Светлая память

День Победы… Это был солнечный, теплый день. На небе ни тучки, ни облачка, в саду пели птицы. Но я этого еще не знал. Едва продрав глазенки, я играл в полутемных сенях в любимую игру про паровоз, где я был машинистом, а роль паровоза исполнял старый ободранный стул, поваленный на спинку, так, что его передние ножки были похожи на кабину паровоза.

Мне было почти четыре года, я был деловит и серьезен, свистя и пшикая и за паровоз, и за машиниста.

Я знал, что шла война, знал, что такое похоронка, казарменный режим, литейный цех и пересыльная тюрьма. И не знал, что такое игрушки, конфеты и булки, кто такой отец. Многого не знал, хотя это где-то наверняка было, в другом, добром мире. Но для меня это была единственная реальность, и я свистел и гудел, радуясь, что жив, что поел с утра киселя с сахарином из пакетика и целым кусищем черного хлеба.

И вдруг дверь во двор широко распахнулась, и вместе с нестерпимо ярким солнцем и внезапно ворвавшейся пронзительной трелью удивленной садовой птахи вбежала мама с криком: «Война кончилась»! И все бросились обнимать друг друга, потом все обнимали и целовали почему-то меня, хотя я хорошо знал, что это уж точно не я побил фрицев. Но все равно мне было радостно, когда домашние касались моего лица своими мокрыми от слез щеками. Таким мне запомнился День Победы.

О войне и победе много сказано за эти 60 с лишним лет, но песня про майские короткие ночи по-прежнему щемит сердце. Многое с тех пор забронзовело, много наштамповал орденов и медалей Гознак. И как-то возвысился героизм, и как-то забылась боль. Как на потрепанных страницах отцовских писем с фронта, где следы карандаша совсем стерлись, и уже никто никогда не прочтет: «Как там маленький? Поцелуй его за меня…».

А война - это очень большая беда, это ужас, возведенный в бесконечную степень. Уж сколько погибло тогда, не сочтешь. Кто скажет 20, кто 50 миллионов. А покалеченных пришло раза в два больше. Без ноги или без руки - это даже и за инвалида не считали. Сколько было тех, у которых ноги оторвало совсем. Они ездили на досках с приделанными подшипниками, отталкивая Землю руками.

В нашей большой семье с фронта не пришло четверо, двое вернулись калеками а двое с фронта прямо в лагерь. Один в Инту под Воркуту, другой в Левиху под Свердловск. «У нас плэнных нэт, эст прэдатэлы». Боже, а сколько из этих миллионов убито и замучено вовсе не немцами, а палачами из СМЕРШа, выполнявшими известный приказ № 227 людоеда-генералиссимуса!

И Сталин, и Гитлер стоили один другого. У обоих руки по локти в кровище. Война очень мало походила на ту лубочную картинку, которую рисовала коммунистическая пропаганда. То был ад.

Это сейчас модно разбивать свой фейс о фонтан в городском парке, корча из себя крутого десантника. Но, уверен, там бы они напустили в штаны моментально. Весь их Афган и Чечня по сравнению с тем ужасом - это детская шалость в песочнице. Когда тысячи трупов с развороченными животами корчились под гусеницами танков, - похоронные команды не успевали закапывать. Их и сейчас еще не всех похоронили.

Когда в начале войны в войсках на троих была одна лопата и одна винтовка на взвод, а гнали в штыковую атаку. Когда с неба вместо дождичка сыпались осколочные и фугасные, а на каждый кубометр приземного воздуха приходилось до пяти раскаленных визжащих осколков, распарывавших человеческую плоть. Когда снег был черным от крови, нечистот и копоти.

Были, конечно, и доблесть, и геройство, кто спорит, - но в первую очередь это была страшная, бездушная мясорубка, от которой было некуда спрятаться.
Поэтому преклоним колени перед теми, кто все это вынес и остался жив. А трижды - перед теми, кто погиб. Не важно, на поле боя ли, в госпитале, в Майданеке, Саласпилсе или ГУЛАГе. Поклонимся всем невинным жертвам той войны. И в первую голову воинам, защитившим своей грудью нас с вами. Они защищали именно нас, своих потомков, Россию, человечество. А вовсе не сталинский режим, как представляла пропаганда.

Поклонимся и труженикам тыла. Им тоже досталось горюшка через край. Родные, кормильцы погибли, а им еще и «10 лет за колосок». Жила у нас в войну семья беженцев по фамилии Второвы, мать-учительница и двое дочерей, одной было лет 18, а другой и того меньше. Так мать и старшая померли от голодухи, а младшую устроили в литейный цех. Там она выпила стакан патоки пополам с землей, и ей дали 12 лет. Почти столько же, сколько и ей было. Ниночкой звали. Мы с мамой носили передачи в пересылку на Болотной, пока ее с этапом в лагерь не отправили. На Колыму.
 
Жизнь пока еще «свободных» тоже напоминала лагерь. Бабушка работала в колхозе. Денег не платили, писали как и в лагере норму, «трудодень» это называлось. Нет трудодня - лагерь. Паспортов колхозникам было не положено. Ушел из деревни - лагерь. С утра как и в лагере развод, бригадир еще затемно стучал в окно: «Выходи, мать-перемать»!

Мама работала в литейном цехе формовщицей. Их держали на казарменном положении. Работали круглые сутки, и спали тут же, у верстака. Меня брать разрешали, и все это осталось в памяти. Вонь и кромешная тьма цеха с постоянным чувством голода тоже в памяти.

Вот что такое большевизм, сталинский коммуно-фашизм.
Так поклонимся же нашим женщинам, все это вынесшим. Всем, кто ковал Победу.
И будь проклята война. Да будут прокляты и фашизм, и коммунизм. И вожди, и фюреры. Отряхнем эту гадость со своих ног.

И будем радоваться жизни. У нас мир, у нас уже почти что демократия, почти что рыночная экономика, хороший президент, пусть мы его иногда и критикуем. Но он много лучше всех, бывших до него, вместе взятых. Он не пьет. Его не сбрасывают в непотребном виде в мешке с моста. Прилетая с официальным визитом в другую страну, он исправно и бодренько выходит из самолета, не выпуская вместо себя камердинера. Он не пляшет и не пытается дирижировать оркестром. Он понимает, что клоунов, больных алкоголизмом, много, а Президент один. Очень ему трудно.

Вообще трудно что-то делать в стране, где счастливые воруют, а несчастные мечтают об этом. Где между добром и злом стоит кривое зеркало лжи и зависти. Он старается. И мир - во многом и его заслуга.

Много проблем в стране остается, мы продираемся сквозь нашу жуткую историю, обдирая бока. Но мы постепенно все же становимся в один ряд с цивилизованным человечеством. Правда, хотелось бы, чтобы процесс этот не растянулся на сотни лет.

Но все наверняка наладится, друзья! Надо просто работать и быть людьми. Хотя бы в память о павших. И помнить их. Они тогда мечтали хоть одним глазком глянуть на нашу сегодняшнюю  жизнь, так не опозоримся же перед их светлой памятью. Да здравствует Победа!

Валентин Спицин.