопают выстрелы. Это несется сломя голову от затаившихся в засаде финских стрелков мой будущий отец...   

     На советско-финской войне он отморозил ноги, что едва не стоило ему жизни. Через десятилетия обморожение то зло аукнулось. В 1980 году началась гангрена. С запозданием доставили его с хутора, из дома, в Волгоград.  Здесь и проходила операция. Однако улучшения не последовало. Возникла  прямая угроза ампутации обеих  ног… 
       Отец, фронтовой закалки офицер, жилистый крестьянин, при мне произнес врачам:
       - Ногу оттяпать всегда успеем. Давайте, еще день подождем… 

       Скрипя сердце, оперировавшие его хирурги  больницы скорой  медицинской помощи,  С. Ганичкин и В.Хлопов, согласились рискнуть. Предупредили, нас, трех собравшихся его детей, что если за ночь улучшения не наступит, ампутация  категорична, и то для зараженного гангреной организма могут  наступить плохие последствия…  Город на Волге, который отец защищал, мог стать его последним пристанищем в этой жизни…

      Всю ночью не отходили мы от отца и едино жили надеждой. Удивительно, но случилось чудо… Наутро ему стало лучше, и мы  глубоко благодарны этим врачам, которые спасли от неминучей смерти отца. С ним наша семья прожила еще много-много добрых  лет.
      Будучи у постели бати в те напряженные дни, я  записывал  воспоминания его об участии в советско-финской, малоизвестной у нас зимней  войне.

   
                НЕМЕЦ ПОПЕР... захлестывал 1941 ГОД

         Затерянный в степных просторах Сталинградской области хутор Новокиевский, основанный переселенцами-хлеборобами с Украины.
       Мужчин собрали возле сельского Совета, сюда подошли и родные с домочадцами. Взволнованные, встревоженные, обеспокоенные. Пацанва белобрысая, та радовалась – война началась! 
      - Во щас дадим немцам, аж закружатся, чертяки!
      - Эге, скоро в Берлине будем, немецких пролетариев от фашистов освободим, те, поди, заждались. 

      Молодежь та балакала, что вдруг не успеют они уйти добровольцами, ведь война скоро-то кончится. Зря, что ли твердили, что наши быстроходные танки, самолеты за две-три недели прогонят в шею немчуру с нашей  земли. Они были уверены, что к Сталинграду, городу вождя! - фашистов никак не пропустят! Чтоб им, гитлеровским гадам, гореть синим пламенем!

       Старики, пришедшие с жутких фронтов гражданской, в шрамах и ожогах, ругались, что немец попер, другие  же  помалкивали. Старушки, глядя на крепких парубков, готовых к отправке на фронт-мясорубку, плакали и крестились в сторону разрушенной сельским советом церквушки.
      Марина глядит на сына Федора. Рядом за подол юбки цепляются её  младшие детки Надя, Саша и Леня.

      Вот напоследок выпорхнули из рук отца и взвились в небо его любимые голуби-сизари. Уходящих на фронт с заплечными «сидорами»  провожал крутящийся в поднебесье круг голубей.
      И затуманилась глаза новобранцев и родичей:  кто знает, кто и когда из них воротится назад, под крыши дедовских хат у тихого пруда. Туда, где над соломенными клунями, сараями и садами они в босоногом, безмятежном детстве гоняли голубей.
        Федору 26 лет...

     Отец уже прошел срочную службу в армии, зимнюю кампанию в Финляндии. Он получил  семиклассное образование в Новокиевской школе, которое тогда ценилось. Поэтому его сразу направили  курсантом в военное пехотное училище в г. Урюпинск. Училище создалось недавно,в начале 1940 года. Первый выпуск офицеров состоялся за два месяца до начала войны и брошенный затем на фронт, полег подчистую.
      Федора Бичехвоста, как имеющего боевую закалку, назначают в училище на должность старшего сержанта - помощника командира взвода. От ускоренной учебы его никто не освобождал.
 
      Затем в августе училище внезапно погрузили в эшелон, и оно оказалось в г. Нальчик Кабардино-Балкарской АССР. В декабре 1941 года состоялся очередной выпуск офицеров-командиров взводов. Федору Бичехвосту  присваивают  звание лейтенанта и направляют в распоряжение 3-го парашютно-десантного корпуса в Ессентуках.
      Здесь он получает назначение в 91-й парашютно-десантный полк в курортном  Пятигорске. 
      Город с виду благоухает,но война затронула и его. Санатории превратились в стонущие и кровоточащие госпиталя. 
 
        Шла усиленная подготовка к будущим боям.
        Лейтенант Бичехвост, со светлыми серо-голубыми глазами,до синевы выбритый,  худощавый и подвижный, обучал новобранцев - завтрашних десантников.   
     Прыжки с парашютом отрабатывал с вышки на горе Машук. Отсюда город казался маленьким, дома как спичечные коробки и люди -  муравьи. Далеко не каждому давались азы десантирования. От высоты захватывало дух. Особо нерасторопных увальней ему приходилось подталкивать с вышки по заднему месту, что вызывало смех осмелевших курсантов. 

       Особо запомнилось ему, когда рота выходила на занятия. Молодой политрук  задерживался возле домика, в котором проживала семья. Он со смехом подкидывал  маленького сынишку, который выходил с мамой провожать отца.
      Эти события запомнились  отцу потому, что потом он увидел политрука в самом страшном месте – в концентрационном лагере! В отдельном секторе, за колючей проволокой. Специально отведенном фашистами для тех, кто представлял для них особую опасность. Там  изможденный, голодный человек, как две капли похожий на политрука, сидя на корточках, щипал жиденькую траву, пробивающуюся из-под земли!..

       Взводный командир Бичехвост был выдержан и ровен с курсантами. Он прошел нелегкую школу рядового, понимал  этих «желторотиков», и брал на себя ответственность за вчерашних угловатых пареньков.

        В это время немецкие войска прорвали оборону Крымского фронта на Керченском полуострове и потери были ужасными!
     На полях сражений было убито и покалечено 177 тысяч человек! Полыхали зловещим огнем, чадили дымом сотни разбитых танков и самолетов, не говоря о подбитых тысячах орудий и минометов. С чем и как держать там фронт, воевать-то дальше, проскакивали мысли у многих офицеров?!
         Остатки войск были эвакуированы на Таманский полуостров. 15 мая 1942 года  33-я дивизия, получила приказ выбыть на фронт Керченского направления, на полуостров Тамань.
        После  непродолжительных боев в одну из  июньских ночей солдат и командиров 33-й стрелковой дивизии, погрузили по тревоге в эшелон. С сумасшедшей скоростью состав  мчал их куда-то в северном направлении.

      - Все бы ничего, война есть война, - переговаривались солдаты, дымя цигарками. - Да только не возьмем в толк? Под Харьковом немцы разбомбили и взяли в плен, поди,70 тыщ наших бойцов?! Это если в дивизии 10-12 тыщ человек, то страшное дело получается… с дивизиями-то,… сколько их пропало…
      - Не журитесь, хлопцы,- откликался командир Бичехвост. - Заставим и мы его утереться кровавой юшкой…

         В пути следования они поняли, что эшелон мчит их к Сталинграду.
         Внезапное появление 33-й дивизии с Тамани под Сталинградом известный писатель В.Суворов, (бывший разведчик, перебежавший в Великобританию и приговоренный в СССР заочно к смертной казни) объясняет  так.

      Обосновывая  позицию об  упреждающем нападении Сталина на  Германию, заявляет, что именно для этих целей были подготовлены  отменные парашютно-десантные соединения, которые затем были преобразованы  в стрелковые дивизии и брошены в пекло боев.

       «На Сталинградском направлении, - пишет В.Суворов, - тоже произошло чудо. В тот момент в Красной Армии была 31-я гвардейская стрелковая дивизия. Все гвардейские дивизии, понятно, были втянуты в бои, изрядно в них потрепаны и измотаны. Вытащить их из тех самых мясорубок,в которых они вертятся, и бросить под Сталинград, невозможно… Но вдруг под Сталинградом внезапно появилась свежая, отборная, новенькая 32-я  гвардейская дивизия. Тут же за ней-33,34, 35, 36-я».
 
      В книге «Сталинградский рубеж» маршал Н.И. Крылов вспоминает о 33-й дивизии: «Десантники – народ твердый, железный. Если приказано – ни шагу назад, никакая сила их не сдвинет».

      В какой же оперативной обстановке пришлось нашим защитникам принимать удар на себя?
      Конечно, никто не знал  ее досконально, ибо Совинформбюро объективной информации не вещало.

      Итак, под Москвой осенью прошедшего года немцы взяли в плен 663 тысячи человек и вывели из строя 23 тысячи танков, но потерпели поражение. Жуков уже похвалялся, что контрнаступлением под Москвой было уничтожено 16 дивизий противника, а по немецким источникам - ни одной.

      Сталин и его окружение, опьяненные успехом, решили в следующем году нанести капитальное поражение вермахту. Но промахнулись…  Ибо преждевременные и слабо  подготовленные операции оканчивались «швахом». Да еще каким!

       Под Ленинградом попала в «мешок» и была пленена 2-я ударная армия генерала Андрея Власова. Того самого, который переметнулся на службу Гитлеру и которого рейсхфюрер СС Генрих Гиммлер  характеризовал так «…Эта русская свинья г-н Власов».
      Напомним, что в немецких вооруженных сила служило уже около 400 тысяч русских и украинских добровольцев, эмигрантов, перебежчиков, бывших военнопленных.

      В Крыму две наших армии были сброшены в море, и в плен попало свыше 150 тысяч красноармейцев. Под Харьковом в «клещи» попало три армии, в плену оказалось 240 тысяч наших бойцов.

       Вот обнаженные слова о харьковской катастрофе государствнного деятеля той поры Н.С.Хрущева.

       "Наши войска были смяты но не сразу.Полная дезорганизация нашего фронта наступила к половине, а может быть, и к концу июня 42-го. Я помню как наши войска отступали, то уже высокие стояли рожь и пшеница.
     ...Это было началом новой катастрофы в направлении Воронежа и Сталинграда. Мы здесь уже без задержки, как говорится. отступали. Как  только закреплялись, он опять нас сбивал с занятых позиций, и мы отходили. Тут у нас сплошной линии фронта не было. Дрались отдельные очаги сопротивления, и противник отгонял нас в направлении Дона.
      ...Войск к  нас не было. Остались разрозенные части,а боеспособными единицами мы не располагали.
       Назавчера мы получили указание из Москвы: штаб фронта перенести в Калач-на-Дону.
       Виноват был Генеральный штаб, виноват был Сталин лично".

        Наступательная инициатива летом перешла в руки вермахта. Это могло стать началом сталинского краха…

         На фото. Федор Бичехвост 

       ПРОДОЛЖЕНИЕ здесь:  http://www.proza.ru/2011/10/31/1722